POV Тойя Тодороки
До рассвета оставалось около часа, может чуть больше. Мика занималась тем, что с помощью своей причуды создавала живую куклу — копию моего младшего брата, которая по истечении суток превратится обратно в кровь, из которой будет создана. По словам моей единственной на данный момент подруги, кукла не имеет ни души, ни сознания, поэтому и боль и смерть ей не грозят. На мой вопрос: «Откуда такая уверенность?» — она вкратце рассказала мне свою историю из детства. — «В детстве мне не разрешали заводить животных, так как у моей матери была аллергия, поэтому я просто время от времени втайне создавала их клоны. Однажды по дороге домой я наткнулась на собаку, лапа которой несильно кровоточила. Рану я обработала, а несколько капель крови собрала для будущего четвероногого друга. Но во время одной из прогулок мы наткнулись на чокнутых ребят из соседнего района, которые посчитали весёлым — поджечь моего пса и посмотреть, как он будет мучиться. Двое из них тогда даже схватили меня, чтобы я не помешала им развлекаться. Однако их ждало полное разочарование, а некоторые даже испугались — объятая пламенем собака стояла на месте, как неживая, и просто смотрела куда-то вперёд. Я тогда ничего этого не знала, поэтому билась в истерике, но отец позже объяснил мне принцип действия причуды, которую я унаследовала от него». В тот момент у меня на языке вертелось многое, что я хотел бы ей сказать, но из моих уст вырвалось только сдавленное «Прости». Следующие несколько минут я настраивал камеру и размышлял о том, что мне предстоит сделать, а именно сжечь живьём своего родного младшего брата. На стадии плана это просто звучало не очень, но во время подготовки к реализации — меня потихоньку начала охватывать паника. Я уже не был так уверен в своей идее, но отступать было поздно. Когда всё было готово: кукла привязана, а камера настроена — я начал нервничать сильнее. Мика предложила начать, когда начнёт светать, чтобы я за это время немного успокоился, и я даже сделал это, однако когда время пришло — меня буквально начало трясти. Это оказалось выше моих сил. В итоге, выслушав здоровенную лекцию о чужой причуде и получив затрещину в качестве дружеской поддержки, я всё же немного пришёл в себя, и мы приступили непосредственно к делу. Мика тут же встала за камеру и немного погодя подала сигнал, что можно начинать, в спешке тут же сдёргивая крышку с объектива техники и виновато улыбаясь. Я закатил глаза и подошёл к «своему брату», только сейчас замечая, что на его голову что-то капало сверху, от чего волосы полностью вымокли. Пока я высматривал это «что-то» на потолке, фонарик, освещавший заброшенное помещение, в котором мы находились, несколько раз моргнул и потух — сели батарейки. От неожиданности вкупе с натянутыми до предела нервами, я активировал причуду, тут же отводя руку от чужого лица, которое оказалось ближе, чем я думал. Сглотнув, я повернул голову в сторону, натыкаясь на прищуренный взгляд чёрных глаз, владелица которых активно размахивала рукой, призывая продолжать. Я снова посмотрел на куклу, невольно отмечая стопроцентное внешнее сходство со своим братом, и вновь отвёл руку, которая словно сама собой тянулась к «родным» чертам лица. Так продолжалось несколько минут, пока я неожиданно не вспомнил о диктофоне в своём кармане, запись на котором должна была прозвучать ещё в самом начале. Деактивировав причуду, я обошёл пленника, надеясь, что передавшиеся Шото отцовские черты лица всколыхнут спящую внутри меня ненависть и позволят закончить начатое, и достал диктофон, тут же нажимая на нужную кнопку. По помещению разнёсся механический голос, произносящий всего одну фразу, автором которой была Мика, с упорством барана проигнорировавшая все мои слова о том, что этот человек — если его можно так назвать — никогда не изменится. Пока звучала запись, я всё смотрел на левую сторону чужого лица, освещённую собственным пламенем, и вспоминал все мельчайшие детали одного единственного дня, полностью перевернувшего мою жизнь: искажённое гневной гримасой лицо пьяного вдрызг героя №2, который собирался совершить одно из самых ужасных преступлений; панический ужас в пасмурно-серых глазах слабой, но в то же время сильной женщины, которая столько лет хранила навязанный ей очаг; тощую фигурку младшего брата, который с чистым восхищением смотрел на жестокую сцену, даже не подозревая о том, что в действительности происходило на его глазах; и, наконец, бессилие против своего некогда отца и адскую боль, причиной которой стала моя собственная причуда. Я настолько погрузился в пучину собственного Ада, что даже не заметил, как вновь возникшее в моей руке пламя — усиленное в несколько раз — охватило дёргающуюся фигурку «моего брата», который уже получил необходимый сигнал и теперь делал то единственное, чему его обучили, — показывал адскую боль. Выдернувшая меня из кадра Мика крепко цеплялась за мои плечи, пока я сквозь пелену прошлого смотрел, как высыхает и трескается чужая кожа, как мгновенно выгорают разноцветные волосы и горят обрывки одежды, тайком стянутые у настоящего Шото, как тихо шипит искусственное мясо, запаха которого невозможно почувствовать. Я стоял и едва сдерживал подступающую тошноту и порывы броситься вперёд и спасти эту чёртову куклу, пока рыжеволосая подруга за моей спиной всё ещё сохраняла спокойствие и выполняла свою работу — представляла горение живого человека, чтобы не разрушить чужой образ. Ведь голос и внешность куклы подстраиваются под фантазию или воспоминания её хозяйки. Постепенно картинка перед моими глазами начала расплываться, а душераздирающий вопль, голосом дорогого мне человека рвущий душу на части, — стихать. Блаженная тишина и темнота, в которые я погрузился мгновением позже, продлились недолго: из них меня вырвали детские крики, доносящиеся откуда-то с улицы, вероятно из парка. Пришлось открыть глаза.***
— Уверен, что не хочешь, чтобы мы там присутствовали? — спросил я, вставая позади Осаму, который пытался привести себя в божеский вид. — Уверен. Поверь, впадать в депрессию у меня там времени не будет, но к вечеру, будь уверен, мне понадобится вся ваша поддержка. — Хорошо. Тогда до вечера. — Да, давай. Мне уже пора, — Мори, застегнув последние пуговицы на пальто, придирчиво себя осмотрел и, махнув на прощание рукой, ушёл. Вздохнув, я некоторое время потоптался на месте, после чего пошёл на кухню, где Шото ждал меня, чтобы вместе позавтракать. — Ушёл? — Ушёл, — выдохнул я, падая на место напротив брата. Есть совершенно не хотелось. — Он в порядке? — Нет… но будет… в будущем обязательно будет. В тот день произошло многое: я и Мика инсценировали смерть Шото, что до сих пор снится мне в кошмарах; в агентстве Старателя произошёл пожар, после которого он тут же ринулся на заброшенный завод в поисках того, что осталось от «тела его сына»; сам Шото едва не выбил из меня всю правду, но ему помешал Мори. В тот день в одной из лабораторий произошёл взрыв, унёсший жизни родителей Осаму, на похороны которых он ушёл буквально пару минут назад. Однако выслушав блондина, прослушав новости и прочитав несколько статей на эту тему — я почувствовал что-то неладное. В том, что их убили, я убедился через несколько дней, когда обнаружил в почтовом ящике открытку с надписью: «Считай, что теперь мы квиты».Конец POV Тойя Тодороки