Цугцванг. Два королевства

*** По прибытии в столицу Хаук расстался со своим отрядом. Взрослые альфы озирались по сторонам, как маленькие дети в ужасе от будущего, которое вскоре должно было их настигнуть. Одна маленькая ошибка и такой печальный исход, как говорил Гудред: не хочешь заделаться в евнухи — не попадай в плен. Хаук хотел бы что-то сделать для них, но пока это не казалось возможным. — Смотри в пол, когда будешь говорить с королем, если, конечно, хочешь остаться при глазах, тхиенец, — посоветовала ему на прощание Наннет. Его забрали придворные слуги в ливреях королевских цветов. Хаука позабавило, что он возвышался над ними подобно башне. Высокий рост был его проклятьем в юношеские годы, особенно, когда он легко обогнал в этом Рига. Зато потом в тренировках ему было легче вывести соперника из равновесия, нанося удары сверху. Невольное преимущество, которым он пользовался даже здесь на землях противника. Слуги привели его в обшарпанную комнатенку рядом с кухней и выдали чистое полотенце, более походившее на грубый отрез ткани. Хаук ступил внутрь и дверь за его спиной захлопнулась, затем спустя мгновение задернулся засов. При этом руки ему так никто и не развязал, после стало понятно почему. За ширмой находилась полная горячущей воды ванна, а рядом на табурете лежал набор для бритья. Мыло, чаша, лезвие и помазок из конского волоса. И вот он неожиданный шанс на мирный уход. Лечь в ванну и вскрыть себе вены или вымыться и поскрести лезвием лицо? Хаук задумался об этом, уже отмокая в воде, приятно ласкающей ноющие перетянутые веревкой запястья и натруженные в каждой мышце ноги, после долгого перехода. Довольно быстро пришло понимание того, что ославиться трусом не его выбор. Пусть себе режут вены другие, он встретится с Бастилем и будет смотреть ему в глаза, чтобы кузен не сомневался в том, что Хаук его не боится. Ни один тхиенец не будет пасовать перед иосмерийцем. Замок не бил в глаза показной роскошью, по крайней мере та его часть, в которой он успел побывать. Хорошо укрепленный, с глубоким рвом по внешнему периметру и откидными воротами, представляя из себя загадку. Неразгаданную тайну. В детстве, когда Хаук имел возможность пошастать по крепости, между практическими занятиями и уроками, ему нравилось обнаруживать «слепые зоны». Места, о которых мечтал бы узнать противник, дерзко решив захватить столичный оплот. Хаук никогда не рассказывал об этом Ригу, возможно, потому что в своих фантазиях представлял, как берет Сверу и подвигает брата на троне… Они не были дружны с Ригом, чувствуя конкуренцию друг в друге. Король Вальгард не отвернулся от сына после казни супруга, что вполне могло бы статься. И Хаук, чувствуя благосклонность отца, тянулся к нему с утроенной силой в едином порыве доказать, что это доверие полностью оправдано. Когда Хаук закончил омовение в комнату вошел незнакомый омега, окинув его взглядом с головы до ног, и сморщив свой острый орлиный нос. Скорее всего, унюхал запах псины и конской мочи, ведь именно так для иосмерийцев пах тхиенец? — Меня зовут маркиз Орно, но вы можете обращаться ко мне: «Ваше Сиятельство». Я провожу вас к королю, — сухо сообщил он на родном языке. — Не советую устраивать мне сюрпризы, иначе я с радостью продырявлю вас, как решето. Хаук не стал притворяться, что не понял языка. — Меня даже не удостоят чести прикрыть свой срам перед честным народом? Маркиз Орно щелкнул пальцами и вперед вынесли чистую одежду. Белье, рубашку, сюртук, бриджи и белые чулки, а бритвенный набор поспешно убрали. Видимо, чтобы Хаук не захватил с собой лезвие для задушевной беседы с королем. Когда с одеванием было покончено, они приступили к прогулке по бесконечным коридорам. Хаук всю дорогу пытался принюхаться к маркизу, но так ничего и не почувствовал. В Тхиене омеги использовали специальные крема, которые усиливали их аромат, чем привлекали чрезмерное внимание альф и стимулировали их желание. Но маркиз, видимо, подобным не интересовался. Его страстью были рюши. Они свисали с манжеток, воротника рубашки, по бокам бриджей и внутреннего выреза атласного жилета. Хауку стало интересно, умеет ли маркиз по-настоящему драться? Или его угрозы простая бравада? Маркиз остановился у тяжелых двустворчатых дверей и обернулся к Хауку. — Не разглядывайте короля, он этого не любит. — Слухи врут и король Бастиль не столь прекрасен, как о нем говорят? — не удержал своей язвительности Хаук. Маркиз хмыкнул. — Нет, скорее все дело в том, кто вы. — А кто я? Его кузен? — Слова вязли на зубах, Хаук прекрасно понимал, что Бастиль скорее отправит его на дыбу, чем обнимет и признает родство. — Что же, время рассудит… — Маркиз распахнул двери и жестом пригласил его войти. Хаук догадался, что его позвали не в тронный зал и даже не в приемную. Это была опочивальня короля, вернее ее предпокои. Обстановка внутри была дорогой, но не роскошной, как это описывали бродячие менестрели. Хотя, что они могли знать, продажные забулдыги? Два огромных окна на северной стороне смотрели в королевский сад. Стены украсили шкурами и гобеленами с изображениями охоты и древних сражений, а на полу расстелили толстый ковер, в котором нога утопала по щиколотку. Бастиль мог бы ходить по нему босиком, лаская свои изнеженные ступни. Хаук подошел к окну и посмотрел за горизонт, близился полдень, а король еще даже не вышел из спальни. В Тхиене день начинался с восходом солнца, и никто — даже король — не мог себе позволить нежиться в постели сколько ему заблагорассудится. Маркиз не решился составить ему компанию, поэтому Хаук понял, что его удел — это ожидание. Бастиль может позабавиться с ним, как кошка с мышкой, но Хаук все еще надеялся, что сможет выйти из этой игры с достоинством. Двери покоев распахнулись спустя три четверти часа, впуская стражу — женщин с арбалетами — личной охраной короля, если верить слухам. Следом шел молодой альфа в странном газовом наряде и трое омег, который из них Бастиль понять было сложно, потому что все они имели сходный цвет волос и одежду. Хаук и не подумал опустить взгляд, когда омеги заметили его присутствие. Женщины направили на него свои арбалеты и презрительно поджали губы. Они были одеты как мужчины, в высокие бриджи из тонкой оленьей кожи и наглухо застегнутые сюртуки, после знакомства с Наннет Бижон Хауку даже показалась немного эротичной эта игра в мужчин у столь хрупких созданий, созданных для того, чтобы дарить жизнь. — Склонитесь перед королем, варвар! — последовал приказ от одной из них. — Руки скрестить за спиной! Глаза в пол! Живо! Хаук хотел бы поспорить, что его короля в этой комнате нет, но все же не стал, опасаясь, что они тут же выстрелят, чтобы продемонстрировать силу и выслужиться перед королем. Иосмерийские суки были свирепы, как дикие вепри. Колени не хотели гнуться, когда он все-таки выполнил их приказ, но глаза не опустил, высоко держа голову, за что и получил прикладом арбалета в лицо. Кожа над бровью лопнула и по виску потекла кровь. Небольшая демонстрация чтобы приструнить варвара. — Смотреть в пол! — громко приказала она, и Хауку захотелось броситься на нее, выдавить наглые глаза из глазниц и скормить их ей. — Мне повторить? — Она не уточнила: слова или действия? Хаук вскинул разбитую бровь и улыбнулся. — Попробуй… — на чистом иосмерийском ответил он. Это был язык, впитанный с пеленок от отца, который ненавидел собственного сына. Проклятый язык врага. Когда она снова замахнулась кто-то окликнул: — Сибилла, хватит! Она тут же поклонилась и отступила. — Да, мой король… Хаук не удержался, оказалось, что ни один из тех омег, что пришли со стражей, не был королем. Бастиль неслышно появился в комнате вслед за ними и теперь наблюдал за происходящим из отдаленного уголка. Хаук не в силах был отвести взгляд, когда смог разглядеть его фигуру за спинами других. Омега не просто поражал своей красотой, будто под гипнозом он притягивал внимание и не отпускал. Его плечи укрывал королевский плащ с меховой опушкой, тот лился по спине как река крови, волочась по полу минимум футов на пять за ним. Ворот слепяще-белой рубашки расстегнут, демонстрируя длинную загорелую шею, ключицы и маленький островок груди. Лицо короля было будто вырублено в камне: никаких мягких линий сплошные углы и впадины. Единственным чувственным мазком на этом полотне были полные губы, пусть в глазах Бастиля, таких же синих, как и его собственные, и стоял невыносимый холод. В нем чувствовалась сходство с Валентином: фигура, грация и этот золотистый цвет волос, который сложно было отнести к блонду, но и русым не назовешь. Бастиль взял от его отца гораздо больше, чем Хаук. Но красота не так важна как то, что у него внутри. В его изящной голове. Бастиль заметил, что Хаук его бесцеремонно рассматривает, но, к удивлению, проигнорировал настырный интерес и вальяжно присел на диванчик. Единственный альфа из свиты устремился к нему и опустился у ног, как домашний пудель, за что тот ободряюще потрепал его по макушке. — Бертран, вы не поверите кого нам поймала Наннет… — глухо обронил Бастиль, обращаясь к кому-то из своих омег. Некий Бертран сделал шаг навстречу. Хаук с удивлением отметил, насколько хорошо сложены все омеги, так словно с лошади не слезали с пеленок. — О, я вижу, мой король, — ответил тот с усмешкой. — Как неосмотрительно отправлять второго в очереди на престол с отрядом в горы. И уж тем более так неосмотрительно выдавать себя. Король, не глядя, погладил альфу по щеке и тот довольно потерся о его колено. Наряд фаворита не вызывал сомнений в его предназначении — шлюха-альфа, коих при иосмерийском дворе водилось немало. Ни капли гордости в глазах, лишь покорность и нега. — Арнбранд всегда был сторожевой овчаркой Вальгарда, — заговорил Бастиль, так словно в комнате они были одни. — Дрался с упоением за каждую кость с его стола. Печальное зрелище… Хаук едва скрыл рык, который хотел прорваться сквозь горло. Их цель была вывести его из себя и им это почти удалось. Ненависть, годами взращиваемая тысячами способов, клокотала внутри, как полный олова чан на огне. Но, прежде чем бросаться на них, стоило попытаться хотя бы в малости помочь своим собратьям по несчастью. Сибилла заметила его настрой, приблизилась, и ткнула арбалет едва ли не в горло. Острие коснулось тонкой кожи под подбородком, оцарапывая. — Ваше… Величество, — процедил Хаук, не глядя на нее. — Да? — заинтересовался Бастиль. — Ваше Величество, — едва не поперхнувшись словами, — я прошу снисхождения для моих воинов. — И что же вы готовы предложить нам? — хмыкнул он. Предложить? Хаук растерялся столь прозаическому вопросу. — Свою жизнь? Омеги, как и их король, в голос рассмеялись, трусливо переглядываясь друг с другом. Даже шлюшка у ног Бастиля хихикнула, неимоверно взбесив, будто Хаук превратился за секунду в уличного паяца. — Ваша жизнь и так принадлежит нам, глупый. Вы — наш пленник. Наша собственность. — Тогда чего же вы хотите от меня? Разве по иосмерийской традиции не положено продать пленника в Тхиен? Чем я отличаюсь от других? У меня ничего нет, чтобы предложить вам… Бастиль скривил губы. — Нам стоит озвучить таксу, дорогой кузен? — начал он, впервые напомнив об их родстве. — Вы единственный обладаете уникальным даром, Арнбранд, иосмерийской кровью. Если вы сдадите позиции и раскроете нам ценную информацию, мы помилуем и вас, и ваших людей. Мы отправим их без выкупа домой целыми и невредимыми, ну, а вы бессрочно останетесь нашим дорогим гостем. Нашим братом. Хаук понимал, что это значит. Предательство. С губ Бастиля это звучало так обыденно, так понятно и просто… Но он не смог бы предать свой дом и свою семью. Кровь в его жилах была красной, а не тхиенской или иосмерийской. И Хаук готов был всю ее отдать за то, что считал для себя правильным. — Этот вариант мне не подходит. — Стоит предложить золото? Хаук поморщился. — Я не продаюсь. Король в ответ на это заявление вульгарно фыркнул, словно все что происходило раньше было лишь красивым спектаклем. И Хаук быстро понял почему: различив пятна гнева на его щеках. Фривольный разговор был лишь затравкой к главному блюду, все они собрались чтобы выбить из него непокорность и, возможно, какую-то информацию. — Вы просите милости, но говорите, что не товар, дорогой кузен? Тогда чем же вы можете нам послужить? Раскроете свою тесную пещерку для одного из моих друзей? — Бастиль кивнул головой на омег, которые продолжали стоять в отдалении. — Или поможете стряхнуть пыль с моих туфель своим языком? — Боюсь, что не обладаю сноровкой ни в том, ни в другом… — Хаук запоздало догадался, что нужно склонить голову. Хотя бы сделать вид, что его предыдущая просьба имеет униженный оттенок. Пусть варианты предложенные Бастилем были вопиющими и все нутро Хаука воспротивилось происходящему. Лизать туфли или отдаться омеге? Какой альфа на это пойдет? И неужели омегам доставляет удовольствие это? — Тогда ваших воинов оскопят сегодня же и без выкупа выставят за ворота замка. Пусть дохнут, как бешенные собаки на потеху зрителям, — безжалостно отрезал Бастиль, и Хаук понял, что это не шутка. Прочитал по глазам. Иосмерийцы славились своей жестокостью к врагам. Хаук с детства помнил историю, которую ему однажды в гареме поведал Валентин. О юном иосмерийском омеге, который пожалел тхиенского воина и решил его выходить, раненного после битвы. Воин принимал еду из рук омеги, выносил его заботу и с радостью делил кров, а когда достаточно окреп и смог ходить, изнасиловал и убил иосмерийца. Родичи омеги привязали ноги и руки воина к двум лошадям и послали их в галоп. — Ваше Величество, вы злы на меня, но ведь мои воины не виноваты. — А разве виноваты иосмерийцы, которых забирают в гаремы, насилуют и заставляют рожать нежеланных детей? Никто не дарует им свободу и не обменивает их на золото… До самой смерти они вынуждены страдать, сгорая на медленном огне. Вам ли не знать, кузен? Хаук молчал, не догадываясь, что возразить, и Бастиль продолжил: — Тхиенцы делают бет рабами и поступают с женщинами не лучше, чем с омегами! Они называют их женами и мужьями, но суть одна: их порабощают и прививают чужую волю. Ваши воины заслуживают жалости? О, нет… Мы так не думаем. Бастиль верил в каждое слово, которое говорил, но он не жил в Тхиене. Не видел разрушенных деревень и междоусобных клановых стычек. Не спал в одной казарме с воинами, каждый день проливающими кровь в целях защиты этих самых ущемленных и обездоленных женщин и омег. Какая жизнь ждала их вне гаремов? Нищета, голод, еще большее насилие? Самые крупные кланы Тхиена постоянно находились в состоянии войны друг с другом, и отец позволял им это. Вальгард находил в междоусобице свою выгоду, пока семьи грызлись меж собой, им не было дела до заговоров против короля. Но также это ослабляло и их королевство. Иногда Хаук думал о том, что не будь всех этих склок, они давно бы разбили иосмерийскую армию из женщин и омег. У них были бы пастбища, которые укрывали добрых две трети территории Иосмерии, а также шахты, в которых добывали настоящее золото и самоцветы. И выход к морю. — Вы правы, наши традиции жестоки, — согласился Хаук без тени фальши. — Мой родитель стал их жертвой, но я искренне сомневаюсь в том, что воины, которых вы взяли в плен, что-то исправят в этой ситуации. Бастиль оттолкнул руку своего фаворита, когда та поползла вверх по бедру к паху, что не укрылось от безразличных взглядов присутствующих. Тот, видимо, хотел успокоить своего короля, но вызвал лишь еще большее раздражение. — А что вы думаете о своем отце, кузен? О его прискорбной кончине? Или вам плевать, раз он не был тхиенцем? — Мой отец предал своего короля. — Вальгард ему не был королем. Или вы хотите сказать, что мы ваш король? — хитро поддел его Бастиль. — Я обращаюсь к вам, как положено обращаться к королю. — Хаук впервые вел беседу с таким противником, умным и беспощадным. В Тхиене подобный разговор взорвался бы уже на начале и перерос в мордобой или поединок на мечах. Бастиль прищурился, ощущая, что загнал его в капкан, и Хаук стоит в волнительном ожидании, пока тиски захлопнутся. — Мы спросили вас, считаете ли вы нас своим королем? — Мой король — Вальгард Рэнгвольд. И я его овчарка. Бастиль никак на это заявление не отреагировал, но, к его чести, компрометировать умел как никто. — Знаете, в чем проблема всех альфа-правителей, дорогой кузен? — как будто мимоходом начал он. — Мы никогда не встречали альфу, который бы сначала думал своей головой, а затем действовал. Вы, альфы — слишком импульсивны, вот даже взять вашего воина, который соблазнил ту пастушку. Стоило оно того? — Нет, — сухо ответил Хаук. — Ваш отец — король Вальгард, в нашей с ним последней переписке, касающейся полуострова Ардо, где если помните был взят в плен ваш родитель… — уточнил он. — Так вот, король Вальгард своею рукою написал, что будет рад вогнать нам в глотку свой член так глубоко, как тот еще не бывал в нашем дяде. Стоит ли упоминать, что мы отбили остров? И все эти заявления бравада, не стоящая ни гроша, и вы такой же, мой дорогой кузен… Вы можете избавить своих воинов от страданий, но не будете этого делать, потому что не приспособлены к выживанию. Пусть и думаете, что вы сильный и отважный боец. Это была провокация, причем искусная. И Хаук не был настолько глуп, чтобы не понимать этого факта. Бастиль демонстративно выставил вперед ногу, предоставляя возможность все исправить. И Хаук с ужасом понял, что это единственный выход. Лизать его туфли, чтобы спасти своих альф от оскопления.