Ошибки, которые мы совершаем

После новости о том, что Снейп может быть предположительно жив, Малфой ожил сам по себе. Гарри его воодушевление не разделял. Он молчал, но в душе меньше всего хотел, чтобы Снейп вернулся. Он понимал, что весь новый мир, к которому он привык, попросту сломается. Ему было неприятно носить на себе это имя. Он был уверен, что в какой бы момент времени Снейп не появился, он всегда все портил, и плевать на заслуги, которые Малфой требовал признавать. Гарри не собирался снова лицезреть путь Ремуса вникуда. Он был совершенно уверен, что во второй раз выкинуть аконит Гарри не успеет, если все снова пойдет не так. Его так злила радость Малфоя, что он довольно быстро не выдержал: — Ты так радуешься, потому что Ремус освободит тебе Регулуса? — и, хотя Гарри не собирался произносить имя дяди, оно вылетело само по себе. Это случилось, как ни странно, утром, когда они собирались на занятия. От его довольно яростной фразы Малфой удивленно опустил сумку, которую собирал. Он несколько раз моргнул, уставившись на Гарри в непонимании: — Зачем мне профессор Блэк? — спросил он. — Ты ведь ему поклоняешься, — пожал плечами Гарри. От удивления Малфоя он слегка растерялся — он был настолько в этом уверен, что не допускал другой причины для его постоянной неуверенности в присутствии Регулуса. — Я его уважаю, — нахмурился Малфой. — И мне все время кажется, что он знает все то, что мне не хотелось бы показывать. Хотя мне не кажется, — он отвернулся, как если бы Гарри застиг его буквально за нарушением всех законов мира. — А, — Гарри замялся. — Ну тогда прости. Выглядело просто… Ну ты понимаешь, — он тоже принялся лихорадочно собирать сумку, ощущая себя полным идиотом. — Я радуюсь, потому что больше у меня никого нет. Гарри вынужден был признать, что он имеет полное на это право. Если бы у него был хотя бы шанс обнаружить Сириуса живым, он тут же бросил бы Хогвартс и отправился на поиски. — Я подумал тут, — вспомнил Гарри о том, что хотел сказать, когда Регулус ворвался к ним без предупреждения. — Я собирался в Лондон на этих выходных. Он специально подождал, интересуясь реакцией Малфоя на свое отсутствие. Почти месяц им не случалось разделяться, и Гарри начинал смутно к этому привыкать. И реакция не заставила себя ждать — он уловил легкий испуг со стороны Малфоя. — Да? — только и отозвался он. — Можешь составить мне компанию, — предложил Гарри. — Господи, Поттер, ты что, зовешь меня на свидание? — брови его моментально вскинулись вверх. По крайней мере, Гарри четко определял моменты, в которые Малфой забывался. В эти моменты он снова становился Поттером. — Поттер не зовет, а Блэк зовет проветриться, — Гарри закинул сумку на плечо. Он ужасно не любил школьную мантию, из-за которой ему практически постоянно было жарко. Хорошо, что на большинстве занятий ее можно было снимать. — К тому же, если ты правда хочешь, можем заняться поисками твоего неубиваемого крестного отца. Он отметил про себя, что даже самые несмешные шутки находили в Малфое какой-то отклик. Драко завязал волосы в небрежный хвост. — Ну, допустим, я согласен, — ответил он, старательно сохраняя серьезное выражение лица. * * * Ремусу очень хотелось ничего не чувствовать. Прошло несколько дней, а он все равно был на взводе, как будто Волк снова заставлял его желать откусить кому-то голову. Из-за своего раздражения он огрызался даже на друзей. Они волновались. Ремусу хотелось отрезать себе какой-нибудь орган, который отвечает за такие мучительные ощущения. Он злился. Потом расстраивался и снова злился. Эмоциональные качели доводили его до полного эмоционального истощения. Уроки он совершенно забыл. Так больше не могло продолжаться. Он ненавидел Снейпа, но каждый раз, когда видел его в Большом Зале или на занятиях, ловил себя на мысли, что все еще думает о нем с желанием и никак иначе. В то утро он был особенно зол. Злость, вероятно, исходила от него волнами, отчего даже ничего не замечающий Сириус обратил на него внимание. Он придвинулся к Ремусу, склонившись к его уху. — С тобой все в порядке? — спросил он тихо, и от странно-заботливого его тона Ремусу стало не по себе. Он испытал дикое желание взять и все рассказать. Только здравый смысл убедил его промолчать. Он взглянул на Сириуса самым несчастным взглядом из всех ему доступных. Рука Сириуса легла на его плечи. От ее тяжести стало немного спокойнее. — Нет, — признался Ремус. Он взглянул в сторону стола Слизерина. Со своего места ему была видна темная фигура, что склонилась над какой-то книгой и не обращала никакого внимания на окружающих. Ремусу вдруг страшно захотелось заставить его ревновать. Это было даже не желание, импульс, благодаря которому он дождался, пока Снейп осознает, что на него смотрят, а затем — может более демонстративно, чем нужно было — Ремус склонил голову в сторону Сириуса и спрятал лицо в изгибе его шеи. У него не было возможности оценить нанесенный ущерб, но Ремусу стало легче, хотя и ненамного. — Тебя кто-то обидел? — уточнил Сириус, явно растерянный непривычным его поведением. Он даже не пошевелился, как если бы толком не знал, как реагировать. Ремус тоже не знал. Он никогда не оказывался в таком положении в отношении Сириуса. Растерянный, он отстранился. — Прости, — только и пробормотал он, понимая, что поступил некрасиво в оба направления, поддался какому-то идиотскому порыву. Скорее всего, он не сделал никому лучше своим поведением. Он сбежал из Большого зала, оставляя Сириуса в полной растерянности. Все занятия прошли для него, как во сне. По какой-то злой шутке судьбы в этот день все занятия проходили в параллели со Слизерином. На каждом занятии он был вынужден сидеть и ощущать присутствие Северуса. По нему нельзя было ничего прочитать. Прислушиваясь, Ремус так же натыкался на какой-то невидимый барьер. Он существовал в другом мире и ни на кого не смотрел. Практически. Иногда Ремусу казалось, что на него смотрят. Он бессильно переводил взгляд в сторону Северуса, но так и не смог его застать врасплох. Благодаря тому, что он сидел за спиной Сириуса, тому не было видно, в каком состоянии находится Ремус. Ремус казался себе сумасшедшим. До него не доходило ни единой толики информации со стороны преподавателя. Он вообще ни разу не посмотрел в сторону кафедры. Все, что он делал — боролся с желанием посмотреть назад. Борьба с собой не могла быть бесконечной. Он обнаружил, что смотрит на Северуса с сильной тоской внутри. К концу дня они все же столкнулись взглядами. Ремусу показалось, что его ударило током. Он готов был забыть о собственном психическом здоровье. Все внутри него твердило, что ему нужно подойти. Нужно оказаться рядом. Он ощущал себя живым только в его руках. — Ремус, — Ремус моментально покрылся холодным потом, понимая, что Сириус буквально застал его врасплох, благо он положил голову на руки и мог выглядеть так, словно он спит. С некоторым запозданием он перевел взгляд на Сириуса. — Мне кажется, тебе нужно провериться. Может быть, пройдемся после занятий? — и хотя Сириус явно хотел ему помочь, у Ремуса были другие планы. Он понимал, куда его тянет. Проветриться ему не поможет. Он покачал головой. — Я должен… быть у Дамблдора, — соврал он впервые в жизни так легко, как будто всю жизнь этим занимался. Он даже смог посмотреть прямо на Сириуса. — У тебя проблемы из-за Дамблдора? — нахмурился Сириус. Последние несколько недель он странно вел себя и практически не создавал неприятностей себе и окружающим. Ремус обнаружил его однажды с гитарой, однако откуда взялась гитара в Хогвартсе, Сириус не рассказывал. Да и Ремус не настаивал. — Нет, у меня проблемы по жизни, — он даже смог улыбнуться. Куда Сириусу, наследнику богатой семьи, с прекрасными физическими данными, понять то, что переживал Ремус? Будущего у него не было. Поэтому он признал сам себе, что готов унижаться ради дня сегодняшнего. — Я вообще-то хотел поговорить… Занятие прервало его фразу. Ремус вскочил прежде, чем он договорил. Ему стало значительно легче, когда он признался себе, что готов заплатить цену морального достоинства, чтобы снова все ощутить. Ощутить, что он не один. В конце концов, у него и так проблемы с самооценкой. — Спасибо, — он склонился к Сириусу, обнимая его одной рукой. — Вообще-то, ты уже помог, — он выбежал из класса самым первым. Черт знает, поступает он правильно или нет. * * * Регулус осознал, что читать он не может. Последние два дня дались ему с огромным трудом — он вынужден был молчать и в то же время органически не был способен этот делать. Всю свою жизнь он наступал на одни и те же грабли — владея информацией, он считал своим долгом сообщить ее, а не скрывать. И теперь, находясь рядом с Ремусом, он должен был скрывать то, что могло бы изменить его жизнь. Жизнь их обоих. Он привык. Сильно привык к тому, что каждый вечер оказывается в этих покоях, что каждый вечер имеет возможность разделить объятие и чье-то присутствие. Он ценил вечерние разговоры, ценил те моменты, когда Ремус засыпал на его плече. Он страшно полюбил этот образ жизни. Бесспорно, он злился и взрывался, когда что-то в быту шло не так. Однако на Ремуса невозможно было злиться. К тому же, он старательно следил за всем, что так бесило Регулуса. Поэтому он продолжал пить чай в постели, просто пока Регулуса не было рядом. Каждый раз Регулус невыносимо на это бесился и требовал вытряхивать кровать. После своей вспышки он всегда извинялся. Он закрыл книгу. От неожиданного громкого звука Ремус рядом с ним проснулся. — Что-то случилось? — спросил он, сонно потирая глаза. Очки съехали с носа, оказавшись на постели. Регулус убрал их. — Нет. В конце концов, это только предположение. Он не знает точно, жив ли Снейп или нет. Возможно, что ему стоит лично его отыскать. Так не может продолжаться. Из-за призрака его отношений с Ремусом между ними не все так гладко, как хотелось быть. Из-за него они вынуждены останавливаться. — Хорошо, — Ремус сел, взглянув на часы. Он спал не более получаса. — Зачем ты ходил к Гарри позавчера? — спросил он совершенно спокойно, но Регулус ощутил сильное раздражение. Ремус моментально почувствовал его и посмотрел на него с удивлением. — Ты что, ходил ругать этого мальчика? — уточнил он мягко, и Регулусу пришлось кивнуть. Огромных сил ему стоило не рассказать. Он сильно уставал от необходимости следить за речью. Ремус, видимо, списал на обиду. — Я виноват, — произнес он мягко, отбирая у Регулуса книгу. — И очень сильно виноват, — с этими словами он оказался на коленях Регулуса. Регулус испытал огромное, нестерпимое желание притянуть его к себе и не отпускать несколько суток. Прежде он не сталкивался с подобной эмоцией и был растерян. Он считал, что не способен этого испытать. — И я хочу, чтобы ты знал, — руки Ремуса оказались за его шеей, — что я очень сожалею, — он был в нескольких миллиметрах от Регулуса, — и не думаю ни о ком, кроме тебя, — добавил он совершенно тихо практически на ухо Регулусу. От него совершенно уютно пахло чем-то вроде его обожаемого печенья. Он поддался прикосновениям к шее и волосам, не представляя, каково это — разделять их, не имея никакой тайны. Все, чего он добился, было построено только на смерти Снейпа и старшего брата. Окажись один из них жив, и он потеряет все это разом. И в то же время идиотское чувство справедливости требовало рассказать. Без этого любые отношения неправильны. Неискренни. Ему сильно хотелось ответить, тем более что от каждого нежного поглаживания у основания шеи он окончательно терял контроль. — Что не так? — Ремус замер. Он заставил Регулуса поднять голову. — Говори, — мягко потребовал он, даже не представляя, что Регулус пытается скрыть. Он не смог выдержать взгляда Ремуса. Что стоило ему промолчать? Любой на его месте даже не думал бы об этом. Для большинства эта информация не несла вообще никакого смысла. Он успел перетянуть Ремуса на свою сторону, успел приучить к себе, успел… Так ему казалось. Но в то же время, логически представив вероятные исходы, он склонялся к мысли, что из множества комбинаций исхода событий большинство сводится к тому, что Ремус уйдет. Так пусть он уходит сейчас, пока Регулус в состоянии его снова отпустить. — Есть большая вероятность, что Снейп жив, — произнес он, отведя взгляд. Молчать, если бы он по жизни умел молчать. Но тогда это было бы несправедливо. Всю жизнь уступая всему, что ему казалось более правильным, он многое потерял. — Но, — Ремус убрал руки, и Регулус себя возненавидел. Он аккуратно отстранил Ремуса, испытывая сильную боль, как будто что-то от себя оторвал. — Но это же невозможно, — он наблюдал за тем, как Ремус меняется в лице. Он прекрасно помнил обещание Ремуса уйти. И он не вправе его держать. — А зачем тогда устраивали, — он оборвал сам себя. Побледневший и потерянный, он собой не управлял. Регулус с грустью наблюдал за тем, как эмоции захватывают его в полную власть. Он никогда не понимал власти эмоций, пока не стал наблюдать за Ремусом. Пока не ощутил эту власть на себе, ощущая себя практически счастливым в тот момент, когда Ремус засыпал рядом с ним. Иногда он не спал, а запоминал ощущение, которое давало ему объятие сонного Ремуса — ощущение, что так всегда должно было быть. — Я думаю, мальчик Малфой сделает все, чтобы его найти, — произнес он оставшееся на душе. Это вопрос времени. Гарри спрашивал его, почему он не собирается бороться. Но нельзя заставить никого полюбить себя насильно. Можно убедить привыкнуть. Можно приучить. Можно что угодно, но не полюбить. — Меня это совершенно не должно волновать, — он вдруг вернулся на колени к Регулусу, словно и не было этой новости. Регулус слегка удивился, но не более того. В любую ночь он может проснуться в одиночестве. Он позволил себя обнять. Пожалуй, что из всех своих состояний это всегда было самым желанным и правильным. Он провел рукой по светлым волосам. Недолго ему все это разделять. Он подумывал найти Снейпа и убедить больше никогда не появляться или убить, на крайний случай. Не то, чтобы он действительно желал ему смерти. Он мечтал, чтобы Снейпа попросту не существовало. * * * Оказывается, что за гранью самоконтроля начинается состояние, когда все кажется по плечу. Ремус переволновался настолько, что ему вдруг стало плевать, видит его кто-то или нет. Он выбежал из гостиной Гриффиндора вечером, на глазах у всех, и ни разу не обернулся. Даже если за ним следят, ему плевать. Уже все равно. Он добрался до подземелий в рекордные сроки. Однако у нужной двери что-то заставило его остановиться и пройти дальше, за поворот. Прислонившись к стене, он осознал, насколько быстро бьется его сердце. Нужно было отдышаться, иначе будет заметно… Заметно, что он не может. Дверь скрипнула, и Ремус осторожно выглянул. Он обнаружил вдруг другого слизеринца с длинными белыми волосами. Он напряг память. Кажется, Малфой. Он выходил с самодовольным лицом. Если до сих пор Ремус не осознавал, что такое ревность, то в ту секунду полноценно ее ощутил. Он буквально услышал, как Волк предлагает отгрызть ему голову. Затем Ремус тут же осознал, что ведет себя, как идиот — откуда ему знать, зачем этот Малфой сюда приходил. Он обнаружил и Снейпа, что вышел в коридор. — … Я надеюсь, что все будет вовремя, — Малфой сложил руки на груди с невыносимым изяществом породистого сноба. — И Лорд тоже. Кстати… Он уловил вдруг, что Снейпу не нравится общество Малфоя. Удивительно, но у него так ясно получилось это уловить, что он сам удивился. — … я надеюсь, что ты свободен в это время. Для чего, Ремус совершенно не расслышал. Он наблюдал без страха быть застигнутым. Некоторое время он наблюдал, как они продолжают разговаривать, но уже намного тише. Наконец Малфой степенно удалился, светя в полумраке своими белыми волосами, словно призрак. Он обнаружил, что Снейп не торопится возвращаться в свою обитель. Он нашел его усталым. Усталость часто отражалась на его лице, но это была какая-то новая степень. Из-за этой усталости он не выглядел угрюмым или опасным. Он прислонился к дверному проему, как будто кого-то ждал. У Ремуса было не так много времени, чтобы решиться. Он прислонился к стене и спросил себя, насколько он сумасшедший. Впрочем, именно настолько. Он вышел из-за поворота не так уверенно, как себе представлял, а, наткнувшись на взгляд Снейпа, тут же замер. Ему на секунду — на мгновение — показалось, что Снейп ему рад. Потом он убедил себя, что ему показалось. — Тебе опасно здесь быть, — произнес он четко и негромко. Ремуса мало интересовали теоретические опасности. Гораздо быстрее он сойдет с ума, чем выдержит оставшееся время в Хогвартсе в одиночестве. Пусть скрываться. Пусть нарушать какие-то там правила. Пусть рискуя бог знает чем — у него все равно ничего не было. — Выгонишь? — спросил Ремус с гонором, которого отродясь в себе не замечал. Он снова прислушался к своим ощущениям. Какая разница, чем все кончится. Он хотя бы попробует. Несколько шагов, и он смотрит на Снейпа снизу вверх. Его не останавливают. — Хотелось бы. Ремус усмехнулся. Он положил руки на темную ткань рубашки. Он был преданным поклонником темных рубашек. — Не выйдет, — он чуть подтянулся наверх, оплетая руками его шею. — Ты даже не представляешь, в какую игру лезешь, — услышал он некоторое сожаление в голосе Снейпа. — И я не смогу тебя защитить, — и, хотя говорил он одно, руки его уже скользили по спине Ремуса. Ремусу нечего было скрывать. Нечего бояться. У него не было ничего за душой, что можно было бы потерять. Раскроется его секрет? Ну и плевать. Он не хочет ничего отрицать. Он действительно ужасно привязан к самому мрачному, невыносимому и такому привлекательному для него типу. Буквально стокгольмский синдром. Он изучил практически все, что мог. Каждый сантиметр кожи. Даже сейчас, утыкаясь носом в изгиб шеи, он ощущал громадную разницу между ним и Сириусом. От Сириуса у него не возникает желания поставить все, что есть, чтобы выиграть. От Сириуса он не способен терять контроль. Способен себя контролировать, убежать. В нем нет ничего, кроме себялюбия и эгоизма. Здесь же он что-то значит. — Меня не нужно защищать, — возразил Ремус, с некоторой жадностью скользя губами вдоль шеи. Руки его путались в темных волосах, убирая их со своего пути. — Это ты пока так думаешь, — в какой-то момент Ремус остро ощутил, что Снейп сдался. Не так уж много времени. Он едва заметно охнул, будучи стиснут в критически сильное объятие. От прилагаемой к нему силы ему было совершенно нечем дышать. И в то же время сумасшедшая эйфория правила всем его телом от ощущения, что он может это вызвать. Может заставить его потерять контроль. Он не помнил, как оказался в знакомой ему каморке. Не помнил, как оказался на диване. Все, что он помнил — горячее, уничтожающее его изнутри желание, которое с каждой секундой только усиливалось. Он ловил взгляд темных глаз и пытался убедить себя, что в этом нет ничего, кроме инстинктов или, может быть, какого-то сбоя в организме. Но от его взгляда Ремусу становилось только хуже. Он поддавался рукам, раздевающим его. Торопливо расстегивал пуговицы на темной рубашке, сбиваясь на глубокие, лишающие дыхания поцелуи, от которых он бессильно держался за плечи Снейпа. Его собственная рубашка держалась только на манжетах. Ему было плевать, как он выглядел, плевать на шрамы, практически на все. Наоборот, от прикосновений к ним он загорался только сильнее. Память изменяла ему. Он совершенно ничего не соображал, практически не контролировал руки, что слепо шарили по груди и съезжали на спину, не контролировал себя в поцелуях, иногда глубоких, иногда легких. Ему казалось, что прежде они не делили ничего столь сумасшедшего. Это все нельзя. Нельзя, и поцелуй превращается в преступление. Нельзя, и прикосновение — в кражу. Снова нельзя, и вот оно можно, опасное, извращенное и продажное перед совестью. Нельзя, и хочется, чтобы было бесконечно можно, сейчас и всегда. Он тонул в собственных ощущениях. Невозможно забыть взгляд, что Северус дарил ему сквозь спутанные темные волосы. Невозможно забыть руки, что проводили по его бедрам так, словно он действительно что-то значил, забыть боль внутри, которой мало того, что они и так разделяют между собой. Пересохшие губы, что задевали чересчур чувствительную кожу напряженного живота. Пульс, стучавший в ушах, в животе, в кончиках пальцев, которыми он заставлял Северуса снова и снова целовать его. Без воздуха. Без возможности вдохнуть. Без возможности шевельнуться, будучи целиком и полностью в чужих руках. Ему так чертовски нравилось. — Ты не сможешь от меня избавиться, — напряженная шея под его губами, которую он с диким наслаждением прикусывал до чужой боли. Влажные темные пряди, слегка завивающиеся на концах, что мешали ему издеваться над тонкой бледной кожей. Каждый след, что он оставлял руками, губами и зубами, зеркальным образом появлялся на нем. Боль была не болью, а чем-то гораздо более сильным, отчего потребность, неясное желание становилось невыносимым. — Не смогу. На любых условиях он будет оказываться здесь снова и снова. На любых чертовых условиях, чтобы ощущать себя в этой превосходной клетке между телом Северуса и знакомым ему до последнего дефекта диване. Ему не хотелось, чтобы страсть, затмевающая его сознание, заканчивалось. Там, за страстью, за тем, что он может получить, таилось то, что ему никогда не будет доступно. Боль от невозможности обладать тогда, когда он захочет. Украдкой. Не каждый день. Не каждую неделю. У него так мало времени в Хогвартсе. Смог бы он… Смог бы он приезжать куда-то после? Вряд ли это возможно. Мысли сбивались одна с другой. Прежде ему так сложно было раздеваться перед кем-то, а теперь так плевать, так хорошо оттого, что все его тело держит чужой вес, так потрясающе от того, что он подстраивается под это объятие, в котором ему уже ничего не скрыть. Не скрыть, насколько сильно Северус ему нужен. Насколько сильно его сознание и тело требуют его близости. И за это совершенно не стыдно, наоборот, каждое случайное и не очень прикосновение заставляет его кусать губы до боли, до небольших саднящих трещин, пытаясь сдержаться и не наговорить лишнего. Того, о чем он пожалеет. Того, что он испытывает, но не может открыть, потому что будущего нет. Может быть, ему так хорошо оттого, что больше, через пару-тройку раз, это не повториться? От этого он сильнее сжимал руки, не позволяя отстраняться от себя ни на секунду. Взгляд его, слегка расфокусированный, скользил по напряженному лицу, которое не выдавало никаких эмоций даже сейчас. Впрочем, ему совершенно не нужно лицо, ведь всем телом он ощущает тот же ответ. Он так чертовски сильно его любит. Любовь эта не была книжной, в которую он верил, не была продуманной, взвешенной. Он любил каждое прикосновение к себе длинных пальцев, оставляющих синяки, извиняющихся за них, обожал длинные темные волосы, которые он постоянно убирал с лица, встречаясь с темными, пугающе темными глазами, выражение которых нельзя было прочитать. Все в нем не укладывалось ни в какие рамки. Никаких правил, никакой предсказуемости. Красивый в каждой своей черте лица, не похожий ни на кого. Хотел бы Ремус отказаться от этого предательски сильного чувства. Хотел бы он никогда не зависеть, и в то же время так чертовски рад это испытать. Спасающая его от лишних мыслей скорость сменилась чем-то, что он не мог вынести. Лучше боль, чем то, что он ощутил. Чем нежность, которую он никак не мог признать и принять. Если он допустит ее в свое сердце, ему не выбраться. Об этом он сообщил, прямо, без утайки, потому что ему и так не забыть. Не забыть ощущения полного к нему доверия. Ощущения, что сам он, далекий от красоты, от какой-то привлекательности, каким-то чудесным образом подходит. Несколько чертовых неприятных мгновений, которых он не боится, согласие, которое он выражает моментально, стоит темным глазам на нем остановиться, боль, которая никогда не сравнилась бы болью от превращений. Удовольствие, прежде не бывшее ему доступное. Жадное, утомительное, от которого он не может найти никакого облегчающего положения, не может двигаться, будучи полностью в руках Северуса. Не может вытерпеть так долго, не сдержав предательских тихих звуков, утонувших в чужих губах. Отклик, который он ловит, тот короткий момент потери контроля, который принадлежит только ему. Из-за него. Ремус не сможет уйти. * * * Ремус резко проснулся. Он сел, моментально приложив руки к голове. Не сразу, но он вспомнил сон, из-за которого проснулся весь в поту. Воспоминания, которым дали почву, рвались обратно. Он много раз был близок с кем-то физически. Это было естественно для него. Но что бы он не делал, он никогда не смог испытать и близко похожее ощущение. Сердце сильно билось. Со сна он практически ничего не запомнил, только общий смысл. Сон подарил ему стыдливое возбуждение, отсутствие надежды на полноценный сон до утра и ужасную вину. Он перевел взгляд на Регулуса. Тот, казалось, крепко спал. Пожалуй, ему придется признать, что темные длинные волосы — это большая его слабость. Регулус был хорошо сложен, не обладая худобой, с которой раньше Ремусу приходилось иметь дело. Все, что он переживал, осталось в прошлом вместе с подростковым телом, и теперь все было иначе. Хотя, признаться, многие его слабости остались теми же. Он умирал от прикосновений к своим шрамам. От любых посягательств на собственную шею покрывался предательскими мурашками. Ему невыносимо хотелось разбудить Регулуса. Он был поглощен забытым волнением, от которого присутствие кого-то рядом мешало рационально думать. Что было еще хуже, Регулус был для него крайне привлекательным. Его внешность, из-за которой половина старшекурсников сошла с ума, заставляла Ремуса переживать. По его мнению, он был слишком красивым для Ремуса. Он ужасно ревновал, когда Регулуса окружали многочисленные преследователи. Девушки и юноши крутились вокруг него, абсолютно во всем обходя Ремуса физически. Много лет назад он выглядел иначе, и Ремусу было проще. Его практически никогда не волновала внешность, но сейчас… Сейчас, когда он имел возможность касаться потрясающе очерченных скул, разделять личное пространство вместе с ним, встречая какой-то совершенно незнакомый ему взгляд удивительного оттенка глаз, это все становилось для него бесконечной проблемой. Ему нравились руки, которые практически каждый вечер его обнимали, а он не мог поверить, что это в самом деле происходит. Все внутри него волновалось и напоминало состояние перед бурей, в которой он просто дойдет до пика своего терпения. Даже сейчас, посреди ночи, будучи рядом, Ремус думал о том, как может его разбудить. Его мысли были очень, очень далеки от морально-этических норм, которым полагалось следовать профессору. Он довел себя своими мыслями до предельного состояния. Теперь ему уже не успокоиться, не уснуть обратно. Он потер лоб, понимая, насколько идиотской выглядит ситуация. Он в постели с одним из самых красивых мужчин, которых ему довелось видеть, он может его коснуться, но никак, совершенно никак не может склонить к сексу. В Регулусе так силен разум, что пока он переживает за призрак Снейпа, он не подумает прикасаться к Ремусу. — О черт, — он вдруг вспомнил последний поцелуй, из-за которого он отбил бедро о стол, на который неудачно облокотился, сдерживая напор Регулуса. Его поцелуи никогда не были жесткими или слишком глубокими, наоборот, от скользившей между ними нежности Ремусу было хуже всего. Он вернулся воспоминаниями и моментально получил невыносимое возбуждение, всегда следующее за ним. Он сойдет с ума от того, что не может прикоснуться к Регулусу так, как хочет. Ему уже было плевать, чем это закончится. Он хотел, безумно хотел, чтобы Регулус проснулся, заметил его проблему и решил, как он делал с остальными проблемами в жизни Ремуса. Когда он услышал о том, что Снейп может быть жив, в нем действительно что-то перевернулось. На краткий миг он испытал сильное желание броситься его искать. Но то было лишь воздержание, от которого он страдал почти два года. Ему хотелось сказать Регулусу, что если он его хотя бы раз тщательно отвлечет, у Ремуса вообще не возникнет никаких лишних мыслей. Он был сильно завязан на сексе и не собирался это скрывать. Регулус же был образцом контроля разума. Всегда, всегда он выбирает тех, у кого проблемы с контролем и старается их решить. Что тогда ему безумно нравилось выбешивать, выводить Северуса из себя, приходить, когда запрещено, добиваться прикосновений, когда ему было некогда, что сейчас он начинал всерьез думать, как заставить Регулуса забыть о всех волнующих его нюансах. — Я не могу спать с тем, кто мне не принадлежит, — лишь один раз признался Регулус, и Ремус был ужасно этим фактом разочарован. Он не считал, что обязательно нужно принадлежать. У него вообще были проблемы с этими условностями. Он не девица, чтобы мечтать о свадьбе. И тем более так себе достижение для семейного древа. Но Регулусу это было важно. И хотя напрямую он не повторился, Ремус понимал, что в этом дело. Он считал Регулуса полностью поехавшим и обожал его за это. Ему не было скучно. Он попробовал лечь обратно. Все тело пульсировало. Он буквально ощущал всем телом Регулуса, что спал и не догадывался об мучениях Ремуса. Ремус склонил голову. Он провел рукой по обнаженному плечу, задирая расстегнутый рукав темной рубашки. Расслабленные мышцы под его ладонью ничуть не помогли ему отвлечься. Ужасно переживая за то, что Регулус может проснуться, и страстно этого желая, он поднялся на локте, расстегивая пуговицы на темной рубашке. Он с некоторой нежностью убрал спутавшиеся волосы с лица Регулуса. Регулус открыл глаза. Ремус закусил губу. Он сел, взглянув на часы, что потрясающе смотрелись на его запястье. Ремус уже был уверен, что в Регулусе все потрясающее. Расстегнутая рубашка привлекала взгляд. Ремус пропал. — Почему ты не спишь? — спросил он, небрежно убирая пряди с лица. — Если ты меня не поцелуешь, я умру, — сообщил он Регулусу прямо, ощущая, что и в самом деле очень к этому близок. В полумраке все в Регулусе казалось ему совершенным. Регулус навис над ним, изучая его лицо. В конечном итоге он едва заметно улыбнулся — не самодовольно. Если бы его выражение лица было бы именно таким, Ремус моментально обо всем пожалел. — Мне очень, очень нужна твоя помощь, — пробормотал он, пытаясь хотя бы шуткой сбавить напряжение в теле. Регулус коснулся рукой его лица. Когда он молчал, то и вовсе ощущался идеальным. Ремус бы очень хотел, чтобы он был чуточку побыстрее. Внутри него все болело. — Я же сказал, что, — однако Ремус не дал ему договорить. Он поцеловал его сам, оторвавшись от кровати, вынуждая держать себя поперек спины. Он целовал Регулуса так, словно ждал этого примерно лет двадцать. Он не отпускал его от себя, вовлекая в поцелуй, скользя нагло языком по его губам, мешая ему возражать и разговаривать. Он буквально заставил его лечь на себя, оплетая руками и ногами, совершенно бесстыдно и очень, очень хорошо. — Ты со мной не спи, — он перекатнулся, оказываясь сверху. — Я и сам могу, — он вернулся к его губам, которые перестали сопротивляться. Ремус снова уловил нежность, из-за которой все внутри заныло. Еще немного, и он уже не будет уверен в том, что от секса будет легче. Ладони его невесомо скользнули вдоль плеч, снимая его ночную рубашку. Он потянул Регулуса на себя, помогая ему ее снять. Руки Регулуса легли на его спину, прижимая к себе. — Я не смогу, — услышал он уже у своего уха. Раздражение примешалось к сильному желанию. — Если бы мог, давно бы сделал это. — Ремус с разочарованием посмотрел ему в глаза. Он ощущал, что внутри Регулуса есть то, что ему так нужно. — Что ты от меня хочешь? — спросил он нетерпеливо, принимаясь целовать его шею. — То же, что и двадцать лет назад. — Я выйду за тебя замуж завтра же, если ты меня трахнешь сегодня, — пообещал он в пылу сильного, невыносимого желания. — Ты сам сказал, что, если хоть кто-нибудь из них жив, ты уйдешь. Ремус разочарованно упал на кровать. Он закрыл лицо руками. — Я совершал столько ошибок из-за этого, — признался он с закрытыми глазами. — Из-за того, что не могу это выносить. Не могу контролировать. А ты только… мучаешь меня, — он осознал, что возбуждение и дикое желание его отпускают. Он почувствовал стыд за свое поведение. — И ты не можешь меня винить в том, что я испытываю, — он укоряюще ткнул Регулуса пальцем в нос. Ему ужасно хотелось забыть всю эту ситуацию. — Так и ты не можешь требовать от меня того, чего я не могу, — Ремус отвернулся. Он был обижен, и никакое объяснение не могло это исправить. Он отполз по кровати, избегая прикосновения руки к своему плечу. Очень красивой руки. — Ремус, — он все же позволил себя обнять. От собственного имени, произнесенного в такой близости от его шеи, все началось снова. Ремус едва заметно повернул голову. — Почему тебе это так важно? Нам не семнадцать лет. Я не девица. Мне вообще плевать на все эти условности, — произнес он раздраженно потому, что все внутри болело от того, как к нему прикасались. — Ты просто ужасный человек, — простонал он, понимая, что Регулус целует его в основание шеи. Предательские мурашки. Болезненное напряжение мышц. Он умрет, прежде чем добьется от Регулуса чего-то. — Потому что я в это верю. Ремус закусил губу. Он взглянул на руку, что легла на его живот. Широкая ладонь, длинные пальцы, мерцающий циферблат часов. — Ты меня шантажируешь, — пробормотал он, понимая, что дышит неприлично часто. — Хочешь, чтобы я тут умер. — От этого не умирают, — возразил Регулус. Он снова был над ним, лицом к лицу, долгим, изнывающим поцелуем решивший совершить первое в мире убийство нежностью. Ремусу очень хотелось сказать что угодно, лишь бы хоть как-нибудь справиться. Он отвечал на поцелуй, скользя руками по напряженным мышцам его груди, опускаясь до живота и останавливаясь под влиянием его рук. — Я тебя просто ненавижу сейчас, — произнес он искренне, хотя ненависть эта была лишь отражением сильного желания и только. — Я тоже себе это часто говорю, — он улыбнулся краем губ. Тем же медленным способом он издевался над шеей Ремуса, едва ощутимо прикусывая кожу, отчего Ремус бесстыдно выгибался ему навстречу. Он не помнил, чтобы кто-то вообще так над ним издевался. В этом было что-то по-своему потрясающее. Кроме того, что он устал и вымок. Желание превратилось в что-то более тягучее, как предвкушение, которое не было ему знакомо. — Дело в том, что, — он в очередной раз скользнул языком вдоль напряженных мышц шеи Ремуса. Он едва слышно застонал в ответ, сжимая руки на плечах Регулуса, — что если бы ты был моим мужем, я бы имел на это полное право. — Это просто подлый шантаж, — пробормотал Ремус со сбившимся дыханием. Он, в принципе, был уже согласен абсолютно на все, и на брак, и на любой его каприз, лишь бы его отпустило. Или дальше продолжалось, он не мог толком осознать. Он не представлял, что в свои года еще может все это ощущать. — Ты сказал, что тебе плевать на постель. Я не такой, Регулус, — произнес он, практически задыхаясь. Он не помнил, чтобы полуукусы вдоль его шрамов так сильно мешали ему дышать. — Я без этого не могу, — добавил он, признаваясь в порочности собственной натуры. — Я знаю о тебе все. Даже то, что, может быть, ты и сам не знаешь, — он снова отвлек Ремуса поцелуем, проводя рукой по животу. Ремус напрягся, стоило его руке оказаться на поясе пижамных штанов. — Я обещаю, что у тебя не будет ни времени, ни желания смотреть на кого-то еще, — он заставил Ремуса смотреть себе в глаза. Ремус согласился бы сразу же, стоило ему спросить. Однако Регулус не собирался спрашивать. Его руки проникли под пояс, касаясь горячей и невыносимо чувствительной кожи живота. * * * Обычная одежда была для Гарри самой приятной. Он натянул темные штаны с большими боковыми карманами, накинул толстовку с большим капюшоном вместо шапки и залез в куртку Сириуса, ощущая себя снова человеком. Все мало-мальски необходимые вещи были собраны в рюкзак. Прошлым вечером он поставил Ремуса в известность о том, что исчезает на выходные. Он был рад, что ничем себя не выдал. Меньше всего на свете ему хотелось видеть Ремуса разбитым на тысячи осколков. Он видел, что Регулус смог завоевать его почти счастливый взгляд, и ему не хотелось, чтобы и это разбилось. — Я все хотел спросить, что ты сделал с Роном Уизли? — Гарри отмечал то, что тот поначалу пропал на пару дней, а затем появился снова, как в воду опущенный. — Ремусу это не понравится, — вздохнул Регулус. Ремус шлепнул его по макушке. — Ничего, ничего, здесь же нельзя применять к детям Империо, — он демонстративно мечтательно вздохнул. — Я просто был очень убедительным, — искренне обратился он к Ремусу. — Но не трогал, честно, — так же искренне сообщил им Регулус. — Расписал немного перспектив, — он вздохнул. — Удобно, когда ты принимаешь выпускные экзамены, а? Гарри решил, что он все равно что-то не договаривает. Он обнаружил ненависть Рона Уизли к Регулусу Блэку этим утром, но не придал значения — похоже, что Регулус в состоянии себя защитить. К тому же он пообещал себе наедине все же выспросить подробности. Он восхищался Регулусом и иногда ловил себя на предательской мысли, что жалеет, что не является его сыном. — Я хотел сказать, — Малфой замотался в свое пальто, совершенно не практичное для Лондона, — ты поразительно похож на профессора Блэка. — Он же мне дядя, — пожал плечами Гарри. — Нет, ты не понял, — Драко натянул шапку, оставив волосы торчать в беспорядке, который ему очень шел. — Я не про внешность. Ты неосознанно его копируешь. — Ничего такого, — отмахнулся Гарри, но был вынужден признать, что вполне может это делать. Регулус был единственным человеком, которого он уважал и был готов слушать беспрекословно. Возможно, что он неосознанно это делал. — А даже если и так, что дальше? Мы родственники, это нормально. — Зато можно посмотреть на тебя лет через двадцать, — Малфой почему-то улыбнулся, затем натянул шарф на половину лица, так что на виду остались только серые глаза. Они не смотрели на Гарри холодно ни разу за последние несколько дней. — Ты выяснил, что он сделал с Уизли? Он так сильно его ненавидит. — Нет, но, — Гарри наконец закинул сумку на плечо. — Но мне кажется, я примерно догадываюсь. — И что? — полюбопытствовал Малфой. Он вышел из покоев первым и ждал, пока Гарри закроет дверь. — Он потряс его честь и достоинство, — фыркнул Гарри. — Возможно, с помощью Империо. — Это, должно быть, было потрясающее зрелище, — Гарри показалось, что Драко чересчур заинтригован. — Это то, о чем он мне никогда перед Ремусом не расскажет, — отмахнулся Гарри. Они довольно быстро шли по спящим еще коридорам Хогвартса. Уйти незамеченными было проще всего утром в субботу, когда никто не провожал бы их взглядом. — Но ты же узнаешь, правда? Гарри ощутил его руку в своей руке. Он снова поймал этот момент. Все шло не так, когда он касался Гарри. Весь его мир странным образом переворачивался. Обрезанные перчатки, холодные пальцы. Ничего особенного, кроме того, что он не может его не держать. Он перевел взгляд на Драко. Тот спрятал лицо в шарфе и сложно было сказать, о чем он думал. — Обязательно, — он сжал его руку в знак подтверждения. Возможно, он попал в ту ловушку, от которой сбегал. Возможно — это не значит, что он что-то признавал. Возможно, спящий в его постели Драко вызывал в нем странное ощущение готовности защищать его до последнего. Возможно, когда он просыпался посреди ночи, понимая, что обнимает его — и тут же отпрыгивал обратно — было что-то странное в том, как его волосы щекотали Гарри нос, отчего он и просыпался. Он не знал, просыпается ли от этого Драко. Этого словно не было. И в то же время неслось вперед без их участия. За завтраком он привык следить, чтобы Драко не отлынивал от еды. За обедом, за ужином. Все, что он совершал за день, так или иначе касалось Драко. Драко исправлял его сочинения. Гарри тренировал его заклинания. Он привык к его улыбке. К его иногда странным моментам погружения в себя без предупреждения. Он сильно держался за дневник Снейпа, и Гарри не мог бы его забрать при всем желании. Ему казалось, что Драко взял там силы бороться дальше. — Как ты думаешь, твой крестный отец примет предложение профессора Блэка? — спросил он внезапно, когда они уже шли по размокшей дороге по пути к границе запрета на трансгрессию. — Я вообще об этом не думаю, — фыркнул Гарри. — Но если бы и думал, то очень на это надеюсь, а то я останусь меж двух сторон, — он грел руку Драко в кармане толстовки. Он снял свою обрезанную по пальцам перчатку, и теперь Гарри в полной мере ощущал его руку. Он прежде никогда не придавал столько значения такому жесту. Оказалось, что это в высшей мере неловко и крайне интимно. — Куда мы идем? — спросил он тихо, вжав голову в плечи от сильного ветра, что больше напоминал зимний. — Я хотел показать тебе пару мест, — Гарри затянул капюшон толстовки. — Хотя, может ты и не захочешь, — он взглянул с вопросом в сторону Драко. Тот поднял на него странный, взволнованный взгляд. — Хочу, — сказал он кратко. Он смог рассказать о своем детстве довольно кратко. Оказалось, что плохие воспоминания словно выцвели, и ему уже не казалось, что все было так уж плохо. Его не любили, но и не били. В свою очередь, он слушал — когда Драко хотел говорить — о том, что значило быть наследником древнего богатого рода. Он заключил, что это скука смертная, и лучше жизнь у Дурслей, чем такая тюрьма. Оказавшись на границе Хогвартса, Гарри трансгрессировал в место, которое перво-наперво нужно было посетить. Он думал, что так и останется держать Малфоя за руку, но тот вдруг сделал шаг к нему и посмотрел на него снизу вверх, положив вторую руку ему на плечо. Он растерялся, что даже не сразу вспомнил, куда хотел отправиться. Странное чувство охватило его мысли. Наконец он смог перенести их обоих на центральный вокзал графства Суррей. Драко казался потерянным. Он оглядывался так, словно никогда не видел столько магглов сразу. Они попали в пик, когда все отправлялись по своим родственникам на выходные. Гремели чемоданы, торопливо стучали каблуки, посвистывал нетерпеливый экспресс. Гарри направился к камерам хранения. Здесь он хранил то, что не работало в Хогвартсе, то, без чего он скучал. Открыв ячейку, он вытащил запасы маггловских денег и свой плеер. Он чертовски скучал по музыке. — Что это? — Драко взглянул через его плечо. — Это что-то маггловское? — он с любопытством взял в руки плеер. — Скоро покажу, — Гарри убрал его и деньги в карман, после чего поспешил к выходу. Снова моросил лондонский дождь, ничем не мешая Гарри ориентироваться в переплетении улиц, на которых он вырос. Он остановился у ларька, где готовили потрясный кебаб, после чего минут десять пытался объяснить Драко, что это такое. Заплатил маггловскими деньгами, прихватил бутылку колы и залез на лавочку с ногами, вспоминая, как через дорогу впервые увидел черного пса. — Это здесь была надута тетушка? — уточнил Драко, не представляя, как правильно есть то, что ему вручили. — Не совсем, там, — кивнул Гарри в сторону своей улицы, но туда совершенно не собирался. Он соскучился по простой еде, на которую зарабатывал как мог в последние годы жизни у Дурслей, соскучился по музыке и обычной одежде. Волшебный мир был интересен, но не более того. Гарри продолжал чувствовать себя на месте в маггловским мире. Он всегда будет принадлежать обоим мирам одинаково. Он усмехнулся, наблюдая за тем, как Драко пытается справиться с кебабом. Перспектива испачкать руки во время еды, видимо, сильно его пугала. — В этом и прикол, — Гарри пихнул ему стопку салфеток из пакета. — В этом и прикол, — повторил он, разглядывая детскую площадку. Он вспомнил встречу с дементором, как будто это было вчера. Вспомнил мечту жить с Сириусом в его доме. Он бы все отдал за возможность найти отца. — Ты знаешь, где дом Снейпа? — спросил он Драко. Тот в ужасе посмотрел на Гарри так, словно не знал, что сделать — доесть или ответить на вопрос. Вопросы этикета, вбитые в него с детства, забуксовали. Гарри не сдержал смеха. Он отвернулся, давая возможность Драко доесть. — Это вкусно, но разговаривать во время еды — это свинство, — он вытирал руки. — Ладно, это очень вкусно, — добавил он так, словно использовать прилагательные было для него преступлением. — Полагаю, что так же и очень вредно. — Вредно чему, твоей тощей заднице? — уточнил Гарри, включая плеер. Он перевел взгляд на Драко. — Нормальная, — он выглядел обиженным. — Я пошутил, — уточнил Гарри. — Нормальная. Хотя вообще-то я не специалист, — добавил он. Ему было приятно слышать смех Драко. Тот закрыл лицо руками, словно не привык демонстрировать свои эмоции. Часть светлых прядей выбилась из-под шарфа. Гарри пронзило острое ощущение, что так должно быть долго. Как долго? Что так? Он не знал. — Держи, — он протянул Драко наушник, но тот абсолютно не знал, что с этим делать. Гарри поднял руку к его уху, отодвигая в сторону невесомые светлые волосы. Он показал, как вставлять наушник, и Драко с недоверием его прижал. Гарри прокрутил громкость на тихую, чтобы не шокировать Малфоя. Он крутанул список песен, что были сохранены. Это было лучшим временем нашей жизни И теперь мы перевернули страницу, Нам предстоит написать свои истории Это было лучшим временем нашей жизни И я не забуду лица людей, оставшихся в прошлом Сложно оставить позади лучшие дни Но если этому суждено закончиться, я рад, что ты был моим другом в лучшее время нашей жизни (Tyrone Wells — Time of our lives) Музыка сопровождала его в самое трудное время жизни у Дурслей. Каждый раз, когда он оставался один, он тянулся к плееру. Сначала это был разбитый плеер Дадли, который он смог починить паяльником, затем, когда начал работать летом, заработал на свой, более новый. Здесь была музыка, которая значила для него очень много. Он не ждал, что Драко поймет. Ему просто хотелось показать ему часть себя, не говоря об этом. Поначалу Драко слушал с недоверием, затем — с изумлением. Он спросил у Гарри разрешения посмотреть на плеер. Нажал не туда, что-то переключил. По его лицу было видно, что ему понравилось. — Это потрясающе, — пробормотал он, такой радостный и невинный, словно ребенок. — Жаль, что не работает в Хогвартсе, — пожал плечами Гарри. Ему очень не хватало плеера в школе. Приходилось слушать в памяти, что было не то. — Ты подожди, надо вот так, — он поставил Драко второй наушник. Он прижал их к ушам, словно думал, что они выпадут. Прошло, должно быть, минут десять, прежде чем Гарри ощутил от него какой-то отклик. Он посмотрел на него лицо. С закрытыми глазами Драко слушал, явно проникаясь музыкой так же, как это делал Гарри. Он представил вдруг, сколько всего может ему показать и рассказать. Он не хотел бы расставаться с ним. Это то, о чем его постоянно спрашивают? Это и есть та влюбленность, о которой все говорят? Ему хорошо в компании Малфоя. Он не чувствует себя одиноким. Но разве это любовь или что-то в этом роде? Ему казалось, что любовь — это полная идиотия, за исключением, конечно, взрослых людей, ее разделявших. Там было что-то другое. Ему хотелось его защищать. Даже если защищать было не от кого, он был готов защищать от самого себя. Хотел что-то показать. Хотел выслушать. Ему было не плевать, в каком он состоянии. Если это то, о чем его постоянно спрашивают, то да, пожалуй, ему нравится Малфой. — Можно взять его в Хогвартс? — спросил Драко, аккуратно вынимая наушники. — Он не будет там работать, — пожал плечами Гарри. — Чтобы послушать, придется далеко идти. — Я что-нибудь придумаю, — Драко дождался его согласия и спрятал внутри пальто во внутреннем кармане. Гарри ощущал себя так, словно выиграл в лотерею. Идиотская улыбка никак не хотела слезать с его лица. — Есть еще что посмотреть? — спросил он, разглядывая стаю голубей, что ожидали от них семечек или вкусняшек. — А не устанешь? Драко покачал головой. Полчаса спустя Гарри помогал ему подниматься на старую водонапорную башню. Она была крепкой, крепче, чем большинство домов в округе, и с нее открывался довольно потрясающий вид. На самом верху было холодно, дул сильный ветер, но вместе с тем — удивительно, учитывая вид на небольшой городок и потрясающие поля, на сколько хватало глаз. Драко прислонился к поручню, разглядывая местность. Гарри тоже вспомнил. Здесь он переживал самые тяжелые моменты. Отсюда он много раз хотел шагнуть вниз. Не решился. Об этом он сказал Драко, хотя не собирался. Драко взглянул вниз. — Хорошо, что ты этого не сделал, — произнес он. — А то кого бы фоткали в газеты? — добавил он иронично, но Гарри легко это воспринимал. Порой ему казалось, что он рядом с Малфоем только поэтому — ему плевать на то, совершил Гарри какой-то подвиг или нет. Он часто шутил над этим. — Утром пришло вот это, — Драко достал из пальто небольшой кошелек и вернул ему размер обычной сумки. Из сумки он достал газету. Гарри ее развернул. С первой же полосы на него смотрела неудачная фотография его самого, ржущего за обедом или ужином, и Малфоя рядом. Тот тоже улыбался, но выглядел намного выигрышнее. Заголовок интересовался личной жизнью Гарри, текст — тоже. Все выставлялось так, словно он встречался с Малфоем. Он не ощутил никаких эмоций. Газету он вернул обратно Малфою. — Тебе нужно с ними поговорить и дать опровержение, — сказал он тихо. — Мне плевать, что они там думают, — отмахнулся Гарри. — Им лишь бы о чем-нибудь написать. — Но ведь это неправда, — настаивал Драко, и Гарри нашел в его лице признаки серьезного переживания. — Это так важно для тебя? — спросил Гарри, догадываясь, что, может быть, это ему неприятно. — Если тебе неприятно, то я это сделаю. — Я… Я не понимаю, почему, — он замолчал, прекрасно зная, что Гарри не станет это обсуждать и пояснять. — Прости. Да. Это не стоит того. Гарри бросил сумку на возвышение на крыше и сел рядом. Сильный ветер его не смущал. Он понимал, что рано или поздно ему придется что-то на это сказать. Малфой опустился на свободное место, буквально целиком прячась в шарф. — Что, по-твоему, я должен им написать? — Что мы друзья, — предположил Драко. — А мы друзья? — Гарри поднял бровь, разглядывая его. — Я не… Я не знаю, — Драко выглядел растерянным. — Я знаю, что мне нормально с тобой. Кому какая разница, как это называется? — Гарри протянул руку, доставая из его внутреннего кармана плеер. Он ощутил тепло от кофты Малфоя. — Если ты так скажешь, у репортеров будет праздник, — Драко поежился. Гарри стащил сумку с плеча. Минутой спустя он накрыл возвышение пледом и лег, разглядывая тяжелые клубы туч далеко наверху. Он разматывал наушники, собираясь пролежать так, пока не замерзнет. Драко сидел рядом, приняв от него наушник. — Ты ляг, — он потянул за руку Драко, и тот едва не грохнулся прямо на Гарри. Помедлив, он все же лег рядом, сохраняя между ними определенное расстояние. Они пролежали, быть может, полчаса или час, пока окончательно не замерзли. Холодная рука Драко снова нашла его руку. Гарри склонил голову. Он изучал лицо Драко без всякого стеснения. — Останешься со мной? — спросил он без четкого определения. О чем он спрашивал? Он сам толком не знал. Ему важно было, может ли Драко словить его волну. — Да. Больше ему ничего не нужно было. Он поднялся, решив, что он услышал и понял достаточно. — Думаю, нам пора посетить дом твоего крестного отца. * * * Прошла почти неделя с тех пор, как Ремус ушел из подземелий. С каждым днем ему было все сложнее, но он видел, что Северус запрещает ему приходить. Встречаясь с ним взглядом, он безусловно понимал — ему нельзя. В его взгляде было что-то такое, чего нельзя было ослушаться. Он все чаще пропадал из Большого Зала. Ремус признавался себе, что скучает. В нем были слишком свежи все воспоминания. Начиная возвращать их в сознание, Ремус буквально тонул. Он хотел снова спуститься в подземелья. И пару раз действительно спускался — но никого не заставал. На одном из занятий, воспользовавшись суматохой из большого количества студентов, он задержал Северуса на несколько секунд возле выхода. — Северус, — произнес он тихо. — Я могу прийти? — он на несколько секунд коснулся его руки. С его стороны он ощутил только сильную усталость. Он только покачал головой. Ремуса разрывало желание помочь ему чем может. Снять с него всю эту усталость. — Тогда может ты придешь в Хижину? — предложил он, понимая, что время незаметного общения истекает. Он получил в ответ только очень усталый взгляд. Ремусу не на кого было злиться. Только на себя. Он кусал губы и не мог есть. Не мог нормально спать. Все, о чем он думал — это возвращение в тот момент, когда ему было хорошо. Он начинал понимать, что влез в какой-то момент жизни Северуса, в которой его присутствие было лишним. Тогда зачем Снейп вообще его втянул? Чтобы причинить боль? Ремус сидел в своем любимом месте в библиотеке, забравшись в самый дальний угол. Он снова подумал о том, что давно не видел Регулуса. Он хотел бы его увидеть — смутная тревога за него не отпускала. Да и его присутствие всегда позволяло Ремусу собраться. Он провел в библиотеке несколько часов, но так никто и не появился. Ремус осознал, что он переживает. Он вошел в общую гостиную Гриффиндора, желая найти карту Мародеров. Отняв карту у Сириуса, он исследовал ее всю — имени Регулуса на ней не было. — Кого ты ищешь? — спросил его Сириус. Он выглядел слегка пьяным, но не более того. — Ты давно видел Регулуса? — Глаза бы мои его не видели, — Сириус поморщился. — На кой черт он тебе сдался? — Когда ты вообще его видел, Сириус? — он потряс Сириуса за плечи. — Когда мы подрались, — свел он брови к переносице. — А что? Ремус бросил его дальше пьянствовать с Джеймсом в окружении болтушек с других факультетов. Он шел по коридорам, не представляя, где его искать и нужно ли. Однако он осознал, что поступил очень эгоистично. — Ремус, стой, — Лили догнала его через несколько минут. Она была со странно блестящими глазами. Потом Ремус учуял от нее легкий запах алкоголя. — Ты ищешь Регулуса. Я видела его позавчера, — она положила руку ему на плечо. — И он искал тебя. Ремус нахмурился. Позавчера он не встречался с Регулусом. — И где его искать? — спросил он. — У него есть этот чердак, ну там, в башке с астрологией, — она описала ему путь. — Я там была один раз. Он забавный парень. Совершенно не похож на этого… Блэка, — она поморщилась. Ремус надеялся, что Сириус уже выветрился из ее головы. Про чердак Ремус слышал впервые. У него заняло добрых полчаса найти этот чертов чердак. Такое ощущение, что все слизеринцы расползлись по своим нычкам, и их спальни стояли пустые. Наконец он нашел незаметный вход и поднялся по старой скрипучей лестнице. На самом верху он толкнул еще одну дверь и оказался на крошечном круглом пятачке, на котором, кажется, помещалось все и сразу. Взгляд его упал сразу на кушетку, на которой он обнаружил Регулуса. Он испугался, что тот без сознания. Однако, приблизившись, осознал, что он просто спит. Ремусу показалось, что он выглядит иначе. Регулус моментально проснулся и сел, ткнув в него палочкой. — Ремус, — пробормотал он, опуская палочку. — Как ты меня нашел? — Лили сказала, — он присел на край кушетки. Ему не понравились круги под глазами Регулуса, исчезнувшие щеки и весь его больной вид. — Что происходит? — спросил он мягко, обнаруживая, что Регулус в целом намного худее, чем Ремус его запомнил. — История, — Регулус поморщился, словно у него что-то болело. — Отвратительная история, которую пропускают все, кто умеет закрывать глаза. — Что с тобой произошло? — Ремус коснулся его руки. Он казался намного более тощим и хрупким, чем был раньше. Огромные синие глаза смотрели на него с недоверием. — Зачем ты спрашиваешь, если тебе все равно? — спросил он резко, накидывая на себя кофту. — Нас испытывают на преданность, — вдруг вырвалось у него. — Преданность, — он поежился. — Нельзя спать. Нельзя есть. Нельзя уходить. Это все… — он обвел взглядом Хогвартс. — Уже не имеет значения. Нас исследуют. Выясняют наших родственников. Наших друзей. Кого мы любим, чтобы если что, попросту убить их, — он взглянул на Ремуса. — Угрожать ими. Хорошо, что у меня никого нет, — добавил он ехидно. Ремус неуверенно покрутил палочку в руках. Он хотел спросить Регулуса о Снейпе, но не смог. — Если тебя волнует твой Снейп, то да, он в том же аду, — он приблизил свое лицо к лицу Ремуса. Ремус ощутил вдруг опасность, которую никогда прежде от него не ощущал. — Ты меня пугаешь, — признался Ремус, отодвигаясь. — Прости, — Регулус потер лоб. — Прости. Я просто… Иногда теряю связь с реальностью. — У тебя шрам, — Ремус обнаружил шрам на грудной клетке, что был наполовину скрыт кофтой. — Откуда? — А, фигня, — Регулус запахнул кофту. — Надо пожрать. Пойдешь со мной? * * * Дом Снейпа находился в крайне мрачном переулке. Они немало блуждали под дождем, прежде чем Драко вспомнил. — Я давно был здесь, — извиняющимся тоном произнес Драко. Он коснулся замка, и тот открылся, впуская их в абсолютно темную прихожую. Дом был маленьким, тесным и явно давно никого не видевшим. Слой пыли равномерно покрывал все поверхности в доме. От их ботинок оставались отчетливые следы. Где-то наверху шуршали летучие мыши. Гарри вызвал Люмос Максима, после чего внимательно все осмотрел. — Мало похоже на уютный домик, — произнес он в пугающей тишине. Давящий полумрак, сырость и пыль создавали отвратительное ощущение. Ему хотелось быстрее убраться отсюда. — Это не его дом. Это дом его отца, — пояснил Драко. — Я немногое знаю о нем, но… Мне всегда казалось, что он бил Снейпа. Или что-то в этом роде, — добавил он еще тише. Взгляды их скользили по вещам, которые могли бы что-то подсказать. — Знать бы, что мы ищем, — Гарри прошел вдоль полки снова. Ничего примечательного. Старые мелочи и безделушки. — Мы ищем, вероятно, любое другое указание на второй дом, — голос Малфоя донесся со стороны предполагаемой кухни. — Кажется, это бесполезно. — Может просто послать ему письмо? — Я писал, Гарри. Сова вернулась. — А Патронус? — Кто? Гарри встретил Малфоя на середине пути возле лестницы. Он призвал своего оленя, от вида которого у Малфоя полезли глаза на лоб. — Он огромный, — пробормотал он. — Почему олень? — Потому что я был уверен, что мой отец — анимаг, превращающийся в оленя. Но сейчас… Я все равно люблю этот образ. Попробуй проговорить сообщение. Отправим его на поиски, — и Гарри вышел, оставив Малфоя говорить то, что хотелось. — Он вернется сюда или к тебе? — Ко мне . — Я слышал про Патронуса, но никогда не видел, — произнес Драко. — Это все Ремус. Он меня учил, — отмахнулся Гарри. — Для этого просто нужно самое счастливое воспоминание. У большинства людей такого нет, поэтому у них и не выходит. — А твое… Какое твое? — Когда я узнал, что у меня есть Сириус, — ни секунды не медля, ответил Гарри. — Он был похож на Регулуса? — спросил Драко, и Гарри осознал, что говорить о нем все еще больно. Нет, он не похож на Регулуса. Он был звездой, которую ты любил, даже если не хотел и не понимал, почему. Регулус не вызывал таких эмоций сразу, а Сириус… — Прости, — он обошел Гарри вокруг, хотя тот старался скрыть резко повлажневшие глаза. — Прости, я не хотел, — он достал аккуратный платочек бог знает откуда и прижал к углам глаз Гарри. — Откуда блин у тебя платок? — поразился Гарри. — Оттуда же, откуда и французский, — ответил Драко чуть высокомерно. — Полезная же штука, не рукавом, как некоторые. — Куда мне до некоторых. Они побродили по дому еще несколько десятков минут. Дом был ужасно унылым. Гарри первым принял решение уходить. — Пора возвращаться, — произнес он твердо. — Нужно искать в другом месте. — Мне и в Лондоне хорошо, — возразил Драко. — Может быть, мы могли бы остаться где-нибудь… Он замолчал. Гарри подошел к вернувшемуся оленю. Он с недоверием протянул руку патронусу, до последнего не уверенный, что ему удалось кого-то найти, однако олень вдруг произнес адрес чужим и практически незнакомым голосом. — Чей это голос? — Гарри обернулся на Драко. — Его, — ответил побледневший Драко. — Это его голос, — он подошел к патронусу Гарри, не веря своим ушам. — Но почему он тогда не ответил на письмо? Почему… — Пошли, заодно и узнаем, — Гарри открыл дверь в ночной Лондон. — Как ты и хотел, остаемся подольше, — усмехнулся он, а сам в этот момент ощутил странную зависть. В его жизни не было места чудесному возвращению отца.