За тишиной твоих мыслей

      Не так уж много воспоминаний у меня осталось о бабушке. Помню теплоту её глаз, её добрую улыбку, нежные руки и то, как она угощала меня конфетами, когда никто этого не видел. Помню, как крепко обнимала её за шею повторяя, как сильно её люблю, вдыхая сладковатый запах лаванды и мяты её духов. В отличие от моей мамы бабушка отлично готовила и порой, в редкие моменты она позволяла мне присутствовать и помочь чем-то незначительным, хотя в те времена я считала себя самой примерной помощницей, даже если моей задачей стояло просто приносить и уносить что-то с одного стола на другой.       И пусть такие мелочи, как её любимая передача или цвет лака, которым она красила ногти, навсегда стёрлись из моей памяти, было кое-что, что я запомнила на всю жизнь. Однажды незадолго до своего ухода она рассказывала мне про смерть и небеса. Она говорила, что смерть не пугает её так, как мысль, что по ту сторону ничего нет. Она описывала сады Эдема, ангелов и райский дворец. Помню с каким восторгом и блеском в глазах тогда заявила, что в таком случае мечтаю поскорее оказаться на небесах. Бабушка тогда коснулась кончика моего носа и взяла с меня обещание, что я проживу долго и ни за что не стану торопиться на тот свет. Помню то разочарование и расстроенный вдох, который я издала. Бабушка рассмеялась, но вероятно пожалела об этом разговоре. Мне было почти семь и тогда смерть для меня было не больше, чем переезд близкого человека в другую страну.       Бабушка умерла через несколько месяцев. Мне едва исполнилось семь. Тем разговором она пыталась подготовить меня к её уходу, но по правде говоря вид её опускающегося гроба стал для меня одним из самых шокирующих за всю мою жизнь. Многие недели я гадала, попала ли бабушка в рай или её встретила пустота и неизбежное забвение. Ночами я подходила к окну и глядя в небо просила бабушку дать мне хоть какой-то знак, что она именно там, где должна быть. Мне отчаянно хотелось знать ответ на эту самую главную загадку всего живого. Но бабушка молчала, а я в конечном итоге убедила себя, что в раю у неё просто нет времени отвечать на мои вопросы. Она слишком занята, навёрстывая упущенное время с дедушкой.       Когда в меня выстрелили я не боялась умереть, но боялась, что меня не станет слишком рано и что я не успела пожить. Я думала о свадьбе; о доме, который мы с Чонгуком собирались обустроить; о детях, которых не успели родить и о людях, которым придётся пережить мою смерть. Смерть – не самое страшное, страшно лишь то, что есть люди, вещи и события, которые никогда не станут частью твоей жизни. Страшно умереть не увидев жизнь. Страшно, что за чертой смерти ничего нет.       Дальнейшие события были для меня, как в тумане. Я словно наблюдала со стороны, не имея возможности как-то повлиять на ситуацию. Грудь полыхала словно там развернулся пожар, выжигающий меня изнутри. Стало трудно дышать, начался мучительный кашель вместе с кровью, но я уже почти ничего перед собой не видела и мало о чём соображала. Хотя рык или крик, издаваемый Чонгуком разрывал мне сердце. Я боролась, хотелось встать и сказать, что всё в порядке, но тело меня не слушалось, предательски меня подведя. Тело слабло, а вместе с тем и мой разум…       Чимин оказался рядом первым. Что-то давила на грудь. Наверное, кто-то пытался зажать рану. Чимин, словно проделывал это сотню раз, взял меня на руки, крепко и бережно прижав меня к себе. Я слышала ярость, злость и отчаяние в его голосе, но ответить ничего не могла. Краем глаза и остатком сознания я видела Чонгука, как он, превозмогая слабость и боль стоически держался в сознании, хотя его состояние, вероятно, было не сильно в лучшем состоянии. Я смотрела на него, думая, что если умру, то умру спокойно зная, что Чонгук жив. Но было ли ему от этого легче.       - Кэтрин, не отключайся, - надрывисто командовал, почти крича Чимин, выражая глубокую внутреннюю панику, мне хотелось следовать его командам, но слабость нарастала, а я всё больше ей потыкала. Парень продолжал что-то говорить пока нёс моё ослабевающее тело по тёмному тоннелю в сопровождении своих людей. Он был ранен, измотан и шокирован, но тем не менее делал всё возможное, чтобы мне помочь.       Кажется, я, то отключалась, то приходила в сознание, потому что не заметила, как резко тоннели сменились на тёмную улицу. Кто-то всё время кричал, даже несколько голосов. Всюду суета, которая словно двигалась мимо меня. Мой взгляд устремился в небо, находя россыпь звёзд, обычно не видимых глазу из-за излишней освещённости города. Я думала о том, как прекрасно было бы стать одной из них и иметь возможность наблюдать за Чонгуком после смерти. Стать самым самой яркой из всех звёзд, чтобы Чонгук тоже мог меня видеть.       Меня уложили в машину. Я, то ли ударилась, то ли легла как-то не так, потому что волна обжигающей боли с новой силой пронеслась через грудь. Я вскрикнула.       - Потерпи, Кэтрин, мы едем в больницу. Обещаю, всё будет хорошо, - слова Чимина, как прозрачная дымка, нависшая где-то над подсознанием. Я слышала, но смысл его слов до меня не доходил.       - Чонгук… - выдохнула я, задыхаясь, кашляя и захлёбываясь кровью. Его имя звучало всё время в голове, не удивительно, что оно единственное, что сорвалось с моих губ.       - Он поедет за нами. Потерпи мы скоро приедем. Только не отключайся…       Я лежала заднем сидении на боку, свесив руки и бесцельно смотрела куда-то вперёд. Темнота пугала меня, потому что я не знала нахожусь ли всё ещё в машине или смерть медленно протягивает ко мне руки заманивая к себе отнюдь совсем не дружелюбной улыбкой. Чимин ехал так быстро, как только мог, судя по тому, как сильно меня трясло по салону.       В редкие секунды просвета сознания я думала про Чонгука, про наши ранние годы, дружбу и времена, когда мы ещё не знали о своих чувствах. В тех воспоминаниях было так спокойно и уютно, что на короткий миг я решила, что готова уйти. Теперь было совсем не страшно. Я закрыла глаза позволяя течению забрать меня. Сердце нашёптывало убаюкивающие мотивы, а тело плавно уходило в состояние покоя. Я представляла улыбающееся лицо Чонгука, наш первый поцелуй, его признание в любви и каждое прикосновение, чувствуя в этом необъяснимое утешение. Всё становилось намного легче и проще…       Бороться ради Чонгука, но сдаться ради себя.       Мне снился Чонгук. Вернее, случившееся перед тем, как было сделано то видео, разрушившее мою жизнь на долгих два года.       И я не знаю, почему мой мозг из всевозможных приятных воспоминаний отобрал именно этот, но сознание шустро отозвалось образами, которые я отчаянно пыталась забыть. И не смотря на то что Чонгук не имел к этому никакого отношения, та ночь остаётся самой мерзкой в моей жизни. Она вызывает во мне отвращение и дикие рвотные позывы при одной мысли, что нас тогда снимали. И мне бы очень хотелось больше никогда об этом не вспоминать.       За пару дней до того мы слегка поругались, хотя всё начиналось вполне безобидно.       Мы пошли в кино на какую-то новинку, название которой я уже и не вспомню. Но фильм оказался скучным, и мы ушли ещё до того, как прошла его половина. Хотя, думая об этом сейчас, могу поспорить, что весомую роль во всём этом сыграло непривычно хмурое поведение Чонгука из-за которого любое кино становилось не таким уж интересным.       Вспоминать об этом странно, хотя бы потому что у меня такое чувство, что всё это было в другой жизни.       Он вёл себя тише и молчаливее обычного. Опущенное лицо и рассеянный взгляд насторожили меня, но я старалась не воспринимать всё слишком остро. Решила дело снова в отце и его странноватых заскоках, которые он периодически предъявлял Чонгуку или в стрессе перед экзаменами. Так или иначе это что-то беспокоило парня, и я жаждала знать, что именно.       Мы остановились у его машины, и я мягко потянула его за руку, привлекая его внимание, тем самым разворачивая к себе. Я изучала его лицо, досконально зная, каждое выражение и любую эмоции. Спустя столько лет это было совсем не трудно. Но тем вечером в его выражении было что-то совершенно иное и незнакомое мне. В смысле я видела беспокойство и местами испуг, но за всем этим таилось что-то ещё пугающее и зловещее.       В то время Чонгук выглядел иначе. Серая толстовка с названием университета, голубые джинсы и кроссовки, вот и всё что нужно было, что он чувствовать себя хорошо. Раньше ему нравилось одеваться просто и удобно, но при этом выглядел он всегда опрятно и привлекательно. Это теперь его внешний вид подразумевает стиль, строгость и местами элегантность. Но тогда такие вещи его скорее раздражали, чем привлекали. Это был стиль его отца, а уж становиться похожим на него он точно не собирался.       Но всё меняется, не так ли.       Я начала расспрашивать о причинах его беспокойства, но он отнекивался и всячески избегал ответа. Меня это злило и пугало, но Чонгук настаивал на своём и молчал, словно мог укрыть от меня хоть что-то. Он говорил, что с ним всё в порядке и мне не стоит так сильно переживать. Его тон на этот раз был привычным, только я всё равно чувствовала подвох. Но ведь я видела, что что-то происходит и находила крайне оскорбительным то, что он не доверяет мне. И я не могла ошибиться, только не здесь. Я была настойчива, но Чонгук так же настойчиво продолжал мне лгать.       Теперь, зная всё что произошло, я жалела, что в тот день не надавила на него чуть сильнее. Думаю, он уже тогда знал, что от него хочет отец. Вряд ли Чонгук предполагал, что тот зайдёт так далеко, но Чон-старший полон сюрпризов. Неприятных, конечно. Если бы Чонгук в тот день или на следующий рассказал мне обо всём, то кто знает, чем всё закончилось, насколько всё могло сложиться по-другому.       Так или иначе мы повздорили, молча разъехались по домам и не разговаривали до самых выходных. Чонгук звонил, писал и даже приезжал, но я его не пустила. Думая об этом сейчас, наверное, поступила глупо или по-детски, но тогда наши отношения только раскрывались. Мои первые серьёзные чувства, первая влюблённость… первая ревность. Не знаю, почему я внушила себе это, ведь он никогда не давал мне на то повода, но сердце так или иначе болело при этой мысли. Потому что тогда я не могла найти другой причины скрывать от меня что-то.       За этим последовало бурное примирение, в последствии нанёсшее мне значительный урон по психике в виде самого ужасного и позорного видео в моей жизни. Уже не помню, как именно Чонгук объяснился, но вопросов больше я не задавала. Я просто забила, как и все вокруг знающие о проблеме. Но только я не знала.       Следующее, что я помню, открыв глаза – яркий ослепляющий свет. Я щурилась, не в состоянии разглядеть чтобы там ни было, а глаза пощипывало. Голова словно налилась свинцом, а во всём теле ощущалась сильная слабость и я не могла пошевелиться. В мозгах по-прежнему туман.       Я очень слабо и глухо слышала женский голос, зовущий медсестру.       Первые три секунды мне казалось, что я умерла. Вспышки света напоминали райские врата и сердце замерло от страшного предположения. Не поймите меня неправильно, но рай – это не то место, где мне хотелось пребывать последующие лет семьдесят. Возможно рано или поздно меня будут там ждать, но до тех пор мне просто хотелось бы пожить. У меня слишком много планов, чтобы отойти в мир иной в столь юном возрасте.       Но я не понимала, где нахожусь.       И скорее всего после того что я сделала в тех тоннелях меня ждала совершенно иная сторона.       - Кэтрин, милая, ты как? – голос мамы звучал отдалённо, отдаваясь лёгким эхом в ушах.       Во рту пересохло, я облизнула губы еле как справляясь с этой сухостью.       - Где я? - только и ответила я, начиная различать кое-какие силуэту перед собой.       Я видела маму, сидящую вблизи от меня. Её волосы и брючный костюм пятнами расплывался перед глазами, но это точно была она. Тёплые руки накрыли мои, согревая своим теплом. Отчего-то и на душе стало легче. Просто потому что она здесь.       Я лежала в постели, накрытая одеялом. Рядом пикали и шумели разные приборы, названия которых я ни за что не выговорю.       - В больнице, родная. В тебя стреляли… - на этих словах её голос дрогнул, и я прочувствовала это даже через толстый слой своего дерьмового состояния, - но всё хорошо. Тебе сделали операцию. Пуля пробила лёгкое, но всё обошлось…       В памяти начали всплывать все события, которые произошли тем вечером. Состояние агонии и кровь, брызжущая из меня, Чимин нёсший меня на руках и крики Чонгука где-то рядом. Эти воспоминания не отнесёшь к одному из тех о которых ты можешь рассказать, сидя за столом с родственниками. Более того мне хотелось стереть их из памяти и больше никогда о них не думать. Я про воспоминания, не про родственников. Хотя парочку людей я бы вычеркнула из своих жизни, как и всё что случилось тем вечером. За исключением может быть спасения Чонгука.       - Давно я здесь? – вряд ли я думала, когда задавала вопросы. Состояние оставалось странным, но речь работала, как надо.       - Почти неделю, - ответила мама, пусть и стараясь сохранять спокойствие, но всё же выдавая своё волнение.       - Неделю? – переспросила я, попытавшись неудачно встать, но боль резко отдалась в груди, и я поморщившись легла обратно.       Урок усвоен. Никаких резких движений.       Зрение потихоньку возвращалось. Силуэту обретали свои чёткие формы и очертания, что существенно облегчало мне жизнь.       - Где Чонгук? – спросила я, уставившись на маму. Я предполагала, что сейчас начнётся. Но лучше маме сейчас не спорить. Ей и так повезло, что она всё ещё здесь. Потому что я всё ещё её не простила.       - В соседней палате, - ответила мама без явного энтузиазма, глядя куда-то в сторону, - с ним всё хорошо. Ему нужен покой… Как и тебе, Кэтрин, - она знала, каким будет мой последующий вопрос, так что ответила ещё до того, как я успела его задать.       - Я хочу его увидеть, - проигнорировала я любые попытки меня притормозить.       Взгляд мамы выдавал её недовольство, а ещё я видела в нём… сожаление? Либо моё зрение меня подводит, либо мама и в самом деле чувствует вину. В смысле она и до этого дала мне об этом знать, но сейчас эта вина словно сжирала её и теперь не казалось, что её собственное мнение стоит выше очевидных фактов.       Но я не успела ничего спросить, а мама так ничего не ответила. Мы просто молчали, каждая думала о чём-то своём. Из-за продолжающейся слабости я просто сдалась. Через какое-то время врач. На тот момент я чувствовала себя намного лучше, но пока недостаточно, чтобы встать. Восстанавливалась чёткость сознания и зрения, но грудь всё ещё давило. Исходя из ранения, так я буду чувствовать себя ещё какое-то время.       - Кэтрин, вы снова с нами, – женщина улыбнулась.       Следующие минут десять меня осматривали. Доктор Роув представилась, коротко объяснила мне о ситуации, о потерянной крови, гниющей ране, что-то о пневмотораксе... Я мало что поняла, но всё же благодарна была за объяснения. В основном слушала и отвечала на вопросы мама, что и делала на протяжении всей этой недели, проведённой здесь. А я словно отсутствовала, мысленно гадая о состоянии Чонгука, отравляя собственное сердцем этим незнанием.       Я только и ждала, когда тема перестанет касаться моего лечения и выписки, которая последует минимум через пару недель. Я уже не волновалась о том, как слаба была, мне просто нужно знать, что он в порядке. На самом деле, а не со слов окружающих, которые привыкли говорить неправду думая, что она меня спасёт. Мне хотелось спросить у неё про Чонгука и том, когда я смогу к нему зайти. Мне было важно увидеть его, убедиться, что он в порядке и я его не потеряла.       Ещё мне хотелось видеть Чимина. Я обязана ему жизнью и собиралась сказать ему об этом.       Но оставим эти сантименты на потом.       - Доктор, когда я смогу увидеть Чонгука? – наконец не выдержала я, выслушивая очередной вопрос о моём состоянии.       - Как только мы убедимся, что вы, Кэтрин в порядке, - мягко ответила она, что-то писав ручкой в моей карте. Взгляд у неё был тёплый, а улыбка добрая и у меня в самом деле не осталось причин ей не доверять. А может в первые в жизни мне хотелось верить во что-то так сильно.       - Но я в порядке, - несколько резко кинула я.       - Кэтрин, с Чонгуком всё хорошо. Без шуток. С ним Алисия, она позаботится о нём. Но нужно набраться терпения и сил. Тебе нужно отдыхать, - наверное, мама уловила это выражение в моём лице. Её рука крепче сжала мою, будто добавляя веса своим словам. Она говорила мягко и уверенно, так словно искренне верила в то что говорит. После всего что сделала мама у меня были сомнения, но сейчас я рассматривала это, как прыжок веры и предпочла просто довериться вместо очередной устроенной истерики.       Кстати об истериках. Я осмотрелась, вокруг не находя взглядом тётю Пэм, Патрика или отца. Я сглотнула, чувствуя нервный ком у себя в груди от осознания, что дядя Лютер мёртв. И нет, я не сочувствовала ему, но впервые сочувствовала овдовевшей тёте. В конце концов я стала свидетелем тех ужасных событий. Не смотря на измены и дурной нрав этих двоих, она любила его своей какой-то странной, дикой и непонятной мне любовью, но любила. Во всяком случае так она всегда всем говорила. И теперь я гадала, что будет с ней после того, как её муж оказался изменником. Отразится ли на ней этот факт.       - Что ж, - снова начала доктор Роув, внимательно листая карту и изучая её содержимое, - анализы хорошие, рана заживает хорошо, но вам всё же нужно наблюдение… Такие серьёзные эмоциональные перенапряжения провоцируют угрозу выкидыша. Исходя из ситуации и потерянной крови я вообще поражена, что этого ещё не произошло. Поэтому сейчас рекомендован полный постельный решим. Мы понаблюдаем за вами, в случаем необходимости назначим лечение. Сейчас нужно больше отдыхать и меньше нервничать…       - Выкидыш? – так и сорвалось с моих губ, в момент прочищая моё сознание, - но я не беременна… - я в ужасе уставилась на доктора, затем на маму, которая, казалось совсем не удивлена.       - Спасибо, доктор. Я прослежу, чтобы она не вставала, - только и ответила мама, так просто и явно зная что-то о чём теперь хотела со мной поговорить.