За тишиной твоих мыслей

      Чимин был милым, открытым и, в отличие от Чонгука, готовым ответить на все мои вопросы. Но когда я спросила, почему он делает это, рассказывает те вещи, которые, как мне казалось, Чонгук собирался скрывать от меня до самого гроба, то Чимин уклончиво ответил, что если правда — единственная преграда на пути к нашему примирению, то он не против крушить её — преграду — собственными руками. Но меня всё ещё беспокоила Лесли. На что ещё она готова пойти, чтобы заполучить то, что ей нужно.       Сокрушительный разговор, который, возможно, должен был разобрать разломы наших с Чонгуком отношений, вызывал у меня больше вопросов, чем ответов. Например, почему Чонгук всё ещё не избавился от Лесли, зная, чего она хочет? Чем он занимался эти полтора года? И что же на самом деле было в Лондоне? Нет, я предполагала, вернее Чонгук сам говорил, что имело место быть пыткам, но хотелось чуть больше конкретики… И только когда фантазия принялась рисовать образы искалеченного тела Чонгука, я задумалась, в самом ли деле мне нужны все эти подробности?       — Ты голодна? — вкрадчиво спросил голос, и я поняла, что уже несколько минут смотрю в одну точку и молчу.       Я обернулась на Чимина, растерянно глядя на него. Тёплый взгляд, лёгкий румянец на щеках и мягкая улыбка на губах. Этот парень заслуживал куда большего, чем нескончаемая череда сомнительных женщин и одинокий дом, вечно встречающий его тишиной. Мне хотелось, чтобы он обрёл счастье, пусть оно будет внезапным или же запланированным, но обязательно нашедшим путь к нему и его сердцу.       — Не особо, — улыбнулась я, откинувшись на спинку, позволяя мыслям покинуть мой разум, — но буду не против, если у тебя в морозилке окажется ведёрко мороженого…       — Не уверен, но могу поискать, — ответил он, выбираясь из кресла, — уверена, что не хочешь что-нибудь посерьёзнее? Могу приготовить пасту или, может, предпочитаешь луковый суп?       Кухня находилась рядом с гостиной. Тёмные тона, встроенная техника, строгая мебель и ничего лишнего. В прямом смысле. Либо здесь убирались с особой тщательностью, либо не готовили совсем, а сама кухня напоминала скорее один из тех образцов, что печатают в журналах по оформлению и дизайну интерьера.       — Ты сейчас пытаешься меня накормить или соблазнить? Несправедливо говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, девушки тоже любят вкусно поесть. Просто некоторые стесняются этого… — сказала я, усаживаясь на высокий стул у барной стойки, совмещённой со столом, — извини. Это просто шутка… Та часть про соблазнить…       Щёки налились краской. Я не собиралась флиртовать с ним, да и попыткой тому это не было. Просто неудачная шутка, вышедшая из-под контроля.       — Значит, стесняются, — повторил мои слова Чимин, открывая морозильник, — но ты не из таких, верно? Не из тех, кто стесняется…       — Разве в моей жизни осталось хоть что-то, чего мне стоило стесняться? — недоумевала я, наблюдая за спиной парня, выглядывающей из-за дверцы холодильника. — Наше с Чонгуком видео всё ещё гуляет по интернету. Возможно, я замкнутая и плохо схожусь с людьми, но стесняться мне нечего… Я испытываю только страх, что однажды то видео заметят репортёры, журналисты или кто-то из моего университета, и тогда мне придётся, вероятно, уйти в монастырь, чтобы не сойти с ума от той грязи, которой меня примутся поливать…       Только от одной мысли об этом видео в моём мозгу срабатывает лёгкий триггер и правый глаз начинает дёргаться. Мне стоило всех усилий на свете, чтобы не пытаться найти в интернете то самое видео. Если бы я смогла найти его слишком легко, то и всякий сможет. Так что я предпочла просто игнорировать сам факт существования этого ролика, но жизнь от этого слаще не становилась.       Чимин поставил передо мной ведёрко вишнёвого мороженого, отыскал ложку и вручил мне. Затем он рассмеялся, чем застал меня врасплох. Открывать мороженое я не поторопилась, просто наблюдала за парнем, ожидая пояснений своему странному поведению.       — Почему ты смеёшься? Тебе кажется забавным то, что вся моя дальнейшая жизнь и репутация зависят от одного идиотского видео?       — Забудь про монастырь, репортёров, журналистов и слухи тоже, Кэтрин… Видео нет. Чонгук всё почистил… Вернее наши ребята почистили. Даже если и мелькнёт кусочек того ролика, то сайт, на котором оно расположено, тут же рухнет… С концами.       Думая о том, что кто-то мог видеть это видео, мне становилось совсем не по себе. Особенно, что его мог видеть Чимин. Даже если наши отношения подразумевали только дружеские, это ещё не значило, что мне наплевать.       — Я не верю, — сухо сказала я, теперь уже расправляясь с крышкой и запуская ложку в твёрдое розоватое мороженое, — всё, что попадает в интернет, там и остаётся… Чтобы стереть это чёртово видео, нужно чуть больше чем несколько компьютерных умельцев…       — Я понимаю, что ты имеешь в виду, Кэтрин. Но ты действительно недооцениваешь нашу хакерскую мощь.       Я только пожала плечами, отковырнула мороженое и отправила его себе в рот, даже не глядя в сторону парня.       — Как скажешь…       Я не верила в чудодейственную волшебную палочку, способную стереть напоминание о том чёртовом видео, как и не верила в людей, способных на это. Но раз Чимин так уверенно заявлял о том, что всё кончено, то, возможно, стоило дать хотя бы надежде шанс, что это так.       — Почему ты не бросишь всё это? Не уедешь, скажем, на… Аляску, Гавайи или куда-либо ещё, — спросила я, остро ощущая колкий взгляд Чимина на себе. В какой-то момент мне показалось, что лезу не туда. — Только не говори, что тебе нравится такая жизнь…        — Нам уже не по пятнадцать лет, Кэтрин. Мы не можем сбежать от властных родителей, которые по своей прихоти отобрали у тебя телефон или заперли дома, а ты жаждешь свободы и всеми силами пытаешься её заполучить, — он упёрся ладонями о столешницу, прядка волос, привычно зачёсанных назад, теперь выбилась и спадала на лоб Чимина. — Всё намного сложнее. От наших решений зависит будущее других людей. Я не могу просто встать и сказать всем, что устал, и уехать на какой-нибудь остров, отрекаясь от всего…       Я откинулась на спинку стула, внимая каждому сказанному Чимином слову. Мороженое было сладким и с кусочками вишни.       — Неужели риски стоят того? Неужели возвращаться в пустой дом, где тебя никто не ждёт, стоит того? Разве тебе не хочется большего? Покончить со всем этим, найти девушку и жить так, как нравится тебе… Неужели бегать с пушкой тебе нравится больше?       — Никто не утверждал, что это нам нравится, — Чимин нахмурился, в голосе промелькнула обида. Но я ведь не обидеть его пыталась, а добиться истины. — Эта жизнь… Мы не сами её выбирали. Взять хотя бы Чонгука, которого принудил его отец. Или Шуга, которого приёмные родители отправили в военное училище, понимая, что сами они не справляются, где он фактически и стал головорезом… Ступая на эту дорожку, ты слишком поздно понимаешь, что по ней прямая дорога в ад.       — А что насчёт тебя, Чимин. Как всё это дерьмо засосало тебя? Ты не похож на Шугу, да и, похоже, отца с явными садистскими наклонностями у тебя нет. Как так получилось, что кто-то вроде тебя оказался в ловушке вместе с ними?       Я наблюдала за парнем, выжидая, не торопя. Он глубоко вздохнул, как вздыхают люди, которые скрывают нечто страшное. В его взгляде внезапно отобразилось что-то безумное, настораживающее и пугающее. Боль в его глазах достигала галактических масштабов. Она была искренней, жгучей и неутолимой.       — У меня была сестра. Джой. Четыре года назад она связалась не с той компанией. Она начала пить, курить и употреблять… Это не было на неё похоже, ведь она презирала таких людей и никогда бы не связалась с ними по своей воле. Так нам казалось. Мы перестали её узнавать. Когда начались скандалы и просьбы одуматься, она оборвала с нами все связи. Она бросила учёбу, собрала вещи и переехала к какому-то парню, которого плохо знала. Мы решили, что, если дадим ей немного свободы, рано или поздно Джой опомнится и вернётся домой… — Чимин осёкся, словно не желая продолжать.       — Но… не вернулась… — сказала я, заканчивая то, что парню совсем не хотелось произносить.       Он тяжело дышал, его кулаки сжались, нижняя челюсть начала дрожать, но в конечном итоге он просто выдохнул, давая свободу гневу и плохим мыслям. Он коротко кивнул, не глядя на меня. Сердце больно сжалось от того острого чувства утраты, каким он буквально был пронизан.       — Через две недели её нашли под мостом, изнасилованную и сильно избитую. Врачи сказали, что, скорее всего, она была ещё жива, когда её бросили умирать среди сырости и дохлых крыс…       Чимин выглядел предельно собранным, и только венка на шее помогала понять то напряжение, что разворачивалось у него внутри. Целая буря, творившаяся на его душе. Он хотел бы прятать эти эмоции внутри, но эта боль была слишком велика, чтобы просто затаиться.       — Чимин, мне так жаль… — я тут же спрыгнула со стула и подошла к парню, дружеским жестом накрывая напряжённую руку своей. Он не смотрел на меня. — Извини, я не знала об этом… Если не хочешь говорить, то я не стану спрашивать… Можем поговорить о чём-нибудь другом…       Я стояла совсем рядом, вдыхая его одеколон и слушая, как тяжело он дышит.       Я поняла, что задела его в самое сердце, туда, куда, возможно, он никого не пускал. Не нужно было спрашивать — лезть, куда не просят.       — Нет, всё в порядке, я расскажу тебе. Но дай мне немного времени… — рука парня выскользнула из-под моей, чтобы взяться за бутылку и налить себе ещё. И только после третьего стакана он, казалось, немного пришёл в себя и продолжил: — Никого так и не взяли… Повесили дело на какого-то парня, которого приняли за распространение и хранение. Написали, что Джой якобы сильно задолжала и, когда она отказалась платить, прикончили… — он был резок и сильно зол.       — И судя по всему, ты отказался мириться с тем, что полиция повела себя некомпетентно, и решил вершить самосуд…       Чимин впервые с начала истории посмотрел на меня слегка улыбаясь. Но меня это не успокоило. Я прониклась сочувствием к этому парню, даже осудить его не могла. Мои руки дрожали, а в глазах стояла пелена слёз. Сколько гнева и боли было в его глазах — представить себе невозможно. К счастью всем нам, и к сожалению Чимина.       — Когда я понял, что полиции плевать на, как они выразились, «малолетнюю шлюху, которая рано или поздно всё равно кончила бы так», меня нашёл Чон-старший. Предложил работать на него, взамен я получил имена и возможность отомстить за свою сестру… Чон сказал, что люди, в чьём сердце сидит ненависть и гнев, несут в себе огромный посыл и рвение к справедливости. Я не раздумывал и секунды, хотя не знал, что меня ожидает… Но если бы и знал, то отказать бы не смог… Лучше всю оставшуюся жизнь платить по счетам, чем знать, что эта мразь ходит по земле…       Я сглотнула, но не нашла в себе сил спросить, как именно он отомстил.       — Тогда-то ты и уехал из дома? Сказал родным, что хочешь начать всё с чистого листа, чтобы не подвергать их …       — Сказал, что не могу жить с чувством вины и хочу уехать как можно дальше. Будь я чуточку настойчивей, то она была бы жива, вышла замуж, родила детей…       — Если бы какие-то ублюдки не убили её, она бы осталась жива… — настойчиво пояснила я, — ты не виноват. Никто не виноват, кроме этих отморозков, что надругались над ней… Тебе ясно?       Я с пристально на него посмотрела, затем поддалась импульсу и крепко обняла, остро почувствовав, что он просто нуждается в этом. Так долго в нём сидела эта боль, мало кому высказанная и мало кем понятая, что мне оставалось просто его поддержать. Быть может не все его решения были правильными, но они в прошлом. Он хороший человек, пусть и не каждым поступком в жизни он мог бы гордиться. Я не знала, что он сделал с тем человеком или людьми, но ему это было нужно, хотя, могу поспорить, облегчения это не принесло. Облегчение приносит только мысль о мести, но сама месть оставляет только пустоту.       — Ты похожа на неё, — заключил он, мягко потирая ладонью мою спину, передавая и мне огромную душещипательную боль, — она всегда билась за то, что ей нравится и что ей дорого. Если бы она была здесь, зная всю твою историю, она бы посоветовала не поддаваться манипуляциям судьбы, бороться и дальше… Чонгука сложно понять, но возможно. Нужно терпение… Очень много терпения.       — Что ж, значит, не знаю, кому больше повезло — мне или Чонгуку, потому что терпения во мне предостаточно… — сказала я, отстраняясь и утирая нахлынувшие слёзы.       — Ставлю на Чонгука, — подмигнул он мне, грустно улыбнувшись, — он точно счастливчик.       Я неловко закатила глаза, возвращаясь к ведёрку с подтаявшим мороженым. Мы и следующей темы выбрать не успели, как дверной звонок, рассеявшийся по помещению, заставил нас в недоумении взглянуть друг на друга. Я так и замерла с ложкой мороженого на полпути ко рту. Чимин напрягся, вероятно, гостей он сегодня не ждал.       — Я проверю. Будь тут. Если услышишь выстрелы, то уходи через задний двор и побыстрее, — напряжение в его тоне заставило меня озадачиться. Неужели всё действительно могло развернуться именно так?       — Может, мне лучше пойти с тобой? — наивно спросила, ощущая подбирающийся страх. — Я видела охрану снаружи, они не пропустили бы никого чужого… Я ведь права?       — Оставайся здесь, лопай мороженое и жди моего возвращения, — проинструктировал он, выходя из кухни. Он оставался спокойным, но складочка меж бровей выдавала его с потрохами.       Снова раздался звон.       У меня пропал аппетит. Голосок в голове так и подбивал меня проследовать за парнем, выяснить, кто пришёл, и уже на месте решать, что делать дальше. Может, это какой-нибудь сосед? Или доставка чего бы там ни было… Или киллер, который замочит нас обоих. О боже, нет, нельзя думать в таком направлении, если хочется сохранить самообладание…       Пока сердце разгонялось, из гостиной я уже слышала голоса. Оба мужские, но определить, чьи они, я не смогла — говорили слишком тихо. Я так и смотрела в дверной проём в ожидании, когда кто-нибудь войдёт. Страх становился всё сильнее, а инстинкт самосохранения, а может и паранойя, заставили меня быстро отыскать в шкафу сковороду и спрятаться, прильнув спиной к стене, где располагалась дверь. Я крепко сжимала ручку дрожащими пальцами, когда одна высокая фигура влетела в помещение. Пальцы чуть было не зарядили сковородкой по голове Чонгука, но я опомнилась раньше.       Сердце тарабанило в груди неизвестно от чего: то ли от адреналина, то ли осознания, что Чонгук здесь. Я так и вытаращилась на него, глядя в затылок, пока слова пытались достичь моих губ.       — Ты чего здесь делаешь? — спросила я, сама не осознавая того. — Ты напугал меня, Чонгук… — сковородка тут же отправилась обратно в шкаф.       Несмотря на то, что я всё ещё в какой-то мере была зла на него, я не могла отрицать того чувства облегчения и безопасности, что возникали вместе с ним. Если часть меня самой и была рада его видеть, то я не хотела этого показывать. Нужно держать эмоции при себе, пока оба не выясним, что хотим от жизни одного и того же.       — Рад, что ты в порядке и можешь за себя постоять… — холодно кинул он, кивая в сторону шкафчика, куда отправилась сковорода, — я приехал за тобой. Нам нужно поговорить…       Волосы Чонгука чуть спадали на глаза. Мне нравилось видеть его таким. И даже если он утверждал, что изменился и больше не был тем мальчишкой, которым он был прежде, это не значит, что таким он мне не нравится. В его лице появилось больше мужественности, в теле крепости, а во взгляде стойкости. Предпочтения в одежде тоже изменились, теперь он носил рубашки и тёмные джинсы, либо брюки. Но я не говорила, что меня это не устраивает. Единственное, что мне хотелось изменить, — цветовая гамма. Почему Чонгук не думал, что его мужественность меня не привлекает, когда теперь видеть его таким непроницаемым и знать, что только я могу растопить эту броню, заставляло мои колени подкашиваться.       И я вспомнила себя. Внешний вид, каким Чимин меня нашёл в кафе, не изменился. Волосы так и не расчёсаны, лицо заплаканное, да и вид в целом соответствовал моему внутреннему состоянию — хреновый.       — Правда? И о чём же? — я сложила руки на груди, сдерживая каждую свою эмоцию, но при этом стараясь читать его мысли и желания, отображающиеся на лице. Там не было привычной холодности, только немного сомнения.       — Только не здесь, Кэти. Поехали домой… — он нервничал, но причина тому мне не была ясна, — мы не можем обсуждать такие вопросы здесь.       — Почему нет? Если тебе есть, что мне сказать, то звучать оно будет везде одинаково. Так какая разница? — безразлично спросила я. — Мне просто нужно знать, что ты решил. Всё решится здесь. Мы уходим вместе, либо я уезжаю в больницу и решаю с мамой, как мне быть дальше, и мы больше никогда не видимся… — его взгляд дрогнул, мои угрозы его задели.       Сердце билось у самого горла, руки дрожали, но я упорно изображала безразличие.       Я прильнула спиной к стене, изучая взглядом Чонгука и одновременно отстаивая свою позицию. Как я могу знать, что он не отвезёт меня в аэропорт, на этот раз лично усаживая на самолёт. Либо мы вместе, либо нет.       И только сейчас мой взгляд упал на папку в его руках. Внушительную, но не слишком толстую. Меня взяло любопытство. Зачем он её принёс, если не собирался обсуждать что-то здесь? Могу только предположить, что он заранее знал мою реакцию на предложение поговорить в другом месте.       — Что в папке? — настороженно спросила я.       — Правда, — уверенно сказал он, протягивая мне чёрную увесистую папку.       — Правда? — повторила его слова я, перенимая её в свои руки. — Что ты имеешь в виду?       Я прищурилась, отыскивая подвох в его взгляде. Но тот отдавал поражением, с каким он сдавался мне, вместе со всем, что он только что вручил в мои руки.       — Документы и фотографии того, что делал со мной отец в Лондоне. Его дневник, где он вёл все записи прогресса… И другие фотографии...       Отвращение. Отвращение и подступающую рвоту — вот что я ощутила, услышав, что его отцу пыток оказалось мало, он ещё и документировал всё это.       — Дневник? Этот ублюдок вёл дневник, документировал и фотографировал всё, что делал? — голос куда-то делся, осталось тихое шевеление губ.       Чонгук молча кивнул. Дрожащими руками я держала свидетельство того, каким страшным мучениям подвергался он. Я какое-то время смотрела на эту папку, словно сканируя и подготавливая себя к тому, что там есть.       — Нет, я не хочу… — в панике я всучила её обратно Чонгуку, который еле успел её поймать, наблюдая в недоумении за мной, — не хочу видеть всё, что там есть, не смогу…       Я бегу к столу, сажусь обратно на барный стул и берусь за мороженое. Скорее на автомате, как способ убежать от того, что тебе не нравится. Словно сладость сможет утешить меня, найдёт правильные струнки и успокоит моё внутреннее я.       — Но, Кэти, ты так хотела знать правду, а теперь так легко отказываешься от неё? — он встал рядом, со шлепком кинул папку передо мной, так что я вздрогнула. — Как мы сможем двигаться дальше, если ты не хочешь ничего знать?       Я повернулась в его сторону, прожигая взглядом и немного злясь. Я даже пропустила мимо ушей его слова, что он готов двигаться дальше. Вместе.       — А если бы я принесла тебе папку с фотографиями, где меня пытали, били и унижали, ты бы стал смотреть? — Чонгук рассердился, желваки заиграли на скулах, что вполне отчётливо отвечало на мой вопрос. — Вот и я не могу…       — Дело не только в том, что со мной сделал отец, но и в тех поступках, что мне пришлось совершить. У меня есть прошлое, которым не могу гордиться, и отныне оно часть меня, которое никуда не денется…       Чонгук схватил папку, раскрыл и стал по одной фотографии выкладывать на стол. Я смотрела в потолок, чтобы случайно не увидеть то, что лежит передо мной. Я испытала страх перед тем, что увиденное мне не понравится. Или, что хуже, заставит отказаться от Чонгука раз и навсегда.       — Чонгук, умоляю, убери их… Мне плевать, что ты сделал, потому что это твой отец творил зло твоими же руками. Я не хочу ничего знать. Я люблю тебя, ты любишь меня, разве что-то ещё имеет значение? — дрожь окинула всё моё тело, сердце готовилось выскочить из груди, а слёзы обжигали щёки. Я не готова, я не хотела всё это видеть.       — Нет, Кэти, ты должна знать всё, что произошло. Правду не утаить, рано или поздно ты узнаешь, и пусть лучше от меня, чем от кого-либо ещё… — его тон был напорист и зол, то, как он расправлялся с содержимым папки, говорило о том же. — Не хочу, чтобы в один момент ты назвала меня монстром или чудовищем…       — Чонгук, я люблю тебя больше всего на свете. Ты сомневаешься во мне? — я всё ещё смотрела на потолок, в сторону — только не вниз.       — Я знаю, Кэти. Но для меня важно, чтобы ты сперва узнала о том, что я из себя представляю, каким стал и каким больше не буду. Хочу, чтобы ты решила сама для себя, готова ли ты принять меня таким.       Чонгук был прав. Прежде чем двинуться вперёд, нам следовало разобраться с прошлым, оставить его там же и продолжить идти с лёгким сердцем. Я знала, чтобы там ни было на тех фотографиях, то был не Чонгук, а его отец, управляющий и манипулирующий им. Ненормально садистское стремление Чона-старшего взрастить в сыне жёсткость и безжалостность. Только в отличие от него, Чонгук даже при всём желании не мог таким стать, что граничило с иным уровнем садизма.