За тишиной твоих мыслей

      Алисия Чон, открывшая нам дверь, казалось, сияла как никогда. На ней было чёрное платье, усыпанное блёстками, собранные белокурые волосы и туфли на каблуке в тон её наряду. Глядя на эту женщину, я не могла не видеть черты лица, которые Чонгук унаследовал от неё. Форма глаз, их цвет, линия губ... Чонгук буквально был мужской версией своей матери. Он часто говорил, что будь он чуть больше похож на отца — ушёл бы в монастырь замаливать грехи. Конечно, мы смеялись и шутили на эту тему, пока не оказалось, что от отца он унаследовал куда более весомые черты — характер, поведение, тотальное отсутствие преданности... Странно, что по большей части худшее мы берём именно с отцовской стороны.       Тётя Алисия открыла рот от удивления, когда увидела меня. Вряд ли можно было бы ожидать, что после всего я когда-нибудь снова появлюсь здесь. Но порой с нами случаются вещи, которых мы меньше всего ждём. Она пыталась сказать хоть что-то, но не могла... Вместо этого тётя Алисия улыбнулась так широко, как только могла, и заключила меня в объятия, которые когда-то я воспринимала с такой же теплотой, как материнские. Эти объятия были тёплыми во многих смыслах. Она прижимала меня к себе, поглаживая мягко по спине.       — О боже, Кэтрин. Не могу поверить, что ты здесь... — её голос звучал так нежно и успокаивающе.       Я тоже. Я тоже.       Я даже представить не могла, насколько скучала по этой женщине.       — Как у вас дела? — спросила я, чтобы сказать хоть что-то. — Очень рада вас видеть... — думаю то, как мне неловко, было видно невооружённым взглядом. Но неловко было всем...       Родители переглянулись, но и слова не вставили. Ну и пусть. Я и правда скучала, ведь из-за всей этой истории с Чонгуком мы больше не могли видеться.       — Теперь намного лучше, — ответила она, положив тёплые ладони на мои замёрзшие щёки, — намного-намного лучше...       Как только мы переступили порог дома, внутри меня словно образовался всепоглощающий вакуум. Мы вошли в фойе преимущественно белых тонов с элементами золотых вставок. Это было в духе Чона — впихивать свой достаток всюду, где только вздумается. Словно тыча в это носом всех сюда входящих. Прямо над центром висела огромная люстра из хрусталя, освещающая помещение тёплым мягким светом. Справа стоял маленький круглый столик с вазой пионов. Напротив располагалась лестница, завивающаяся наверх сразу на две стороны. Здесь надолго мы не задержались. Сдали вещи кому-то из прислуги, и Алисия повела нас в библиотеку.       Я и представить себе не могла, какое влияние на меня оказывает возвращение сюда. Стены словно давили на мои воспоминания, заставляя их пробудиться ото сна. Весь дом, каждая его частичка служили напоминанием о былых временах, когда в моей жизни был Чонгук. Было ли это ошибкой? Да! Жалела ли я, что вернулась? Да! Теперь я могла понять, насколько я ошиблась, заставив себя думать, что ужин здесь станет моей панацеей. Это неправильно...       Я старалась особо не смотреть по сторонам, чтобы случайно не активировать заблокированные воспоминания. Но даже сейчас я смогла бы обойти весь дом с закрытыми глазами, не наткнувшись ни на что. И осознание этого меня будто бы било под дых. Травма, как бы я ни отрицала, была всё ещё свежа, и сейчас своими действиями я лишь сильнее царапала и разрывала её.       Библиотека как бы немного углублялась вниз, так что нам пришлось спуститься на несколько ступеней, чтобы физически оказаться там. Здесь также ничего не изменилось. Чёрт, даже если бы несколько полок поменяли местами, я бы с точностью смогла определить, какие именно. Справа было огромное окно в пол в виде полумесяца, там же стоял столик с вазой и свежими цветами. Напротив стоял стол побольше, несколько диванов и пара кресел, где при желании можно было бы расслабиться и почитать книгу. Вся мебель естественно была из дерева. Полки и стеллажи возвышались в два этажа, полностью забитые книгами. Прямо, за диванами, у стены располагался камин. Всё было таким же, как и два года назад, из-за чего складывалось впечатление, что в последний раз я была здесь будто бы вчера...       Вопреки своему обещанию не оглядываться, я в изумлении осматривала всё, на что падал глаз. Бело-синие диваны... за которыми я пряталась, думая, что меня не видно, пока Чонгук делал вид, что меня ищет. Синий ковёр... который когда-то служил нам местом для откровения, где мы делились друг с другом всем на свете. Камин... у которого Чонгук всегда рассказывал одну из тех жутких историй, после которых мне приходилось спать с ним. Могу поспорить, что он делал это специально. Он всегда говорил мне, что ни один монстр не сравнится с человеком по совершённым им преступлениям. Лестница из тёмного метала, спиралью уходящая на второй этаж... где мы впервые поцеловались...       Я чувствовала, как этот дом просачивается во все корешки моего подсознания, даже в те, которые, мне казалось, уже давно сгинули. Ответной реакцией моего мозга были его крики и предостережения, что мне лучше уносить отсюда ноги, пока не стало ещё хуже. Но сердце... предательски получало какое-то извращённое удовольствие от всего этого. Моменты моего немыслимого счастья, спокойствия и умиротворения... такие желанные и такие недосягаемые.       Странно, я должна была бы чувствовать отторжение, гнев, отвращение, но, вопреки тому, во мне бурлили совершенно иные эмоции... Но может, это и было моим исцелением? Возможно, мне стоило оставить всё это здесь. Раз и навсегда. Освободить себя от воспоминаний и просто плыть дальше по течению вместе с Тэхёном.       — Моя дорогая Кэтрин, — тётя Пэм сидела у камина в кресле по типу бержер, непонятно как уместившее в себя её пышные телеса. Она тут же постаралась встать, но с первой попытки ничего не получилось, и тут к ней с помощью подоспел Патрик, — спасибо, мой милый... — пролепетала она, ухватив того за щёчку.       Тётя Пэм была фигуристой женщиной. Но лишь в том смысле, что шар — это тоже фигура. На ней было странное неуместное платье, с ужасными рюшами и коротким рукавом. Волосы собраны наверх в какую-то несуразную причёску, скорее походившую на гнездо. Губы она всегда красила ярко-красной помадой, которая часто оставалась на передних зубах с расщелиной. В ушах неизменно висели увесистые золотые серьги, вытянувшие мочки вниз. Так забавно, что при всём её состоянии и возможностях у неё напрочь отсутствовал вкус. Это касалось как её одежды, так и интерьера в доме. Одна сплошная безвкусица. Не знай я её, то могла бы с лёгкостью принять её за торгашку с рынка.       — Тётя Пэм, — нерадостно сказала я, инстинктивно отшагнув немного назад, зная, что парой слов она не отделается.       Тётушка ещё не успела подойти, а мне в нос уже ударил едкий запах её духов, которые, судя по всему, она выливала на себя флаконами. Мои глаза почти слезились от этой бомбической смеси.       Она демонстративно цыкнула, покачивая головой в разные стороны. Тётка взяла меня за подбородок своими пухлыми пальцами с длинными ногтями малинового цвета, чуть приподняв моё лицо к себе.       — Бог ты мой, такая красавица.... Так похожа на меня в молодости. Если бы ты ещё одевалась скромнее, — тётушка сегодня что-то скромничает в выражениях, отчего мне хотелось бы рассмеяться, но в данной обстановке не смогла. Я ожидала долгой тирады о том, почему мне стоит сжечь это платье, — такая красота не должна принадлежать только тебе. Ты должна делить её со своим мужем. Замуж тебе надо...       Теперь она напоминала мне гадалку с какого-нибудь канала про экстрасенсов. Ей бы магический шар и карты таро для пущей убедительности. Тем не менее у меня были совершенно иные убеждения о том, кому и как я должна принадлежать.       — У нас в совете есть один молодой человек. Ему слегка за тридцать, но разве возраст имеет значение, когда у мужчины ко всему прочему имеется нехилое состояние...       Я отстранилась от тёти и шагнула назад, поближе к родителям и Алисии. У нас слишком разные убеждения. Слишком разные.       — Спасибо, тётя, я подумаю над вашим предложением... — я слегка покраснела, но скорее от злости. Папа мог бы хоть что-то сказать, но вместо этого они просто смотрели в пол, будто бы не замечая, что тётка снова пытается навязать мне свои нравоучения.       — У нашей матери в твоём возрасте уже были мы с твоим отцом... — она сказала это, будто бы попрекая. Я закатила глаза. — А ты...       Но тётя не успела договорить, а я хоть как-то защититься. Появление Чона заставило замолчать всех присутствующих и даже тётку, которая постоянно говорила не умолкая. Тётя Пэм была невыносима, но её я хотя бы могла вытерпеть и немного позлить себе на радость. Но Чон... это совершенно иное дело. Я терпеть его не могла. Он вызывал у меня лишь неизмеримое чувство отторжения. Чон, похожий на хряка, ко всему прочему имел крайне непростое прошлое, что только усиливало мою ненависть к нему.       — Кэтрин, — удивлённо произнёс он, разводя руками, словно собирался обнять кого-то из нас, — не могу поверить, что вижу тебя сейчас. Так приятно видеть семейство Вуд в полном составе, — я так и не смогла понять, сказал он это с радостью или издёвкой.       Но, честно говоря, приятно было видеть только Алисию. И только её. Она стояла в стороне и взволнованно переминалась с одной ноги на другую. И как так получилось, что этой прекрасной женщине досталось такое ничтожество.       Чон никогда не вызывал у меня тёплых чувств. Даже в детстве. Он навсегда отпечатался в моей памяти как жестокий, беспощадный, мерзкий ублюдок. Я ненавидела его всем сердцем, и моим искренним желанием было никогда больше его не встречать. Мне будет крайне сложно сдержать себя от плевка в его отвратительную жирную морду...       Тётя Пэм без лишних вопросов отошла к дивану, опуститься на который было не менее трудной задачей, чем выбраться из бержера.       — Не могу поверить, что ты снова здесь... — всё повторял он, разглядывая своим мерзким холодным взглядом, от которого у меня по спине проходила дрожь. Я даже не пыталась скрыть своего истинного отношения к нему, что он в свою очередь либо хорошо игнорировал, либо просто не замечал.       Чон наконец сдвинулся с места и тут же поплёлся в нашу стороны, подойдя так близко, что было слышно его дыхание. Хотя его отдышку было слышно и с другой стороны комнаты.       Его липкие толстые пальцы ухватили меня за ладонь, поднимая так высоко, чтобы Чону не пришлось наклоняться, целуя мою руку. Я ощущала, как это омерзительное чувство пробирается от самых пальцев руки и до самого подбородка. Мне хотелось почистить руку металлической губкой.       — Помнится, ещё не так давно вы с Чонгуком бегали по этому дому, заполняя его вашим смехом и топотом... — он осмотрелся вокруг, слово что-то вспомнив. Только он не упомянул, как просил нас с Чонгуком заткнуться, когда мы вели себя хотя бы чуточку громче.       — Это было так давно, словно в другой жизни... — я одёрнула руку, возвращая её себе. Только теперь она казалась грязной и совсем не принадлежащей мне самой, — но будьте уверены, я рада вас видеть. И тётю Алисию тоже... — мои губы растянулись в улыбке, и я посмотрела на Алисию через плечо. Она казалась удручённой, но всё же продолжала улыбаться.       Я не могла не заметить, что тётя Алисия ведёт себя иначе, чем я привыкла видеть. Она всегда была хохотушкой и не упускала момента рассказать что-то забавное и весёлое. Но сейчас она будто бы и не была собой. Интересно, она только сегодня такая, или уже прошло какое-то время? Моё сердце сжималось от мысли, что это дело рук этого старого урода. В его жизни имелась только одна ценность — и это был он сам. Его жена и сын играли даже не второстепенную роль, а скорее эпизодическую...       Каждый присутствующий знал о прошлом Чона, да и о нынешних делах тоже. Только все словно старались этого не замечать. Уж не знаю, были ли они запуганы или просто упрощали этим жизнь, но факт лишь в том, что никого не смущала деятельность его фирм и предприятий. Его бизнес нельзя было назвать законным, и всех это будто бы устраивало. Чонгук часто откровенничал со мной, рассказывая ужасные вещи про своего отца. О людях, которые по его вине остались на улице, невиновные люди, засаженные в тюрьму за то, что они не делали, устранение неугодных им конкурентов. Конечно, Чон не сам это рассказывал, но Чонгук часто становился невольным свидетелем таких разговоров... У меня кровь в венах стыла от всех подробностей.       Воспоминания становились всё чётче, отчего к горлу подступила тошнота. Вызвано ли это картинами ужасных деяний Чона, представшими перед моими глазами, грязным поцелуем, осквернившим мою руку, или обстановкой, которая давила на меня со всех сторон — не знаю, но мне было не по себе.       Мне нужно найти ванную.