Пять стадий принятия семьи

Такого Лебедев не ожидал. Прикидывал иногда, конечно, зная, что Артём отличается какой-то необычной сердобольностью ко всем брошенным уличным собакам и кошкам (чем безнадёжно портил образ сурового чертановского автомеханика) и подспудно догадывался, что когда-нибудь Артём сорвётся и притащит к нему домой какую-нибудь особо неудачливую скотинку. Но Артём не тащил, Артём в плане соблюдения правил оказался неожиданно ответственным и не намекал даже на рыбок, хотя с завидной периодичностью залипал на большой аквариум вместе с толпой детей от шести и старше в холле торгового центра на первых этажах жилого комплекса. Подвёл, совершенно подло, с тыла, Гугл. Вернее, как его там, Глеб? Так вот, во всём оказался виноват Глеб. Его вроде как неглупой программистско-инженерной голове показалось отличной идеей подарить Юле на день рождения настоящего, мать его, хомяка-переростка! Ладно, во-первых, это был не хомяк, а шиншилла, но хрен редьки не слаще. Во-вторых, Гугл оказался не очень сообразительным, но сознательным, и поэтому не просто притащил грызуна, а грызуна в клетке, в которой сам мог бы разместиться без особых проблем. Но почему Гугл решил подарить столь внушительного питомца именно сейчас, когда Юля всего на полдня приехала погостить к отцу, чтобы потом с концами умотать на Камчатку к своему Харитону, так и осталось загадкой. Думать о последствиях пришлось именно Лебедеву. Потому что не пережила бы шиншилла эту поездку из столицы в глушь. Обратно забирать подарок Гугл отказался под предлогом аллергии, а вернуть в зоомагазин было уже нельзя. В общем, ничего нового. Артём, когда вернулся под вечер домой, едва не споткнулся о стоящую на пути клетку и сочно полил матом невинное серое существо, которое флегматично грызло сено под лапами. — Что за ху… Валентин Юрьевич?! Лебедев, задумчиво до того стоящий в зале, поднял взгляд от угла с стеллажом. — И тебе здравствуй. Артём, кое-как выпутавшийся из кроссовок, еле переступил клетку и встал возле генерал-полковника. — А это что за херь такая? — Это, Артём, не херь, это — шиншилла, причём самец. И пока что он поживёт с нами. То, что Артём посчитал Лебедева заболевшим на голову, было написано у Ткачёва на лбу. Но тот промолчал, развернулся, сел на корточки и сунул палец в клетку. — Кусается, — успел предупредить его Лебедев прежде, чем Артём оказался бы без одной фаланги. Ошарашенный, Артём приземлился с коленей на задницу, окрестил грызуна людоедом и отодвинулся, спиной уперевшись в ноги Лебедеву. — А что с ней делают, с этой шиншиллой? — Всё то же, что и с любым домашним животным: любят, кормят, чистят и не дают умереть раньше времени, — решив, что ему важно в любой момент держать грызуна в поле зрения, Валентин Юрьевич отодвинул журнальный столик от дивана. — Помоги перенести его вот сюда. Вдвоём клетку сдвинули легко, и Артём принялся рассматривать нового соседа и его обиталище со всех сторон: — Давайте его Патриотом назовём. Ну, знаете, как машину. Лебедев плечом опёрся на закрытую дверь своей комнаты и громко хмыкнул. — Ага, а потом купим ему самку, назовём её Родина и будем вести наблюдения, с какой частотой и самоотверженностью Патриот любит Родину. Артём громко заржал, шиншилла в ответ недовольно пошуршала лапами и дёрнула ушами. — Называть его будут нормальные хозяева, а у нас он поживёт временно, пока кто-нибудь не сподобится его к себе пристроить. Юля о таком подарке не просила, я и подавно. Где-то на этом моменте стоило бы догадаться, что нет, «временно пожить» шиншилла в этом местном филиале дурдома не сможет. Потому как, кто поселился в одной отдельно взятой квартире в Чертаново, в ней жить и остаётся. Пока исключениями из этого правила стали только Юля и Чара. У представителей мужского пола с отделением было как-то плоховато. Лебедев, как почти опытный зверовладелец, полвечера провёл за штудированием всевозможных сайтов, и на следующий день питомец обзавёлся песочной ванночкой, поилкой и свежим подножным кормом. Безымянный шиншилл благодарно шебуршал, вёл себя прилично, в туалет чистоплотно ходил в один конкретный уголок и даже не капризничал, когда меняли подстилку, гордо удаляясь дрыхнуть в гамачок. В общем, даже через неделю пристроить грызуна ни к кому не удалось. Да и как-то не получилось бы уже, клетка слишком хорошо стояла посреди гостиной, Артём предложил переложить стекло с журнального столика прямо на неё, тем самым превратив домик в подставку, и… шиншилла осталась. Как и ворох забот о ней, в которые с готовностью включился Артём. Выходило у него не так ловко, зато от души. В один из вечеров, когда Артём всё-таки вытащил грызуна из клетки и приучал к рукам, Лебедев понял: пора. — Тебе не кажется, что ему надо всё-таки придумать имя? Что-то никто не жаждет приручать живую варежку, кроме нас с тобой, — о том, что именно из шиншилл делают большую часть верхней зимней одежды, Лебедев узнал из первой же рекламной ссылки в поисковике и на миг пожалел, что узнал. — Только не Патриот, это сразу нет. — Давайте его Шариком назовём, — Артём определённо благозвучием не парился, тихо посмеиваясь от ощущения коготков на руках, — серый же и шарик. А вырастет — будет Шарниром. В повисшей тишине можно было армию таких «шарниров» повесить, и Лебедев отчётливо дал понять, как он относится к такому имени. — Давай ты подумаешь ещё немного, а потом мне скажешь? Мне сейчас очень недосуг этим заниматься, а у тебя с фантазией получше. Только без шарниров, хорошо? — Видимо, конечно, не «хорошо», но кто такой был Артём, чтобы спорить с генерал-полковником. И так на птичьих правах (как он считал, хотя Лебедев это упорно отрицал) жил, так что к выбору имени подошёл ответственно. По крайней мере минут двадцать Лебедев из кабинета не слышал ничего, кроме шевеления у клетки и задумчивых Артёмовых возгласов в стиле «А что если!.. Нет, лучше не надо». Потом всё подозрительно замолчало, и через две минуты Артём виновато (это было даже слышно!) постучался в комнату. Лебедев ожидал, что Артём придёт каяться на тему того, что не придумал имя. Затем, судя по расцарапанным рукам, появилась мысль о том, что Артём грызуна случайно придушил. Реальность оказалась ещё хуже: — Валентин Юрьевич, шиншилл сбежал. Лебедев оторвался от бумаг и очень выразительно посмотрел на Артёма. Его взгляд выражал одновременно и жалость, и усталый ленный гнев, и обречённость. — Захочет есть — вылезет. Насыпь в клетку корм и слушай, где зашебуршит. Спать ложились в тревожном ожидании. Лебедев прислушивался к каждому шороху, памятуя о предупреждении, что шиншиллы грызут всё. Пока нигде ничего, судя по тишине, не грызлось. Загрызлось посреди ночи, когда проснулся он от сдавленного человеческого шёпота и стука острых коготков. И подозрительного стука о металлическую поверхность. Стоило свеситься с кровати вбок, чтобы наткнуться на нижнюю половину человеческого тела с откляченной задницей в боксерах с какой-то супергеройской символикой, какой — в темноте было не рассмотреть. Судя по всему, Артём (а в том, что задница и всё остальное принадлежит именно ему, сомневаться не приходилось, кто ещё-то ночью полезет под генеральскую кровать), старательно копируя чей-то хрипловатый выговор, с кем-то разговаривал. — Короче, сталкер, я тебя спас и в благородство играть не буду: будешь себя хорошо вести — и мы в расчёте. Заодно посмотрим, как быстро у тебя башка после побега прояснится. Хрен его знает, на кой ляд тебе часы ВалентинЮрьевича сдались, но я в чужие дела не лезу, хочешь тырить, значит есть за что… — Артём? В доски кровати что-то прицельно громко стукнуло, коготки зацокали, а задница зашевелилась. По-лягушачьи выбираясь наружу, Артём одной рукой держался за явно ушибленный затылок, а второй тщательно прижимал к груди усиленно протестующего грызуна, который внаглую продолжал грызть браслет часов. Его, Лебедева, часов. Которые вечером ещё лежали на комоде. Пытаясь осознать масштаб трагедии, Лебедев забрал у Артёма шиншиллу, отвоевал (даже без ущерба для пальцев) свои часы и надёжно запер животное в клетку, сам же отправился на кухню за аптечкой. Артём сесть на чужую постель не посмел, щурясь от света, вышел в гостиную, понуро опустил голову и предъявил исцарапанные предплечья для обработки. — И что это было за выступление? — Лебедев начал конкретно и по теме, разворачивая Артёма поудобнее и крепко сжимая за локоть, чтобы не дёргался. — Да я услышал, как он дверь скребёт, вышел, а он к вам под кровать полез, я за ним, а он там сидит… часы ваши жрёт, — Артём силился не шипеть, когда царапины обрабатывали перекисью, и заворожённо смотрел на пузырьки. Зачем обычные мелкие ранки было так тщательно залечивать, он не знал, но решил не уточнять — генерал-полковник знает лучше. — И поэтому ты с ним вёл светскую беседу. На тему того, как хорошо и правильно есть мои часы. — Да нет же! — обидевшись, Артём руки отобрал и тут же выругался — одна из царапин оказалась глубже и закровила. Лебедев же выгнул бровь и ждал окончания этого концерта с завидным спокойствием. — Это был отвлекающий манёвр. Он забрался далеко, я только руку протягивал — он сваливал ещё дальше. Поэтому я его заболтал и схватил, а потом вы как заговорили! — Я слышал, — Лебедев одним сильным движением снова развернул Артёма и заставил склонить голову перед собой, чтобы осмотреть её на предмет повреждений, — Сталкер, значит? Судя по сбившемуся дыханию, Артём едва не забыл, как дышать, когда по затылку и макушке осторожно прошлись пальцами в поисках шишки. Лебедев, конечно, не без оснований предполагал, что голова у Артёма дубовая, но мозги в ней всё-таки имелись, а лишние отверстия в черепе ему были ни к чему. Когда касания перестали быть просто касаниями и превратились в приятное перебирание прядей волос, оба не заметили, а когда заметили — сделали вид, что не заметили. — Жив, цел, — вынес вердикт генерал-полковник, отпуская голову и позволяя развернуться, чтобы снова говорить лицом к лицу. Артём дополнил «орёл» даже прежде, чем осознал, что сказал, а после — смутился: «Это мем такой. Э…прикол.» — Я знаю, — одной фразы хватило, чтобы Артём покраснел ушами и явно почувствовал себя идиотом. — Так всё же ты назвал его Сталкером? — Я? Не, я его не называл, это из игры. Ну, то есть… Блин, это долго, — Артём приземлился на диван, держа руки вытянутыми, чтобы снова ничего не испортить. — Мы разве куда-то спешим? — Лебедев сел рядом в полоборота, закинув руку на спинку. — На улице второй час ночи, лишние двадцать минут сна меня уже не спасут в перспективе, так что рассказывай свою историю. — Вы сами попросили! — Артём отлично помнил, что лебедевский распорядок дня предполагал подъём в шесть утра, но не гнать же взрослого мужика спать пинками? Такой и ответить может. Да так, что после от Артёма ничего не останется, что пнуть можно было бы. — Короче, есть игра такая, Сталкер. Это типа контрабандисты, которые выносят всякие артефакты из… — Зоны, — закончил за него Лебедев и улыбнулся, — Артефакты непонятного происхождения и стоят бешеных денег, которые сталкеры добывают из различных аномалий в этой самой Зоне. — И, предугадав вопрос, тут же ответил, — Нет, не играл. Читал Стругацких и смотрел Тарковского. А уж понять, чем вдохновлялись для игры, не особо сложно. — …Ну даёте, — столь точечных познаний в игровой индустрии Артём ждал бы от Юли, но отнюдь не от её отца, — В общем…да. Сталкер. В игре его звали Меченый. То есть его звали Стрелок, но на самом деле — Меченый, это сложно… Лебедев прервал Артёма жестом, положил голову на спинку дивана и ненадолго закрыл глаза. И продолжил разговор именно в таком положении: — Сталкер так Сталкер, ничего не имею против. Неплохое имя, мне кажется. Необычное, ёмкое и подходит такому наглецу, — генерал-полковник ногой указал в сторону клетки и Артём как-то внезапно осознал, что, вообще-то, на часах два часа ночи, он разбудил Лебедева своим шебуршанием и тот встал в прямом смысле в чём спал. А спал он в одних боксерах, и Артём прямо-таки взглядом облапал лебедевскую ногу от пальцев до колена. — А чё у вас ноги такие длинные? — брякнул Артём и тут же покраснел, закрывая рот руками. Лебедев, словно кот, повернул голову и открыл один глаз, которым посмотрел сперва на Артёма, затем себе на ту же многострадальную ногу, и после снова закрыл глаз и вернулся к прежнему положению. — Нормальные. Надо было не Растишку в детстве есть, а кашу манную, тоже бы вырос. — Я не маленький! — от смущения Артём тут же перешёл в режим возмущения. — Ага, а машинки на трусах у меня, — Лебедев откровенно стебался, улыбаясь в полудрёме, вынуждая Артёма краснеть всё больше и больше. — Это не машинки, это бэтмобиль… — оправдание вышло даже хуже, чем если бы Артём ничего не сказал, поэтому он попытался ретироваться подальше от генерал-полковника и его юмора через подлокотник дивана. Но ночь явно была против — стоило сдвинуться на край, как Артём потерял равновесие и едва не упал, когда его крепко схватили за предплечье и потянули на себя. Артём успел только пискнуть, прежде чем взглядом встретиться с Лебедевым и оказаться внезапно рядом. Тот уже явно не дремал, а зорко следил за тем, чтобы Артём не продолжал членовредительство. — Заканчивай со своими играми, — в голосе — ни следа от хорошего настроения, которое было минуту назад. — А я пошёл спать. И пошёл же. Несгибаемый, твёрдый, спина ровная, как будто не он только что пытался поймать сон за хвост на диване. Утро внезапно наступило меньше чем через четыре часа. И хотя Лебедев всегда просыпался до будильника, сейчас порадовался своей привычке всё равно его ставить: ночное происшествие не способствовало лёгкому пробуждению. По привычке двигаясь практически бесшумно, генерал-полковник занялся своими обычными утренними делами: душ, заправить постель, надеть брюки, насыпать корма шиншилле (ах, да. Сталкеру) и поставить чайник для утреннего кофе, чтобы за это время выбрать себе рубашку. Кофеварки у них отродясь не было, потому что, подсев однажды на хороший крепкий кофе, Лебедев с него потом слазил полтора года. С тахикардией, едва ли не наркоманской ломкой и бессонницей. Поэтому сейчас пил исключительно растворимый. Иногда баловался вообще пакетированным, который и с кофе-то имел общего только слово в названии, но всё же. То, что кофе нет, застало его несколько врасплох и уронило настроение ещё ниже под плинтус. Стоило ему развернуться, намереваясь проверить, не остался ли пакетик с кофе где-нибудь в карманах дорожного рюкзака, как ему встретился Артём — заспанный, помятый, взъерошенный и зевающий на зависть всем тасманским дьяволам. — Ты чего встал, рано ещё, — оттеснить тело не получилось: оно как-то слишком уверенно стояло и совсем не двигалось в сторону. — Кофе вам выдать, — Артём ответил, даже не открывая глаз, направляясь к крайнему ящику. Там в принципе кофе быть не могло (Лебедев его туда точно не ставил, у банки было своё место на «чайной» полочке), поэтому генерал-полковник как-то и не думал даже туда заглядывать. Видимо, зря, и Артём успел наделать заначек не хуже Сталкера. А ещё Лебедев так и не понял, Артём реально спит, прикидывается или проснулся, но ему лень открывать глаза. Необходимости в такого рода знании не было: Артём засунул руку прямо по локоть в ящик и что-то старательно выуживал, звеня посудой. — Артём, шесть утра, иди спать, — и никакой реакции, как об стену горох. Не отреагировал Артём и на прикосновение к плечу. Лебедев, смирившись с тем, что он живёт с лунатиком, включил в себе командира и гавкнул прямо на ухо. — Артём! Мгновенный терапевтический эффект на лицо: Артём тут же попытался рухнуть на пол от внезапного пробуждения. Лебедев подхватил его под мышки и прижал к себе, удерживая на одном месте. Пакетики растворимого кофе с тихим шуршанием высыпались из ящика на тумбу. — Ва… Валентин Юрьевич! — обретя контроль над телом, Артём принялся яростно вырываться. — Пустите! Что вы делаете? — Смотря что делаешь ты, — генерал-полковник руки убрал, но тут же схватил Артёма за шиворот (как вообще можно спать в футболке?..) и развернул к себе лицом, потому что у того явно не хватало скорости реакции этим утром. — Ты чего вскочил в такую рань? — Так кофе вам сделать, — Артём тупо пялился Лебедеву куда-то в район ключиц и уже не пытался выпрямиться. — Я видел, вчера закончился, а у меня с собой… А чё это? — и неожиданно тыкнул Валентина в плечо. У Артёма вообще появилась дурная привычка задавать какие-то идиотские вопросы, которые заставляли Лебедева на миг, но засомневаться в реальности. И вот этот вопрос был из таких. Потому что генерал-полковник отлично знал, что у него на плече, но сейчас, чтобы убедиться, что ничего не изменилось, опустил взгляд. — Татуировка. Рисунок, который наносится специальной машинкой, краска вводится под кожу… — Да блядь, я же не дурак! — Лебедев, конечно, возразил бы, но пока не понимал причины такого интереса. — Я в курсе, что это такое, — и пальцем провёл вдоль чёрного чёткого контура. — А почему я не знаю, что у вас такое есть? — Юля знает, — генерал-полковник пожал плечами. — А у тебя не было причин меня рассматривать. — А что значит? — Артём снова ткнул пальцем. — Нет, ну это я знаю, это группа крови. И резус. Но чё за летучая мышь с крыльями? Нахрена, она же… летучая. — Много ты знаешь, — Лебедев хмыкнул и отпустил ворот тёминой футболки, вынуждая того с цыпочек стать обратно на всю ступню. — Кофе будешь? Артём согласился, но явно ещё тормозил. Капитально так. И пялился, будто впервые узнал о существовании татуировок, вопреки собственным словам и своему же рисунку на спине. Лебедев тем временем поставил чайник и достал две кружки. — Я учился и долгое время летал на МиГ-25. А в кодировке НАТО его прозвали «летучей лисицей», загуглишь, если любопытно. Но вообще летучая мышь — символ разведки, поэтому моя с крыльями птицы. Ещё вопросы? — генерал-полковник глянул через плечо и легко улыбнулся общему пришибленному виду Артёма. — С тобой всё в порядке? — А? А, да, — того как будто снова разбудили, — А вы, чё, лётчик? Лебедев замер, пару секунд подумал, выключил закипевший чайник и полностью развернулся. — Артём, ты ночью головой сильно о кровать ударился? У тебя вопросы странные. — Да я ваще не задумывался, где вы служите. Ну, то есть про Минобороны понятно… А там дальше я не думал, — Артём напоминал сову, лупал глазами то ли с недосыпа, то ли от внезапных озарений. — Вы же этот… В штабе типа. Большой начальник на большой земле. Лебедев смешливо хмыкнул. — До того, как стать «начальником», я служил в ВВС. Потом перевели. — Юля потому что? — Юля потому что. Рассказывать особо не хотелось, что похлопотал товарищ. Сам ведь был молодой, прямолинейный и кристально честный. По совести жить думал, дурак, верил в справедливость. Рапорт тот, со всеми косяками после проверки, до сих пор слово в слово помнит. И звонок ночной по служебному телефону, с реальным криком из трубки на всю часть: «Валя, ты ебанулся?!» Перевели его по протекции «сверху» тихо, быстро и без лишних слов. В подчинение к тому самому выручившему товарищу. Больше этой темы не касались, хотя нет-нет, а иногда само собой вспоминалось. Особенно когда приходилось отчитывать молодёжь за безмозглость. Кофе в чашках радостно булькнул, стоило его залить кипятком. Валентин ещё не решил, достаточно ли у него нет настроения, чтобы не завтракать, но Артём на кухне, честно говоря, несколько мешал. Не то, чтобы Лебедева напрягало нахождение с кем-то в одной комнате в одних форменных штанах, но как-то это было странно. — Может, ты всё-таки пойдёшь доспишь? — не силой же выгонять. — Я вас провожу и пойду спать, ага, — Артём уверенно пялился в одну точку, игнорируя всё вокруг. Ни кофе, ни замаячивший перед глазами Лебедев, ни включённые на минимальную громкость новости (умение воспринимать информацию на слух было отточено до автоматизма), ни даже тарелка с яичницей не вывели его из подобия сна с открытыми глазами. Садясь за стол, Лебедев даже намеренно ногой задел Артёма, но тот даже на достаточно грубый толчок внимания не обратил. Мысленно посетовав, что можно было и не готовить на его долю, генерал-полковник с чувством выполненного долга перед родиной невозмутимо позавтракал, вымыл за собой посуду и наконец-то оделся полностью. — Артём? — он заглянул на кухню, чтобы в дверях увидеть, как Ткачёв, словно сомнамбула, поднялся и вышел следом в коридор. — Иди-ка ты спать, лунатик, тебя поднять подняли, а разбудить забыли. — Да я ж сказал, провожу вас и спать, — Артём руки упрямо на груди сложил, сделал несколько шагов мимо и лицом уткнулся в лебедевскую же спортивную куртку, которая висела на вешалке ближе всего. — Жена офицера из тебя так себе, честно говоря, — на этот выпад Артём отреагировал, но совершенно не так, как того ожидал бы Лебедев. Недовольное бурчание себе под нос (Лебедев выхватил лишь «да задолбали вы уже») Артём прекратил, развернулся, закинул руки генерал-полковнику на лопатки и обнял, устроив патлатую голову у Лебедева на груди. И замер, задышав не в пример ровно и спокойно. Охреневал Лебедев добрые секунд пятнадцать. Ещё пять придумывал, что делать с таким внезапно привалившим «счастьем». Сталкер, видимо, тоже заинтересовался скульптурой «гопник провожает офицера на службу» и, вытянув шею, переборщил: громко шмякнулся из гамачка в сено. — Да бля, в этом доме ни дня без пиздеца, — Артём внезапно отлип, направился к шиншилле, бесстрашно сунул руку в клетку, положил на пару с Лебедевым охреневшего Сталкера в гнездо и тут же улёгся на диван, поворачиваясь спиной к «сожителям». Что это было, Лебедев не понял и решил, что проще было дождаться дня, чем выпытывать у Артёма причины подобного состояния. В том, что не только Лебедев удивлён случившимся, он убедился, когда в двенадцать ему пришло сразу несколько сообщений. «Доброе утро» «В смысле, день» «А я чё, после ночи на диване спал?» «А чё, яичница мне?» «Так, стопэ» «…Валентин Юрьевич, а что было сегодня утром?» Причина, по которой Лебедев беззвучно трясся от смеха, так и осталась загадкой для подчинённых. А ещё Лебедев специально молчал, здраво решив, что всё происходящее надо обсудить вживую, а не сообщениями. И оставил мучиться Артёма от неизвестности до вечера. Правда, к концу дня настроение у генерал-полковника здоровски испортилось — вот уж и вправду в этом министерстве «ни дня без пиздеца», и возвращался Лебедев позднее обычного, мрачный и уставший. Сказался и недосып, который после обеда навалился внезапно и неотвратимо. В квартире было подозрительно тихо. На самом деле тихо, нигде не играла музыка, молчал телевизор, спал Сталкер. Артём определённо где-то был, судя по стоящим в прихожей кроссовкам, но отзываться на вошедшее в привычку «Артём, я дома» не спешил. На кухне его не оказалось, как и в зале. Не было Артёма ни у себя, ни в кабинете, и вот тут Лебедев даже несколько напрягся: без предупреждения Артём вообще никуда не отлучался. Оба знали, что это может грозить разной степени сложности проблемами с законом: формально Артём всё ещё находился под подобием условного осуждения, и смываться куда-либо не имел права. Смартфон Артёма зазвонил где-то у него комнате. К моменту, когда Лебедев вспомнил про общий балкон (а произошло это отнюдь не сразу), он уже готов был рвать и метать. Потому что ну какого хера?! Захлопнул балконную дверь Лебедев, пожалуй, слишком громко. — Ты совсем с ума сошёл?! Какого чёрта ты тут делаешь? — Лебедев был слишком взбешён, чтобы обратить внимание на громкость собственного голоса. — Почему я прихожу домой, а тебя нет? Телефон дома, вещи дома, а тебя нет?! Артём на Лебедева смотрел странно, сперва как будто сквозь, а после в его глазах отразился реальный ужас. Особенно когда Лебедев подошёл, схватил Артёма за футболку и легко встряхнул. Сигарета с громким шипением потухла в лужице, которая накапала с торчащего в стене кондиционера. Артём, постекленев взглядом, даже не сопротивлялся, а просто безвольно осел рядом с ней, стоило только Лебедеву его отпустить. Гнев генерал-полковника улетучивался частями, и сейчас лишь немного сбавил градус и плескался где-то внутри. Он откровенно не понимал, что происходит, что случилось до и как долго будет продолжаться после, и поэтому Лебедев присел на корточки, взял Артёма за подбородок и поднял голову, чтобы быть вровень. — Это вообще что было? Отвечать Артём всё также отказывался, но теперь Лебедев заметил заметную дрожь по всему телу, до крови искусанные губы и слишком красные глаза. А ещё Артём был без обуви. Стоял на холодной балконной плитке босиком. Почему-то это отрезвило Валентина сильнее, чем всё остальное. — Что случилось-то? — хватка стала мягче, Лебедев осторожно опустил руку, а Артём без дополнительной поддержки тут же уронил голову на грудь и прижал колени к себе. — Пятки от района. — Что?.. — Пятки от района, говорю, отрываете, Валентин Юрьевич. Чтобы понять, что он опирается на носки, а не на полную ступню, Лебедеву пришлось заглянуть в прямом смысле под себя. Чтобы потом встретиться с глуповатой улыбкой Артёма. — Пацанов не уважаете. И меня. — Ты точно свихнулся, — Лебедев поднялся резко, рывком подняв Артёма за руку и поставив на ноги, чтобы не морозил задницу. — Это у тебя до сих пор отходняк после ночи? Улыбка тут же потухла, Артём отобрал руку. — А вам не всё равно, что ли? Или смешно? — Смешно? — Артём умудрился сменить милость Лебедева на гнев в одно мгновение. — Я тут едва второй раз не поседел, думая, куда тебя нелёгкая занесла. Без телефона, предупреждения и… босиком. Артём последний пункт как будто раньше не заметил, с удивлением уставился на собственные ноги, а после ухмыльнулся. — Ага. Так, а чё вы вообще переживали? Я думал, вы, как вернётесь, мне сразу в морду дадите. — Это за что я должен тебя бить? — лыжи не ехали то ли у Лебедева, то ли у Артёма, то ли у обоих сразу. — За то, что ты из дома решил аж на балкон сбежать? — За то, что вешался на вас сегодня утром. Пазл собрался в одно мгновение. Артём, значит, утром был в полном сознании. Или днём вспомнил, что делал утром. Накрыло стыдом, отходняком, ещё чем-нибудь, и вот результат. Лебедев осторожно взял Артёма за предплечья и потянул на себя, буквально вынуждая стать ногами прямо на его лакированные туфли, чтобы не морозился. — Положим, «вешания» я от тебя не ожидал, да, но бить бы за это не стал. Да и за всё остальное тоже. — Так мне это не приснилось? — стараясь не дышать, уточнил Артём, ошалело глядя на Лебедева, который оказался слишком близко. — У вас, чё, реально летучая-летучая мышь на плече? — Реально, Артём, реально. Больше ничего тебе не вспоминается? — Сталкер придурок, — Артём гыгыкнул, ткнувшись Лебедеву в плечо лбом, чтобы стоять было удобней. — А вы не такой высокий, как я думал. — Ты у меня на ногах стоишь, конечно я буду ниже, — объяснять очевидные вещи в таком положении было немного неудобно, — ты целый день переживал по поводу того, что было утром? — Ага, — Артём понизил голос до шёпота и вцепился руками в форму на спине. — Я… ну… типа… не хотел, чтобы вам было неприятно. Лебедев помолчал с минуту, размышляя, готов ли он сказать то, что едва не сорвалось с языка сразу. — Мне не было неприятно. Артём дёрнулся, неловко переминаясь с ноги на ногу, и совершил непоправимое. Шепнул «ща будет» и даже не поцеловал — клюнул губами в так беззащитно оставленную открытой шею над воротом рубашки. И тут же попытался свинтить в квартиру. Ожидаемо запнулся о свои ноги, да и сбежать помешали внезапные крепкие объятия. У Артёма всё чаще получалось вводить Лебедева в ступор своими поступками. Но в том, что он Артёма обнимал, было сразу несколько смыслов. Во-первых, чтобы не упал. Во-вторых, чтобы так быстро не сбежал. В-третьих… В-третьих, в голове у Лебедева пронесся галоп мыслей от того, что он почувствовал и как отреагировал на такое посягательство на себя. — Повтори. — Что? — Артём, крепко прижатый к телу, сипел от ужаса. — Повтори, что ты сейчас сделал. Отчасти это была проверка на прочность. Если Артём просто решил очень тупо пошутить, то вряд ли повторил бы этот во всём странный жест. Но Артём, видимо, не шутил, потому что, вывернувшись ужом, не просто поцеловал — почти нежно укусил генерал-полковника, оставляя заметный недвусмысленный след. От внезапной мелкой боли Лебедев напрягся и руки убрал, выпуская Артёма, который, включив форсаж, тут же умотал в квартиру: дверь в его комнату хлопнула так, что слышно было через коридор. Развернувшись, генерал-полковник прижал ладонь к шее и задумчиво уставился на плавающий окурок. Что-то в его жизни явно шло не так. Или, наоборот, всё так, только он этого ещё не понял.