***
Я жмурюсь от солнечного света, перекатываясь на другую сторону, и пугаюсь, врезавшись в… Чонгука. Сразу мысленно бью себя по лбу, потому что, раз заставил человека оставаться на ночь, можно было его и приодеть соответствующе. Дышит он размеренно и совсем-совсем тихо, хмуря брови во сне. Я не сдерживаюсь и веду пальцем от лба до губ, невесомо проводя по перегородке носа, очерчивая идеальные линии. Мне вдруг думается, что я готов продать душу кому-угодно, лишь бы просыпаться только вот так, иметь возможность его касаться. — Мхм, — ворочается он, схватив меня за запястье возле своего лица, и сонно хлопает глазами, сканируя меня взглядом. Я, будто воды в рот набравший, просто молчу, затаив даже дыхание. — Что делаешь? — хриплым ото сна голосом. — Лежу, — еле как отвечаю ему, на что он улыбается, утыкаясь лицом в подушку, а затем притягивает к себе одной рукой. — Понял, — шепчет он, прижимаясь ко мне. Я боюсь шевелиться, потому что вот же он: со мной. Если развеется? На пробу ёрзаю на простыни, потому что пора выбираться из сонного плена. Не то, чтобы я не против, но я всё ещё человек, который должен просыпаться рано-рано. Как только Чонгук опять засыпает, я на цыпочках выхожу из комнаты. Обычные утренние процедуры, а затем заглядываю в холодильник, как обычно, ведь ровно час после лекарств — время завтрака. В итоге на столе рис, острый кимчи из кабачков с красным перцем, созданный моими неумелыми в этом деле руками, и рамен. Два набора столовых приборов. Шторы отодвигаю, отчего помещение окутывается светом, лежу на диване в одном положении, затем в другом, не знаю куда себя деть. Не пойду же я его будить! Иду… — Чонгук-хён… — шепчу с порога. Тот ворочается и мычит что-то, я подхожу ближе, присев перед кроватью на корточки, и несмело зарываю руку в тёмные пряди. Похож на ребёнка, которого невозможно разбудить. До невозможного заспанный, безмятежный… — Устал?.. — глажу его по волосам, он жмётся ближе. — Угу, — вдруг опять барахлит всё внутри. Сажусь на пол, не убирая от него своей руки, и щекой утыкаюсь в местечко рядом. — Я соскучился… — говорю ему, на что он улыбается, и пытается найти меня руками. — Но я же здесь, — он почти свисает с краешка кровати, когда пытается меня обнять. — Верно, — тычусь носом в его живот, — просыпайся, — щёлкаю по бедру. — Тэхён… Я так могу и передумать… Я смеюсь с него, запрокинув голову. — Из-за того, что я тебя бужу?! — не прекращаю. — Будят не так… — он лениво хватается за ворот моей водолазки и тянет к себе. Сам не понимаю как оказываюсь под ним, а лицо моё осыпается горячими поцелуями. Я поймал его губы осторожно и нежно, касаясь его плеч руками. Под тяжестью его тела мне хочется расплываться, я бы не прочь остаться так навсегда. Вспоминаю, что я пластилин, когда каждое его касание придаёт мне новую форму. Обхватываю его своими ногами, прижимая вплотную, тихо постанывая. Он губами на моей шее, спускаясь всё ниже. — Так?.. — стону я, на что он вопросительно мычит. — Так правильно будить по утрам?.. — он улыбается мне в ключицы, блуждая руками на моих бёдрах, пальцами проникая между двух половинок, отчего я дышу быстрее, словно воздух выкачивают из помещения. — Именно, — руки Чонгука скользнули под мою тесную кофту, коснувшись талии, от чего у меня закружилась голова. Я задрожал, подавшись вперёд, и не смог сдержать своего развратного «хён», когда от моего движения он стал тяжелее дышать. Его дыхание — горячее и частое, а от пальцев меж моих ног, я стону, выгнувшись под ним, сильнее обнажая живот. С каждым его касанием — волна дрожи по телу, стаи мурашек… Отчётливо чувствуя, как всё это действует и на Чонгука, забыв о стеснении, скольжу рукой по его прессу вниз, испуганно останавливаясь возле кромки белья, медля. Он возвращается губами ко мне, страстно целуя, пока его пальцы находят мою грудь, водят вдоль и поперёк, а бёдрами он призывно толкается в мою ладонь, о которой я как-то быстро позабыл. Обо всём забываю под весом его тела. Чувствую, что он горячее в миллион раз, чем был секунду назад, веду рукой по его вставшему члену, чувствуя как он дёргается, и не представляю, даже не пытаюсь представить, что будет, если однажды прикоснусь к нему так доверительно кожа к коже. Или он ко мне. Я разучусь дышать. — Всё хорошо, — слышу его успокаивающий голос у моего уха, нежные поцелуи в висок, смешанные с вдохами, выдохами, и пытаюсь не останавливаться. Он вдруг тянет меня на себя, я неожиданно оказываюсь на его коленях, обвив своими ногами, чувствую как его член упирается в мои ягодицы, и даже мой позвоночник дрожит от такой близости. Я совсем не чувствую похоти или что там может быть… Мне просто хорошо, когда он обнимает меня и целует, мне нравится чувствовать его. Несмело совсем скольжу бёдрами, теряясь каждый раз от приятных ощущений. — Я не могу от тебя оторваться, — совсем тихо, заправляя мне за ухо прядь непослушных волос.***
Сижу напротив Чонгука, ковыряясь палочками в еде, размышляю о совместном оргазме. Вот это задачи у меня с утра… Он тоже усиленно думает, пытаясь хорошо жевать кимчи, чтобы позорно не подавиться. Неловко?.. Что-то вроде этого. — Секунда до взрыва, — бормочет куда-то в тарелку он, — я же говорил, — смеюсь над его словами, запрокинув в голову, и он тоже разражается смехом. У меня нет чувства, что что-то не так. Смущение милое. Чонгук, всё так же смеясь, роняет голову на стол, шепча что-то вроде «я никогда так себя не вёл». Да уж, думаю, я — тем более. — Вкусно? — спрашиваю. — Очень, — улыбаются мне. В какой-то момент во мне прорывается целая плотина. И я рассказываю, рассказываю… Много чего, пока меня внимательно слушают. Я бы мог поведать обо всём на свете, пока на меня так смотрят. Я уже давно понял, что нет смысла быть неискренним, молчать, если хочется говорить, и наоборот: без умолку болтать, когда нечего сказать. Не делать, что хочется, и наоборот: заставлять себя делать то, о чём и не думал. И я делаю всё лишь так, как мне нужно. Пугаюсь страшно, когда Чонгук вдруг говорит, что ему пора, вновь боюсь даже прикоснуться, потому что крышу нам обоим срывает только в какие-то определённые моменты. Как безумцам. Поэтому и не делаю ничего, а просто говорю, что провожу его. Мы втроём: я, Чонгук и Кью стоим возле дома, ожидая такси. Я пытаюсь тоже выведать что-то, хотя бы место жительства. Тоже в гости хочу! — Снимаю комнату у друга, — отвечает мне на мои допросы Чонгук, снисходительно улыбаясь. Как он меня до сих пор не отправил в квартиру смотреть на него через окно?.. — А почему личный сорт равнодушия? — успеваю я спросить, когда вижу подъезжающую машину. Чонгук поворачивается ко мне, ероша волосы, и просто говорит: — Такое равнодушие, о котором постоянно думаешь. Такое, которое выдумал сам, — он целует меня в щеку, удивлённого, говорит за что-то «спасибо». Я прихожу в себя, когда дверь такси захлопывается, а его рука машет мне из открытого окна. — Ты же придёшь снова, правда?! — кричу я, когда водитель трогается с места. — Ой, не знаю, Ким Тэхён, — высовывается он из окна, — ты очень плохо на меня влияешь! — и смеётся. Я улыбаюсь. Дурак|и. Он и я. Возвращаюсь в свою комнату с той же глупой улыбкой, утыкаясь носом в постель, пытаясь сильнее в поры вбить его ягодный запах, как вижу записку на прикроватной тумбе. Бордовую. «Набор цифр, который ты просил», — и номер его телефона. От улыбки скоро треснет лицо.***
Юнги курит (заверил, что родители в курсе, он же сын непутёвый), а я стою на другом конце балкона, чтобы случайно не помереть от едкого дыма. Это во время перерыва, когда физические термины уже забрались в глотку. Даже мне. — Видишь ту парочку? — кивает он на одно из окон дома напротив. Люди за незашторенным стеклом страстно целуются, избавляя друг друга от одежды. Разглядеть точно не могу, но кажется, что ввысь летит именно женский лифчик с подачи мужчины, вдруг сминающего нагую грудь. Я мычу утвердительно, спешно отводя взгляд. Юнги всё так же смотрит, делая затяжки раз за разом. — Что движет людьми заниматься сексом у окна, да ещё и среди белого дня, забыв о том, что за ними могут подсматривать? — он ухмыляется, поворачиваясь ко мне. — Любовь? Страсть? Что? — я поджимаю губы, не в силах ему ответить. Любовь и страсть часто мешаются между собой, я ощутил это, наверное, хоть и не так… как те двое в доме напротив. — Я бы назвал это болезнью, но мой психотерапевт сказал, что болезнь — это нелюбовь. Четвертая часть людей, согласно научным исследованиям, не испытывает чувства любви. Речь идёт о тех, кто живёт в золотом миллиарде, ведь на мировом уровне такие исследования пока не проводились. Я могу испытывать привязанность, желание о ком-то заботиться, но я никого не любил, — тушит он сигарету, с лёгкостью поджигая следующую. — Но тебе только шестнадцать, — всё впереди, наверное. Я, конечно, не психотерапевт... — Есть такая штука: двойная ошибка мышления. Прежде всего это — идеализация, когда обычный человек кажется необыкновенно умным, привлекательным и неординарным. Я не идеализирую. Вторая ошибка мышления, обычно свойственная только девушкам — это представление о единственности. Когда кажется, что только с этим человеком счастье. — Все люди, которые не умеют любить, осознают это? — Как правило, да, — кивает своим мыслям Юнги. — Но никто от этого не страдает: книжки читаем, фильмы смотрим, есть друзья, подруги, которые рассказывают о своих чувствах. Ты вон тоже, — кивает на меня, улыбаясь, — влюблён походу, — я смущаюсь, будто мне здесь шестнадцать! — Но, конечно, порой терзают мысли о том, что хочется гореть, сгорать, бегать на свиданки. Никто не поможет. — Почему так бывает? Может… Может, неспособность любить — эгоизм? — Нет, — он посмеивается, бросая ломтик шоколадки в рот. Мне на балкон для этого дела пришлось поставить тарелку. — Эгоистичные люди любят. Правда, эгоистично. — Раз болезнь, то лечится? — надеюсь я. Любить — это здорово. — Да, для этого у меня есть психотерапевт, — порыв ветра сдувает с моих плеч лёгкий шарф, и я могу лишь наблюдать, как он падает прямиком на детскую площадку. — Но всё это только вершина айсберга, — тянет он и мне шоколадку. — Если кратко, это тяжелое невротическое расстройство. Может и само пройти. Например, к старости, — забавляется он своим словам. — Я слышал, что человек может по-настоящему любить не себе подобного, а, например, деньги. Верно? — Юнги кивает, чтобы я продолжал. — Это случается редко, но, — смеюсь, — метко. Например, коллекционеры. Я однажды слышал о человеке, который покончил с собой из-за невозможности купить понравившуюся картину Айвазовского. Ему не хватало десять тысяч долларов. — Да, бывает, что внутренние силы направлены совсем в другое русло, — парочка за окном, замечаю я, извивается на кровати, отчего не разобрать практически ничего, — просто они не встречали никогда взаимности. А ты? Встретил свою взаимность? — Мне сказали, да, — опускаю взгляд, разглядывая домашние тапочки. — Счастливый, — мой ученик-учитель наконец докуривает и заходит внутрь, а я ещё стою несколько секунд, шмыгая носом от пробравшего меня холода, и последнее, что вижу, как в том окне задвигаются шторы. Плотно закрываю стеклянные двери, чтобы не мешал уличный шум, что изредка, но долетает до моего этажа, и цепляюсь за Кью, что подбежал прямо к моим ногам, чуть не падая. — Эй, за что, — хохочу я, когда он всё-таки сбивает меня и начинает облизывать лицо. — Ты портишь мою репутацию! — отбиваюсь шутливо я, а он начинает кусаться. — К тебе тут пришли! — кричит Юнги, а затем я вижу, как бежит ко мне Мэй, раскрыв руки для объятий. — Тэхён-оппа! — садится рядом со мной и крепко-крепко обнимает, а затем переключается на Кью. — Лиса, ты чего вдруг здесь? — удивляюсь я её приходу. Но, конечно же, рад! — Она мне угрожала, — появляется из-за угла Хосок, посмеиваясь, — не было выбора, — она кричит возмущённо «папа!» словно он выдал государственную тайну, а затем переводит взгляд на Юнги, что встретил их в дверях, но уже притаился в кресле. Его одежда почти слилась с нежно-кремовой оббивкой. — О, — я наконец поднимаюсь на ноги, отряхивая колени привычным ритуалом, что вызван мозгом ещё с детства, — это мой ученик — Юнги, я занимаюсь с ним физикой, — гордо говорю. Мэй подрывается с места и бежит к нему, навалившись с объятиями, а тот что-то смущённо бормочет, не ожидая такого внимания. — Я — Мэй, лиса, — смеётся она, а я прикрываюсь ладошкой, чтобы слишком громко не хохотать. — Это мой папа — Хосок, — указывает она на него рукой. Хосок отчего-то спешно поправляет свои волосы, не зная куда деть руки, и как-то неловко кивает (странно, они же, должно быть, уже здоровались сегодня), а Юнги кивает ему в ответ, краснея. Душно здесь?.. Я сканирую свои ощущения, но всё в порядке. — Приятно познакомиться, — говорит ему Юнги. — Да, и мне, — Хосок переминается с ноги на ногу, — так что вы, ребята… Чем тут занимаетесь?.. Я хмурюсь странному поведению уверенного медбрата, но отметаю все догадки, говорю, что физика — царица наук, а раз они все сюда пришли, то теперь обречены. Создавая традиции, Юнги объясняется за кучу шоколада, делясь со всеми (он, кстати, прячет их по всей квартире, будто она его!) и рассказывает легенду, но не так уверенно, как тогда мне. Мэй увлечённо жуёт, постоянно кивая быстро-быстро, а Хосок пытается читать книгу, сидя на диване. Пытается потому, что картинок там нет, а его глаза по строкам не бегают. Просто смотрит перед собой. Мне жаль, но Виктору Гюго этот человек предпочёл рассказ о деревьях какао. — Вы надолго? — нахожу время спросить, когда Юнги занят решением задачи. — Я — да! А папа должен был сразу же уйти! — кричит лиса с другой комнаты, видимо, играя с Кью. — Мэй! — хмурится Хосок, а я прыскаю от смеха в ладошку. — Понял, — я перевожу взгляд на Юнги, прокручивая своё «понял» в голове, хоть и понял мало, а тот, как же странно, впервые ошибается в своих расчётах, несмотря на очень лёгкий способ решения. Это второе занятие, но я знаю, что Юнги не ошибается. На следующий день, когда мы с ним опять стоим на балконе. Он — курит, я — думаю, до меня доходит. — Слушай, Тэхён, — я мычу вопросительно, поглядывая на него. Юнги тупит взгляд в том самом окне, что и вчера, но сегодня ничего интересного. — Тот парень… — Хосок? — улыбаюсь я. — Да, — он прокашливается, оглядываясь по сторонам, — он женат, верно? С какой-то грустью смотрю на него. Как непредсказуема жизнь… Вчера он говорит о том, что болен нелюбовью, а сегодня спрашивает о таких важных вещах. Я не могу стопроцентно верно истолковать его мысли, но смотрит он на меня взглядом почти щенячьим. — Угу, — самому вдруг хочется закурить, — я знаю, что у них с супругой недоотношения, — Юнги смотрит на меня непонимающе. — Мэй о маме мало говорит, — пытаюсь хоть как-то объясниться. — Ладно, — он выбрасывает окурок через перила, задумчиво прослеживая траекторию его полёта. — Поделишься номером? — смотрит всё так же вниз.