Night changes

Сегодня Гарри не хотел шумных вечеринок, дорогих подарков и необычных мест. В возалкании чего-то до жути обыкновенного он обратился к лучшему другу — к нему же вовек ходил за советом. «— лиам» «— слушай» «— хочу как-то отметить, но по-обычному» «— ну знаешь, без всяких там» «— как тогда, на пижамной вечеринке у меня» «— Хаха, мы недавно с Майей ходили на заброшку, которая возле вашего старого дома. взяли баллончики, стену вот разрисовали» «— о, я предложу Луи» «— спасибо за идею» «— Не за что, с днюшкой, хехе» Что он и сделал — рассказал Луи, тот кивнул с улыбкой на лице — не отказывать же любимому малышу, тем более, когда ему уже двадцать шесть, все руки усыпаны чернильными картинками, позади контракт с Гуччи и больше десятка успешных сольных проектов, а на ногтях маникюр самого броского цвета. Его малыш никогда не просил — он всегда сам брал, потому что Луи воспитал его так и нисколько, впрочем, не пожалел. А Гарри, как маленький ребёнок, жаждал одобрения со стороны мужа — он бы очень хотел, чтобы все было идеально для них обоих, потому что отношения — это про двоих. Пусть Гарри уже двадцать шесть, Луи продолжает наряжать его, как куколку, причём совершенно безвкусно, потому что «на улице, кексик, минус три». Зайдя по пути в пекарню напротив, где Гарри выклянчил вот тот красивый тортик и ягодный морс в маленькой бутылочке с белой крышечкой и вечность потратил на удачный кадр с продавщицей по ее инициативе, направились прямиком в художественный на окраине блока. Гарри сам выбрал цвета, которые понравились. И голубой с ними вкупе, конечно. Луи ничем не мог обьяснить его зависимость, зато фанаты проводили параллели: глубокий колорит лазурных глаз. Они были уверены на сто процентов: Гарри на Луи помешался. И Луи не был в силах спорить. Как и сам Гарри. — А теперь идём, да? Лиам сказал, что есть одна рядом с нашим старым домом! — он чуть не прыгал от восхищения. — Да-да, идём, — Луи крепко сжимал меж побелевших пальцев свою Мальборо, взял малыша за талию и зорко следил, чтобы никто на него не заглядывался. Нет, Луи не собственник, но во всем, что касается Гарри он не терпит излишних взоров, потому как точно знает: не влюбиться с первого взгляда ну никак нельзя. Гарри награждал его сверкающей улыбкой, но глаза его блуждали, в поисках, будто всегда было недостаточно. — Малыш, все хорошо? Хочешь что-то? — Не знаю, Луи. Нам с тобой уже почти тридцать, может, стоит подумать о… ну… семье? Гарри только два слова произносил всю жизнь с особым трепетом: «любовь» и «семья». Это было для него особенно важно. Одним вечером беззвездным, он и имя Луи так нежно вывел, с тех пор для него это синонимы. — Я ещё не готов, Гарри. Дай мне хотя бы год. — Для тебя — все время вселенной. Они всегда были той самой парочкой, от одного вида которой все обречённо вздыхали и закатывали глаза, но втайне радовались за них, и любили друг друга бесконечно, но Луи нужно было время на столь серьезный шаг. Что уж говорить — Лиам и Майа перед венчанием встречались всего полгода — Луи и Гарри понадобилось восемь лет. Сначала силились отвлечься: сокрыть и оправдать; потом забылись и всеми фибрами жаждали жарких ночей и дорогих свиданий; и только после захотели не только засыпать вместе, но и укрывать холодной ночью одеялом, обнимать за грудь, просыпаться рядом и приносить чашку кофе в постель, расплескивая по всей простыне, затем ругаться друг на друга, но и стирать ее тоже вместе. Томный вздох отвлекает Луи от раздумий, но Гарри быстро берет ноги в руки и, чмокая звонко в щеку, улыбается снова. Он помнит: когда-то на носочках только доставал губами до скулы, а теперь вынужден нагибаться. Луи отворил дверь осторожно, заставив ветхий замок недовольно всхлипнуть. Окрест лишь мусор и заросшие плющом да плесенью стены, под ногами — скрипящие половицы, кое-где убеленные прогалинами, в месте, где пол провалился. Отмечая взглядом более менее хорошо сохранившуюся поверхность, Луи перешагивает через дыру и подаёт руку Гарри, тот, однако, поскальзывается, перегнувшись, и цепляется рукавом за торчащую балку и царапает тыльную сторону ладони жгуче. Не в силах пошевелить даже запястьем, слышит глухой удар чего-то маленького о бетонный простор подвала внизу. И даже не смотря, Гарри знает что это. Кольцо на безымянный палец ещё два года назад легло неплотно, а теперь соскочило со вспотевшего перста, будто маслом было намазано. Гарри глядит на Луи чаяно. — Малыш? Помочь тебе? — Ну, во-первых, — тихо начинает он. — Я поцарапался. Во-вторых, — Гарри сглатывает. Луи точно будет в ярости. — Я, кажется, потерял обручальное кольцо. — Рука болит сильно? — он мечется и освобождает Гарри, усаживает между ног и целует мокро в лоб. — Ну, не очень. — Может, лучше будет, если мы пойдём домой? Хочешь пойти домой? — Да, — Гарри сводит брови на переносице и кивает резко. — Вот и ну ее к черту, эту заброшку. Да и хрен с ним, с этим кольцом.

***

Едва Гарри кончает возню с краном, промыв рану, Луи берет его за грудки, отводит в гостиную и толкает на диван. Также — твёрдо и не медля, стягивает с него джинсы, с большим трудом, впрочем, и через голову толстовку, не прекращая череды поцелуев — только опуская их все ниже. Вереница назревающих гематом на левой половине груди уже горела огнём — Гарри в экстазе, а Луи ещё даже не приступил. Он просовывает палец сквозь щелку меж зубов, и Гарри плотно сжимает его устами и обводит вокруг языком. — Луи, — на выдохе. — А как же рука… — Я буду осторожен. В опровержение будто бы своих слов, он кидает взгляд мимолетный на ручку дивана — на ней, помимо многочисленных пустых пачек чипсов, баночек из-под фанты и потрёпанной пачки Мальборо — расчёска, которая и привлекает внимание Луи. Не разрывая душного поцелуя, он тянется к ней ловко, легко влажной ладонью, не забывает заодно взять и бутылёк непрозрачный, затерявшийся среди общего хлама, другой рукой оттягивая резинку трусов Гарри. Тот, в свою очередь, шарится под свитером, как бы невзначай задевая соски и вспарывая живот хрупким движением. Луи садится на пятки и укладывает лодыжки Гарри на плечи, попутно массируя их эфирными прикосновениями. Он выливает немного смазки по центру ладони и обмазывает ею ручку расчески, вводя ее в Гарри осторожно. — Луи… ты меня расческой растянуть решил? — он натружено выплевывает, жмурясь и тяжело дыша, а тот не реагирует, только просовывает глубже. За восемь лет — начиная с первой близости в тесной кабинке туалета, когда Гарри дрожал и вжимался в стенку от малейшего колыхания воздуха, а Луи думал, как впоследствие будет объяснять девушке, если не пятна смазки в области промежности на штанах, то причину расставания, и кончая сегодняшним днём — Луи не терял времени попросту. Он уже давно знал, что любит Гарри и как его ублажить, так что с лёгкостью отыскал простату, побудив малыша шумно застонать. Гарри же казалось, что Луи ужасно далёк от него сейчас, он хотел быть ближе, но не мог. Луи вытянул и раздвинул ноги, резко вынув расческу из Гарри, от чего тот вскрикнул. Он освободил себя от давненько уже давящей ширинки и тонкой ткани трусов и отдался Гарри полностью. У Луи не было настроения церемониться, да и малыш, кажется, уже на исходе, так что он вошёл на всю длину сразу — Гарри кричал и бился под ним, а он целовал в уголок губ, шепча в уста что-то, что в реальности не сможет повторить. С началом несильных толчков услышал: — Луи, я… я сейчас… ах… — Тсс, я понял. Он и сам чувствовал это. — Мы уже даже кончать научились одновременно. Гарри сделал последнее движение бёдрами навстречу и сдался, чуть дрожа в сладком угаре, Луи кончил в него и вытащил, заметив краем глаза пару рдяных капель, смешанных со спермой на всю ещё горячей простыне. — Тебе больно? — вот что-что, а такое у них впервые. У них и у каждого по отдельности, потому как Гарри был первым мужчиной Луи, а Луи — первым половым партнером Гарри. — Нет, все в порядке. — А рука? — Тоже. — Точно? — Абсолютно. Гарри закрывает глаза, вздыхая, и мысленно загадывает ещё тонну Луи — его ласок, смеха, заботы, глупой болтовни и манящих голубых глаз. Их занятий любовью, из которых Гарри всегда получал что-то для себя и тёплых вечеров, наполненных чипсами и потрепанными консолями. Больше Луи. Больше его ловкой любви.