За тишиной твоих мыслей

      Я стояла там, пока Чонгук обнимал меня, чувствуя его тепло всем телом. Но в момент такой хотелось говорить с ним, а не просто с его голосом. Пусть скажет мне это в лицо, что готов отказаться от всего только по той причине, что впервые в жизни решил поступать не как эгоист. Но, решая наши судьбы, не спросив, чего желаю я, именно это он и делает.       Пришлось немного потрудиться, чтобы развернуться в его руках. Он так крепко держал меня, словно боясь упустить. Это было прекрасно — вновь ощутить себя такой крошечной в руках такого большого Чонгука. Я взяла его лицо в свои ладони. Наши лица находились так близко, что впервые за эти два года я смогла разглядеть еле различимый янтарный ободок вокруг его зрачков. Его глаза рассеянно наблюдали за мной, не зная, чего ожидать.       — Ты не можешь решать за нас обоих, — прошептала я, вкладывая в каждую букву в равной степени мольбу и твёрдость, — позволь мне говорить за саму себя, Чонгук. Твоя выдержка похвальна, но ты недооцениваешь меня… Я сильнее, чем ты можешь представить.       — Ты это говоришь, потому что не знаешь, о чём говоришь. Не знаешь, какими могут быть люди, когда они преследуют совсем не те цели. И это хорошо. Потому что я знаю, и не желаю того же тебе… — не знаю, с чем связано, но в его голове больше не было той уверенности, с какой всё это время он отгонял меня от себя. Впервые с момента его возвращения он казался таким слабым и уязвимым, будто в нём что-то сломалось. Возможно, тот внутренний стержень, что он ковал в себе все эти два года?       — Так расскажи мне. Позволь узнать… тебя и твою… новую жизнь, — я лишь сильнее сжала его лицо, мягко поглаживая кожу большим пальцем. Его руки покоились на моей талии, обжигая своим прикосновением. — Ты сдался ещё до начала боя. Что такого страшного ты мог сделать? Расскажи мне… расскажи всё… Я справлюсь. Обещаю. Просто дай мне шанс. Дай нам шанс, Чонгук.       Его взгляд отображал внутреннее противостояние наших с ним противоречивых мнений. И судя по его лицу, мои мольбы не имели никакого веса в его внутренней борьбе. Но он сомневался. И этого было достаточно.       — Давай, скажи, что тебе нравится быть одному… Что без меня тебе лучше. Но кого ты этим обманываешь — меня или себя?       — Кэти, прошу тебя…       Чонгук ещё какое-то время молчал. Его рука скользнула по моему плечу и остановилась на щеке, оставляя за собой волну из мурашек. Вид у Чонгука был мрачнее тучи, и я сразу поняла, что отступать он не намерен.       — Хотя бы подумай об этом, ладно? — продолжила я свои жалкие попытки свергнуть его единоличное мнение на наш с ним счёт. Но сердце болело, потому что предчувствовало ответ. — Не отвергай меня, умоляю. Ты делаешь только хуже, хоть утверждаешь обратное… — я смотрела ему в глаза, видя в нём столько же отчаянья, сколько было во мне самой, чувствуя, как наши сердца бьются в унисон в каком-то совершенно безумном ритме.       Я понимала его, хоть и не была согласна с его вердиктом. Решение давалось ему очень тяжело, и тем не менее он продолжал следовать этой идиотской затее, мол, на расстоянии у нас меньше шансов пострадать. Вернее, у меня меньше шансов пострадать, если он будет вдали. Но что физическая боль в сравнении с душевной, когда две части единого целого делят надвое, оставляя за собой кровавое месиво страданий и неутихающей скорби утраты.       — Я никогда не мог понять, как в таком крошечном теле умещается столько решимости и внутреннего духа, — он хмуро улыбнулся, что я распознала как недобрый знак. — Даже тогда, в детстве, когда ты обещала мальчишкам Ферритов надрать им зад, если они не перестанут тебя задирать. Ты ведь помнишь, как гоняла их палкой, пока они продолжали тебя дразнить? Храбрости в тебе всегда было сполна, жаль только силёнок не хватало…       — Зато у тебя всегда хватало. Стоило им увидеть тебя на горизонте, и они тут же убегали, аж пятки сверкали. Ты никогда не давал меня в обиду, — я рассмеялась, хотя слёзы текли по моим щекам, которые Чонгук тут же смахивал. Впервые за эти недели Чонгук улыбнулся, собрались морщинки в уголках глаз, а губы растянулись в улыбке, обнажая ровные белые зубы. Для меня то стало мигом искреннего счастья, словно солнечный луч, пробившийся сквозь тучи спустя многие дни пасмурной погоды.       Если бы я могла выбирать любимый момент с того дня, как Чонгук вновь появился в моей жизни, то этот определённо был бы на первом месте. Сейчас он был собой, таким родным, знакомым и близким, что на мгновение я забылась, позволив себе окунуться на несколько лет тому назад, когда такое явление было скорее обыденностью, чем редкостью ценностью с банковский счёт моей семьи.       И тогда, стоя в обнимку с ним, всё словно встало на свои места. Мы вновь оказались там, где сама судьба прописала. Только вот суть нашей беседы шла ей наперекор. Но разве это и не есть часть наших жизненных линий, где они путаются, сближаются, затем снова расходятся, составляя собой бесконечную суету. Но в конце они всё равно переплетаются уже окончательно, становясь единым целым. Если бы существовала книга моей жизни, где прописан каждый миг и день, мною прожитый, то я хотела знать только одно, когда я и Чонгук будем вместе. То единственное будущее, которое я видела для нас, отвергая любое другое.       — Я всегда обещал тебе, что буду защищать тебя, и сделаю всё что угодно, чтобы сдержать обещание… — в его голосе вновь показалась та жёсткая нотка, с которой я привыкла иметь дело. Будто вторая личность Чонгука возвращалась, и это могло понести за собой немало проблем.       Его пальцы скользнули по моей щеке, заправляя за ухо прядь выбившихся волос. Кожа полыхала под его прикосновениями.       — Ты также обещал быть рядом, что бы ни случилось. Почему бы не сдержать и это обещание? — я смотрела на него, ожидая ответа. Чонгук снова стал хмуриться. Внутренний стержень собирался, как и сам парень, его чувства и эмоции. — Особенно когда нужен мне больше всего… Ты не можешь оставить меня одну… Пожалуйста, — истерика от осознания, что отказ неизбежен, всё сильнее наполняла меня.       Он замялся, снова закрываясь в себе. Все его скелеты так и собирались оставаться в шкафу, намереваясь однажды лечь с ним в могилу, сохранив все тайны в секрете.       — Но и быть с тобой двадцать четыре часа в сутки я тоже не могу. Мне очень жаль, Кэти, — то, как тяжело давались ему слова, тяжким грузом висело над нами. Пару секунд он помялся, поцеловал меня в лоб и отстранился, ещё какое-то время глядя на меня, прежде чем начать отступление.       По мере того как шаг за шагом он становился всё дальше, между нами возникла пустота. Я уже много раз это говорила, но, когда он вот так уходил, у меня словно отбирали что-то очень важное моему сердцу. Такое важное, что выше можно поставить только кислород, и то не точно. Как можно дышать, когда весь воздух уходит вместе с твоей второй половиной.       Боль в его глазах стояла неприкрытой пеленой. Я хорошо знала о происходящем в его сердце, потому что чувствовала то же самое. Как будто ты горишь заживо, но изнутри. Будто твоя душа, хрупкая, как хрусталь, разбивается о землю, но при этом ты чувствуешь эту боль всем своим нутром. Агония как волна захлёстывает тебя, и ты просто ждёшь смерти, потому что смерть — единственное спасение от этих мучительных страданий.       И я не знала, что должна делать. Мысли метались от идеи к идее, но ни одну разумной назвать я так и не смогла. Хотелось броситься к нему, бить его в грудь и кричать о нём гадости, но я понимала, что этим ничего не добиться. Чонгук непробиваем, во многих смыслах слова. Рассказать Чонгуку, что его отец уже составляет список гостей на свадьбу, решимости у меня тоже не хватило. К тому же какова вероятность, что, расскажи я ему об этом сейчас, уже через пару часов он не был на полпути в какую-нибудь закрытую страну, где никто бы его не нашёл. Мерзкий голосок в голове шептал, что вероятность этого куда выше, чем сам факт, что свадьба состоялась бы на самом деле. Живот скрутило. То ли от осознания того, что я сотворила, то ли от мысли, что когда Чонгук обо всём узнает, то непременно возненавидит меня.       Мысли о свадьбе вызывали во мне двоякие чувства. Свадьба. Кто бы мог подумать, что всё покатится к чертям и свадьба останется единственным решением, уводящим эту тропинку от самого ада. С одной стороны, прошло слишком мало времени для полного осознания, а с другой, я чувствовала страх перед тем, как смогу всё это разгрести. Реакция Чонгука, родителей и Тэхёна — худшее из предстоящего. Я была уверенна, как минимум один человек из них возненавидит меня за мой поступок. Но я приму все слова, как наказание самой себе за то, что сдалась. За то, что Чон оказался прав, говоря, что я непременно прибегу к нему.       Истерика от этих мыслей только сильнее распалялась. Чонгук ушёл. Я слышала, как под его шагами хрустят осколки, а затем как с силой захлопывается дверь его предполагаемой комнаты. Ноги уже не держали, и я рухнула на пол, благо не тронутый стеклом. Я облокотилась спиной на балюстраду, поджала ноги и уткнулась в колени лицом, изливаясь слезами. Было страшно, я злилась и чувствовала себя беспомощной, но не жалела ни себя, ни о своих решениях. Я знала, может и не сразу, но всё обязательно образуется.       Немного придя в себя, я заставила себя подняться и пройти в комнату, которую, казалось, не трогали с самого моего побега. Всё осталось тем же, за исключением моего чемодана, который теперь стоял у кровати. Я не понимала, то ли это знак, что остаюсь, то ли то, что завтра Чонгук попытается первым же рейсом отправить меня в какую-нибудь из стран. Но он ничего не сказал об этом. Хотя у него всё равно ничего не вышло бы…       Я включила телефон. Помимо прочего вороха чувств, разом затягивающих верёвку на моей шее, теперь подключилось и чувство вины. Не знаю, как много времени прошло, но я так и не позвонила Тэхёну. Должно быть, он был в панике и ярости. Учитывая обстановку, где, как думал Тэхён, меня искали, вероятнее всего, он уже сидел в участке, заявляя о пропаже человека.       Куча звонков и сообщений.       Собираюсь домой. Ты где?       Кэтрин…       Ты где?       Ты в порядке? Не могу тебя найти?       Кэтрин, я серьёзно. Ты где? Я начинаю волноваться.       Клянусь, если это какая-то шутка, то тебе не жить.       Множество сообщений в том же роде. И самая свежая, отправленная полчаса назад:       Я еду к копам. Прошу, позвони, как только увидишь сообщения. Надеюсь, ты в порядке.       Звонить я не стала. Боялась, что голос может натолкнуть друга на плохие мысли, потому что сейчас я могла говорить только голосом испуганной пленницы. В какой-то мере таковой я и была, за исключением, что вместо похитителей — корзина дерьма, которую мне предстояло разгрести, не перепачкавшись самой. Сказать правду я не смогла, решила оставить всё на завтра. Ему нужен крепкий сон, а мне ещё одна ночь, чтобы всё обдумать.       Прости, что не позвонила. Телефон сел. Не смогла тебя найти и вызвала такси с телефона какого-то парня. Переночую дома. Вопрос улажен. Завтра постараюсь всё объяснить. Ещё раз прости.       Не дождавшись ответа, я взяла из чемодана кое-какие вещи и заставила себя пойти себя в ванную. Наверное, я ждала от горячего душа больше, чем могла получить. Будто с водой могли стечь все мои проблемы, туда, где мне их уже не найти. Точнее, им не найти меня.       Если мысли и не пришли в порядок, то хотя бы тело смогло в некой степени расслабиться. Я чувствовала слабость, немного тошноту и голод. Колеся по городу с Тэхёном, нам удалось пообедать в каком-то кафе бургерами и чудесным вишнёвым пирогом. Конечно, не таким чудесным, как это делает миссис Ким. Но тем не менее нервы пробуждали во мне аппетит.       Влажные волосы я скрутила в небрежный пучок, чтобы не мешались. Вооружившись парой обуви, я спустилась вниз, неосознанно выискивая дверь в комнату Чонгука. Дверь была одна, прямо под той, где располагалась моя комната. Не знаю, что мной двигало, всё то же отчаяние или любопытство, но я подкралась поближе. Я уже сомневалась, так ли мне хотелось перекусить, как постучаться в эту чёртову дверь и приложить все усилия, чтобы доказать Чонгуку, почему наши отношения имеют хоть какой-то смысл.       И глядя на всю эту разруху, я не могла не думать, что Чонгуку не всё равно. Да, он переживал за меня, так сильно, что разворотил собственную кухню и часть гостиной, но не могла понять, почему он так сильно переживает за мою жизнь, что готов отказаться от всего, что между нами было. Насколько те люди страшны? Могут ли они в самом деле меня похитить или убить? Авария была прямым тому доказательством, но я предпочитала считать, что это просто единичный случай — исключение из правил. Но Чонгук, говоря об этом, так злился и порой волновался, что и у меня начинали закрадываться сомнения.       За дверью было тихо. Должно быть, он уже спал, но я сомневалась. Хотя я, пройдя через такой тяжёлый день, выпитый алкоголь и разговор с Чонгуком, который потрепал кучу нервов, вряд ли смогла бы вообще уснуть в ту ночь. Свет под дверью я не увидела, так что воображение рисовало Чонгука, лежащего на кровати, ворочающегося в поиске сна.       Пусть в эту часть комнаты стекло не долетело, но я всё равно взяла с дивана подушку, положила и села, пристроившись спиной к двери. Это было странно, но я ощущала какое-то особенное успокоение от этого. Было очень тихо. Я смотрела куда-то за огромное окно, от пола до потолка, высотой в два этажа квартиры. Среди ночи виднелись огни здания, стоящего напротив. Вроде гостиница, как я смогла мельком разглядеть.       — Не знаю, спишь ты или нет. Но из того, что я помню, у тебя никогда не было с этим проблем, — я усмехнулась собственным словам и тому, как глупо говорить с самой собой. — Думаю, ты помнишь Найю — девушку из моей школы. Она была после той девчонки из твоего университета, в группе поддержки вроде даже была. Так ты говорил, — я пожала плечами, углубляясь в воспоминания. Я теребила верёвочку на поясе штанов, находя это занятие крайне умиротворяющим. — Это было в моём выпускном классе... Тебе интересно, зачем я это говорю? Сама не знаю, но… когда произошла авария и я, очевидно, отрубилась, я видела что-то вроде сна. И это был тот день, когда я впервые увидела тебя с девушкой. С Найей. Даже не отца, который всё ещё в коме, а… тебя. Ты никогда не знакомил меня со своими подружками, говорил, что они ещё не готовы для нашего знакомства. Но в тот день во мне что-то изменилось. Ты же знаешь, в школе мне не особо везло с парнями, потому что они шарахались от меня. По правде говоря, я всё ещё не знаю почему, но не об этом речь… Тогда ты подумал, что я ревную тебя, но как друга… Ты решил, что я переживаю из-за сохранения нашей дружбы. Но знаешь, то была настоящая ревность в полном её проявлении. Кажется, я влюбилась в тебя в тот момент, когда осознала, что ты можешь принадлежать не только мне. Это так глупо, наверно… Но чем сильнее я влюблялась в тебя, тем больше понимала, что нам суждено быть вместе. Мы всю жизнь были рядом, понимали друг друга, как никто в жизни не смог бы. Поэтому вполне логично, что однажды подростковые гормоны подтолкнули бы нас к этому… Слышишь ты меня или нет, но я должна сказать тебе. Я не остановлюсь, Чонгук. Чтобы ты ни делал, как бы ни избегал меня, как бы ни отталкивал, я не отступлю…       Изливать душу под дверью человека, которого любишь больше всего, для меня в новинку, но действовало не хуже психотерапии. Когда я произносила все эти слова вслух, во мне крепла уверенность, что я иду в правильном направлении. Я и без того придерживалась этой тропинки, так что, скорей всего, это было послание для Чонгука, если он не спал, или для вселенной, которая приняла бы мои слова и помогла завершить начатое.       Я бы хотела сказать ещё что-нибудь. Вернуть себе надежду, что у нас всё ещё может быть. Наверное, это ненормально и похоже на одержимость, но плевать, у меня не было другого выбора, кроме как бороться.       Дверь открылась, и меня чуть не откинуло назад. Но я вовремя выставила руки, которые помогли мне удержаться. Я испугалась, пульс разогнался, дыхание сбилось.       — Потому что я обещал каждому парню, который к тебе приблизится, сломать челюсть, — голос Чонгука был невероятно глубоким, чуть сонным и бархатистым.       Он смотрел на меня сверху вниз. Я растерянно хлопала глазами, позабыв, о чём вообще только что говорила.       — Ты о чём?       Было странно продолжать сидеть перед его дверью. Я нашла в себе силы, чтобы встать и тут же открыть рот в изумлении. На Чонгуке не было футболки. Только серые штаны, которые были на нём утром. Да, я видела парня, когда на нём было куда меньше одежды, но то зрелище не шло ни в какое сравнение с этим. Мало того, я видела татуировки, когда их уже ничто не скрывало. Но я впервые словила себя на мысли, что на ногах тоже могут быть рисунки. Но теперь шрамы виднелись намного отчётливее.       Всё такие же глубокие, уродливые и вызывающие во мне жалость. Чонгук заметил моё изумление, поэтому тут же достал белую футболку и натянул на себя. Но исключая всё плохое, тело парня находилось объективно в лучшей физической подготовке. Но ведь это неважно. Это всё ещё был Чонгук. Мой Чонгук. Какой бы оболочка ни была.       — Ты сказала, что парни шарахались от тебя, — пояснил он. — После восьмого класса ты начала меняться. Как и большинство подростков в период полового созревания… Все знали, что мы близкие друзья и часто спрашивали у меня разрешение, чтобы пригласить тебя куда-нибудь.       Я не знала, как реагировать на эти слова. Мы никогда этого не обсуждали, но Чонгук знал, как меня расстраивало, что парни не приглашают меня на свидания. Многие девочки к тому времени уже имели опыт поцелуев и отношений, но только не я. На все школьные балы мы ходили вместе с Чонгуком, даже если он на тот момент встречался с кем-то. Какая же я дура, что не поняла этого раньше…       — Почему ты это делал? — вопрос возник быстрее мысли об этом вопросе.       — Тогда думал, что стараюсь уберечь от неудачных первых отношений. Потому что большинство тех парней были козлами. Но теперь думаю, что был неравнодушен к тебе…       — Но ты же встречался с девушками… Постоянно говорил, как целовался на стоянке с Джессикой, Трейси, или кто там был ещё…       — Надеялся, что и ты будешь ревновать. Но вместо слов, как оказывается, стоило всего-то раз показаться тебе на глаза… Мы бы сэкономили кучу времени, не думаешь?       Он улыбнулся. Но улыбка не была весёлой, если только задумчивой.       — Ты мог бы мне сказать, и мы…       — Это была бы ужасная идея, Кэти. Не думаю, что ты была готова на тот момент принять мои чувства. Нашей дружбе пришёл бы конец, если бы ты отказала. Вернее, когда отказала бы…       Почему-то стало неловко. Я смотрела на носки своей обуви, сконцентрировав всё внимание на них. Было приятно вспомнить школьные годы. Но слова Чонгука, что он полюбил меня, когда ещё сам учился, заставили меня влюбиться в него с новой силой.       — Ты серьёзно? О том, что ты сказала… Что собираешься идти до конца, что не бросишь эту идею… — весь его вид, то, как он сложил руки на груди, его серьёзный взгляд — всё говорило о том, как ему не нравится эта затея. Я заволновалась, как бы он в клетку меня не посадил.       — А ты сомневаешься во мне? — с вызовом спросила я. — Если помнишь, однажды в знак протеста своим родителям и школе-пансиону для девочек я прожила две недели в палатке на заднем дворе только потому, что не хотела расставаться с тобой…       — А потом переболела двусторонней пневмонией, — подметил он.       — Это неважно. Я добилась своего, и родители смирились, — ответила я, закатив глаза, — но куда важнее, что я никогда не переставала бороться за нас. И ты тоже. Как, например, когда твой отец сказал, что наши отношения — это просто первая любовь без перспективы на что-то более серьёзное и приведёт скорее к ранней беременности, чем к чему-то даже отдалённо похожему на настоящую любовь… Тогда ты ответил, что он понятия не имеет, что такое настоящая любовь, только если дело не касается его самовлюблённой задницы…       Сердце билось так сильно, что звон стоял в ушах. Вид Чонгука после углубления в воспоминания приобретал более родные, близкие мне черты. Сейчас я не видела в нём того Чонгука, что ещё какое-то время назад прогонял Чимина из своей квартиры. Он был другим, и в какой-то мере меня это пугало. Ещё никогда прежде мне не хотелось обнять его так сильно. Но делать этого так внезапно я не хотела. Я шагнула ближе к нему, чтобы просто коснуться.       Пальцы осторожно, будто пробуя, обвели пару татуировок на руке Чонгука. Я чувствовала, как он напрягся под моим прикосновением, но с места не двинулся. Мне даже показалось, что это доставляет ему некое удовольствие. Кожа была горячей и бархатистой. Я обводила буквы какой-то надписи на непонятном языке, когда внезапно осознала, что делаю и то, как пристально Чонгук за этим наблюдал. Я немного смутилась, должно быть, выглядело это немного странно. Но то, что происходило между мной и Чонгуком, нормальным не назовёшь.       — Что все они значат? — спросила я, поднимая взгляд на парня, который пребывал в некой растерянности.       И я его понимала, ведь впервые за всё это время мы не ругались. Наша беседа напоминала нечто, что было у нас до того, как это забрали. Думаю, он тоже думал о том, как это было необычно. Но приятно говорить на отдалённые темы, не касающиеся наших общих проблем.       — У татуировок не обязательно должно быть какое-то значение. Иногда это просто… картинка, — несколько холодно ответил он, тоже разглядывая руки.       — Это очень больно? — ответ я уже знала, но сейчас мозг находился в какой-то прострации, не осознающей, как так вышло, что мы просто… болтаем.       — В этом вся их прелесть, Кэти. Они делают больно. А я заслужил, чтобы мне было больно…       Мне не понравилось то, что он сказал. На каком-то рефлекторном уровне я взяла его за руку. Как делала это множество раз, но почему-то сейчас это отдавалось трепетом в моём сердце.       — Не говори так, Чонгук. Никто не заслужил боли… Что бы ты ни натворил.       Противный голосок в голове шептал, что все эти шрамы, какая-то их часть, были делом рук самого парня. Если он старался себя наказывать, то мог и сам причинить себе вред. Но я тут же отвергла эту идею.       Я смотрела на него так сурово, будто приказывая отбросить любые мысли об этом. Что-то в его взгляде поддалось, смягчилось. Чонгук переплёл свои пальцы с моими, совершенно отключая мой мозг.       — Я вредил другим людям. Я не хотел этого, но мне приходилось…             Не знаю, как описать происходящее, потому что я сама не могла определить. Всё было по-другому. Меня это пугало и обнадёживало одновременно. Я стала задумываться, не передумал ли он насчёт нас. Я боялась спросить, боялась спугнуть этот совершенно непонятный, но безумно притягательный момент.       — Мне очень жаль, Чонгук. Но, причиняя вред самому себе, ты ничего не изменишь. Прошлое не переписать. Остаётся только смириться и жить дальше…       Парень, до этого момента стоявший прильнув к дверному косяку, внезапно выпрямился и прильнул к моим губам своими. Я опешила, но быстро поддалась. Его язык коснулся моей нижней губы, словно спрашивая разрешения. Прежде чем я успела коснуться его руками, Чонгук притянул меня к себе за талию, утягивая за собой в комнату, не разрывая поцелуй.