Белый лотос на чёрном мотоцикле

— М-мне т-тогда было шес-стнадцать. Т-только. Мы п-пришли на День Рождения. С Цин-Цин... Чжулю понял, что наконец-то настал момент откровения, и нельзя мешать, надо позволить высказаться, раз уж Линь-Линь сам этого хочет. Он обнял его, прижимая к себе, и уткнулся лицом в волосы, перебирая губами отдельные прядки. — А чей День Рождения был? — осторожно спросил он, словно по тонкому льду ступал, в любой момент опасаясь, чтобы не лопнуло, ничего не прорвалось у его Оленёнка сквозь звенящую от натяжения тонкую плёнку спокойствия, если вопрос покажется слишком неловким. Верхний свет они так и не тушили, и поэтому Чжулю слишком чётко разглядел в поднятых на него карих глазах прыгающие внутри, словно мячики, страх и боль. Красивые пухлые губки шевельнулись, выговаривая: — М-младшего сына старшей семьи. Чжулю нахмурился. Младшим сыном Жоханя был Вэнь Чао. Он кивнул, показывая, что понял, и сказал: — Продолжай... Они лежали лицом к лицу, и правая рука Цюнлиня, та самая, которая недавно ранила его, робко проползла под одеялом, под чистую рубашку, касаясь раны, нанесенной им же самим. Губы Чжулю возобновили своё прежнее занятие, и Цюнлинь избегая смотреть ему в глаза, продолжил: — Именинника мы п-поздравили, а потом мы ели, что-то п-пили... Алкогольное. Было вкусно... Он сглотнул. Было очевидно, что ему тяжело говорить, но он продолжил: — Цин-Цзе куда-то п-пропала, а я-я-я п-пошёл ис-скать т-туалет. Чжулю молчал, продолжая перебирать волосы, и Цюнлинь закончил: — Н-нашёл... Он уткнулся лбом в грудь Чжулю, но не заплакал. Он молчал и Чжулю стал гладить его по худой длинной спине, ожидая, пока тот соберётся с духом. Цюнлинь судорожно вздохнул и вцепился пальцами в чужую рубашку. Ткань натянулась, проехавшись по ране, и Чжулю сжал зубы от боли, но стерпел. — Н-надо к-купить другую ламп-пу... Вибрации голоса в грудь, в голую кожу, губы щекотные, тёплое дыхание. Волосы пахнут хвоей. В груди защемило, учащая дыхание, но — ни звука! Пусть говорит. Пусть... — Я... Он там был. Красивый, как дьявол. Он... Сказал, что хочет мне предложить сыграть. В рулетку... я... я спросил, «а казино здесь есть?», а он засмеялся... — Цюнлинь снова проглотил комок в горле. — Есть, говорит, в подвале, пошли покажу... и я... А там были они... Чжулю, услышав такое, не мог поверить своим ушам. Они. И один из них Цзинь Гуаншань. Но всё же осторожно решился уточнить: — А... рулетка? Она была? Цюнлинь кивнул, не поднимая лица, судорожно всхлипнув без слёз, и пробормотал: — Рулеткой был я... Чжулю застонал и заскрипел зубами. Блять! Блять! Блять! Блять! Так вот оно что! Чжао Чжулю как-то по молодости оказался в Бразилии. Он перед этим долго был без секса, и ему предложили поучаствовать в таком развлечении. Гейская рулетка. Он сдуру согласился. Перед этим он закинулся колёсами, и был далеко не адекватен. Тем более, ему страшно хотелось попробовать что-то новое. Когда пришёл в ту комнату, где это всё должно было происходить, то увидел в центре комнаты парня, который был высажен с ногами на круглый вертящийся табурет в чём мать родила, и сидел там, весь красный, с оттопыренным круглым и белым задком, держась за красную сидушку руками и неуверенно улыбаясь, У этого парня была вполне симпатичная мордашка с европейскими чертами, чёрная стриженая макушка и очень белая кожа. Он был едва ли совершеннолетним, и не факт, что он был вменяемым, пьяноватая улыбка и плавающий взгляд заставляли сомневаться в этом. Впрочем, неадекватными были и остальные, такие же голые, с колышущимися тяжёлыми налитыми кровью членами. Табуретка завертелась вместе со своим юным седоком, все ожидали перед кем она остановится. Чжулю смотрел, как она остановилась перед усатым мощным мулатом с руками, татуированными от пальцев до плеч, чёрной бейсболке и колечками в сосках. Он, видимо уже не в первый раз участвующий в таком, нагнул за загривок голову парня к своему немаленькому члену, и заставил заглотить, чтобы хоть смочить его. Все же остальные, а их, вместе с Чжулю и тем парнем, который его сюда привёл, было трое, тяжело и распалённо дышали, глядя на приз в игре горящими от вожделения глазами, и поддрачивая колом стоявшие члены в кулаках. Темнокожий участник этого игрища шлёпнул парня на табуретке по круглому заду, развернул его к себе спиной, и стал пускать на его дырку слюну, выполняющую роль смазки. Не сказать, чтобы он слишком уж долго готовил парня, поэтому входил туго. Но на лицах обоих не было гримасы боли, видно всё-таки оба были под кайфом. Впрочем, лица «рулетки на табуретке» Чжулю не видел, слышал лишь его стоны, пока один из ожидавших не выдержал, и заткнул ему рот своим членом, не уступающим размерами тому, который таранил его зад, и «рулетка» принялся его увлечённо сосать. Чжулю и сам почувствовал, что всё это его, испытывавшего жуткий недотрах, невероятно возбудило, и всё его тело превратилось в одно сплошное «ХОЧУ!» Постепенно татуированный растрахал парня, и входил и выходил уже намного легче, но всё ещё туговато. Не дойдя до точки, он вышел из парня, и снова крутанул стульчик перед распалёнными самцами; тот, чей член был только что во рту, вынужден был с сожалением его вытащить, и стоял теперь рядом, в надежде на то, что воткнёт его в другое отверстие. Не случилось. Следующим был тот парень, который привёл сюда Чжулю. Именно напротив него остановилась рулетка, и мулат по-хозяйски хмыкнул: — Повезло тебе, Карлос, приз твой! Коренастый накачанный красавчик среднего роста с тонкими чертами лица ухмыльнулся в ответ, вошёл в растраханный зад без подготовки, и сразу сорвался в сумасшедший темп, а темнокожий заменил своим членом того, кто теперь зажимал головку члена в кулаке, мысленно проклиная своё невезение. Они трахали парня долго, и Чжулю тогда едва не взвыл, сдержавшись только потому, что тот, другой парень ждал молча. Но когда пришёл его черёд, он уже мало что соображал от вожделения и вконец разобравшей его дури. Ему уже конкретно сорвало крышу, и он втрахивался в бедного парня так, что заставил его орать со слезами на глазах. А остальные, сначала ржавшие над затраханным, и думавшие, что это он от удовольствия, сначала не поняли, что тому больно. Только когда он стал кричать, что ему больно, они опомнились, и стали растаскивать «рулетку» и дорвавшегося до него «бешеного китайца», и когда растащили, увидели вытекающую у парня из зада кровь. Они орали и ругались, что он «испортил игрушку», а он был зол, что ему не дали кончить. Случилась драка, из которой парень из десантных войск не мог выйти побеждённым, и оставив после себя затраханную «рулетку» и троих избитых самцов, которым пришлось кое-что переломать, он сбежал оттуда, да и из Бразилии тоже. Он больше никогда и ничего не слышал о тех парнях, и не знал, насколько их покалечил. Потом, когда остатки дури сошли, и он пришёл в себя, ему было стыдно за то, что сделал, но он малодушно не захотел ничего узнавать об участниках той «рулетки», и о том белом пареньке, которого он, обездвижив остальных, всё-таки дотрахал, пока не кончил в него. Причём, обессиленный парень уже не орал, а лишь мычал, вероятно почти потеряв сознание. Для него было главным только то, что ему за это ничего не будет, он это знал. А теперь он представил на месте «рулетки» своего Оленёнка, опоенного, обманутого, и затраханного почти до состояния мусора. Ноздри его гневно раздулись. — Кто... сколько их было?! — Ты правда хочешь это знать? — карие глаза смотрели взглядом старика, прожившего почти целый век. Чжулю кивнул. Цюнлинь опустил глаза. — Цзинь Гуаншань, Вэнь Жохань, и его старший сынок. А этот... кто привёл, он только снимал поначалу. На камеру. А потом, когда его папаша ткнул в меня клеймом, он грохнул камеру об пол, и заорал, что не хочет иметь ничего общего с таким отцом. Понятно. Значит «он», красивый как дьявол, это Мэн Яо. Так вот почему он три года назад пошёл против отца! В ноздрях неожиданно возник запах горящей клеймёной плоти, и он лишь крепче прижал к себе дрожащего Цюнлиня. Бедный, бедный мальчик! Если ему довелось пережить такое... Как он только его к себе подпустил? И где была его сестра, что позволила сотворить это со своим братом? — А что на это сказала твоя сестра? — Цзе-цзе не знает! — вскинулся парень. — Меня нашли Фэнмянь и Вэй Ин. Он лечил меня. Он меня никому не показывал, даже ей. Наврал, что я уехал за границу. Только старший господин Цзян навещал меня. Не Цзян Чэн. Последнее имя он словно выплюнул. Чжулю знал, что Оленёнок не ладит с родным сыном Цзян Фэнмяня. Но зато в приёмного влюбился всем своим маленьким благодарным сердечком, и готов был отгонять любого от своего обожаемого доктора Вэя. Только из-за того, что тот его лечил, и не оттолкнул. Теперь всё стало ясно. Яснее некуда. Он обнял своего дрожащего Оленёнка обеими руками, и почувствовал кожей груди, что лицо прижавшееся к ней опять мокрое. Да чтоб ты сдох, Цзинь Гуаншань! И эти Вэни тоже. — Оленёночек мой... — голос срывался от непривычных слов, — я люблю тебя, мой маленький. Я тебе говорил, что никому не дам тебя обидеть? Нет? Ну вот теперь сказал... Ответом ему был судорожный всхлип.