Ошибки, которые мы совершаем

День тянулся бесконечно долго. Ремус проснулся в одиночестве и осознал, что ему это абсолютно не нравится. Вторая половина постели была холодной, чай пришлось пить одному, и не было утренней перепалки, не было утренних объятий, ничего из того, к чему он так быстро привык. Он знал, что Регулус уйдет задолго до рассвета, уйдет, чтобы помочь Гарри, но от этого знания глухое раздражение совершенно не унималось. За завтраком Ремусу было скучно. В уроках он был более рассеян и менее заинтересован в том, чтобы внимание детей полностью сосредоточилось на нем. Словом, все валилось из рук. К вечеру он совершенно распереживался без очевидной причины. Ему уже казалось, что Регулус не собирается возвращаться, и от этого паника выступала на первый план. Ученические работы не проверялись, обед прошел совершенно безрадостно, и к вечеру Ремус вынужден был признать, что он привык к Регулусу больше, чем полностью. Ему, человеку, привыкшему к одиночеству и ожиданию, впервые так сложно было провести день одному. Прошло несколько месяцев с тех пор, как Ремус оставался в полном одиночестве, то Гарри постоянно крутился вокруг него, то теперь Регулус буквально не отпускал его ни на секунду. И это не раздражало. А теперь еще и так сильно не хватало. Степень собственного напряжения Ремус ощутил только тогда, когда дверь покоев наконец со скрипом отворилась. Он с большим трудом избежал демонстрации какой-то совершенно детской радости, ограничился лишь безмятежным подъемом с кресла. Затем подумал, что строить из себя кого-то другого было бы глупо, ведь он действительно рад видеть Регулуса. Он преодолел несколько шагов между ними и обнял Регулуса так, как и хотел. Стеснялся, может быть, но все равно не стал пытаться сдерживаться или что-то скрывать. Он обеспокоенно запечатлел и его усталый вид, и намек на круги под глазами, и слегка покрасневшие глаза. — Только ради этого и стоило уходить, — услышал он тихий, но ничуть не усталый голос прямо возле своего уха, и от этого против воли покрылся легкой волной мурашек. Выходило, что и говорить о своей скуке было уже не так уж обязательно — кажется, это читалось во всем: во взгляде, который Ремус не может контролировать, в руках, что обнимают прежде всякой мысли, в покорности ответному объятию, которого он самонадеянно ожидает. — Кажется, тебе не помешает литр чая, — и, хотя Ремус хотел бы сказать совершенно другое, он надеялся, что вместо этого его слегка стыдливый поцелуй будет более красноречив. Ему хотелось задать тысячу вопросов, но еще больше — ощутить, что некоторое расставание не развеяло реальность происходящего до этого. Прежде всего, он боялся, что Регулус, покинув пределы Хогвартса, перестанет видеть в нем что-то привлекательное. — И горячая ванна. — Все опасливые ожидания Ремуса полностью оправдались. Даже если он и предполагал, что ужасно скучает, степень его привязанности до сих пор была сильно преуменьшена. Всего лишь ответное объятие, простое движение рук, а Ремус так неприлично счастлив, что и не может выразить словами. Тысяча вопросов решила подождать, и он с некоторым волнением приглядывал за Регулусом все время, пока ожидал свист закипающего чайника. Он отметил сумку, которую тот оставил на столе, отметил и все едва заметные следы сильного напряжения на его лице, которые прежде и не думал искать. С разговорами Ремус не спешил — Регулус все равно не из молчаливых. Если он не в состоянии разговаривать, значит, нужно просто подождать. Это ожидание было совершенно иного рода. Теперь он был спокойным, не испытывал никакой паники, поддавался только легкому любопытству и, может быть, отчасти нетерпению. Заглянув в ванную, он обнаружил Регулуса в ванной, запрокинувшего голову на бортик. Ему показалось, что он спит, однако стоило Ремусу собраться закрыть дверь и не беспокоить его, как он услышал: — Оставишь меня в одиночестве? Ремус встретил его взгляд не без волнения. — Не хотел мешать отдыхать, — сообщил он, до сих пор испытывая долю неловкости от близости, которую приходилось разделять в бытовых вопросах. — Ремус? — Да? — Я не планировал отдыхать без тебя. Ему было приятно это слышать. Немного поколебавшись, Ремус все же зашел в ванную и закрыл за собой дверь. Горячая вода успела нагреть небольшое помещение, и тепло это дарило дополнительное успокоение. Он присел рядом с ванной, устроив голову на руке. — Есть новости? — спросил он очень издалека, потому что не мог прочитать Регулуса. Была ли его поездка успешной? Получилось ли у него помочь Гарри? Сложно было сказать. — Новости есть всегда, — глаза Регулуса были прикрыты наполовину. Казалось, он собирался спать. — Мне тебя долго ждать? — вдруг спросил он, уставившись на Ремуса своим невозможным взглядом. Ремус не сразу понял, о чем он говорит, а затем против воли покраснел. Ночами он, может быть, вел себя более открыто, но при свете дня почему-то становился неуверенным. Все было ему в новинку, но это было определенно приятное ощущение. Спорить он не стал. Раздеваясь, Ремус загадал — никогда прежде не делал так — что проведет с Регулусом все обозримое будущее, если обнаружит на себе его взгляд. Если же Регулус взгляд отведет, значит, будущее под вопросом. Как только загадал, почувствовал себя глупее некуда — от взгляда ничего не зависит, к тому же…. Не успел он подумать, как обернулся и наткнулся на такой нужный ему взгляд. Дурацкая затея или нет, но ему стало легче. Ванна не была рассчитана на двух человек. Уровень воды моментально поднялся, стоило Ремусу в нее ступить. Он слабо себе представлял, будет ли это удобно для них обоих, но предпочел размышления отдать Регулусу. Не успел он усомниться в удобности положения, как оказался моментально устроен целиком и полностью на Регулусе. — Я весь во внимание, — сообщил он Регулусу, воспринимая тепло воды и тепло чужого тела. Голова его удобно устроилась на плече Регулуса. Против всякой воли так стремительно захотелось спать, что если бы Регулус помолчал чуть дольше, Ремус обязательно бы уснул. Сон был отражением совершенного спокойствия, которое ему прежде не было знакомо. Вряд ли он доверял кому-то настолько, чтобы моментально засыпать рядом. С этим нужно было что-то делать: когда ему казалось, что дальше и больше уже невозможно, Регулус устанавливал все новые и новые рекорды. Вряд ли он об этом догадывался. — За чем ездил, то и привез, — был краток Регулус. Рука его устроилась поверх плеча Ремуса. — Впервые так сильно потряс свой сейф, — в задумчивости он прислонился подбородком к макушке Ремуса. — Без связей остаются только деньги. — За что пришлось так много платить? — Ремус был далек от особенностей документооборота в волшебном мире. Он вообще избегал Министерства Магии, хотя и был стараниями Дамблдора все же зарегистрирован с большим тайным опозданием. Сон продолжал его одолевать. Закрыв глаза, он пошевелил головой и уткнулся носом в изгиб шеи Регулуса. — За отсутствие церемоний. Ремус моментально проснулся. Вопрос денег всегда был для него болезненным, а вопрос денег в сочетании с его пожеланием ставил его в такое неудобное положение, что тут было совершенно не до сна. Измученный собственными комплексами и проблемами с публичностью, Ремус, тем не менее, не мог бы представить, что ради его прихоти Регулусу пришлось тратить деньги. В его взгляде, должно быть, все это так явно читалось, что Регулус пресек все его попытки сбежать. — Не нашей, — практически моментально пояснил он, и хотя Ремус не очень-то ему и поверил, он все равно вернулся в свое довольно уютное положение. — Больше всего денег ушло на опекунство. Вообще-то я думал спихнуть это на Снейпа, но с восстановлением из мертвых проблем еще больше, чем сделать мальчика сиротой при живых родителях. Ремус искал в себе какой-нибудь отклик на имя, бывшее много лет проблемой для него, но никакого отклика быть не могло — ему было настолько комфортно в нынешнем положении, насколько прежде ему было неизвестно. Сбегать куда-то ради довольно туманных иллюзий было не просто глупостью, а иррациональностью. Он даже не собирался реагировать. Все, что ему было когда-либо нужно, он уже получил — хотя и с опозданием. А, может быть, тогда, когда больше всего в этом нуждался. — Если Гарри настолько хочет помочь, что готов пойти на такую авантюру, вряд ли эта бумага будет когда-нибудь расторгнута, — высказал он предположение последних часов, не имея уже никаких сомнений в том, что выбор Гарри сделал, но не осознал до конца. — Это меня уже мало интересует, — выдал Регулус быстрее, чем подумал о том, как это звучит. Ремус не собирался обвинять его в равнодушии по отношению к Гарри. Он быстро учился читать Регулуса снова — или, может быть, никогда и не забывал — и под странными порой фразами он всегда видел нужный смысл. Захочет Гарри расторгнуть свой фиктивный брак или не захочет, это вопрос не для них. Это путь его ошибок, а свои они уже совершили. — Я думаю, они примерно в таком же состоянии, как и я, — Ремус сообразил, что им, должно быть, было примерно так же нервно, как и ему, но совершенно по другим причинам. — А в каком ты был состоянии? — и это был вопрос как есть, без заигрываний, без намеков, просто потому, что Регулус не желал об этом гадать. Он просто спрашивал, не заботясь о словах и о том, как они складываются в предложении. — Я почему-то думал, что ты не вернешься. * * * Ремус не рассчитывал, что произошедшее в книжной лавке пройдет даром. Он не хотел бы вспоминать ужасную дорогу домой и еще пару таких же ужасных дней, во время которых Сириус не разговаривал с ним. Но разговаривать и не нужно было — Ремус ощущал обеими своими сущностями, что все идет к краху, только не представлял, какому. Было уже довольно поздно, когда его уединение в спальне в обнимку с учебником по Защите было нарушено Патронусом Джеймса. С нехорошим предчувствием он выслушал краткое сообщение и моментально слетел с кровати, как будто бы каждую секунду был к этому готов. У него было ощущение, что от Сириуса ему не уйти. Что по каким-то причинам будущее так или иначе будет связано с ним, и даже если Ремус не хочет — физически хочет, но внутри не готов и не рад — ему все равно придется. Придется что? Он не мог до конца сформулировать все свои предчувствия. Десять минут до нужной башни, и Ремус накидывает на себя зимнюю мантию. Черт знает, сколько времени ему придется там провести. Он посмотрел на Джеймса мельком. Даже если тот и был пьян, то на холоде и в непривычной ситуации быстро протрезвел. — У него там крышу сорвало, — только и смог сообщить он Ремусу, разведя руками. Ремус не интересовался тем, куда они собирались в поздний час, но не исключал выпивки в этой вылазке. Сириус и так плохо с собой управлялся, а пьяным он был и вовсе подобен чистому хаосу. Ремус решил, что Джеймсу не стоит быть свидетелем… Просто свидетелем. Он попросил его уйти, и хотя Джеймс явно собирался спорить, у Ремуса на споры времени не было. Только лишь когда Джеймс ушел, неуверенно, с явным сомнением, Ремус позволил себе обернуться. Он не ожидал увидеть Сириуса никак, кроме сидящем на самом краю. Демонстративное поведение Сириусу было, конечно, свойственно, но хуже всего было то, когда он ничего демонстрировать не собирался. — По-моему, тебе пора обратно в спальню, — подходить быстро Ремус не спешил. Весь он обратился в слух — что есть Сириус сейчас? Алкоголь? Сумасшествие? Одиночество? Ему никак не удавалось поймать то, что правило Сириусом прямо сейчас. Он словно был пугающе пуст. — Зачем? — он даже не обернулся, и Ремус в полной мере понял, отчего Джеймс так сильно запереживал. Нет ничего более пугающего, чем резкая смена поведения у человека, которому свойственны публичные выступления. Он пытался прислушаться. Все свои силы Ремус направлял на то, чтобы поймать то, что мучает Сириуса. Ответом ему была пустота. — Потому что здесь довольно холодно. И высоко, нужно признать, — как и все оборотни, Ремус боялся высоты. Даже если боялся — это сильное слово, то чем ближе он был к земле, тем спокойнее ему было. Он сделал еще несколько осторожных шагов в сторону Сириуса. А ведь он даже не был пьян, осознал Ремус. Волчье чутье не угадывало алкоголя. — Хочешь изобразить эмпатию для эмпата? — Сириус не потрудился на него даже посмотреть. — Можешь не стараться. — Я ничего не хочу изображать, — Ремус наконец осознал, что может подойти и ничего этим не спровоцировать. Он с ужасом посмотрел вниз. От высоты у него закружилась голова. Его затошнило. Он против воли отступил назад. — Я просто хочу, чтобы ты не совершал идиотских поступков. — В смысле что, вниз прыгал? — он пошевелился, и сердце Ремуса упало куда-то вниз. Он с ужасом следил за тем, как Сириус поворачивается к нему. Прямо на грани этой заледенелой площадки. Ему было страшно — и за Сириуса, и страшно в принципе. — А надо? — спросил он равнодушно, сузив глаза. Взгляд его был тяжелым и малознакомым. — Конечно нет, — совершенно искренне ответил Ремус. Но он и так понял, что Сириус не собирался прыгать. Он даже, скорее всего, не предполагал, что Джеймс его позовет. Просто он настолько пуст, что только близость к опасности заставляет его ощущать хоть что-то. — Чувствуешь это? — Сириус вдруг начал читать по его лицу так явно, как будто там было все написано словами. Ремус просто кивнул, не уточняя и не возражая. Конечно, он чувствовал — точнее, ничего не чувствовал. Его это не пугало, но, должно быть, для всегда эмоционального Сириуса это было подобно смерти. — Вот и я чувствую, — он снова развернулся, отчего Ремус дернулся вперед, искренне желая оттащить его за шкирку от самого края. Темные его волосы отросли в совершенном беспорядке, а ветер то и дело бросал пряди на лицо. — Дело не только во мне, — Ремус бессильно сложил руки на груди. Почему он так обязан жертвовать собой? Сириус дорог ему. И, может быть, привлекателен в каком-то роде. Но Ремус не в состоянии его полюбить — хотя он никогда прежде и не любил, он почему-то в этом был абсолютно убежден. — Нет, — подтвердил его опасения Сириус. Как и здесь он не из-за книжной лавки. От этого Ремусу стало легче. Он осознал, что не обладает во всей этой истории сакральным смыслом. Просто еще одна досадная неприятность в череде тех, что кажутся Сириусу катастрофическими. — И что ты будешь делать? — Ничего. И это тоже, кажется, было правдой. Ремусу вдруг показалось, что если бы он ходил по краю и орал, что спрыгнет, было бы проще. А так… Эта пустота, это «ничего», которое страшнее любых угроз, что ему предполагается делать? Выход был очевиден. Он не нравился Ремусу, но что стоило ему вернуть Сириусу все свои долги? Ведь он был должен. За спокойную жизнь в Хогвартсе первые годы. За охрану своего секрета. За отсутствие одиночества. За компанию. За все. Разве мало сделал для него Сириус? Разве сложно ему попытаться помочь, даже если он многим рискует? Сириус — это всегда риск. — Пойдем, — он снова сделал пару шагов в сторону Сириуса. Смотрел он исключительно на темноволосую макушку, потому что стоило взгляду скользнуть вниз, вдоль серых стен замка, как рассудок кричал ему бежать назад. С огромным трудом Ремус убедил себя опуститься рядом на колени. — Пожалуйста, пойдем обратно в спальню, — попросил он снова, не без опаски прикасаясь к плечу Сириуса. Сириус не собирался идти с ним. У Ремуса оставалось не так уж много способов его убедить. Он сосредоточился на том, чтобы передать ему всю свою благодарность… И обнаружил вдруг, что это очень сильное чувство. Эта благодарность всегда была сродни преданности, а так уж далеко преданности до любви? Он был очень предан Сириусу, очень благодарен. Вся его жизнь была бы совершенно иной, если бы на первом курсе Сириус просто прошел бы мимо. — Я правда хочу, чтобы ты пошел со мной, — повторил он со всей доступной — и очень незнакомой — ему силой. Сириус вдруг пошевелился, оборачиваясь к нему. Он был сбит с толку. — Как ты это делаешь? — спросил он растерянно, и растерянность делала его совершенно безобидным. — Зачем ты это делаешь? — взгляд его шарил по лицу Ремуса в поисках ответов, которые Ремус при всем желании не мог ему дать. — Я не знаю, — ответил Ремус сразу на оба вопроса. — Но я не хочу, чтобы тебя и дальше мучила эта… пустота, — произнес он вслух. От этого слова Сириуса словно передернуло. Лицо его потемнело, и он хотел отвернуться. У Ремуса было не больше секунды, чтобы его остановить. — Я не могу ничего тебе обещать, как и ты мне, — он обнял Сириуса за голову, как ребенка, прижимая его к груди. — Давай я просто… Попробую помочь? — И снова будешь уходить? — уточнил Сириус глухо, не сопротивляясь его интуитивному объятию. — Нет, я… Мне некуда уходить, — признал Ремус не без досады и боли внутри. Вся та история, ее лучше просто похоронить без шанса на возрождение. У нее не было начала, логики, завершения. Ничего из привычного. Как будто ее вообще не должно было быть. А здесь… Здесь было все. Начало. Логика. Практически все, кроме его ощущения, что Сириус никогда не займет его сердце полностью. Он не тот человек. Но разве у Ремуса есть выбор? Разве он вообще вправе выбирать, если большинство студентов были бы рады оказаться на его месте? Только он отличается от большинства, и так было всегда и во всем, даже не считая волка. Ему не так уж важна внешность, не так впечатляют физические данные, он словно… Существует в иной Вселенной. И Сириусу этого никогда не понять. — Тебе грустно. — Мне всегда грустно, — Ремус отпустил его при малейшем намеке на движение. Хотя он врал — ему было не просто грустно, ему казалось, что он хоронит всякие надежды на то, чтобы попытаться быть собой, что он ввязывается в проблемы, в то, от чего всю жизнь в Хогвартсе так усиленно себя уберегал. — Нет, ты был… Ремусу пришлось его заткнуть. — Не был, — возразил он, используя собственную боль в благих целях лжи. Закрывать рот Сириусу ему прежде не приходилось, но вышло само собой. Все это не имеет значения, каким он был или не был. Так неправильны были все его чувства, ощущения, эмоции. Точнее, все было очень правильно, но время и место — как будто бы вне истории и вне времени. — Но… — Я сказал, не был, — повторил Ремус с такой пуленепробиваемой уверенностью, что Сириус не мог бы его не послушать при всем желании. И хотя взгляд его был, как всегда, спорящим, он наконец замолчал. — Ты не даешь мне даже… — Даю. Перечеркнуть все, кем он был прежде. Попытаться подняться на уровень, где его существование практически невозможно. Стать подле кого-то столь яркого и знаменитого и молиться, чтобы это не вызвало ненависть со стороны окружающих. А она, вероятно, будет. Ненависть, зависть, непонимание. Кто есть он и кто есть Сириус? Отвратительное ощущение неправильности оплело Ремуса изнутри, но он уже принял решение. Пути назад больше не было. Звезды и волки — они на разных высотах. В разных мирах. И даже если сейчас Ремус соглашается, это все равно неизбежно приведет его к краху. Вопрос лишь во времени — сколько времени, сил, сколько его самого уйдет, прежде чем они снова разойдутся? — Это чтобы я не прыгал? — у Сириуса растерянный вид. Его взгляд лишен обычной самоуверенности, лишен привычной наглости, словно Ремус не укладывается в его картину мира. Ведь есть столько эмоций, которыми он может заменить любовь. Многие живут на одном лишь сексе. Жизнь сложнее, чем Ремус привык о ней думать. Он целенаправленно читал большинство бестолковых, по сути, романов, чтобы понять жизнь и человека в целом и в частности. Выходило, что любовь, даже если она и существовала, становилась взаимной не с каждым, а зачастую не выносила времени и перипетий судьбы. Пусть любовь — то волшебство, которое доступно каждому, без нее вполне можно жить, да и куда спокойнее. Сейчас он соглашается, но в руке имеет козырь — он знает, что рано или поздно Сириусу будет плевать на него, и он совершит что-то, чего Ремус принять не сможет. Он заранее знает, что Сириусу от него нужно, заранее знает, что может некоторое время это отдавать. Должно быть, это неплохой старт для отношений. — Это потому ты не заслужил, — Ремус не стал договаривать. Он многого не знает о Сириусе — во всяком случае, с той стороны, которой только что дал согласие, но не ожидает от него экстраординарных поступков. Он даже готов обмануться на некоторое время, потому что это всегда происходит. Это природная способность Сируиса, его дар, благодаря которому его нельзя забыть, мимо него нельзя пройти и нельзя не пускать в мысли. Просто все это конечно. От этого у Ремуса нет никакого волнения. Если он скажет все это сейчас, ему будет легче день за днем. Скорее всего, где-то до выпускного. Потом вся его жизнь покрыта мрачным туманом, в котором Сириуса быть не может. До выпускного, и их пути разойдутся. Сможет ли он пытаться использовать Сириуса в ответ? Ремус не умеет. Вряд ли Сириус осознает, что все, что ему нужно — это использовать Ремуса. — Ты столько месяцев от меня бегаешь. — Я бегаю от себя, — поправил его Ремус, хотя про себя признал, что Сириус попал в точку. — Ну и от тебя тоже. С тобой нельзя, — он поколебался, — с тобой нельзя быть ни в чем уверенным. Ты же даже не знаешь, что я… — на этом он вдруг оборвал себя, потому что мог бы выдать последний факт своей неприглядной биографии. Он хотел сказать о том, что они могут не подойти друг другу в близости. А потом вспомнил, что о ней как-то благословенно умолчалось, и Сириус вряд ли должен знать. Ремус был уверен, что ничего не выйдет. Он помнил то ощущение… Ощущение некоторой власти. Ощущение какой-то способности отвлечь от чего угодно. Ощущение, что он… не такой, и это ценится. Воспоминания снова дали ему такую сильную боль, что он поспешил запихнуть их поглубже. — Чего я не знаю? Пусть хоть пытает, Ремус никогда в жизни этого не расскажет. Дело даже не в том, что это выставляло его в невыгодном свете, дело в том… что пока это в тайне, это нельзя опошлить. — Меня. — Кроме того, что ты библиотечный оборотень? — одна из бровей Сириуса поднялась вверх, и Ремусу стало смешно. В принципе, он прав, этого достаточно. Какая разница, что под этими словами есть что-то… О чем он даже не успел сам догадаться. Кажется, он… Кажется он из тех, кому очень нужно всегда быть рядом, всегда прикасаться, питаться этим признанием того, что он странный, не такой… Кажется, он из тех, кто очень готов любить в ответ. — Будем считать, что знаешь, — поспешил свести все к шутке Ремус, но судя по лицу Сириуса, у него не вышло. Он окончательно замерз. Черт бы побрал Сириуса с его нечувствительностью к холоду. — Я ненавижу холод, — внезапно сказал Ремус вслух, хотя его не спрашивали. Он с некоторым волнением смотрел на Сириуса в ожидании его реакции. Он ведь действительно этого не знал. На краткое мгновение Ремус подивился тому, как у Регулуса вышло узнать про него так быстро все, вплоть до самых скрытых особенностей. Сириус прожил с ним бок о бок шесть с половиной лет, но так ничего и не постарался узнать. Кроме очевидного. — Даже если я чего-то не знаю, это не мешает тебе мне рассказать. — Я не уверен, что это тебе нужно. И хотя он сказал про холод, Сириус даже не собирался уходить. Ремус не чувствовал рук и попрощался с носом. Он мечтал уже не только о спальне, но и о горячем душе. Может быть, чае. Но за чаем нужно спускаться вниз, к домовикам, а у Ремуса уже нет столько сил. Он с опаской наблюдал за тем, как Сириус поднимается на ноги на краю. Его нервировало положение Сириуса ровно до тех пор, пока он наконец не отошел в его сторону. Подальше от края. От высоты. — Высоту ты тоже ненавидишь? — уточнил Сириус. — Как и все оборотни, — это тоже, казалось, очевидно, но Сириусу даже не приходило в голову. — И что еще ты ненавидишь? У него чертовски горячая ладонь. Абсолютно заледеневшую щеку Ремуса покалывало от неожиданного прикосновения. — Когда ты совершаешь идиотские поступки. — То есть почти всегда. — Похоже на то. Ремусу не так сложно с ним говорить. Сложнее пытаться убедить себя, что теперь ему нельзя убегать. Ответственность, которую он только что на себя взял, придется нести до тех пор, пока ее не снимут. И хотя ему тепло и приятно от руки, что спустилась к его шее, он все равно вынужден подавлять желание бежать. Он так сильно уверен, что Сириус разочаруется в нем, что боится оказаться в самом неловком положении. Ему очень захотелось об этом предупредить, однако он не успел. Нельзя сбегать. С этой мыслью Ремус заставил себя остаться на месте. Нельзя сбегать, и сердце сковано страхом быть недостаточно… Все недостаточно. Холод и страх захватили в плен все его тело. Ему не ответить, ничего не сделать. Он так сильно напуган, хотя это всего лишь Сириус, один из его лучших друзей, всего лишь поцелуй, от которого он должен — теперь уж должен — получать удовольствие. Но этого все равно не происходит. — Ты хотя бы не убегаешь. * * * Когда Драко сказал ему о желании послушать тот плеер, Гарри был бы рад эту идею исполнить, если бы не чертова метель за окном. Все сказанное Регулусом было логично. Его решение было простым и логичным. Но в то же время оно кардинально меняло происходящее. У Гарри не было каких-то страхов или явного отрицания. Он скорее боялся, что не готов к тому, на что соглашается. Ему и в голову не приходило, что это можно будет расторгнуть. Такого слова даже не возникало в его сознании. Он не понимал, что не рассматривает вариант фиктивности. Это дойдет до Гарри чуть позже, когда в некотором роде, кажется, будет уже поздно. — Ты не обязан… До покоев они дошли в полном молчании, но, стоило двери закрыться, Малфоя буквально прорвало. Он мерял шагами всю спальню Гарри вдоль и поперек, и от волнения постоянно убирал волосы с лица, отчего они сбивались, путались и пушились. — И часто ты пользуешься… ну, как их, вейловскими силами? — спросил Гарри. Это был на самом деле единственный вопрос, который его интересовал. — Это что, самый важный вопрос? — Драко уставился на него, как на полного и непроходимого дебила. Этот взгляд Гарри был так знаком, что он испытал внутри нечто странное. Как если бы он только что возродил старого Драко Малфоя и очень, очень этому рад. — Ничего я не пользуюсь, — ответил он, отвернувшись от Гарри. — Во всяком случае, с тобой, — добавил он чуть тише. — А, — Гарри почему-то решил, что это потому, что он мало похож на нужную цель. Подобная мысль его не сильно обидела — он не парился самооценкой и совершенно не думал сложными конструкциями и намеками. — А что, нужно? — вдруг спросил Драко и даже слегка повернулся к нему. — Я даже не знаю, — растерялся Гарри совершенно искренне. Это нужно? Или нет? Вся ситуация была очень иррациональной. Как только Драко стал похож на себя прежнего, у Гарри возникли к себе некоторые вопросы. Это ведь, кажется, не так уж нормально, что он прожил с ним бок о бок два месяца и не собирается это пресекать в будущем? Это ведь потому, что ему действительно нравится его общество? Его присутствие? Попробовав представить ситуацию, в которой Малфой исчезает из его жизни, Гарри обнаружил в себе резко негативную реакцию. — Господи, Гарри, — он почти не сбивался на старую фамилию. — Я этим на жизнь зарабатывал. Не было бы их, не было бы денег, — на этом он себя оборвал так резко, что Гарри поначалу испугался, что он действительно решит уйти. С этим старым Драко он не знал, что ему делать. Ему показалось, что все его действия будут восприняты язвительно. Он растерялся. Затем Драко наконец упал в кресло. Он закрыл лицо руками. — Я понял, что спрашивать бесполезно, но ты же понимаешь, что твой дядя, он, — закончить у него не получилось. Гарри показалось, что он, не дай бог, собирается плакать. Затем он услышал смех. — Чего ради ты ржешь там? — безнадежно спросил Гарри, опускаясь на кровать. — Столько лет стараний, столько лет хваленого воспитания Малфоев, такой старый, уважаемый род, — у Малфоя выходило говорить через смех, — все это ради того, чтобы я вышел замуж за Поттера! — смех окончательно завладел им. Гарри не скрыл того, что ему было обидно это услышать. Хотя и Поттером он уже не был. — За Блэка, — только и поправил он, приняв смех на свой счет. Стало еще обиднее. Не то, чтобы он строил какие-то… В общем, просто обидно. — Прости, да, — Драко наконец опустил руки. Бледное его лицо слегка порозовело. — Полагаю, это окончательно убьет моего не очень уважаемого отца. — Мне кажется, ему немного плевать? — предположил Гарри. Этой фразой он вдруг вызвал такое гробовое молчание, что поначалу испугался, жив ли там Драко. Склонил голову — да нет, живой, просто обратно вернулся в свою самую безэмоциональную версию. — Я не подумал, извини, — побыстрее извинился он, но это почему-то не сработало. Может быть, дело не совсем в его фразе. — Скажи что-нибудь. — Я… Мне кажется, самое время поступать правильно, — Драко перевел на него такой пустой взгляд, что Гарри стало не по себе. — Я не могу принять помощи с твоей стороны. Не таким образом. Если до сих пор Гарри было просто обидно, то теперь он уже не стерпел обиды: — И чем я хуже Забини? — спросил он так негодующе, что это явно не вписалось в представление Драко. Он на какое-то мгновение как будто бы проснулся и нахмурился. — Чего? — только и спросил он. — Ты так говоришь, как будто замуж за меня — это позор всей жизни, — пояснил нехотя Гарри, отворачиваясь. Очередное молчание только подтвердило все его догадки. И хотя он прежде особо не размышлял о том, так ли ему нужно внимание Драко Малфоя, его отсутствие очень сильно било по Гарри. Он был не совсем уверен, на каком основании, но определенно точно ему было крайне неприятно все это осознать. Ему хотелось бы ощущать себя как и положено Блэку — неспособного получить отказ. Хотя, если подумать, отказ был именно тем, что заставляло Блэков стараться в два раза сильнее. Насколько Гарри понял по всем рассказам. Кровать вдруг едва заметно прогнулась. Гарри повернул голову и моментально поморщился — светлые пушистые пряди сильно щекотали его щеку. — Ты нормальный или не очень? — уточнил Драко, сложив руки на груди. Он смотрел на Гарри сверху вниз как-то странно. — Смотря кого спросить, — Гарри поднялся на локтях. Его не пугали такие взгляды, но было уж слишком щекотно. — Дело совсем не в том… — он вдруг отвел взгляд. — Хотя нет, дело в том, — признал он тише. — Что даже если ты хочешь мне помочь, то выйдет… Иначе, — он избегал взгляда Гарри. — Ведь стоит тебе… И мне, — он закрыл глаза, как будто бы собираясь со словами. — Весь мир будет это обсуждать, — он открыл глаза и уставился на Гарри. — И правильно сделает. Я же не просто мимо проходил, я из тех, кого модно теперь ненавидеть. Кому место в тюрьме, если бы не твоя добрая воля. Все, что у меня есть сейчас — благодаря тебе и из-за тебя одновременно. Вообще-то я бы… — он так побледнел, что Гарри всерьез ожидал от него потери сознания. — Вообще-то в другое время и в другом месте это была бы честь для меня, — он так резко замолчал, что Гарри не сразу понял, что тут надо подумать. Он все это время так беззастенчиво и зачарованно пялился, как раньше за собой не замечал. Он обнаружил в себе странное желание постоянно смотреть на Драко. — Ты что, чары свои используешь? — уточнил Гарри на всякий случай. — Гарри, — он так прорычал его имя, что Гарри против воли ощутил все стадии волнения от мала до велика. — Зачем мне их использовать на тебе? — он возвел взгляд к потолку. — Тогда я не понимаю. — Чего ты не понимаешь? — Почему не могу перестать на тебя смотреть. Он был искренне удивлен тому, что на его правду Малфой вдруг стремительно порозовел. Он без сил опустился на кровать, как если бы Гарри как минимум ему врезал. Спутанные пряди удачно скрыли часть его лица. — Я не понимаю тебя, — только и услышал он в ответ. — То, что ты говоришь. То, что ты делаешь. И то, чего ты не делаешь. Чего ты добиваешься? — взгляд его был таким непонимающим, что Гарри усомнился в самом себе. Но у него внутри было почти все спокойно — он делал все так, как и хотел. Практически ни в чем не сомневался. — Ты всегда так… отношения строишь? — Я никогда и не строил, — пожал плечами Гарри. — У меня их просто не было. — Вообще? — Вообще. — Гарри, весь мир меня сожрет, — бессильно признал Драко. — Ну это вряд ли, — отмахнулся Гарри. Он не допустит ничего подобного. — У тебя будет нормальная жизнь. — С тех пор, как ты появился в моей жизни, у меня нет ничего нормального, — пробормотал Драко с легким намеком на язвительность. — Конечно, все это можно расторгнуть… — Что расторгнуть? — Брак, Пот… Гарри. Брак, — когда он волновался, он всегда переходил на старую фамилию. И снова разговаривал с Гарри, как с идиотом. — Зачем его расторгать? Драко приложил ладони к вискам. — Я сейчас с ума сойду, — простонал он, падая на свою половину кровати. — Иди ты в задницу, Поттер. Ты издеваешься надо мной? — Нет. Гарри в самом деле не пытался издеваться. Мысль о расторжении показалась ему такой странной, такой нелогичной, что он всерьез этому удивился. А потом медленно, но верно сложил пару паззлов в своей голове. Он не хотел, чтобы Малфой исчезал из его жизни. Ему нравилось его присутствие. Нравилось, когда удавалось добиться его улыбки или вызвать смех. Все, что ему в данный момент нравилось, было так или иначе связано с Драко. — Зачем мне что-то расторгать, если мне хорошо с тобой? Он обнаружил Драко буквально красным. Краснел он только скулами, что выглядело странно на фоне максимально бледного лица. — Я проспал, когда ты спрашивал меня? — уточнил он так, как будто всерьез в этом сомневался. — О чем я тебя спрашивал? Драко перекатился на живот и уткнулся лицом в подушку. — Я тебя почти ненавижу. — Это нормально, — Гарри подполз до собственной подушки. Два месяца, как он делит эти покои с Драко. Каждое утро, день, вечер, ночь. Его присутствие — это что-то само собой разумеющееся. Когда его по каким-то причинам нет рядом, Гарри не в состоянии избежать волнения. Он не может найти себе места. — Гарри, мы что, пара? — услышал он приглушенный вопрос из-под подушки. — Понятия не имею. А ты… был бы против? Он снова услышал приглушенный стон из-под подушки. — Мне нужен психиатр. Ты спрашиваешь меня, хочу ли я встречаться с тобой? Или ты меня вообще не спрашиваешь? Или я сам себя спрашиваю? Гарри стало необъяснимо смешно от его реакции. Он наблюдал за тем, как его руки вцепились в подушку. — Я просто сказал, что мне хорошо с тобой. — Если ты пропустил, то на днях нас должны поженить, — он приподнял подушку, и в небольшом просвете между ней и кроватью, сквозь светлые пряди на него смотрели огромные серые глаза. — Тебе нормально, что у тебя в мужьях будет один из Пожирателей Смерти? — Бывший пожиратель смерти, — пожал плечами Гарри. Его это мало волновало. — То есть тебе нормально? И то, чем я зарабатывал? И то, что я… — Перестань. Мне нормально, — произнес Гарри совершенно спокойно, обрывая его на полуслове. Ему казалось мало значимым то, что когда-то происходило. Вся его жизнь странным образом поблекла, как будто ее поспешно стирали ластиком. Это была не его жизнь. — И я не думаю, что я стану что-то расторгать. В чем проблема? У тебя проблема, что у тебя в мужьях будет Гарри Поттер? — Ты меня не слышишь, похоже, — подушка так быстро отлетела в сторону, что Гарри на нее отвлекся. Затем он перевел взгляд на Драко, что навис над ним. Руки его буквально вцепились в плечи Гарри. Светлые пряди снова пытали щекоткой. — У меня проблемы с тем, что я ничего, абсолютно ничего не понимаю, почему тебе со мной хорошо, почему ты считаешь, что ничего не нужно расторгать, почему ты вообще делаешь все это, но ни разу… Ни разу не пытался…. Что-то сделать со мной? — Я никогда ничего ни с кем не делал, — довольно аккуратно возразил Гарри. Он слегка поерзал — ему безумно хотелось убрать волосы со своего лица, но руки Драко оказались намного сильнее, чем это можно было бы предсказать. Он был буквально распят на постели. Ему понравилось. — Поттер, — прошипел Драко в лучшем из своих стилей. Это Гарри тоже понравилось. — Гарри, — добавил он сразу же, пытаясь себя поправить, и от волнения «р» буквально потерялась в его речи. — Сделай со мной что-нибудь, или я поеду крышей, — он отпустил одну руку, собираясь убрать волосы за ухо. Гарри его опередил. Несколько секунд, и он убрал их, осознавая, что не против делать так всегда. — Это ты мне мстишь за все, что я сделал? — уточнил он едва слышно. Он отпустил вторую руку, оставаясь на коленях по обе стороны от бедер Гарри. Это позволило Гарри подняться, опираясь о постель. — Я же сказал, я не специалист, — вздохнув, искренне произнес Гарри. — Во всех этих делах. — Специалист ты или нет, ты не можешь просто подойти к человеку и забрать его в свою жизнь, — проворчал Драко. Он был довольно близко к Гарри. — Выходит, что могу. Рука его против воли осталась на шее Драко, под его волосами. Он коснулся большим пальцем покрасневшей кожи скулы. Ощутил в нем дрожь от неудобного положения. Ощутил дрожь в себе — от некоторой паники что-то сделать не так. — Ты действительно не хочешь ничего расторгать? Гарри молча покачал головой. Его ужасная привычка занимать ванную на целый час. Кошмары по ночам, в которых он вынужден обнимать его, ощущая слабый и крайне приятный аромат от его волос. Его недовольство каждый раз, когда Гарри заставляет его есть. Болезненная худоба, с которой ему нужно справиться. Огромные глаза, которые дарят ему взгляд, что прежде никто не дарил. — Вообще-то я собирался тебя купить. Но так даже лучше, — сообщил он Драко. Тот провел по собственному бедру, напряженному от неудобного положения, но даже не попытался отодвинуться. Гарри забрал руку. Это вызвало такой протест в серых глазах напротив, такая неожиданная обида отразилась на его лице, что Гарри пришлось выдумывать, куда положить руку. Она легла на талию Драко, как будто там и должна была быть. Слаженность их действий обнаружилась из ниоткуда, словно он всегда обнимал Малфоя, а тот так послушно скользил вперед, ближе к нему. — Я почти готов использовать все свои способности, — услышал Гарри буквально у самого уха. Он склонил голову, прислоняясь щекой к светлым волосам. — Зачем? — уточнил он, словно во сне. Тело его не слушалось. Вторая рука легла поверх первой, ладонью следя изгиб спины. — Похоже, что иначе ты не собираешься меня целовать. — Если бы я умел, — но слова уже все равно ничего не значили. Все, что он мог видеть — чуть изменившие цвет глаза слишком близко, острый нос, чуть выступающие скулы там, где он всегда помнил щеки. Каждый раз ему хотелось изменить все, сделать так, как прежде. Сколько лет ему не все равно? Руки Драко сцеплены за его шеей, и они совершенно не холодные. Мгновение, и они скользят против волос, приводя их в полный беспорядок. Ему не оторвать взгляда, не разрушить безмолвный разговор, в котором он, кажется, сдал все, о чем и думать не думал. О том, что он, кажется, влюблен? — Да мне плевать, умеешь ты или нет, — услышал он яростное шипение. Пожалуй, что ему нравилось видеть в нем ярость. Пожалуй, что ему просто нравилось его видеть. — Я серьезно сейчас буду использовать… Прежде он был уверен, что в поцелуях больше неприятного. Прежде он и не думал, что будет хотеть кого-то целовать. И хотя ему в тот момент больше хотелось заставить Драко замолчать, от неожиданно нежного ответа все внутри него разом перевернулось и включилось, как если бы до сих пор он блаженно спал в неведении от того, что подобное существует. Эта нежность была для него ключом, открывающим дверь к собственным эмоциям. Подобной силы раньше он мог только ненавидеть. Легкий стон боли привел его в чувство. Он осознал, что сжимает Драко слишком сильно. И хотя ему нечем дышать, он даже не пытался остановить Гарри. На какой-то краткий миг Гарри отстранился, чтобы извиниться, но шанса договорить у него не было. Он рухнул обратно на подушки, увлекая Драко за собой, пытаясь собрать его волосы и одновременно как-то притянуть к себе. Ближе не получалось, но безумно того хотелось. Он был слепым котенком, не следящим за руками, не контролирующим буквально ничего, и в то же время — неприлично счастливым. Легкий запах, что прежде ему так нравился по ночам, украденный со спутанных волос на соседней подушке, окружал его целиком и полностью. Длинные пальцы, скользившие вдоль его шеи, не дающие отстраниться ни на секунду, сбивали с мыслей. — Я понял, — пробормотал он в ту секунду для дыхания, что Драко ему подарил. — Тебе просто нравятся парни, говорящие на змеином языке. — Заткнись, придурок, — болезненный укус вместо поцелуя Гарри понравился не меньше нежности. Он осторожно прикусил в ответ. Едва заметный отзвук подарил ему непривычное волнение. — Но вообще-то, — услышал он где-то в своих губах, — вообще-то есть такое, — Гарри полностью сдался. Он был возбужден, как прежде ему не доводилось даже по утрам, после смутных снов, и от Драко на своих коленях ему не становилось легче. Лишь мысль о том, что он понятия не имеет, что нужно делать, заставила его моментально остановиться. — Я что-то… Сделал не так? — спросил он тут же растерянно, и у Гарри чесались руки снова прижать его к себе. Покрасневшие губы выглядели потрясающе. Он больше не был бледным. Расстегнутая на несколько пуговиц рубашка обнажала острый угол ключицы. Светлые волосы вызывали у Гарри дикое желание к ним прикоснуться. Он был в шаге от провала. — Я… — он был чертовски рад тому, что в тот момент сквозь дверь просочился потрясающей красоты мерцающий волк. То было приглашение, о котором они и думать забыли. * * * Ему приходилось привыкать. У него было на то время. Посреди занятия, во время которого Ремус ощущал слабое прикосновение к своей руке, посреди завтрака или ужина, когда ладонь касалась его колена. Каждый раз его реакция была совершенно нелогичной, полной паники и страха. Это были ужасные эмоции, которых Ремус стыдился. Но в то же время, благодаря способностям Сириуса их читать, ему не нужно было в них признаваться. Он полагал, что Сириус списал их на отсутствие всякого опыта. Ремус же порой представлял, что стоит ему взять и выложить Сириусу все. О том, что он вообще-то сумасшедший, когда дело доходит до прикосновений. О том, что ему не так уж много надо, чтобы потерять рассудок. О том, сколько раз… На этом ему обычно приходилось сворачивать собственные мысли. Хотя иногда — если уж совершенно абстрагироваться — воспоминания были даже слишком приятными. И Ремус периодически использовал их в самых неблаговидных целях, без которых в семнадцать было бы сложно вставать по утрам. Если не сложно, то уж неприлично точно. В последние несколько дней у него не было такой возможности. И это сказывалось на обоих его сущностях. Волку, чутко улавливающему любые веяния со стороны, а иных на седьмом курсе и не предвиделось, и ему самому, ужасно тоскующему по прикосновениям. И в то же время это не вязалось с тем, как он реагирует на Сириуса. Казалось бы, если он так сильно нуждается, то почему бы ему просто не принять? Спустя еще несколько дней Ремус обнаружил, что паники нет. Рука его находилась в руке Сириуса несколько минут, а он даже не сразу понял, что страх его не догнал. От изумления он уставился на Сириуса, отныне вечного его соседа по парте, и обнаружил его довольную улыбку. Видеть его улыбающимся было приятно вопреки всем внутренним устоям. С того момента весь его самоконтроль пошел под откос. Завтрак, и он ощущает руку на своем поясе. Это не так уж неприятно, особенно если подумать, что за завтраком никто ни за кем не следит. Обед, и рука на его бедре держит его на месте, как будто Ремус подумывает убежать. Ужин, и он уже не в состоянии ни о чем думать, кроме того, как Сириус прикоснется к нему на этот раз. Несколько дней, и вся его защита рухнула, подтачиваемая идиотскими инстинктами, которые в его случае работали совершенно неправильно. Ему было откровенно плевать на эмоции или чувства, он жаждал только прикосновения… И всего, что следует после. — У тебя глаза светятся, — это было где-то перед одним из занятий, когда они ожидали начала в коридоре, где-то в темном углу, вдали от остальных студентов. И Ремус давно не слышал об этом и не видел сам. Внутри Сириуса он ощущал удовлетворение, довольство собой и что-то еще, что ему было не разобрать из-за бардака внутри себя. Найти в себе гармонию не удавалось — он ужасно паниковал от того, что это Сириус, и безбожно наслаждался объятием. Прижатый к стене без всякой возможности сбежать, совершенно без надобности прятаться, но только ради приличий, Ремус определил, что все это для него… в новинку. Ему было приятно. Где-то — даже слишком, и на объятие он все же ответил, но все это время он понимал, что никакой любви не испытывает. Интерес. Желание. Восхищение. Благодарность. Что угодно, кроме любви. И вообще-то этого хватало. Он снова терял рассудок, будучи в довольно тесном объятии. Ощутив жар кожи Сириуса под своими губами, он впал в то состояние, где разум благополучно сдается и укатывает в закат. От него ужасно пахло сигаретами и довольно привлекательно — самим Сириусом. Этот запах он беззастенчиво слизывал с шеи, прикусывал тонкую кожу в надежде найти источник и весьма в этом преуспевал. Ему нравилось, что не он один теряет всякий намек на разум в этом состоянии. Предстоящее занятие прервало их обоих в интригующем положении. Благодаря мантиям на занятие возвращаться было можно, но сложно. Частый пульс мешал слушать все, что произносилось, легкая дрожь в руках — что-либо записывать. Обострившееся чутье улавливало сильный — потрясающий — запах Сириуса рядом. Легкая улыбка скрывалась в его губах, которые Ремус не успел поцеловать. Он поймал ответный взгляд темных глаз, настолько темных, что их можно было считать синими лишь по памяти. Затем он словно очнулся. Стоило его пульсу прийти в норму, как он моментально напомнил себе, во что ввязался. С чем играет, а это была игра и только лишь — основанная только на новизне. Об этом не стоило забывать, ведь как только он перестанет быть интересным, Сириус забудет о нем. А может быть, в этом и смысл? Ему нужно просто быстро надоесть. Это он, возможно, умеет. Будет собой, как и раньше, и так же быстро надоест. В нем не так уж много интересного, да и опыта примерно на нуле. Возможно, у них ничего и не выйдет. Взгляд его упал на отчетливый след от укуса на шее Сириуса. Не то, чтобы он с ними и раньше не ходил. До сих пор они не принадлежали Ремусу. Разговаривать было строго запрещено, так что вскоре он обнаружил, что Сириус что-то пишет на листе пергамента. Лист был направлен ему всего через несколько минут: «Ты так сильно светишься. Мне нравится.» Ремус закрыл лицо руками. Возможно, что он попал чуть сильнее, чем мог себе представить. * * * Дверь за Гарри и его Малфоем закрылась. Ремус остро почуял перемену в крестнике буквально с первых секунд. Ему даже не нужно было видеть, он и так угадал этот запах. — А уже можно говорить «я же говорил»? — Регулус отпустил его всего за несколько секунд до стука в дверь. Ремус еще не успел отойти от собственных обостренных чувств. После ванны, в которой они оба были слишком уставшими, после чая и пары минут в тишине Ремус обнаружил, что усталость куда-то исчезла, а вместо этого он довольно бесстыдно пожирает глазами шею Регулуса. Еще влажные кольца волос лишь на пару миллиметров не доставали до плеч. Даже по другую сторону стола Ремус мог ощутить их запах. Так уж он был устроен. После периода привыкания ему нужно было больше. Чаще. Постоянно. Регулус обнаружил его прямой взгляд всего минутой спустя. В нем вдруг отразилось необъяснимое восхищение. Последние пятнадцать минут он потратил на то, чтобы тщательно изучить шею Регулуса, оставляя на ней следы. И не дай бог он учует чужой запах там, где может быть только его собственный. В какой-то момент он сдал все свои лидирующие позиции и поддался довольно интригующему поцелую, неприлично глубокому и лишающему надежды на всякое нормальное дыхание. К моменту стука в дверь он был в шаге от того, чтобы без лишних церемоний с пуговицами просто сорвать рубашку с Регулуса. Он с огромным недовольством позволил себя отпустить. — Я не надеялся, — услышал он буквально в последнюю секунду. — Что я стану причиной твоего свечения. На этом они разошлись по разные стороны стола, но только слепой идиот не уловил бы их настрой. От его слов Ремус обнаружил в себе довольно сильное чувство вины. Он смотрел на Регулуса сейчас и пытался понять, в какой момент он это упустил. У него не было ни единой свободной секунды с тех пор, как он осознал, что его привлекают парни. У него не было никакого права выбора. Оба раза он мог только повиноваться. Выходило, что только в ту единственную ночь, когда он был безбожно пьян, он мог бы осознать, что скрывается за очень болтливым прямолинейным юношей. Он даже с Сириусом каждый раз удивлялся, почему Регулус знает, а Сириус нет. Он был полным идиотом, которым правили, в общем-то, только банальные извращенные инстинкты. Не было того, чего Регулус о нем бы не знал. Это были только его наблюдения. Только его искреннее желание понять и узнать. Ему было все равно, что может или не может Ремус, какими способностями обладает. Он не помнил, когда в последний раз пользовался по отношению к нему своими способностями и пользовался ли вообще. Он как будто был совершенно нормальным сейчас. Кроме того, что просто сгорает от желания выгнать свидетелей и посвятить вечер более приятным делам. Ему остается только наблюдать так же, постараться понять и запомнить все, что делает Регулуса таким, какой он есть. Он постарается отдавать столько же, сколько получает. Фраза про постель была совершенной глупостью. Ремус улавливал это в его взгляде — его всегда выдавал только взгляд. В нем всегда было легкое удивление, словно раньше ему не приходилось иметь дело с чем-то подобным. Но и Ремус не ощущал ничего схожего с тем, что переживал ранее. Чувства, что жили внутри него, превращали знакомые прикосновения в иные, с иным смыслом и иными целями. Ему больше нравилось ощущать, в какое состояние он может привести Регулуса. Насколько сильно изменить его взгляд. Пожалуй, ему надо остановиться и послушать. Ремус сконцентрировался на разговоре. Он изучил внушительный и претенциозный лист пергамента, в котором уже значился стандартный текст. Гарри особо не интересовался им, да и его Малфой вместо пергамента лишь смотрел на Гарри. Ремус прислушался. Он все время ожидал подвоха, ожидал какой-то подставы, словно мальчик играет. И хотя обычно беспристрастное его лицо менялось при взгляде на Гарри, Ремус на всякий случай перепроверил. От него шла такая мощная волна привязанности, что можно было дальше не проверять. Похоже, что он ошибался, и Малфой — не такой уж плохой выбор. В нем было достаточно сильных эмоций, которым Ремусу не было резона не верить. Ему показалось, что им совершенно точно так же не терпится покинуть их покои, как и им самим — остаться снова наедине. О том, что Регулус становился опекуном для Малфоя, Ремус слышал впервые. Он был удивлен, но решил, что Регулус знает, что делает — в конце концов, как он понял в сложной иерархии семей, они действительно были родственниками. Затем он объяснил что-то о том, как оформлял недееспособность Нарциссы и сообщал, что ей получше — на этом моменте Драко впервые оторвал взгляд от Гарри. Радость за мать преобразила его, превратив из бледной тени в тень довольно привлекательного юноши. Оставшиеся несколько минут Регулус посвятил тому, как документ подписать, а также тому, как его расторгнуть. Но Ремус, к своему стыду, осознал, что он снова не слушает, а очень и очень пристально пилит взглядом не ту пуговицу, застегнутую в спешке. Ему очень хотелось ее обратно расстегнуть. Регулус наткнулся на его взгляд. Он сбился. Ремус не особенно старательно скрыл улыбку. Полдня он думал о том, что сделает, когда Регулус вернется. У них была всего одна ночь и одно украденное утро, так что у него совершенно не было времени подумать. Теперь, когда он потратил достаточно минут на размышления, у него было представление об идеальном вечере. Он склонил голову на прощание, когда Гарри попрощался с ним. Он явно хотел о чем-то поговорить, но примерно так же не хотел оставаться в покоях Ремуса, как и сам Ремус на данный момент с ним разговаривать. Он предпочел оставить разговоры до утра. Возможно, дверь еще не успела закрыться, а он уже стоял перед Регулусом. — Я прослушал все, но у меня была уважительная причина, — сообщил он, уже не пытаясь скрыть своей улыбки. Ему понравилась улыбка в ответ — в ней было что-то, кроме простого ответного желания. Весь его разум привычно отключился, предоставив телу самому решать, что оно там собирается делать, и Ремус не тратил времени на размышления. Он вообще ни о чем не думал. Ему хотелось вернуть прерванный поцелуй, вернуть руки на своих бедрах, от которых было просто невозможно стоять, и он практически этого добился. — Очень жаль, что ты прослушал, — он снова сбился стараниями Ремуса. Потеря мысли делала его каким-то растерянным, отчего Ремуса совершенно душила прежде незнакомая ему нежность. — Ты мне обязательно повторишь снова, — убедил его Ремус, проникая ладонями под рубашку. — Дай я хотя бы договорю, — взмолился Регулус, и Ремус послушно замер. Он прикоснулся кончиками пальцев к виску, словно найти мысль ему было чрезвычайно сложно. Ремус нашел это одним из самых потрясающих своих воспоминаний. Он провел рукой по его груди, и Регулус снова нахмурился. — Ремус, — попросил он, и тону его совершенно нельзя было отказать. — Там в сумке такая же, — наконец сказал он, бросив попытки поймать утраченную мысль. — Только для нас, — добавил Регулус поспешно. Ремус решил, что времени он дал достаточно. Он завладел его губами, решив, что это точно так же подождет до утра, а вот он уже ждать не может. Он ждал весь день. * * * — Я думал, что ты собираешься остаться здесь, — Ремус взглянул на Сириуса. Они вернулись с занятий, и хотя Ремус практически полностью успокоился, он все равно ощущал эту странную готовность ответить. По лицу Сириуса ему сложно было о чем-то судить, однако вместо того, чтобы развалиться на диване посреди общей гостиной, как прежде, Сириус последовал за ним в сторону спальни. — Зачем? — спросил Сириус. Его рука легла на пояс Ремуса, и он нервно огляделся, боясь, что кто-то это обнаружит. Однако в их сторону никто не смотрел, благо народу было еще слишком мало. — Ты всегда остаешься здесь, — произнес Ремус менее уверенно. Он провел по волосам, явно нервничая. — Какой смысл, если ты будешь наверху? — уточнил он тихо, склонившись к Ремусу. Тот подавил желание отступить на шаг назад. Его пугала мысль о том, что рано или поздно их взаимодействие вызовет реакцию со стороны других людей. Это будет ужасный момент. Ремус собирался его оттянуть. Кто-то позвал Сириуса. Он едва ли оглянулся. — Пойдем, — Сириус потянул его наверх, за собой. В пустой в этот час спальне Ремус напрягся. Он снова как родных встретил панику и страх. — С тобой как с погодой — не угадать, — Сириус зачем-то коснулся его щеки. — Сможешь почувствовать? Сконцентрироваться было сложно. Сириус умел заставить кого угодно ощутить потребность в близости, а Ремуса и так не нужно было особенно просить. Однако он все же отвлекся от рук, перебирающих его волосы, и смог прислушаться. Он и прежде ощущал это нечто внутри Сириуса, но оно не было Ремусу знакомо. — Да, но я не знаю, что это, — сказал Ремус после пяти минут бесплодных попыток осознать. Это было что-то…. Что-то приятное. Это все, на что его хватало. — Это желание, — услышал он прямо у своего уха. От тихого, вкрадчивого голоса по коже спины моментально побежали мурашки. От непрошенного предвкушения и тревоги Ремус испытал нечто похожее на желание, но с большим акцентом на то, чтобы все это уже кончилось. Он поддавался, но только телом. — И только? — вдруг вырвалось у него, хотя в мыслях еще секунду назад было пусто. — Чуть более актуально, — возразил Сириус. Со стороны лестницы раздались шаги, и он потянул Ремуса в сторону своей кровати. Мгновение, и полог скрыл их обоих от потенциальных зрителей. В этом ограниченном пространстве Ремус ощущал себя полностью, как в ловушке. Он, видимо, единственный человек, который так реагирует на Сириуса. Тот снова чуть сузил глаза. — Ты что, снова меня боишься? — уточнил он, явно говоря про тот довольно предательский момент перед занятием, и Ремус ни за что не смог бы объяснить разницу между тем Ремусом и нынешним. Он даже не пытался открыть рот и найти слова. Ответил Сириусу только выразительным взглядом и пожал плечами. — Ладно, — вдруг произнес Сириус. — Тогда я просто посплю, — решил он, и Ремус от неожиданности опустился на кровать. В изумлении он смотрел за тем, как Сириус снимает рубашку. Напряженные мышцы, неплохо натренированные квиддичем, не могли не притягивать взгляд. Ремусу пришлось отвести его на полог, понимая, что он краснеет. Это было что-то ненормальное, его сильное физическое желание и полное отсутствие ментального. — Ты хотя бы останешься со мной? — уточнил Сириус, закидывая руки за голову. — Я же обещал, — не нашел лучшего ответа Ремус. Он сомневался, что можно спать в пять часов вечера, однако буквально через десять минут он осознал, что Сириус действительно отключился. Он наблюдал за Сириусом во сне — за расслабленными чертами лица, за ритмичным движением грудной клетки. Отчего он так сопротивляется? Оттого, что не сможет после избавиться от потребности в Сириусе? Он боится стать зависимым? Нужно было это преодолеть. Днем раньше, днем позже. Это все равно придется сделать, потому что Сириус не из тех, кто просто ждет. И сам он — разве прямо сейчас у него нет никакого желания протянуть руку? Есть. И довольно сильное. Возражая себе разумом, Ремус все же убрал волосы с лица Сириуса. Внутри него было странное сожаление, что будь он не настолько… Сириусом, они могли быть довольно счастливы вместе. Но сейчас быть с ним — все равно что каждый день сгорать возле Солнца. Он был слишком красив. Слишком популярен. Слишком…. Слишком Сириус. Он питался окружающим вниманием. Питался чужой любовью к себе. Поглощал любые эмоции в свою сторону, и что? Зачем-то ему понадобился Ремус, которому далеко до хоть какой-нибудь степени привлекательности. Он нужен, потому что может заставить Сириуса что-то ощутить. Передать свои ощущения. Прямо сейчас ему захотелось вдруг передать эту тоску по тем отношениям, которые у них могли бы быть. Несколько минут концентрации, и Ремус пытается сформулировать это в какую-то эмоцию. Это сожаление. Это грусть. Это досада от того, что они слишком разные. Все это ушло как по волшебству, и Ремус обнаружил, что Сириус уже не спит. — Это что? — только и уточнил он. — Зачем мне твое сожаление? Ремус взглянул на него с досадой. Сириус не смог понять его мысль, не смог уловить смысл. Это было обидно, но ожидаемо. Он склонил голову и отправился в сторону своей кровати. Переодеваясь — в пять часов чертового дня — Ремус осознал, что давно не чувствовал голод. Вообще ничего не чувствовал. Выходило, что даже просто нахождение с Сириусом лишало его всякой надежды на эмоции. Он выпивал любого человека до дна, а Ремуса — тем более. От неожиданного вмешательства в укромное пространство своей кровати Ремус неожиданно вздрогнул. — Я не понял, о чем ты сожалеешь, если ты даже не позволяешь мне себя поцеловать, — все вокруг снова было пропитано Сириусом. Его запахом. Его магией. Его присутствием. Ремусу не убежать, не скрыться. Сириусу не понять его лейтмотива, но кто мешает разделить все остальное? Ему всего семнадцать. Какая разница, что будет в будущем. Все в семнадцать живут только ради близости, которой хочется снова и снова. Когда Сириус далеко, Ремус даже не думает о ней. Но вот он здесь, его руки — на животе Ремуса, прямо под рубашкой, и от их собственнических ласк Ремус возвращается в то состояние, что настигло его перед занятием. Он откинулся назад, прислонившись к плечу Сириуса, позволяя целовать шею, позволяя делать с собой все, что он только захочет. Это, в конце концов, тоже неплохо. * * * Гарри снова посмотрел на пергамент на столе. Он прикоснулся палочкой к нему еще в коридоре, как и велел Регулус. Он не прислушивался специально, но даже его почти выключенная эмпатия дала ему понять, что в покоях Ремуса они в тот вечер максимально лишние. Поэтому он быстро прослушал нужную информацию, отложил благодарность Регулусу на утро и поспешил обратно. — Ты что, вот так взял и подписал? — Драко едва успевал за ним. — Да, а что? — уточнил Гарри, замедляя ход. Ему нравилось, что Драко держит его за руку двумя своими руками. Он боялся только снова оказаться на пути к тому, о чем он вообще ничего не знает. Ему бы поговорить с Ремусом, только как? Не так уж легко признаться в том, что он не представляет, что делать и как. — В коридоре! Как будто ты не брак подписываешь, а покупку мебели, — ворчал Драко недовольно. — Мне надо было клятву произнести? — спросил Гарри в шутку, но шутка почему-то не удалась. Он обнаружил в Драко довольно грустный отклик, который тот поспешил спрятать. — Да, ты прав, — вдруг произнес он уже с демонстративным достоинством. — Давай сюда. — Нет уж, — Гарри отнял руку с пергаментом. — Там надо выбирать фамилию. — Фамилию? — глаза Драко удивленно распахнулись. — Двойную, мою или свою, — уточнил Гарри, успев разглядеть пергамент со всех сторон. Он уже сожалел, что до покоев идти так долго. В нем было приятное волнение, предвкушение объятий, жажда повторить все то, что он открыл для себя всего полчаса назад. Однако стоило ему обернуться, как он обнаружил Драко с тем же бесстрастным выражением лица, какое начисто стирало все, что между ними происходило. — Что не так? — спросил он как можно мягче, осознавая, что Драко отпустил его руку. — Я… На какой-то момент мне показалось, — он заставил себя снова замолчать, приложив ладонь ко рту. — Это не так уж важно, — наконец отмахнулся он. — Пойдем, — и он первым пошел дальше, оставив Гарри догонять в смятении. К покоям он осознал, что, должно быть, упустил что-то перед тем, как разделять поцелуй. Сложно было о чем-то думать, когда под губами чужие губы, и эти невозможные волосы, которые постоянно хочется трогать… — Хотя мы живем вместе уже два месяца, я так и не спросил, не хочешь ли ты… встречаться со мной? — спросил он Драко практически у дверей, развернув его и буквально впечатав в дверь своих покоев. От этого вопроса выражение лица Драко моментально поменялось, явив волнение и тревогу за то, правильно ли он расслышал. — Хочу, — только и ответил он, не особенно раздумывая. Это позволило Гарри втащить его за собой в покои, и только на силе воле не начать целовать в коридоре. Стоило двери закрыться, как он прижал его к себе, невыносимого, незнакомо-нежного, реагирующего так сильно, как Гарри даже не объяснить. Он не помнил, куда пихнул пергамент. Помнил, как совершенно потерял всякую способность думать, стоило чужим рукам оказаться в его волосах. — Чтобы победить, достаточно было прислать тебя ко мне, — произнес он за несколько мгновений до поцелуя, от которого все внутри заболело, словно по команде. Прижимая Драко к себе на границе с болью, он поцелуем ощутил его улыбку, целовал глубоко и не совсем умело, но тут же поддавался более умелому языку, гадая, проиграл бы он действительно, случись то же самое курсе на пятом. Он вдруг ясно вспомнил их в поезде, вспомнил собственную беспомощность и странное — тогда странное — восхищение. Оно всегда было. Восхищение его прямой спиной, его способностью держаться на людях. Восхищение потрясающим цветом глаз. Более изящными движениями, чем Гарри мог бы когда-нибудь освоить. — Я бы капитулировал, — услышал он в ответ. — Гарри, я, — сложно было говорить, учитывая бьющееся в горле сердце, неровное и неритмичное дыхание, легкие полукусы, от которых губы теряли чувствительность. — Я столько лет, — он снова замолчал, прерванный обнаружившим в себе наглость изучать напряженную шею Драко Гарри. — Я забыл, что говорил, — улыбнулся он, перебирая темные отрастающие кудри Гарри. — Про сколько-то лет, — напомнил Гарри, едва ощутимо прихватывая губами кожу за ухом, отводя длинные волосы в стороны и наслаждаясь едва заметным ответом. Здравый смысл отказывал. Ему не нужно было ни сна, ни еды, никаких занятий. — Да, у тебя было столько поклонников, — Гарри старался, чтобы у Драко не выходило закончить мысль. Это приводило его в состояние совершенной эйфории. Все для него было по-новому, и, хотя он истязал каждый миллиметр на светлой коже шеи Драко, ему все равно было мало. — А среди них был я. — Поклонники не оставляют меня в поезде обездвиженным, — припомнил ему Гарри, и он вдруг обнаружил улыбку Драко. — Я так злился. Что мне не суждено… Что у меня нет никакого шанса, — он снова сбивался, стоило Гарри провести по его волосам. В них была однозначно какая-то магия, из-за которых он никак не мог перестать их касаться. — Все у тебя было, — заметил Гарри, хотя и не сказал бы за тот момент точно. Он попытался представить, как если бы Драко поцеловал его в тот момент в поезде. Вероятно, это было бы эффектом разорвавшейся бомбы. Все было бы так же, только… Возможно, все пошло бы совершенно не так. — И что, ты бы мне ответил? — бровь Драко поехала вверх, демонстрируя крайнее сомнение. — В одиннадцать ты меня послал, — напомнил он с обидой. Гарри скрыл улыбку в изгибе его плеча. — В одиннадцать я не знал, что предпочитаю блондинов.