Сто девяносто ударов в минуту

— Ты точно кореец? Почему меня не слышишь? Я за ним следую, как хвостик. Не отвечаю, не могу подобрать правильный вариант. Мы спускались молча на лифте, затем шли по коридору, сейчас оказались в ресторане. На нём широкие серые джинсы, футболка и чёрная лёгкая куртка. Ботинки. Я невольно бросаю взгляд на себя в отражениях поверхностей, и хочу провалиться сквозь землю, потому что я в том же, что и вчера! Какой же счастливчик, что хотя бы не надел его куртку с утра! Было бы не очень… Я даже не успел причесаться. С моим графиком забыть о внешнем виде — легче, чем плюнуть. Я не оправдываюсь… Не могу проснуться, но вынуждаю себя встать, выпить лекарства, сделать дыхательные упражнения, покушать… А затем и Чонгук появился! Очень важное дело, почти в привычку вошедшее, понаблюдать за взмахами его ресниц. Он садится за один из столиков, что возле зашторенного окна, и неотрывно смотрит в меню. Я рядом сел, на диванчике с краю, ну, а что?.. Пока он не может меня прогонять при всех, воспользуюсь моментом. Ресторан в том же стиле, что и сам отель. Выглядит изысканно. Людей совсем мало. Видимо, ещё спят или предпочитают завтраки в номер. Официанты с широкими улыбками общаются с гостями, оставляют хорошие впечатления. Я читал, что успех любого заведения — кроется в персонале. Соглашусь. Один из работников не даёт мне покоя… Слышится совсем тихая классическая музыка. Я невольно вспоминаю отца и болезненно жмурюсь, стараясь не вспоминать тот инцидент с мамой… Не хватало мне сейчас этого! Я широко улыбаюсь. — Утро доброе, верно? Чонгук вздыхает, понимая, что я от него не отстану, но молчит. Он подзывает к себе официанта, заказывая блины с вареньем и какой-то мудрёный кофе, а затем сверлит взглядом меня, не желаю ли чего-нибудь. Прошу стакан воды. Я же наелся! Впервые о подобном жалею… — Знаешь, хён, мне нравится наука, — вздыхаю мечтательно и подпираю рукой подбородок. Мой собеседник сидит на другом конце диванчика и хмуро на меня смотрит, не понимает что мне от него надо. А я просто хочу поболтать! Это странно, учитывая то, что разговаривать я никогда не любил, даже с Мэй предпочитал молчать. — Больше всего, думаю, хотел бы быть физиком. Где она нужна? Да везде! Как и физики — совершенно разные бывают. Есть физики-теоретики: они ломают голову над фундаментальными законами. Есть физики, занимающиеся численным моделированием, если просто: создают компьютерные алгоритмы, которые позволяют вычислять поведение системы. Есть физики-экспериментаторы: они развивают новые методы и техники измерений свойств материи. Есть физики-инженеры, объединяющие теорию, методы и технику в новые технологии. Мой отец гнался за всем и сразу, — тихо посмеиваюсь, уже и забыв, что меня слушать скучно, — в итоге — стал бизнесменом, — цокаю и качаю головой. — А я хочу просто быть, — поворачиваюсь к Чонгуку. Тот смотрит на меня всё так же, но в глазах проблески чего-то ещё. Не знаю, может ли быть ему интересно. — Хоть каким-нибудь, — говорю тише, будто тайну. Я замолкаю на то время, пока официант приносит заказ. Благодарим его. Я беру в руки стакан с водой и выгляжу, должно быть, задумчиво. — Она же везде… — будто сам себе, поднося стакан с жидкостью выше, чтобы посмотреть, как искажается внешний мир, если глядеть сквозь. — Вода, как линза, преломляет лучи света, — выгляжу как фанатик со стороны, совсем выпал из реальности. — Чонгук-хён, я знаю фокус! — почти подскакиваю на своём месте, всем корпусом разворачиваясь к Чонгуку. Как заколдованный сидит, не шевелится. — Ты должен поднести палец к носу! Вот так, — показываю, — это просто! — почему-то радуюсь, а он ломает брови. — Пожалуйста, говорят, если попадёшь с первого раза на кончик носа, то тебе раскроют вселенскую тайну! А я будущий физик, хён! — превращаюсь в ребёнка. Чонгук тоже. Смотрит с любопытством, будто я и правда что-то могу. Ну откуда мне известны какие-то тайны?.. Совсем не ожидаю, что с этим же любопытным выражением лица он всё же меня послушает, а я, пока не оклемался от этого чудного сна, подношу перед своим лицом стакан и смотрю через него, прикрыв один глаз, будто знаю всё на свете. — Ого, хён, — поглядываю на него удивлённо, а тот выжидающе смотрит, приоткрыв рот, — да ты тоже солнечный луч! — выношу вердикт, заливаясь смехом, и чуть не разбрызгиваю воду, спеша поставить обратно на стол. — О, господин Чон! — мы оба резко поворачиваемся на звук, я даже не успеваю проследить за выражением лица своей жертвы. Я что, зря валял дурака?! К нам спешит та самая девушка-администратор, с которой мне довелось увидеться вчера. Вид у неё обеспокоенный, что заставляет волноваться. — Там… Там, — пытается отдышаться. Видимо, спешила очень. — Прости, я знаю, у тебя выходной, — выглядит она действительно виноватой, неуклюже жестикулирует руками, указывая куда-то, — но буйный клиент, а я не могу… Пока она говорит, я перевожу взгляд на Чонгука. Тот отрешённо кивает на слова, затем поднимается, оплатив счёт, не съев даже крошки, и они вдвоём спешат в неизвестном мне направлении. А как же я?.. Хоть бы попрощался! Опускаю расстроенно голову и не могу понять, чего он так быстро сбежал. Не думаю, что тот буйный клиент размахивал там ножом… Хотя всякое может быть!.. Я резко подрываюсь, уже делая шаг в ту же сторону, но вовремя останавливаю себя. Точно не моё дело, они справятся. Вдох, выдох, решаю отправиться в номер. Атмосфера непринуждённая, никогда не видел так много приветливых людей разом. Улыбаюсь чему-то и жму на кнопку лифта, как слышу со стороны лестницы шмыганье носом. Не моё дело, не моё дело… Шагаю туда, позабыв о своих целях. Под лестницей, пристроившись в углу, сидит парень, уткнувшись в свои колени. Похож на маленький комочек, дрожит, плачет. — Эй, — мягко говорю я, на что он испуганно подскакивает, и спешно вытирает слёзы, — ты чего? — подхожу несмело. Видя, что моему обществу не особо против, сажусь рядом на ступеньках. Слишком назойлив я почему-то только с Чонгуком! Не удивлён, что человек возле меня выбрал это место: уединённо. Но удивлён из-за того, что он плачет: с первого взгляда кажется счастливым. Одет по моде, укладка безупречная, а глаза на меня смотрят очень красивые, пронзительные. Узнаю вдруг в нём себя: тот же возраст, те же эмоции. Плавные черты и пухлые персиковые губы, которые он то и дело поджимает. — Что случилось? — вновь задаю вопрос. — Долгая история… — вздыхает он, запрокинув голову. — Родители хотят продать отель… — Что? — удивляюсь. — Этот? — пытаюсь выразить рукой мысли. — Да, — он посмеивается с меня, наблюдая краем глаза, — а я люблю быть здесь, зависать в одном из номеров, подальше от них… Даже мои вещи тут! — смешно взрывается он, я не сдерживаюсь. — Чего хохочешь? — тянет гласные он, хлопнув меня по плечу. — Дома атмосфера не та! — бросает в меня аргумент. — Если отель продадут, то и здесь развеется всё очарование… Даже не поплачу так, как сейчас! Чего мне в чужом отеле плакать? — я молчу, ведь это риторический вопрос? А он поворачивается и испепеляет меня взглядом, предлагая всё-таки пораскинуть мозгами. — Вообще не надо плакать, если только не от счастья, — выкручиваюсь. — Ах ты хитрый! — вновь получаю от него лёгкий удар в плечо, на который отвечаю тем же, а он одобрительно смеётся, позабыв на секунду о грусти. — Меня просто немного выжали, как тряпку. Отсюда и слёзы, — улыбается мне совсем невинно. — Ты не тряпка, — спешу заверить. — А ты? — Что? — удивляюсь. — Чего разодетый, как вор? — смеётся, заставив и меня расплыться в улыбке. Я действительно вор, этот парень не знает о чём шутит… — Тэхён, — протягиваю ему руку. — Твой личный стилист, Ким Сокджин! — гордо говорит, протягивая свою. — Что?! Я тоже Ким! — восклицаю, усиленно сжимая его руку. — Я ни капельки не удивлён, — расцепив руки, мы поднимаемся на ноги, отряхиваясь от предполагаемой пыли. Хотя даже здесь, под лестницей, кристально чисто. Мы оба заходим в лифт, а Сокджин не даёт мне нажать кнопку нужного этажа, ляпнув по руке, отрезая все попытки. — На шестом мой номер, туда и катим, — подмигивает мне, когда выбирает нужную цифру, а дверь лифта закрывается. На немые вопросы почему это вдруг: — Сказал же, что твой личный стилист. Никаких возражений! — щёлкает меня по лбу. Что за привычка драться?!

***

Я сверлю однофамильца суровым (пытаюсь) взглядом, пока тот стоит довольный, как слон. У него в руке красный берет, которым он планирует дополнить мой образ, несмотря на все «нет, прошу». Я не привык к таким вещам! Так сильно обтягивают меня, что кажется, будто не могу пошевелиться! А ещё я похож на скелет, потому что со времён операции набрал лишь пару килограмм. Но Сокджин уверенно заявляет: — Куколка! Какая же прекрасная фигура! — какая же прекрасная ложь, думаю я. Номер похож на мой, но просторнее и очевидно, что дороже. Я не удивлён: мой новый знакомый такой же сын богатых родителей, но без комплексов. Полагаю. Не уверен. Мой телефон на журнальном столике вибрирует, когда на меня пытаются надеть головной убор, и я очень сильно радуюсь, спеша ответить на звонок. — Привет, Чимин! — счастливо говорю. — Привет, — слышу, как улыбается. — Ко мне тут в кабинет нагрянул медбрат с дочерью, — смеётся он. — Передаю трубку. Тэхён-оппа! — узнаю свою счастливую Мэй, радуюсь пуще прежнего. — Я хотела к тебе в гости, а доктор Пак говорит, что ты не дома! Где же ты? Ты знаешь, Тэхён-оппа, что ты должен быть осторожным? — я смеюсь, попутно садясь на кровать, идеально заправленную. — Мэй, лиса, у меня всё хорошо. Как буду дома, наберу, ладно? — она угукает. — Я тоже скучаю, — признаюсь, понизив голос, чтобы звучало сокровеннее. Она мне шепчет в ответ: — Я сильнее, Тэхён-оппа, — и не успеваю возразить, как она сию же секунду передаёт телефон владельцу, на заднем фоне по-лисьему хихикая. Я ей ещё отомщу! — Рад, конечно, за вас, — начинает Чимин. И по нему я скучаю. — Но нам тоже пора увидеться, нужно сделать миокардиальную биопсию. Посмотрим, как приживается донорский орган, — неужели он не понимает, что дела плохи?! Моё сердце… бьётся слишком быстро иногда, слишком громко. Не слышно на том конце провода?.. — Хорошо, завтра буду в клинике, — выбора у меня и нет. Чимин желает мне хорошо провести время, вставляя между строк свои докторские указания, и прощается. Я откидываюсь на кровать, разложившись, будто звёздочка, а Сокджин плюхается рядом, принимая такую же позу. — Болеешь чем-то? — заинтересованно спрашивает. Мне ещё не доводилось рассказывать кому-то об этом самостоятельно, поэтому и не знаю как будет правильно. Нахожу односложный ответ. — Да, — будничным тоном. — Вот как, — удивляется почему-то он. — Я думал, ты влюблён. — Что?! — поворачиваюсь резко к нему. Сокджин лениво поглядывает на меня из-под тёмной чёлки, совсем не понимая, что глупость сказал! — Глупость сказал! — реально же. Не успеваю опомниться, как уже припечатан подушкой, а вокруг звонкий смех и неразборчивые угрозы. Отвечаю тем же, я не так прост! Хаос. Лишь спустя час мы наконец прекращаем бой, что, к счастью, обошёлся без потерь, и сидим уже на полу, тяжело дыша. Я, потому что всё ещё устаю быстрее, чем положено двадцатилетнему парню, а он — потому что слишком агрессивно пытался меня списать со счетов. Но бороться я умею… — Знаешь, ты классный, — говорит он мне, — в универе все нудные, словно съели мешок соли вместо малинового джема на завтрак, — бросает мне расчёску и маленькое зеркальце, что нащупал на столе, чтобы я привёл себя в порядок. Мы оба действительно как с поля военных действий. — Держался хорошо, но я всё равно был лучше, — победно улыбается, на что я бросаю данные мне вещи обратно, пытаясь попасть ему в лоб! — Ты слишком высокого о себе мнения! — Ты слишком высокого о себе мнения!!! — передразнивает он мою реплику, уворачиваясь. Однофамилец Ким не даёт мне уйти. И хорошо, потому что сегодня некуда. Он пытается накормить меня шоколадными батончиками, а я говорю, что не лучшая партия, вредно, так что достаёт из запасов диетические. Но очень вкусные! Покрыты они такой тоненькой вафелькой, что я сначала подумал — лист бумаги! Слава Сокджину, что ткнул меня носом в надпись на этикетке «вафлю можно есть». Мне стало легче. Если существует предупреждение, то не я один пытался избавиться от неё! Сокджин рассказывает о студенческой жизни, жалуется на преподов и окружающих, а я лишь и могу — вздыхать. Честно, я верю ему, что всё достало, но сам не испытывал подобного, поэтому кажется, что мне бы понравилось. Учиться не на дому. Возможно, я бы мог пойти в учебное заведение, когда пройдёт ещё немного времени, но великого смысла в этом нет: я получаю диплом дистанционно. Мои репетиторы, которых нанимал отец, уверяли, что знаю программу лучше всех. Настолько, что и репетиторы мне больше не нужны. Ещё Сокджин говорит о том, что его достала горничная: складывает вещи не в том порядке, в котором ему хочется, чтобы они были. Видимо, его собственный порядок слишком беспорядочен, раз она не может сдержаться. — Знаешь ещё кого-то? — невзначай спрашиваю. — Что? — мы подпираем спинами стенку и жуём батончики. Кажется, их бесконечное количество. — Из персонала, имею ввиду… — А, — он зависает немного, — вскользь, — пожимает плечами. Меня такое устраивает не очень. И язык мой — враг мой. — Может быть, Чон Чонгука? — аккуратно. Сокджин поворачивается ко мне заинтересованно, но без тени прежней улыбки, даже прекращает жевать. Тишина кажется слишком давящей, потому что ответ мне хотелось бы получить скорее, а он с минуту молчит. — Вскользь, — видя, что я белее больничных стен, улыбается успокаивающе, — очень хороший сотрудник. И человек, — он поднимается и идёт к столику, на котором чайник, щёлкнув включатель, неожиданно продолжает: — Мои родители его забрали прямо с выпускного, можно сказать, — руки его заняты приготовлением чая, — во время практик стажировался у нас. Лучший студент на потоке и всё такое. Здесь познакомился со своей будущей женой. Здесь с ней и расстался, — сглатывает. — Вижу, тебя это почему-то волнует, вот и рассказываю. Но всё же большего я и не знаю, — он заливает кипятком содержимое кружек и мешает ложкой совсем бесшумно. — Когда-то я ревел под лестницей, не изменяю привычкам, — смеётся, — он так же, как и ты, пришёл меня успокаивать. Похожи. — Меня он бы вряд ли успокоил, — говорю грустно. Но это чистая-чистая правда. — Почему? Сокджин садится на своё прежнее место, поставив возле меня приготовленный напиток. Чувствую фруктовый запах, вкусно. — Гонит прочь, — туплю взгляд о пол. — Странно, очень на него непохоже. И сам я вижу, что нет. Он самый лучший из всех. Возможно, я действительно для него не гожусь? Я не хотел многого, просто поговорить. О ней, например. Узнать хоть что-то. Именно от него. Я почти убедил себя больше к нему не лезть. Почти убедил себя не попадаться ему на глаза… Почти… Больница. Дом. Отель. Он здесь. Когда мы встретимся ещё? Я ведь должен уйти. Я ведь уйду. Попрощался с Сокджином, зашёл к себе. Понял, что зря, ведь из важных вещей у меня лишь его куртка. А я же почти убедил себя… Сидеть и сжимать эту вещь так, словно она — Чонгук… Не входило в мои планы. Прижимать к себе, прямо к груди, вдыхать запах, чувствовать еле ощутимые нотки парфюма — тоже. Но я, как дурак, почти рыдаю над ней, потому что собираюсь вернуть. Повод себе нашёл… А ведь я почти… Стою возле двери его номера, сверлю взглядом табличку и думаю. Этот процесс мне правда знаком… В таких ситуациях не очень получается, но я стараюсь. Если постучу — ему будет плохо. Если дам заднюю — мне будет невыносимо. Точно собираюсь уйти! Развернувшись, бьюсь лбом прямо о чью-то грудь. — Простите, — извиняюсь, а потом всё… ведь в него я врезался, в Чонгука. Он выглядит дезориентированным, по-странному уязвимым. В вечернем сумраке его глаза темнее, нежели мне удавалось видеть раньше. Я впервые стою настолько близко так долго, между нами сантиметры и его пристальный взгляд. Прямо в душу смотрит, хотя в свою просил не лезть! Чувствую запах алкоголя, какого — не знаю, не разбираюсь. Но если и пил, то совсем немного. — Почему опять здесь? Сколько тебя просить?.. — его глаза гуляют по моему лицу, цепляясь за детали, а мои утопают в его чертах. Я не знаю слов. — Я у кого спрашиваю?! У меня, у меня… Но я не представляю что ответить… Я, правда, собирался уйти. Его голос на коридоре эхом, в моей голове он на повторе. — Неужели ты немой?! — он хватает меня за футболку на груди и встряхивает по-злому. — Неужели немой?! — так и держит меня, слишком сильно и очень близко. Я даже чувствую его горячее дыхание на своём лице. Мне больно и душно, но я не в обиде. Хочется лишь обнять его, он так потерян… Хмурит брови, смотрит на меня, словно на задачу по физике. Ничего не понимает. А я тоже. Человек, смотря на компac, шагает всё прямо и прямо, как раз в ту сторонy, куда указывает тёмным концом магнитная стрелка. Он «идёт по компасу» на север к полюсу. Но к полюсу он не придёт. Куда он придёт? Точка земного шара. Я знаю ответ: остров Сомерсет, расположенный на северной оконечности Северной Америки, где находится северный магнитный полюс земли. А я? Если я человек, а он, грубо схвативший меня за одежду, компас — то где я окажусь, если буду следовать своим чувствам? Я никогда не приду к ответным, верно? — Почему?.. — лишь и могу спросить, когда он так резко отпускает меня, что я чудом не валюсь с ног. — Потому что ты не понимаешь простых слов! Ходишь за мной, как глупый! Смотришь на меня своим щенячьим взглядом! Постоянно болтаешь ерунду! Мне не нужно это, ты слышишь?! Я не хочу тебя видеть! Не не могу, понимаешь? Я не знаю, что ты там надумал себе, но я просто, — прерывается он ненадолго, пока я отступаю назад, прикусив губу, — я просто не хочу тебя видеть. Ты мне не нужен, — он мотает отрицательно головой, а я мотаю на леску слова. — Не нужен. — Я… — пытаюсь. Куртка выскользает из рук. Один мой шаг назад — один его взмах ресниц. Моргает он часто, так что я уже слишком далеко. Я дальше, чем стою, я намного дальше. И ничего не слышу. Либо он молчит, либо я оглох. Перед глазами размыто, мне жаль, что я не могу чётко видеть. Ноги сами ведут меня к выходу. Но я не хочу! Мне всё нутро велит остаться с ним! А он велит от него уйти… Я ни на что не рассчитывал. Всего лишь мальчик. Шаг, шаг. Вокруг меня мир живёт, но я — нет. Мне больнее, чем должно быть, ведь к кареглазому всё ещё невыносимо тянет. Прохожие, шум улицы, помалу зажигающиеся бесшумно фонари. Я. Совсем зла не держу, всё-всё понимаю, вот и бегу домой. Бегу так, словно через минуту не станет ног. Бегу так, словно через минуту меня не станет. А грудь так и горит, хотя он даже не касался кожи. Мой дорогой Кью, подбежавший, чтобы я погладил. Хлопок двери. Снимаю обувь, опираясь одной рукой о стену. — Где ты был?! — мама появляется неожиданно из-за угла. На лице злость, в руке журнал, который любит читать перед сном. Чувствую, как сильно горит щека, и лишь потом понимаю, удивлённо держась за неё рукой, что меня впервые в жизни ударил кто-то. Пальцы скользят к губе, где чувствую трещину, и стирают капли выступившей крови. — Я волновалась! — кричит она, слышу, как злится на неё Кью. — А сейчас? — смотрю взглядом, полным неверия. На неё, маму. А она изображает гордость. Или я раньше не замечал, что она такая. — Что? — не понимает, машет журналом, имитируя важные жесты. — А сейчас не волнуешься? — мой голос дрожит. Совсем не понимаю, почему я, человек, которому уже двадцать, не может сам решать, где ему быть. — Не говори глупостей! Мы столько денег вложили в твоё лечение! Для чего?! Чтобы ты где-то шлялся?! Весь в отца! — она бросает журнал на пол, он разворачивается, являя страницы, покрытые текстом. — Что он, что ты — совсем не думаете обо мне! Иди и учись! — она берёт меня болезненно за запястье и волочет в комнату. Я сначала пытаюсь вырваться, знаю, что могу, но потом лишь покорно спотыкаюсь вслед её быстрому шагу. За мной быстро закрывается дверь, слышу как скулит Кью и тяжело вздыхаю, присев на кровать. Три оборота ключа. — Кью, иди на своё место! — шаги. Странно, я не рыдаю, как обычно. Жжётся губа, я шикаю, и падаю на своё ложе так же, как в отеле с Сокджином. Прикрываю глаза, представляя рядом его. — Выглядишь крипово, — сказал бы он. Я улыбаюсь. Никогда не хотел рядом человека, который бы восхвалял меня за каждое решение, даже не верное. Я хочу, чтобы меня понимали. Не соглашались, просто понимали. Думаю, однофамилец Ким именно такой. Переодеваюсь в просторные клетчатые штаны, объёмный серый свитшот в тон тёплым носкам, и укладываюсь под одеялом. Индикатор на телефоне оповещает об уведомлениях, я повинуюсь, ведь думать о реальной жизни совсем не хочется. Хосок пишет, что Мэй заставляет его смотреть странные фильмы о смысле жизни, и прикрепляет селфи обоих. Я улыбаюсь, отчего губа трескается сильнее, но с интересом увеличиваю фото, рассматривая заколку Мэй в форме леденца. Чимин в который раз беспокоится о моём самочувствии, напоминает о том, что я завтра должен прийти, и шлёт стикер улыбающейся собаки! Перехватывает мои привычки, мило. Я коротко им отвечаю, просматриваю последние новости, и пытаюсь заснуть. Не думать о сегодняшнем дне, не думать… О всех предыдущих тоже… Я совершенно обычный парень, уже могу почти полноценно жить, всё будет хорошо! Невзаимность — это частое явление. Мне не стоит расстраиваться. Подумаешь… Я рад, что могу чувствовать. Включаю настольную лампу, потому что слышу странные звуки. Или я себе надумываю, или кто-то стучит в стеклянное ограждение на балконе… Третий этаж! Я вообще-то боюсь такого! Аккуратно поднимаюсь с постели и пытаюсь сквозь стену увидеть, что там происходит. Странно, не вижу… Действительно. Я подхожу ближе, прислушиваясь, но стуки не прекращаются. Словно кто-то бросает что-то. Несмело открываю дверь, чувствуя сначала ночную прохладу, но вздрагиваю совершенно от другого — Чонгук прямо под балконом, заносящий руку, чтобы бросить в мою сторону камень! Замирает, когда видит, что я вышел. Стою, удивлённый не на шутку, тру кулаками глаза. Уснул я всё-таки! Но он всё так же стоит: в одежде, что сегодня, с выражением лица, полным вины. Конечно, он поцарапал стеклянное покрытие! А зачем он здесь?.. Мы смотрим друг на друга не знаю сколько, я бы так простоял до смерти, если бы он не отбросил камень в сторону со звонким стуком об асфальт. — Кхм, — мнётся он на месте, что-то пытаясь сказать, — я… Ты хочешь знать о… — указательным пальцем тычет в меня, выводя какие-то узоры. — О том, какой она была? Верно?.. — смотрит на меня вопросительно. Я забываю на секунду о всём плохом, потому что ситуация походит на фрагмент одного из мультфильмов, что мы с Мэй смотрели в больнице. Пусть споёт серенаду! Киваю ему утвердительно. — Но условие, — он серьёзно подносит палец ввысь, — ты больше не будешь пытаться со мной поладить. Он просит о невозможном! Я лучше расспрошу о своём доноре у Чимина и дальше буду пытаться сдвинуться с мёртвой точки! Но… Чонгук сам пришёл… Идёт на уступки, раскаивается, думаю. Неужели я больше не должен пытаться увидеть его, услышать голос?.. Должно быть, так. Моё сердце принадлежит ему. Но его — не моё. Натягиваю на себя странную улыбку и вновь киваю, игнорируя ком в груди. — Тогда выходи, — само собой, я должен, но… Бросаю взгляд на дверь позади меня, заботливо запертую мамой. — Не могу… — неловко. — Почему? — он выглядит действительно удивлённым, но на мой страдальческий взгляд, который прослеживается даже на расстоянии, лишь вздыхает, о чём-то задумавшись. — Спустишься, значит, — кивает, соглашаясь с каким-то вариантом развития событий, наспех придуманным. — К-как?.. — мне из дома сбегать таким образом не доводилось, уж извините. — Ну, — Чонгук осматривается вокруг, концентрируя внимание на дереве, что совсем неподалёку от балкона, на котором стою, — на ветку и по стволу, — указывает он рукой не очень уверенно, сомневаясь. — Ты же хочешь вопросы задавать, а не я! — прикрикивает шёпотом, понимая, что все дома наверняка уже спят, раз выхода, кроме побега, никакого. Я подозрительно скольжу глазами от ближайшей ветки и до земли, оценивая ситуацию. Да уж… Признался бы, что просто хочет, чтобы я уже свёл концы с концами наконец… — Хён… — боязно говорю. Я ему что, альпинист?! Или кто этим занимается… — Хён, упаду же… — я неуклюжий дурак. Он смотрит на меня вдруг понимающе. — Я поймаю, давай, — кивает головой, становясь прямо возле дерева. Я взвешиваю всё ещё разочек и добровольно сдаюсь самой экстремальной затее в жизни. Перекидываю ногу через ограждение, по ветке лезу к стволу и пытаюсь спускаться. Пальцы на руках покалывают, когда я скольжу вниз, попадая в плен тёплых рук у самой земли. Не чувствую, что могу дышать, опустив взгляд — руки на моих боках, не мои, ведь мои — всё ещё крепко держатся за кору, хоть уже и необходимости нет. Через пару секунд я чувствую под ногами опору. — Можешь отцепиться, — вздрагиваю от голоса Чонгука совсем рядом, улавливая в нём насмешливые нотки. Совсем не весело! Он тянет меня за край свитшота, пытаясь вернуть в реальность. — В кожу ничего не загнал? — бросает взгляд на мои руки, я доверяю своим ощущениям и мотаю головой отрицательно. — Где обувь? — кивает на мои ноги. Я только сейчас осознаю степень тяжести своей глупости, рассматривая, как нервно двигаются мои пальцы в носках. — Я просто… — не мог выйти из комнаты, потому что меня заперли? Довольно не очень звучит, согласитесь. — За что ты мне?.. — он вздыхает под мой растерянный и страшно виноватый взгляд, тут же начиная расшнуровывать свои ботинки. — Эй, что ты… — в считанные секунды моя нога в его руках, затем в его обуви. Вторая тоже. Я не успеваю сообразить, как уже стою обутый, хоть и немного утопаю, а он, наклонившись, затягивает потуже на мне шнурки. — Хён… — глотаю воздух, сердце колотится бешено. — Идём, — он отряхивает свои джинсы от невидимой пыли, и быстрым шагом удаляется, а я всё сверлю взглядом его босые, в одних лишь носках, стопы. Холодно, должно быть… — Идём, — говорит громче, не оборачиваясь. — Я не могу, — бормочу, рассматривая его ботинки на мне. Так непривычно. И почему-то грустно. — Ходить не умеешь? — он разворачивается, вдруг широко улыбаясь, продолжая шагать, а я стою с разинутым ртом, не в силах поверить, что вижу это наяву. Улыбается, смотря прямо на меня! Он сверкает в ночной темноте! Я поражён… — Но ты… — киваю на ноги, неловко тыча пальцем. — Я умею, — как ни в чём ни бывало. Стою так ещё совсем немного, а затем догоняю его, вдруг испугавшись, что затеряется среди прочего. — Хён, куда мы? — шагаем в одну ногу. Как он постоянно ходит в таких тяжёлых ботинках? Я уже устал. — К Таён, — говорит беспокойно, смотрит прямо перед собой. Я понимаю, чьё имя. Красиво… Страшно красиво. И очень печально, особенно, когда Чонгук смотрит на меня лишь мельком, вновь сосредоточившись на дороге. Идём молча к месту, где я ещё ни разу не бывал. Проходим сквозь скрипящую калитку, идём по тропинке меж тех, кто уже не засмеётся. Даже не заплачет. Вокруг серо и сыро. Ноги Чонгука по пятки в грязи, а я чувствую её в носоглотке. Мы останавливаемся так резко, что я врезаюсь в его спину, а затем вызираю посмотреть что впереди, пытаясь спрятаться сильнее в своей кофте, натягивая на пальцы рукава. Чон Таён. Навечно двадцать три. У неё выразительные черты лица и большие глаза, что смотрят нежно-нежно, но я не вижу их цвета. Надгробная плита так сера, что может лишь хмуро выделять каждую деталь. Я печатаю увлечённо в памяти её образ, каждый кудрявый волос, тоже неизвестной палитры. Слышу тишину, моё дыхание, его дыхание. Мои слёзы. И его тоже. Срываются на усеянную цветами могилу. Я судорожно вытираюсь рукавами, а он неподвижно стоит. Лишь жмурится, замечаю я, взглянув на лицо. На нём играют тени ветвей деревьев, что отбрасывает один единственный фонарь. Она там без сердца?.. Прикладываю ладонь к груди. Тук-тук. — В ту ночь мы поссорились, — качает он головой, а затем садится на корточки, зарывая в землю руку. — Представляешь, Тэхён, поссорились… Так, что ей даже пришлось уезжать к своим родителям. Они живут за городом, — его голос заметно дрожит, я сдерживаю себя изо всех сил, чтобы не коснуться подрагивающего плеча. — Мы недавно сыграли свадьбу, отношения ещё шаткие, правда? — говорит он не мне, легко улыбаясь. — Она бы всё отдала другим, даже будь жива… Глаза слишком добрые, верно? — он поворачивается ко мне, улыбаясь. — Да… — выдыхаю я. Так и стою, пока он сидит. Хотел узнать о своём спасителе — вот, прямо передо мной. И все вопросы отпали, стоило мне на неё взглянуть. Без слов — очевидно. Действительно ангел. Мой. И его. Спустя время в молчании мы и уходим. Он ведёт меня туда, откуда привёл. Когда вижу свой дом — боюсь ступать дальше. Я не хочу больше его не видеть… Я не могу. — Почему мы не можем общаться? — останавливаюсь резко, когда переходим дорогу. Он тоже, услышав вопрос. — Зачем? — смотрит на меня так, словно очевидно. Но нет… Мне не хватает его прямо сейчас, как я буду потом? Руку вытяну — коснусь. Обожгусь. Потянусь вновь. — А почему нет? — я кусаю губы, влажные уже от слёз, ругая себя за слабость. Но я, правда, перед ним — обезоружен. — Потому что я не хочу, — говорит более резко, разворачиваясь, а я хватаюсь за его руку испуганно, но она сразу же выскользает. — Прекрати! — Но я не виноват, что напоминаю её! — тоже срываюсь на крик, не в силах прятать эмоции. — Я не!.. — Проблема в том, что ты не напоминаешь мне её! — хватает меня грубо за челюсть одной рукой, приблизив к себе. — Только себя, — совсем виновато. Перед тем, как перестаю видеть, чувствую его тёплые ладони на щеках. Шумный выдох, мягкие губы, скользящие между моих. Горячее дыхание: моё и его, что смешалось в тесноте пространства где-то между. Я хватаюсь за его плечи, пытаясь удержаться, потому что превращаюсь в желе, потому что не верю — что он целует меня. Целует так отчаянно, словно я — его боль, словно я — причина бессонных ночей и эпицентр его вины. Словно я его взрыв. В каждом движении немая фраза, не могу разобрать. В столкновении наших языков непонятный мне диалог. Знаю лишь, что печальный. И неумелый. Ведь я… Ведь я никогда… Мне горько, а ещё на зубах соль вперемешку с его слюной. Руки Чонгука скользят по моей спине вниз, давят на позвоночник, чтобы мы сплелись безнадёжно вдвоём. Я ощущаю каждое движение его мышц, слышу каждую сорванную слезу, боюсь двигаться, но пытаюсь. Мне не больно из-за того, что он кусает мои губы, задевает покрывшуюся корочкой трещину. Лишь невыносимо. Невыносимо, ведь его пальцы оглаживают все участки кожи, к которым касаются. Он на мне везде — будто ему тоже мало. Прямо сейчас. Прямо сейчас я точно понимаю, что чувства мои. Мои. После долгих размышлений о неспособности любить самостоятельно и всецело, ведь сердце моё мертво… Я наконец прихожу к выводу, что вдруг… Вдруг не сердце важно? Я ведь чувствую его каждым атомом! Каждый его атом — чувствую! Он целует меня пылко, целует так, словно вокруг — пожар, в котором кто-то из нас неизбежно сгорит. Обвивает двумя руками слишком крепко, ещё ближе прижимая к себе. Я забыл обо всём на свете, знаю лишь, как быстро стучит сердце… У нас двоих… А что?.. А что, если он течёт по моим венам?.. Что, если он смешался с моей кровью?.. Если сердце не любит, а лишь разносит по телу любовь? Если действительно так, то каждая клетка моя в него влюблена. Я. Влюблён. Перед моими глазами каждая наша встреча, каждое слово звучит в ушах, а я всё равно ничего не понимаю! Перемещаю свою ладони на его щёки, когда он поочерёдно целует мои губы, поднимается выше, целуя нос, проходясь по перегородке, целует в лоб… Я тянусь слепым котёнком к теплу, я хочу назад его губы, его слёзы, всё его мне срочно надо… — Не открывай глаз, ладно? — хриплым голосом шепчет он, оставляя мазки слюны на моей коже. — Поверь, что так надо, — я слышу, как ему тяжело даются слова, поэтому не понимаю зачем он их говорит… Не понимаю, зачем его руки скользят от моих плеч к локтям слишком мучительно-медленно, оставляя за собой одни лишь мурашки. — Умеешь считать до десяти? — я слышу улыбку в его голосе, но мне совсем-совсем грустно, когда он сталкивается своим лбом с моим. Я киваю. — Значит, считай… — Раз, — еле получается, на грани слышимости, я не могу! Я не играю! — Два, — помогает он мне, когда молчу, не решаясь продолжить. Не понимаю, зачем его руки скользят к моим пальцам, но не касаются их. — Три, — больше не чувствую ничего, лишь ветер обдувает мои мокрые щёки. — Четыре, — по телу дрожь, я на грани судорог, я на грани… — Пять, — открываю непослушно глаза. Никого. Пустая дорога, мой дом, за ним — горы. И всё. — Но условие, — он серьёзно подносит палец ввысь, — ты больше не будешь пытаться со мной поладить. — Хён… — в никуда.