Und ich vergab dem Todesengel Was er tat, hat mich verletzt Zorn und Hass sind schwarze Samen Saat, aus der nur Krieg erwächst Gib dich nie auf, fang an zu träumen Mach deine Träume wahr Taten zählen mehr als Worte Vergebung ist so wunderbar!
***
Менгеле продумал всё на случай, если вдруг кто-то найдёт его. Доктор старался реже бывать в людных местах, потому что там велик риск быть замеченным; исключением являлся лишь магазин. Также готов был и план побега, если вдруг придётся уезжать из страны. На первое время один хороший знакомый согласился приютить бывшего лагерного врача, а потом, когда поиски поутихнут, в его распоряжении множество стран; предпочтительнее, конечно, была Бразилия. Это далеко от Германии, никто и не подумает там искать. Больше Кристин не было видно, что очень радовало. Йозеф быстро привык к жизни в Аргентине, даже стал работать в качестве обычного выездного врача. Хотел даже продолжать дело по созданию «идеальной расы», но потом передумал и решил повременить. Всё шло просто прекрасно, пока однажды он не встретился с этой девчонкой в магазине. Она выбирала продукты, слегка пританцовывая. Если бы вокруг не было людей, девушка вообще бы закружилась в вальсе с банкой горошка. Однако мужчина поспешил пройти мимо неё, но от Кристин это не укрылось, и она громко поздоровалась: — О, Хельмут, какая встреча! Я давно вас не видела. Неужто вы прячетесь от меня? — Как вы догадались? — недружелюбно ответил доктор, уже мечтая, чтобы она поскорее отстала. — Ха-ха-ха, — рассмеялась девушка тихо. Ей было невдомёк, что это не шутка, а реальное оскорбление. Или же поняла, но решила не обращать внимания на грубость. — У вас хорошее чувство юмора. Между прочим, не могли бы вы мне помочь? Достаньте, пожалуйста, вон ту коробку с верхней полки. Боюсь, мой рост не позволяет мне это сделать самой. Вздохнув, Йозеф без труда взял яркую коробку с печеньем; мельком, по привычке просмотрев состав, заметил: — Как вы это едите? Это же очень вредно для здоровья. Посмотрите состав. Вы читать умеете или же покупаете продукты, глядя на яркую упаковку? — Тоже мне, вредно! Вы что, врач? — не моргнув отвечала Кристин, поворачивая упаковку в руках так и этак, пытаясь найти, из чего сделано заветное угощение. — Вообще-то, да. Я врач. — Почему оно вредное? Я очень люблю это печенье и беру практически всегда, ещё с тех пор, как его завезли. — В этом продукте содержится очень много жиров. Производитель недобросовестный; посмотрите, здесь есть пальмовое масло. Это фактически чистый яд! Он не выводится из организма и остаётся в печени. — Вот как, — скептически ответила девушка, но коробку всё же убрала из корзины, — хорошо, я вам верю. Придётся взять что-то другое… Что-то менее вредное.***
Утром следующего же дня в дверь постучали. «Хельмут» в принципе был готов к неожиданному появлению гостей, к примеру, того же риэлтора, который обещал прийти за деньгами. В доме была идеальная чистота, на которой врач был так помешан: и ни одной улики против него! Оружия он не хранил, тетради со всеми записями рискнул оставить, но и те были надёжно спрятаны под полом на втором этаже. Даже при желании сложно было бы определить, где они находятся. Менгеле без всяких сомнений спустился на первый этаж и открыл дверь, тут же желая закрыть её обратно. Он привык, что все люди, с которыми общался, были нормального роста, а Кристин была ниже других, поэтому и разговаривать становилось неудобно. В этот раз она пришла не за сахаром и не поздороваться, а лишь стояла на крыльце несчастная, с маленьким черным котёнком на руках. Животное при виде незнакомого человека начало вырываться, но тут же почему-то мгновенно успокоилось, положив голову на плечо хозяйки. Девушка была рыжеволосая, а с этим котёнком она стала похожа на ведьму — так для себя отметил врач. — Хельмут, вы… вы можете мне помочь? — спросила она тихо, со слезами в голосе, — Чарли не может ходить… он только лежит и мяукает, а когда я ставлю его, он шипит и ложится обратно. Я нашла его Я вспомнила, что вы — врач, и сразу побежала к вам. — Но я ведь врач, а не ветеринар! Я лечу лишь людей… — Это же почти одно и то же. Может, всё-таки посмотрите, что случилось? Животных должно быть даже легче лечить… «Одно и то же!» Менгеле мысленно поклялся себе её убить. Да, люди — те ещё животные, но по сложности своего строения превосходят и кошек, и собак, а потому на них действуют другие лекарства, да и болезни у этих видов «слегка» различаются. — Нет, — спокойно заявил доктор, — это разные вещи. Ветеринаров обучают специально, а я не учился такому. «И опыты проводил не на животных, а сразу на людях, так что — да, ничего не знаю». — Ладно, как скажете… — Кристин обняла питомца, развернулась и стала медленно спускаться. «О Господи, я об этом ещё пожалею!» — подумал Йозеф, но вместо этого сказал: — Хорошо! Так уж и быть, заходите. Посмотрю, что можно сделать. Сдался. И ведь зря. Девушка тут же повеселела и обернулась. В её глазах застыли слёзы, но при этом Кристин улыбалась. Что за странная особа… — Спасибо вам… Менгеле уже не помнил, как раскладывал инструменты. Всё было словно в тумане. И зачем он согласился? Сейчас бы вместо этого спокойно читал книгу, сидя в кресле на балконе… Всё нужное для возможной операции уже лежало на столе. При виде скальпеля Кристин вдруг побледнела и отвернулась. — Что такое? Что с вами? — учтиво спросил доктор, удивляясь её реакции. — Ничего… — прошептала Кристин. От её улыбчивости не осталось и следа. Теперь она выглядела реально напуганной, — я боюсь врачей, иструментов, уколов и всего, что связано с больницей. Сама стараюсь как можно реже ходить к врачу, потому что это для меня страшно… вот, даже болеть из-за этого реже стала. — Почему же вы тогда меня не боитесь? — Так вы же сейчас не в этом ужасном белом халате… Йозеф понял. Кристин боится всего, что напоминает ей о больнице, но не самих врачей. Инструменты, запах спирта, врач в форме, больничное кресло, изображения в кабинете: её пугает что угодно, связанное с больницей, но не люди. — Так, посмотрим… говорите, он не может ходить? Значит, что-то этому мешает. Возможно ваш питомец наступил на битое стекло или что-то подобное… Нужно достать осколки. Вам тогда лучше будет выйти. — Нет-нет, я останусь! Слишком переживаю за Чарли. — Тогда извольте подержать его, если начнёт вырываться. Котёнок осознанно глядел на врача жёлтыми глазками, а при виде пинцета стал дёргаться, но услышав успокаивающие слова Кристин, замер. — Тише, Чарли. Потерпи немного. Это для тебя же делается. Менгеле лишь усмехнулся её словам. Разговоры с котёнком — обычное дело, хотя за свою карьеру доктор встречал более сумасшедших людей, уже ничему не удивляясь. Животное выпустило когти, желая поцарапать врача, но тот успел предупредить это действие. Кристин ужасно боялась, но держала Чарли, пока проводилась операция. Ей было очень страшно. Несколько долгих минут прошло, и рана на лапке котёнка была обработана и закрыта сверху повязкой. Йозеф бросил окровавленный осколок на стол. — Как я и предполагал, всё же стекло. Значит, пока не выпускайте питомца из дома. И не разрешайте портить повязку. Был бы специальный воротник — дело приняло бы нужный оборот, но — увы, чего нет, того нет. — Спасибо вам! Не знаю, что бы я делала дальше, — девушка всё ещё держала котенка на руках, обнимая пушистое создание. — О, а приходите тогда сейчас ко мне в гости! Приглашаю. И как раз торт есть. — Благодарю, но не думаю, что это хорошая идея… я сделал своё дело, провёл операцию и ничего за это не прошу. — Да ладно вам, для меня это пустяки. Я люблю, когда приходят гости. А вот Чарли для меня очень дорог; это единственное живое существо, которое любит меня… — Что, такое уж единственное? А родители? Брат, сестра? Друзья? Муж, дети? — язвительно спросил Менгеле, получив тихий ответ: — Да. Это правда, Чарли — единственный. — И ни слова больше. Глядя на неё, доктор задумался. А собственно, что он теряет? Наоборот, если завести несколько друзей, то эти люди в случае чего подтвердят, что он — вовсе не тот самый разыскиваемый Йозеф Менгеле по прозвищу «Ангел смерти», а лишь обычный врач, который всегда жил здесь и никого не убивал. — Ладно, я согласен, — протянул мужчина. — Ура! Тогда пойдёмте.***
Дом Кристин был светлым благодаря расположению по солнечной стороне улицы. Комнаты были небольшие, зато уютные. Самыми заметными деталями декора являлись цветы в вазах и нарисованные вручную самой хозяйкой дома картины. Некоторые из них были незавершёнными и валялись где попало; стояли, прислонённые к стене. Небольшая, но уютная кухня с несколькими растениями на подоконнике была сразу у входа. Везде было чисто: Кристин, также, как и Менгеле, любила чистоту. Девушка положила котёнка на лежанку, а сама направилась на кухню. — Проходите, — сказала она, уже колдуя у стола, — вам какой чай? Или любите кофе? — Зелёный чай, пожалуйста, — попросил врач, хотя не против был сейчас целиком выпить бутылку виски. Глядя на Кристин, Менгеле понимал, что вдруг перестаёт её ненавидеть. Конечно, это было ещё неточно; сам доктор пока не мог понять, раздражает она его или нет. — Но от сладкого откажусь, я на диете. — Как скажете! Ещё есть печенье. Почти без сахара. Стала покупать после того, как вы мне сказали, что то, которое я всегда брала, вредно. — Вы живёте здесь одна? — прямиком спросил врач, наблюдая за тем, как быстро меняются эмоции на лице хозяйки дома. — Ну, — она замерла с кружкой в руках, обдумывая вопрос, — да… — Почему? Ни за что не поверю, что у вас никого нет, — продолжал атаковать Йозеф. — Слушайте, мне не очень хочется об этом говорить… Кристин снова завозилась с посудой, а врач всё ещё ожидал, что она ответит. Неожиданно хозяйка дома развернулась и быстро-быстро заговорила: — Хотите знать, почему я живу одна? Этот дом мне достался от умершей тётушки. Мне было семнадцать в сорок втором году, — раздавался её тихий голос в тишине. — У меня тогда были и отец, и мать, и сестра. Только беда в том, что мы с сестрой — близнецы. Ну, как, были близнецами. Тогда мы жили всей семьёй на территории оккупированной Польши, а потом… потом всех неугодных стали развозить по лагерям. И нас, конечно же, о Господи, отправили в Майданек, а потом в этот Аушвиц… Какое-то совпадение. Менгеле слушал и старался припомнить всех своих подопытных, но их было слишком много, чтобы узнать её среди массы этих серых лиц. Кристин теперь говорила уверенно, её голос стал твёрже. Слёз не было. — Когда мы проходили распределение, нас остановил какой-то человек из персонала. Он что-то говорил своему коллеге, но я плохо понимала по-немецки. Затем он предтавился и довольно чётко сказал: «Вам повезло. Вы — избранные. Все лучшие условия — ваши»… «Я такого не говорил», — пронеслось в мыслях у доктора, но он напустил на себя прежнее сочувствующее выражение, стараясь не выдать ни единым жестом, что волнуется. — Как вы поняли, это был доктор Менгеле. Я думала, он добрый, но видели бы вы, что там происходило… Он изучал что-то о близнецах, но я не поняла, что именно… почему-то всюду были близнецы. Два мальчика гораздо младше нас, две девочки. Все одинаковые! — видимо, Кристин было очень сложно это вспоминать, потому что она свободными руками так сжала рукоять ножа, что костяшки пальцев побелели. — Там были даже новорождённые. В итоге сестру убили, так и не успев провернуть какой-то эксперимент над нами. Мы стали больше не нужны и неинтересны, и меня отправили на работу, а тело сестры — в печь. А потом приехал эшелон и нас перевезли в Равенсбрюк. Отца и мать я не видела больше, с тех пор, как нас разлучили на распределении. Поэтому я и боюсь врачей, инструментов… это вызывает воспоминания о лагере; о том, что там происходило… — Я знаю об этом докторе, — ответил Йозеф, очень внимательно следя за реакцией собеседницы. — Всякое про него говорят, но правду наверняка скрывают. До сих пор никто не знает, где он сейчас… — Я слышала, его застрелили на границе, — Кристин взрогнула, но разговор поддержала. Освежившиеся воспоминания оставили кровавый след на её сердце. Имя доктора с ненавистью срывалось с её уст. — Менгеле пытался сбежать, но ему не удалось. — Наверняка он уже мёртв, так что бояться не стоит. Война-то прошла; теперь мир, никто не убивает друг друга… почти. Но вы простили доктора? Ведь возможно, никто правда не знает, он выполнял чьё-то поручение, а не сам всё это затеял. Его могли просто заставить. — Ох, простить-то я давно простила… Не могу забыть семью, но мама меня всегда учила, что стоит прощать. Просто удивить всех и быть добрее. Если я буду злая, то чем я лучше их, нацистов? — Правильно. И простите, что я вам это напомнил… — Ничего. Я смирилась со своим прошлым, — снова взбодрилась девушка. — Хотите ещё чаю? «Чёртова девчонка, ты даже не представляешь, насколько близка ты была к моей поимке, — всё думал Менгеле, возвращаясь домой, — тебе не уйти живой. Нужно как можно скорее убить её и сваливать отсюда, а то мало ли, очнётся и вспомнит меня. Но почему я её совсем не помню?» Идиотская ситуация: безобидный поход в гости обернулся кошмаром из прошлого. — Так и знал, что не стоит соглашаться с этой бестией рыжей! — сказал сам себе врач, поднимаясь на крыльцо. Но тут же вспомнился взгляд Кристин. Как она смотрела, а сколько при этом было боли и печали! Девушка оказалась несчастна и одинока, только скрывалась за маской веселости. А ведь почти во всём этом виноват доктор и командование… «Так, стоп! Не вздумай ей сочувствовать. Собственная жизнь важнее, да, Йозеф?» Но Менгеле не мог ничего придумать. Сердце билось как бешеное, когда он зашёл в дом и зачем-то запер дверь на задвижку и замок. Ему казалось, что теперь-то он точно обнаружен, и соседка наверняка опознает его, ткнёт пальцем и крикнет: «Это он — убийца!» Даже при тысяче поддельных паспортов и выдуманных личностей она узнает своего мучителя; того, кто несёт пожизненную ответственность за седой волос в семнадцать лет, за потерю сестры и нервный срыв на всю жизнь… — Так, успокоиться, — по-военному приказал сам себе Менгеле, вспоминая, что одновременно со статусом доктора имел ещё звание гауптштурмфюрера. — Просто убьёшь её, и всё! Мало ли ты убивал в своей жизни? Что одна девчонка! Пустяк! А потом уедешь из страны и опять заживёшь! Но всё же, ложась в постель, Йозеф не мог перестать думать об этом разговоре. Аргентина обещала быть спокойной страной, а тут уже с первых дней начались проблемы. К тому же, у врача ужасно заболела голова. Было что-то, что не давало покоя Йозефу. Одна мысль, что терзала его постоянно, ночью не давала уснуть. Это Кристин из соседнего дома. Её невозмутимости можно было просто позавидовать: без всяких угрызений совести наведываться ночью, чтобы попросить сахар; видите ли, она забыла купить. Причём девушка делала это неумышленно, просто проявляя дружелюбие, что так искренне ненавидел Менгеле. О, он бы застрелил её, как убивал тех, кто сопротивлялся на опытах, но не мог. Бывшая работа ещё не отпустила врача, но Йозеф пытался с этим бороться, потому что эти же привычки могли и загубить его. «Это расплата за все преступления», — слабым голосом твердили остатки совести. «Покайся! Покайся!» — Это нервное, — решил Менгеле, — пройдёт.