Белый лотос на чёрном мотоцикле

— Дай мне, — правая, здоровая рука Лань Чжаня была протянута к Вэй Ину, сидящему на его постели, — руку свою дай, как тогда, помнишь? Ты обещал давать, когда ни попрошу! — Когда пообещал? — Вэй Усянь слегка хмурит лоб, но глаза улыбаются, и губы едва трогает улыбка. Он протягивает Ванцзи свою руку, и тот берёт её в свою, легонько сжав пальцы. — Больше не болит? — Нет, — улыбка становится ярче, — так когда я обещал, А-Чжань? — А тогда, в приюте, ты забыл, наверное, — глаза Ванцзи улыбаются, и губы тоже слегка трогает лёгкой улыбкой. Улыбка Усяня становится такой, что и солнце не выдержало бы её конкуренции, и Ванцзи на мгновение ощущает себя ослепшим. Этот человек... он всегда был ярче солнца, он слепил, он обжигал, он заставлял каждый день сгорать на медленном огне, останавливая сердце, он... И Ванцзи решился. Он зажмурил глаза и переплёл пальцы их рук. Словно в ледяную воду прыгнул. Он не мог больше. Не мог гореть, не мог сгорать — он хотел согреться. Он ведь уже далеко не мальчик, они с Вэй Ином ровесники. И по его мнению, он давно заслужил то тепло, которое недополучил в течение всей своей жизни. Он хотел тепла, а не боли, и знал, помнил, что Вэй Ин способен его дать, это тепло. Так почему бы не ему? Человек, способный растопить теплом своей души льды Антарктики, не должен впустую растрачивать это тепло, пытаясь обогреть космос. Оно должно, наконец, достаться ему одному. Он так долго этого ждал! Ну пожалуйста!.. — А-Чжань, хочешь посмотреть, какой там закат? Что? Что?! Что?!!! Сердце подпрыгнуло до самого горла, кровь зашумела в голове, перекрывая его стук. Его... не оттолкнули? Не выдернули с отвращением пальцы? Не стали плеваться огнём, и метать громы и молнии? Но... Так может он...? Глаза сами распахнулись навстречу другому взгляду. Взгляду, ярче и теплее которого нет. Закат? Да он и так знает, какой там закат. Хоть до окна он и не дотянется, но свет из него подсвечивает белый халат доктора Вэя, делая его нежно-розовым, словно яблоневый лепесток. Скоро зацветут яблони, и можно будет... Будет... Ничего не можно будет. Разве что, если в коляску его пересадить, и возить по улице как инвалида. Внезапная волна горечи затопила всё внутри, уничтожая поднявшееся настроение. Блин, весна скоро будет в разгаре, деревья зацветут, а он даже ходить сам под этими деревьями не сможет! Убил бы ту скотину, которая его подрезала! И он ведь даже не был заявлен в гонках, этот вишнёвый байк! И номера оказались фальшивыми. — Вэй Ин... Я... — Что? Что-то болит, А-Чжань? — перебил его тот, и когда Ванцзи помотал головой, радостно засмеялся, и проговорил: — Ты даже не представляешь, как я хотел найти тебя! Все эти годы! Но мне выдавали на все мои запросы только один ответ — НЕ НАЙДЕНО, НИЧЕГО НЕ НАЙДЕНО! Ох, как же я задолбался! Но я даже не думал, что мальчики из такой влиятельной семьи будут жить в приюте! Ваш дядя... — Мой дядя, — Ванцзи нахмурился, и красивое лицо его стало жёстким, — мой грёбаный дядя всё время втирал нам с братом, чтобы мы были приличными и благопристойными, а сам... — он сглотнул, и закончил, — как-то раз, мы с Хуанем спрятались в шкафу у дяди в комнате, и подглядывали в дырочку, как они целовались с Вэнь Жоханем. А потом... Ты, наверное, и сам понимаешь, что мы увидели. Поверь мне, это было... такое себе зрелище. Но любопытное. — А сколько вам было лет? — спросил Усянь. — Дядя засёк вас? Это до приюта было? Ванцзи криво ухмыльнулся: — До! Мне было пять, и он нас не засёк. Мне тогда А-Хуань приказал, чтобы я не трепался о том, что видел. Ну я и не трепался. А потом однажды, когда Жохань пришёл, я ему ещё в прихожей выдал, что дядя сегодня невкусный, потому что на обед съел дайкон, и от него воняет. Вэй Ин согнулся пополам в приступе хохота, разомкнув сплетённые пальцы. Ванцзи улыбнулся чуть шире, и ядовитее. — Он нас из-за этого в приюты и отдал, — добавил Ванцзи, и смех Усяня буквально захлебнулся, — каждого в разный. И по фальшивым документам, чтобы не позорить фамилию. Лицо Вэй Ина стало обиженно-растерянным. — Извини, А-Чжань, — виновато протянул он, потупив взгляд, — я не знал. Просто ты был... такой непосредственный! — Мгм, — кивнул тот, — не понимал, о чём говорю. Поэтому в приюте тебе ничего про дядю не рассказал, а то мне пригрозили вообще оттуда никогда меня не забирать. А потом, попозже, они купили эту хату, там где трахались. Наверное для того, чтобы я не видел. Только мы про неё с Хуанем всё равно узнали. Вэй Усянь внимательно разглядывал своего друга детства, и поражался, какие коленца может выкидывать судьба. Он уже столько времени в этой больнице, они с Цзян Чэном сюда ещё на интернатуру пришли, да так и остались. И он, оказывается, столько лет проработал бок-о-бок с Сичэнем, и не знал, что его брат это тот самый боевитый маленький А-Чжань, отбивший его у приютской шпаны, хотя и сам угодил туда лишь на пару месяцев раньше Вэй Ина. И Лань Чжань остался всё таким же, ершистым, несгибаемым... Неукротимым! Вот эта россыпь дырок для серёжек в обоих ушах, эта умная ядовитая речь, перемежаемая матерными, или просто сленговыми грубыми словечками, профессия мотогонщика, это всё было явно ничем иным, как попыткой вырваться из-под гнёта дядиной двойной морали, от которой они с братом наверняка под завязку натерпелись. Как он от мадам Юй. Как же похожи их судьбы, и всё-таки разные. Но привели они к одному результату — вот этой точке встречи и узнавания. И последним делом из всех дел в мире, Усяню бы хотелось опять потерять А-Чжаня. Ведь подумать только, как же здорово, что благодаря повороту Колеса Судьбы, он сращивал кости А-Чжаня, и теперь его лечит! — Вэй Ин! Наклонись! — врач слегка склонился. — Ближе! Тон и выражение золотисто-карих глаз требовали, приказывали, повелевали, завораживали, и не давали шанса на неповиновение. Ведь это же не какой-то там сраный мажор — это А-Чжань! А-Чжань, который уже тогда показывал ему как целоваться в приютской подсобке, и с которым они поклялись в вечной дружбе, искренне думая, что очень большие друзья непременно должны в знак дружбы целоваться. И об этом доктор Вэй все последующие годы не обмолвился ни одной живой душе, но никогда не забывал. Он наклонился к Лань Чжаню, почти касаясь его лица, когда тот рывком, схватив его шею, нагнул голову Усяня, и едва коснулся губами его губ, как в детстве, и тут же отстранив его голову от себя, спросил с улыбкой, больше похожей на оскал: — А это ты помнишь? Усянь хотел кивнуть, но помешал вопрос, прозвучавший от двери подобно грому в ясный день: — А чем это вы оба тут занимаетесь?!

***

Голоса становились всё ближе, и Цзян Чэн, радуясь, что тапки, хоть и оказались слегка маловаты, но мягкие, и ходишь в них бесшумно, что для его больной головы было большим плюсом, успешно двигался на источник шума, надеясь, что хоть там есть аптечка, а в ней «Антипохмелин», поскольку в «своей» ванной он аптечки не нашёл. Вот, интересно всё-таки, почему темно? Это что, вечер? И если вечер, то какого дня? Сколько он тут продрых? Телефон разрядился, и определить время было невозможно, а большие часы на стене коридора сообщили, что сейчас было семь. Утра или вечера? Да, скорее вечера, не мог же он столько проспать, чтобы настало следующее утро! Или мог? Неслышно топать этими дебильскими тапками по наборному паркету пола, натёртому так, что Цзян Чэн едва ли не физиономию свою в нём видел, получалось неплохо, только было скользковато, и приходилось держаться за стены. Но поскольку получалось не падать, Цзян Чэн с грехом пополам, благополучно доплёлся до полукруглой арки дверного проёма, с той стороны занавешенной лишь пышными фалдами серебристо-серой узорной парчи. Оттуда и доносились знакомые до дрожи голоса, и он, сначала бодро стремившийся на выход, решил задержаться и послушать, о чём сплетничают, но когда прислушался, даже о больной голове позабыл, потому что к сплетням это не имело никакого отношения. Говорили те, кого он убить был готов ещё тем утром, когда проснулся с Сичэнем за спиной, и тон беседы был напряжённым. — ... ты не хотел меня даже слушать, дагэ. Мне напомнить, что ты тогда наговорил? — Прости, Мэн-сюн, мой дагэ был в ярости, и она его ослепила, но ты же знаешь, как болезненно он реагирует на любую несправедливость! И твоё чистосердечное признание возымело противоположный эффект... Голос Хуайсана, обычно журчавший как весенний ручеёк, скакал бешеным кузнечиком, чтобы успеть заткнуть все возможные очаги явно разгорающегося скандала, и Ваньинь быстро шагнул к занавесям, стараясь не зацепить круглую подставку на высоких гнутых ножках, на которой торчал большой цветочный горшок с каким-то цветком, и осторожно отогнув краешек портьеры, вперил свой жадный глаз в ту картину, которую она скрывала. Не все сидящие в открывшейся взгляду комнате, были повёрнуты лицом к нему, но Ваньиню и не надо было никого узнавать, он их и так всех знал слишком хорошо. И теперь ему было капец как интересно, что они тут все делают, да ещё и в таком составе? — Мог бы мне и наедине напомнить, а не при людях, — буркнул генерал Не, скулы которого налились кирпично-красным. — А тебе что, неужто стыдно, мой дорогой Чифэн-цзюнь? — Яо, сидевший рядом, к которому относились эти слова, округлил свои красивые глаза, и всплеснул руками. — Ты мне тогда столько нелестного порассказал обо мне же, я даже такого и не знал! И ты знаешь что? — он сощурил глаза, и согнув спину, нахально поставил свой локоть прямо на бедро генерала, и опершись на свой кулачок подбородком, заявил, гипнотизируя Минцзюэ взглядом: — Я вообще-то, обиделся! Но глаза его смеялись, вопреки его словам, тон был игривым, и уголки губ так и лезли кверху, а вся его поза была настолько до безобразия провокативной, что Ваньиню даже стало неловко. Но что самое интересное, генералу явно нравилось такое поведение. Его лицо прямо замаслилось от удовольствия, а рука потянулась погладить Яо по спине, словно кота. «Бляа-а, ваще страх потеряли! Выгибается перед ним, как будто они одни. Ещё бы пососались!» — подумал Цзян Чэн, чувствуя, как щёки вспыхнули жаром. — «А тот, бесстыдник, его ещё и гладит... А ещё генералом был! Страшно представить, что же они наедине тогда вытворяют?» И очень пожалел, что не видит лица Сичэня, четвёртого участника этой беседы, сидевшего к Ваньиню спиной, и он мог видеть только его стриженый затылок и плечи над спинкой одного из двух кресел, которые они с Хуайсаном заняли, в отличие от парочки, внаглую любезничавшей на диване. Хуайсан сохранял на лице улыбку, которая стала явно натянутой, но оно пошло пятнами, и это выдавало его с головой. Ваньинь весь напрягся в ожидании, жажда и головная боль отошли на второй план. Он буквально влип в эту дырочку между стеной и шторой, Наконец, Сичэнь кашлянул, и раздражённо произнёс: — Может, мы уже о деле поговорим? И Ваньиня словно пощёчиной хлестнуло, отрезвляя окончательно. Так его, значит, бесит, что эти тут можно сказать взглядами трахаются! Ах ты ж...! Ну, нахер! Сбежать куда подальше от этих конченых, и хер с ней, с таблеткой, так переживёт! Он отпрянул от шторы, закрывая отверстие, и дёрнулся уходить, но проклятый скользкий, натёртый до зеркального блеска пол, решил пошалить с его мягким и гладкоподошвенным тапком. Нога Ваньиня поехала, он инстинктивно ухватился за цветочный горшок, но тот тоже поехал прочь со своей опоры, и в результате с грохотом навернулся на этот блядски скользкий паркет, а следом за ним навернулся и Ваньинь, другой рукой вцепившийся в портьеру, скользкая парча которой не удержалась в его горсти, и не помешала свалиться на пол. И уже лёжа на полу, он услышал взволнованный гомон отмершего квартета из гостиной, быстрый топот приближавшихся ног, возглас удивления и сильные руки, поднявшие его с пола и развернувшие лицом к лицу их владельца. — Так это ты тот самый пьяный одноклассник, — вопрос Сичэня был скорее утверждением. Цзян Чэн затрепыхался раненой зверюшкой. — Пусти! Пууусти! Я дверь перепутал! Сичэнь серьёзно кивнул, не сводя глаз с него, и отпустил руки, давая ему встать на пол. Ногу Ваньиня тут же прошила боль, и он вскрикнул, оседая на пол. Сичэнь подхватил его на руки, и понёс туда, откуда на беду свою Цзян Чэн выполз навстречу приключениям. Все повторные трепыхания он пресёк одним бесспорным аргументом: — Я врач. И должен осмотреть ногу и оказать первую помощь. — А откуда ты знаешь, куда меня нести? Сичэнь продолжал его нести, не останавливаясь: — А куда тебя нести в коридоре, где всего два выхода, и один из них за спиной? Возьми меня за шею, так будет удобнее. Ваньинь надулся, но за шею его взял. — Ну хотя бы туда, где вы все сидели, там диван есть. — Я хотел поговорить с тобой без свидетелей. Сичэнь продолжал тащить свою ношу на руках, и Ваньинь подумал, что предыдущий поход по этому коридору вроде был короче. Он скривился, и ударил Сичэня по спине ладонью. — Без каких свидетелей? Без твоего дорогого Яо, который был готов потрахаться прямо при всех? Жалеешь, что не был у них третьим?! Сичэнь резко остановился. Тёмно-ореховые глаза его смотрели со всепрощающей нежностью, словно на маленького глупого ребёнка. И Ваньинь пожалел, что вообще смотрит в эти глаза. Он опустил свои и буркнул: — Ну, чего остановился? — Дверь открой, — усмехнулся Сичэнь, — у меня всего две руки. Цзян Ваньинь поджал губы, но повернулся, протянул руку и дверь открыл. Сичэнь внёс его в комнату, и он прошипел: — И на хуя было меня столько пиздолить, я не принцесса! Сичэнь положил его на кровать, пошёл закрыл дверь, и подойдя к нему сказал: — А вот с этим я бы поспорил...

***

— А чем это вы оба тут занимаетесь?! Выкрик застал врасплох, оба вздрогнули. Вэй Усянь повернул голову к двери и расплылся в улыбке: — А-Цин, ну зачем так пугать? Чем мы можем заниматься? Я зрачки у пациента проверял. Вэнь Цин хмыкнула с шаловливыми огоньками в глазах: — Это теперь так называется? Проверял он! Их незачем проверять, он жив, здоров, и в сознании! И не собирается умирать в ближайшие сто лет. Разве что от разбитого сердца, но и это ему не грозит, я так понимаю. Усянь рассмеялся: — О, да! Не буду отрицать — ты самый крупный специалист по сердечным запчастям, кого я знаю! Можно сказать, Сердечный Механик, богиня кардиомотора! Он шутил, и Вэнь Цин уже давно привыкла к подобным шуткам. Они так пикировались ещё с медунивера, поэтому шутливо ткнула его в плечо острым кулачком, и подколола: — Да уж, да уж! Куда тебе, недотёпе до таких тонких материй! Там только моими паучьими лапками и ковыряться, а ты уж своими грубыми лапами складывай всё остальное! Она никак не могла забыть их первое знакомство, где тогда ещё юный остряк Вэй, обозвал маленькие изящные ладошки будущего кардиохирурга паучьими лапками. Она, также обладая острым языком, и не менее острым умом, не осталась в долгу и обозвала его представителем славного племени костоломов, и заявила, что если ей доведётся ковыряться когда-либо в его сердце, то она хотела бы посмотреть, где это у него там капсула с ядом, и обязательно её оттуда вынуть! Они ещё какое-то время посоревновались в остроумии, а потом, ко всеобщему удовольствию, пошли в лапшичную, заедать примирение. По обоюдному молчаливому договору они с того дня стали считаться друзьями, хотя злые языки за их спинами, постоянно укладывали их в одну постель. Но никто из них двоих не собирался доказывать обратное — зачем? Всё равно не поверят. С Ваньинем они долго не могли найти общего языка, и то, что наконец-то стали встречаться, было неожиданностью даже для них самих. Но только не для Вэя, который заявил, что раз в жизни надо всё попробовать, то отчего бы им обоим не попробовать и это? Попробовали. Пробовали долго, почти год, даже пожили немного вместе. Но по итогу, эта проба закончилась пшиком. — И что здесь забыла Богиня Исцеляющая Сердца? И зачем вошла без стука? А если бы я осматривал пациента? Она фыркнула: — Даже я знаю, что у твоего драгоценного пациента места, нужные для осмотра, там, где любому не стыдно показать! А если мне ещё и стучаться надо было, то... — Ладно-ладно! — перебил Усянь. — Ты искала А-Чэна? Она опять фыркнула: — Сдался мне твой недоделанный братец! Мне мой брат нужен! Ты давно его видел? Вэй Ин застыл, на минуту, соображая, а потом ответил: — Вэнь Нина не было на работе сегодня, но вроде бы он с ночного дежурства? Нет? — Какого дежурства? — встрепенулась Вэнь Цин. — Он не должен был дежурить, я видела его график! — она стояла посреди палаты, этакая небольшая обеспокоенная птичка в белом халате, то сжимая то разжимая руки в его карманах. Ванцзи прочистил горло, и подал голос: — Он был здесь этой ночью, доктор Вэнь. Две пары удивлённых глаз впилось в него. И предупреждая все вопросы, он быстро сказал: — Я видел его ночью, в своей палате. Он был не один. — И что...? — первой отмерла Вэнь Цин. — Они целовались, — криво ухмыльнулся Ванцзи, победно сверкнув глазами. Теперь уж если она захочет что-то съязвить о том, что видела, то пускай сперва на своего брата посмотрит, и он безжалостно придавил: — С мужчиной! Вэнь Цин огляделась, и присела на топчан, где до этого спал Вэй Усянь. Её брат целовался посреди ночи в больничной палате, рискуя разбудить пациента? И ведь разбудил. Может ему привиделось? — С каким-таким мужчиной? — блестящие чёрные глаза внимательно смотрели на больного. — Вы его знаете? Ванцзи опять ухмыльнулся и кивнул. — Знаю. Это шофёр вашего дяди. И их это ни капли не смутило. Они что, встречаются? Вэнь Цин, всё так же как села, не вынимая рук из карманов, так и встала с руками там же. — Мне нужно идти. А вы тут оба, — она подчеркнула последнее слово, — постарайтесь не нарушать больничную этику, — она помолчала и добавила, — не ожидала от тебя этого, Вэй Ин. Тебя всегда женщины интересовали. Усянь смущённо улыбнулся: — Ты всё не так поняла, А-Цин! Это мой старый друг, ещё с приютских времён. Та только хмыкнула: — И ты конечно же позволяешь себе целоваться с каждым, с кем дружил? Если бы его кровать хотя бы не была под окном! Кровать Ванцзи и вправду находилась под внутренним окном палаты, которое выходило в больничный коридор, и позволяло видеть всё, что в ней происходит, не входя вовнутрь. Так что, если она была возле окна, и всё увидела... Ну что ж... — А-Цин, то женщины, а это Лань Чжань. Маленькая ручка птичкой выпорхнула из кармана, делая знак умолкнуть. — Достаточно, Усянь. Я всё поняла. Лань Чжань, так Лань Чжань. Только смотри, чтобы тебе от других Ланей не влетело за эти фокусы! Он всё же, твой пациент. И высказав это, она снова сунула руку обратно, и вышла из палаты. Проводив её глазами, Ванцзи и Усянь посмотрели друг на друга. Вроде бы и незначительный визит, а сколько всего прояснил. И для неё, и для них обоих. И они теперь прочувствовали, что Лань там Ванцзи, или не Лань, но они теперь нашлись, и друг у друга есть, и у обоих вспыхнула внутри надежда, что и в дальнейшем тоже будут.