***
Для остальных кровать была просто кроватью. Для художницы Морин и её мужа — мусором, от которого нужно избавиться, для Артура — предметом мебели, но для Джесса она значила куда больше. Возможность вернуться к любимому делу. И в то же время — возвращение дурных воспоминаний. Он отрезал своё прошлое, закинул его в подвал и запер на замок, но оно ползло из-под запертой двери и касалось его холодными щупальцами. Он ощущал этот холодок, хотя комната в квартире художников залита была тёплым янтарным вечерним светом, и вся атмосфера в комнате была тёплой, домашней. Морин попросила разрешения делать наброски, пока он будет работать, и теперь устроилась с блокнотом на заляпанном краской табурете; на длинной, уложенной горизонтально коробке сидел Артур. Они болтали и перекидывались шутками, пока Джесс неторопливо разбирал кровать. Это было несложно — она будто сама подсказывала его рукам, где нужно ударить, где — поднажать, где расшатать. Привычная любимая работа, но теперь она словно ставила его на грань между светлым настоящим и ледяным прошлым. Тем временем не подозревающий о его метаниях Артур, который настоял на том, чтобы заказать пиццу, хотя Морин утверждала, что это она должна их угощать, невинным голоском говорил: — Ничего, что моя неэтичная мясная пицца поедет рядом с твоей этичной вегетарианской? — Ничего страшного, — так же невинно отвечала ему Морин, чиркая карандашом в блокноте и поглядывая на Джесса. — Пусть это мясо будет на твоей совести. Может, какая-нибудь несчастная девочка с детства знала этого бедного телёночка, любила его, кормила одуванчиками, а он тыкался мокрым носом ей в руку… А потом ты его съешь, пока я буду наслаждаться вкусом этичных растений, при приготовлении которых никто не пострадал! — Растения тоже чувствуют боль, — Джесс решил поделиться фактом, который узнал недавно из документального фильма. Подумав, он добавил: — И у них тоже бывают хозяева. Я бы расстроился, если б моё растение кто-нибудь съел. Артур и Морин уставились на него, а потом неожиданно расхохотались, и Джесс вздрогнул: он говорил серьёзно и не ожидал такой реакции. — А он не только в разборке мебели хорош! — заметила Морин. — Мне особенно нравится, что он это с каменным лицом говорит. Палец в рот не клади! — Конечно, не клади: Джесс ведь не вегетарианец, откусит всю руку! — сказал Артур, и они опять засмеялись. Джесс опустил голову, сосредоточившись на работе. Ладно, пусть — ему не привыкать к тому, что над ним смеются, хотя от Артура он такого не ожидал. Может, и не стоило ему прилагать столько усилий, чтобы вылезти наконец-то из-за этой стены, которая отгораживала его от внешнего мира в детстве. Слишком много за ней оказалось чувств, с которыми непонятно, что делать. Позвонили в дверь, и Морин встала, отложив блокнот. — А это, наверное, нашу пиццу принесли! Когда она вышла, Артур подошёл к Джессу и наклонился, чтобы заглянуть ему в лицо. Джесс не хотел на него смотреть, но когда Артур его окликнул, поневоле поднял взгляд — невозможно было не поднять. — Ты же знаешь, да, что мы не над тобой смеёмся? — Нет? — Ох, ну конечно, нет. Мы дурака валяем. А то, что ты сказал про растения, было в тему и смешно. Ты поучаствовал в шутке. Джесс немного поразмыслил над этим. То есть ему удалось пошутить, и они смеялись не над ним, а над тем, что он сказал! Разницу он понял и улыбнулся, а Артур в ответ засиял так, что едва не затмил вечернее солнце. — Какое редкое зрелище — ты улыбаешься! Нарисую себе звёздочку на фюзеляже. Эй, я бы никогда не стал над тобой смеяться, — добавил он уже серьёзно. — И никому другому бы не позволил. Джессу и правда редко хотелось улыбаться, но теперь широкая глупая улыбка сама так и лезла на лицо, словно всегда пряталась где-то в тени, а теперь выползла погреться у огонька. Глядя на Артура, он вдруг подумал, что хотел бы его поцеловать. Его целовали раньше, но тот не вполне добровольный, скорее неприятный опыт ему хотелось бы забыть, а вот собственное желание поцеловать другого человека он испытал впервые. Вернулась Морин с пиццей, за ней шёл Алек с бумажным пакетом, в котором позвякивали бутылки, и внимание Артура переключилось на них. — Как ты? — ласково спросил он Алека, видимо, переживая, что тот расстроился из-за вчерашнего вечера. Алек расстроенным не выглядел, наоборот, казался на удивление расслабленным и довольным жизнью. Трезвый, он даже выглядел моложе и свежее, в небрежно полурасстёгнутой белой рубашке с закатанными рукавами и голубых джинсах. — Я? Я как птичка божия, порхаю и не знаю забот, — весело откликнулся Алек, выгружая из пакета бутылки — но не с алкоголем, а с соком. — А вы что… — он оглядел комнату, нахмурился и заговорил с осуждением, — …собрались есть пиццу и смотреть, как Джесс работает?! — Именно так, — подтвердила Морин, открывая коробку. — Можно с вами? — уже обыкновенным голосом спросил Алек, ухватил кусок пиццы и уселся на коробку. — Потрясающее времяпрепровождение! Хлеб и зрелища, как говорили древние римляне! — Джесс? Иди есть, — позвал Артур. Джесс поднялся с пыльного паркета, отряхнул колени и снял рабочие перчатки; Морин, улыбаясь, протянула ему бутылку с яблочным соком, и Джесс понял, что она всё же шутила, когда говорила, что собирается есть пиццу и смотреть, как он работает. — Ну вот, — вздохнул Алек. — Плакали мои зрелища. Может, хоть рубашку снимешь? — Интересно, — задумчиво проговорил Артур, — если я неэтично брошу в Алека куском этичной пиццы, уравновесит ли её этичность неэтичность моего поступка?.. «Меня защищает», — понял Джесс, любуясь Артуром в лучах пыльного солнца. После пиццы они упаковали деревянные детали, попрощались с Морин и Алеком и поехали домой, навстречу догорающему закату. Артур хмурился, о чём-то задумавшись, и Джесс не отвлекал его, сидел тихо и смотрел на небо, которое окрасилось во все оттенки розового — красивое, но немного тревожное зрелище. — Как думаешь, — спросил вдруг Артур, — Алек мудак? — Алек?.. — Джесс удивился вопросу, но честно подумал над ним и ответил: — Нет. — Ну, может, не мудак, но… не знаю, как сказать. Слабый человек? Ненадёжный? — Он не слабый, — медленно проговорил Джесс, тщательно подбирая слова — он, пожалуй, никогда ещё не выражал вслух то, как чувствует душу человека. — Он ещё не решил, какой он. Но у него есть сила, чтобы сделать выбор. Артур покосился на него, но потом тут же отвернулся, глядя на дорогу: он был ответственным водителем. — Будем надеяться, что он сделает правильный выбор. — Он выберет то, где будет лучше приз. — Похоже на Алека! — засмеялся Артур. — Ты так интересно рассуждаешь, — добавил он, сворачивая к дому, — и так метко. Никто и никогда его так не расхваливал, как Артур. Раньше-то его вообще полным идиотом считали, поэтому он старался говорить пореже, а даже когда говорил, никто его не слушал, и слова пропадали впустую. Он поразмыслил, не поблагодарить ли Артура за умение слушать, но пикап уже остановился возле дома, момент был упущен. Они вытащили груз и перенесли его в квартиру Джесса. Артур с любопытством оглядывался: с того момента, как он был здесь в последний раз, Джесс обзавёлся несколькими растениями, стеллажом и лампой для них, а ещё с последней зарплаты купил плетёный диван и пушистый белый коврик на пол. — Ну вот, всё больше на человеческое жильё похоже, — одобрительно сказал Артур. — А с кроватью так будет вообще восторг. Слушай, — спохватился он, — мне пикап надо отогнать на стоянку, а то штраф схвачу за парковку в неположенном месте. — Можно с тобой? — Джессу отчаянно не хотелось с ним расставаться. Артур, конечно, не возражал. Они отогнали пикап и неторопливо возвращались к дому пешком; солнце село, зажглись фонари, и в темноте приветливо светились окна домов. Джессу не хотелось оставаться одному, и он набирался смелости и подыскивал подходящие слова, чтобы позвать Артура на кофе. Тот собирался зайти завтра, принести обед и посмотреть, как Джесс будет собирать и чинить кровать. Джесс уже придумал и отрепетировал в голове фразу, которая показалась ему удачной: «может, и сегодня зайдёшь? У меня есть печенье!». Все любят печенье, Артур тоже не устоит. Фраза уже готова была выйти в печать, но тут Артур остановился и охнул, и Джесс, который до того чувствовал направленное на него внимание, как волну тепла, ощутил холодок. Возле их дома стоял под фонарём большой улыбчивый человек в джинсовых шортах и громкой рубашке с пальмами. К этому человеку Артур бросился с радостным возгласом и обнял его — как мотылёк к стволу огромного дерева прильнул. — Оскар! Господи, Оскар! Сто лет тебя не видел! Большой кудрявый человек смеялся, по-хозяйски обнимая Артура, шаря лапами по его узкой спине, а Джесс стоял в стороне, чувствуя себя забытым и ненужным. Он хотел было уйти, но тут Оскар вопросительно глянул на него поверх Артурова затылка и спросил: — А это твой… — Друг. Друг и сосед снизу. — Снизу? — Оскар расплылся в улыбке. — Кто бы мог подумать: такой здоровяк — и снизу! — Не шути так. Я серьёзно, не надо, Джесс не оценит. — Джесс, значит? Ну привет, Джесс, я рад знакомству. Он протянул руку, но Джесс не был расположен её пожимать. Он молча посмотрел на Артура, и тот извиняющимся тоном сказал: — Это мой старый друг, мы давно не виделись. Хочешь с нами? — Нет, — сказал Джесс и пошёл прочь. — Не особо вежливый твой сосед снизу, — донёсся до него голос Оскара, а вот ответ Артура он уже не услышал. Горло словно сдавили ледяные пальцы, и он чувствовал себя человеком, которого увели от костра и оставили во тьме и холоде. Даже квартира, которой он ещё недавно гордился, показалась ему постылой и одинокой: он ведь надеялся, что сейчас они будут сидеть здесь вдвоём с Артуром, касаться друг друга коленями, разговаривать. Этот Оскар так по-свойски, так по-хозяйски лапал Артура, будто имеет на это право! А если он не только друг? Что, если он прямо сейчас целует Артура? Обнимает его, ложится с ним в постель. Что дальше? Джесс знал, что происходит в постели между мужчиной и женщиной, но понятия не имел, что делают в постели двое мужчин или двое женщин. Он считал раньше, что плотская близость его не интересует; собственный вынужденный опыт только больше в этом убедил, но теперь он обнаружил, что возвращается мыслями именно к этой теме. Он решил заняться кроватью: работа всегда отвлекала его лучше всего. Но и за работой он то и дело чутко прислушивался к звукам сверху: Артур ходил почти беззвучно, а вот тяжёлые шаги Оскара слышны были очень хорошо, и Джессу никак не удавалось вытеснить из разума навязчивые, болезненные мысли о больших руках на узкой спине, о пухлом рте, приникающем к тонким губам.Два года назад
Артур зашёл в квартиру, погруженный в мысли о налоговых вычетах и декларациях, бросил ключи на столик у входа и хотел было щёлкнуть выключателем, как его схватили сзади, зажали рот и зашипели в ухо: — Не включай свет! Паника накрыла с головой и потащила за собой, как морская волна; в памяти мигом всплыли школьные ссоры и драки. «Не можешь драться как пацан — дерись, как девчонка: бей по яйцам и сваливай!» — говорила его суровая мама-автомеханик, когда он в очередной раз приходил к ней с жалобами. Хотя Артур ненавидел драться и делать кому-то больно, ещё больше он ненавидел унижения, поэтому научился применять мамину стратегию в жизни. Он не мог нанести обидчикам большого ущерба, зато хорошо выворачивался и быстро бегал. И пусть после школы прошло уже много лет, старые навыки вспомнились так быстро, словно всегда были наготове и только ждали нужного момента: он наступил обидчику пяткой на пальцы и погрузил острый локоть в мягкий живот, а когда нападающий охнул и согнулся — добавил затылком в нос и вывернулся из чужих рук. Схватил с вешалки зонт и одновременно щёлкнул выключателем, чтобы лучше видеть, куда лупить грабителя, убийцу или кто там забрался к нему в квартиру... и растерянно опустил оружие. Схватившись одной рукой за живот, а второй — за нос, стоял его бывший парень, а нынче просто хороший друг Оскар. — Что ты тут делаешь?! Как ты сюда попал? — Свет выключи, — гнусаво сказал Оскар. Через две минуты он сидел на краю ванны, а Артур, поминутно извиняясь и терзаясь чувством вины, пытался остановить кровотечение. — Не знал, что ты такой опасный! — заметил Оскар, к которому вернулось обычное жизнелюбие. Правда, из-за того, что в каждой ноздре у него уже торчало по ватному тампону, «не знал» прозвучало как «Де здал». — Никакой я не опасный! Просто не надо ко мне подкрадываться, — огрызнулся Артур, у которого всё ещё бешено колотилось сердце. Правда, он тут же пожалел о своей резкости и сменил тон: — Ну прости. Я же думал, это какой-то грабитель или похуже! — Насильник? — прозвучало скорее как «Дасильдик?». Оскар подмигнул Артуру и попытался игриво ткнуть его пальцем под рёбра, но Артур увернулся. — Просил же так не делать! — он нахмурился и принялся влажным полотенцем вытирать кровь с лица Оскара. — Ох, прости, дорогой, мне так жаль, что я сделал тебе больно... Вроде бы всё. Они вышли в гостиную, и Оскар снова попросил Артура не включать свет. — Можешь осторожно подойти к окну и из-за занавески выглянуть на улицу? Только так, чтоб тебя не видно было, — тихонько сказал он, и Артур, заразившись его опасениями, сделал то, что просят. Оглядывая пустую улицу, освещённую фонарями, он чувствовал, как колотится у него сердце, а дыхание учащается. — Видишь человека на углу? — шёпотом спросил Оскар. — Никого не вижу, — как пристально он ни вглядывался, ощущая себя чуть ли не Джеймсом Бондом на конспиративной квартире, улица оставалась всё так же безлюдна. — А машину чёрную? — Вижу только машину соседки. Оскар вздохнул с облегчением и опустился на диван. Артур, не включая свет, сел рядом с ним, пытаясь в темноте разглядеть выражение его лица. — Что случилось? Ты же знаешь, мне можно всё рассказать... Послышался тяжкий вздох и шелест одежды — Оскар заёрзал на диване, потом взъерошил свои кудри. — Я попрощаться пришёл, — сказал он. — Мы, наверное, больше не увидимся. — Как... что... но почему?! — Я серьёзно влип, — признался Оскар. — Задолжал серьёзным людям, придётся из города уехать, а может, и из страны. Знаю, глупо было сюда приходить, но я не мог с тобой не попрощаться. — Ох, Оскар... — у Артура защипало в носу, и он привалился к мягкому боку друга. — Я же говорил, что надо завязывать с азартными играми! — Говорил, — Оскар обнял его мощной лапищей. — А я тебя не послушал. Да и вообще я много херни натворил, прости меня, если сможешь. Если б я мог время назад отмотать, я бы за тебя держался. Он стиснул Артура в медвежьих объятиях и вдруг попытался поцеловать, но Артур упёрся рукой ему в грудь: — Нет-нет-нет, давай без этого! — Мы, может, и не увидимся больше. Ну давай, а? На прощание... — умильно и добродушно ворчал Оскар, но ему пришлось разжать объятия: Артур был настроен серьёзно и не собирался сдаваться, а когда его отпустили — отсел подальше. — Ты до сих пор на меня злишься из-за... — Я не злюсь, — прервал его Артур. — Но спать с тобой больше не буду. Странно, что повторять это приходится, я ведь говорил уже. — Так год прошёл. Может, ты передумал. Я тебя любил и продолжаю любить, — нежно сказал Оскар, и Артур растаял: — Я тебя тоже. Но давай любить друг друга платонически? — Ну ладно, упрямец. Иди сюда. Оскар обнял Артура и ласково взъерошил его волосы, потом отстранился. — Ладно, я пойду. Вспоминай обо мне только хорошее, ладно? — Погоди! — Артур снова обнял его, прижался к мягкому животу. — У тебя деньги есть? — Сотня долларов. — И ты с сотней долларов собрался в другой город?! — А что делать? Мне надо срочно уезжать, ты не представляешь, на что эти люди способны! — Погоди... Артур бросился к тумбе под телевизором, ощупью нашарил там пачку купюр и попытался сунуть Оскару в карман, но тот не дал: — Не могу, не надо! — Ещё как можешь! А меня в упрямстве обвиняешь... Я хотел мебель в рабочем кабинете сменить, но у меня и старая мебель ничего, и вообще, нечего поощрять чрезмерное потребление. Бери! Тут пять тысяч, на первое время хватит... — Ладно. Ладно! Я обязательно верну. Господи, я никого лучше тебя не знаю. Оскар притиснул Артура к себе и чмокнул в макушку, а потом отпустил и скрылся за дверью, запихивая купюры в задний карман джинсов.