В первые мгновения, когда Вэй Усянь увидел пустующую кровать, ему показалось, что он ослеп и оглох.
В самом деле, куда, а главное, как мог уйти больной с переломами обеих ног? Вторая мысль, накрывшая осознанием того, что этому больному уйти «помогли» сдавила горло паникой, потому что Сичэнь, как врач, распоряжения на транспортировку лежачего больного дать в принципе не мог, да ещё и из возглавляемой им больницы, без ведома лечащего врача. Значит... Значит его умыкнули против его воли. А поскольку криков никаких не слышали, значит этот кто-то позаботился о том, чтобы их и не было.
Но как? Зачем? За что и кто? Вопросы мигом заметались в голове перепуганными ворОнами, не находя ответов. Чжань-гэ говорил, что его авария на мотогонках явно была подстроенной, так может это сделал тот же самый человек? Ну, или люди?
Но какая им выгода была в этом? И где теперь Чжань-гэ?
Вопросы, вопросы, на которые он сам не сможет найти ответы. Он сжал кулаки и зажмурился, судорожно выдыхая через нос, и со сжатыми зубами проглатывая горький ком в горле, и чувствуя такую боль, словно сердце готово было остановиться. Тяжело привалился к дверному косяку. По идее, надо срочно, просто немедленно сообщить Сичэню, но он занят, у него проверка, мать бы её! И надо...
— Привет, док! Чё такой кислый?
Вэй Усянь вздрогнул и открыл глаза. Оп-па! Только же подумал, даже додумать не успел. Маг он, что ли?
— Привет, Сюэ Ян. Да поводов для кислоты хоть лопатой греби. Ты как здесь оказался?
— Начальник твой вызвал, — хмыкает следователь, доставая из кармана конфету, и начиная разворачивать фантик, — у вас же тут типа несчастный случай, блин, травма черепа и всё такое.
Вэй Ин облегчённо вздыхает, и его пробивает на истерический смех. Начальник вызвал... Да, вызвал бы он, как же, если бы не проверяющие, явившиеся свидетелями несчастного случая с А-Нином. Скорее всего, вынужден был. Но это даже к лучшему. Хотя, их клинике это определённо не на руку, и видно всё было подстроено тем или теми, кто это сделал, с тем рассчётом, чтобы как раз этой больнице нагадить.
— А-Ян, тебя мне точно светлый ангел послал, — распахнутые глаза Усяня полны горечи и страха, — вот, посмотри сюда, здесь ещё есть дело для тебя.
Он указывает внезапно задрожавшей рукой вглубь палаты на сиротливо пустующую кровать, от одного вида которой в груди свиваются колючим жгутом тревога и страх. Где же ты, Чжань-гэ?..
Сюэ Ян смотрит на смятую кровать, переводит взгляд на тумбочку рядом с ней, обводит глазами всю палату, бросает карамельку в рот, и загнав её за щёку, шепеляво интересуется:
— Ну, и чё? Ждешь што-то украви?
— Да, — Усянь взволнованно кивает, и у него внезапно першит в горле, — пациента. Украли пациента.
Сюэ Ян хмыкает, и перегоняет во рту конфету за другую щёку.
— Шмешно.
Усянь непонимающе смотрит на него, потом встряхивает за плечи:
— Да нет же, А-Ян, я серьёзно! У него переломы обеих ног, он не может сам ходить, и транспортировать его сейчас нельзя, да и некуда и незачем! Я его только несколько дней как прооперировал, и он брат главврача — если бы тот передумал, чтобы я его лечил, он бы мне сказал. Но он не скажет, у него оснований нет.
Он выпаливает всё на одном дыхании, глядя Сюэ Яну в глаза, и отчаянно боясь, что следователь его недослушает или перебьёт. Тот, склонив голову по-птичьи, смотрит на Усяня, острый кончик носа словно клюв, тычется в пространство, взгляд становится живым и жёстким. Он раскусывает конфету, и частично проглотив, интересуется:
— Фотка есть?
Усянь смотрит непонимающе:
— Чья?
— Ну ясно, не твоя, — фыркает Сюэ Ян, — пациента твоего лежачего.
Усянь, просветлев лицом, роется в телефоне, и наконец откапывает то, что ближе всего — фото Лань Чжаня на пьедестале почёта.
— Прости, А-Ян, — извиняется доктор, — других нет.
Нос Сюэ Яна втыкается в изображение на экране, глаза и рот округляются:
— О, — выдыхает он, — так это что, сам Чёрный Дракон?!
— Это Лань Ванцзи, мой па... подожди, какой дракон?
— Ник у него спортивный, Чёрный Дракон, — снисходительно поясняет Сюэ Ян, а затем хмыкает, быстро зыркнув исподлобья: — А ты что сказать-то хотел? Он твой па... кто? Неужели парень? Да ладно, шучу. Или пациент? Так это ты, что ли, его после аварии лечишь?
Усянь молча кивает, горло опять перехватывает липким страхом. Страхом за Чжань-гэ. Подбородок Сюэ Яна задирается, вместе с выражением его острого лица как бы говоря: «так вот оно что!» Он бросает на Усяня пронзительный взгляд, и роняет:
— И когда ты его здесь в последний раз видел?
— Да вот как раз перед тем, как к Вэнь Нину побежать, — он осекается, смотрит на Сюэ Яна, у которого взгляд, как у почуявшей след собаки, и исправляется, — Вэнь Цюнлиню, пострадавшему медбрату с травмой черепа.
— Подожди! — восклицает Сюэ Ян, мгновенно преобразившийся из пожирателя конфет в живой механизм для поиска и поимки злоумышленников.
Дальше всё идёт по стандартной схеме — Сюэ Ян расспрашивает Усяня, почему он оставил пациента, и бросился к Вэнь Цюнлиню; от чего он пострадал; сам ли упал, или его толкнули; что с ним делал доктор Вэй, и как много времени это заняло; кого он подозревает в том, что пациента нет на месте, и знают ли об этом его родственники.
А затем появляется Лань Сичэнь, и когда видит пустую кровать своего брата... Лучше бы он её не видел. Он стискивает желваки, и смотрит на Усяня, а тот отвечает виноватым взглядом, словно и правда виновен в том, что побежал выполнять врачебный долг, а не остался вместе с Лань Ванцзи. Но кто ж знал, что он куда-то исчезнет!
На Сичэня жалко смотреть. Ближе брата у него нет никого из кровных. Он подходит к кровати, словно надеясь, что эта пустота лишь обман и иллюзия, но нет, никаких иллюзий. И никаких зацепок.
Сюэ Ян звонит своему начальству; Сичэнь выходит из палаты, и тоже кому-то звонит. Переговорив буквально пару минут, он отключается, и повернувшись к следователю, говорит:
— Нужно проверить записи с камер.
Сюэ Ян кивает, и они оба мчатся проверять эти камеры, а Вэй Усянь остаётся в ВИП-палате один. Он присаживается на кровать, на которой ещё этой ночью испытал то, чего ни с кем никогда не имел. Этой ночью он был так бесстыдно счастлив, и так безгранично виноват, нарушая правила больничного режима, что ему почти физически больно при мысли, что его Чжань-гэ может сейчас пострадать от рук похитителей. Но он не считает, что за нарушение режима и врачебной этики это наказание, ниспосланное им обоим, адекватно.
Он бы ещё тысячу правил нарушил, только бы Чжань-гэ вернулся целым и невредимым. Чёрная тоска ледяными шпилями пронзает душу, и у этой тоски есть имя, имя ей Лань Чжань.
***
Записи с камер наблюдения неожиданно дают довольно богатый материал для поиска, хотя похитители и пытались маскироваться, но слабо, производя впечатление, что хотят найтись. Но, на этом все хотелки закончились. Записи всё же не дают главного — места, где могут прятать Лань Ванцзи. Да и требований никаких похитители не выдвигают, не звонят, и вообще, прошли уже вторые сутки, а они словно в воду канули.
Когда Вэй Усяня нашёл Цзян Чэн, на него было больно смотреть. Он, обычно улыбчивый и свежий, лучащийся энергией, кажется постарел на добрый десяток лет, и выглядел как оживший мертвец.
На заднем дворе клиники возле чёрного хода кто-то поставил стул на крыльце, где все курили, и приёмный брат Ваньиня сидел на нём, зажав руки меж колен, и глядя в одну точку невидящим взглядом. Цзян Чэн подошёл, тот даже не шевельнулся. Он встал рядом, облокотившись на перила. Цзян Ваньинь засопел, словно рассерженный ёж, он всегда так сопел, когда смущался.
— Ты хоть ел сегодня? — буркнул он наконец. Усянь покачал головой, не отрывая взгляда от пустоты, которую одну теперь только и видел.
Ваньинь шумно выдохнул воздух.
— И если ты будешь и дальше не жрать, я тебе...
— Ноги переломаешь, — закончил за него Усянь бесцветным голосом. А потом он повернул голову к шиди, и тот сразу подавился воздухом, когда увидел все тонны боли, плескавшиеся в его глазах. — А у него они уже переломаны, и ломать нечего. А если ему их снова ломают? А если... — внезапно вставший ком в горле помешал говорить.
Боль во взгляде, казалось, сдирала с Цзян Чэна кожу как наждак. Он шагнул к брату, присел на корточки, положил локти на колени Усяня, и заглянул ему в глаза снизу. С этого ракурса вроде боли было меньше видно, и было не так неловко за своё внезапное счастье.
— Я... — слова не выговаривались, упирались, не хотели выходить, застревая неуклюжими угловатыми комками, и он погонял кадыком, чтобы их пропихнуть. — Я вот тут подумал, а что если вот это вот с этим Вэньским рохлей, это всё было подстроено? Он же Вэнь, договорился с дядей, устроили типа скандал, сестрица подыграла, и...
— А-Чэн, — голос Вэй Ина прогудел странно глухо, словно из трубы, — А-Чэн, ты сам себя слышишь? Ты же жил с Вэнь Цин, разве она похожа на пособницу такого, как её дядя? Или ты забыл, что они с дядей в ссоре?
— Пфр! — фыркнул Цзян Чэн. — Сегодня в ссоре, а завтра грузовиками не растащишь. Они ж семья! — он сплюнул, и продолжил: — Тоже, блять, семейка Аддамс в натуре, прости Господи!
— А-Чэн!
— Один другого лучше! Вот ты знал, что Хуайсан, наш Хуайсан, трахается с Вэнь Чао? И у них, блять, любовь, мать их...
— Знал, — кивнул Усянь, глядя сверху вниз, — Хуайсан ещё в школе был, когда они это всё начали. Только он дагэ своего боялся до усцачки, да и не зря...
Ваньинь от возмущения схватил ртом воздух и задрал брови.
— Да как ты... — он на секунду запнулся, — нет, ну ты, видите ли, знал столько лет, и молчал, зная, что я не знаю?!
— А тебе это зачем было, — отмахнулся шисюн, — ты ж был такой весь из себя гомофоб, ты бы их не понял. Да и не было у них ничего последние года три. Теперь, что, опять сошлись? — он покивал без улыбки, и грустно обронил: — Ну хоть у кого-то всё хорошо.
От лица Ваньиня можно было спички зажигать. Твою ж дивизию! Ну вот как это так? Он знал, а его шиди не знал. Гомофоб. А теперь, бля, он кто? Гомо... фил? Не, ну ему же по-прежнему в задницу ничего не совали, даже пальцев. Он гуглил! Пальцы это когда... Бля... О чём он думает, брату плохо, у него этого его любимого инвалида украли, а у Ваньиня перед глазами Сичэневский член стоит. В эрегированном состоянии. Ой, мать твоюуууу! Простите, Небожители! Тьфу! Захотелось самого себя по лбу треснуть, чтобы дурные мысли вылезли и не влезли назад. И воспоминания о Лань Хуане с губами на его собственном... Ваньине-младшем... тоже. Бля! А всё эти Вэни виноваты! Вот вечно всё из-за них.
— ... никак не мог быть заодно с Жоханем, даже если допустить, что это Жохань приказал похитить Чжань-гэ.
— Чего? Да что ты его так защищаешь? Он тебе кто? Брат, кум*, любовник?
Долгий укоризненный взгляд в ответ. Поджатые губы, сцепившиеся на коленях пальцы. Да что опять не так?! У него ж любовь всей его жизни и смерти нарисовалась, а он всё за этого Вэня задницу себе дерёт!
— Ты не представляешь, о чём говоришь, шиди. У А-Нина к Жоханю ничего не может быть, кроме страха и ненависти.
***
Когда Ваньинь услышал из уст шисюна историю с секс-рулеткой, то долго сидел в ступоре, не в состоянии понять, как так можно сделать с двоюродным племянником, и кузеном. Ну, ладно, Гуаншань этому мелкому Вэню чужой, но... Стоооп! Ему-то он чужой, а Ваньиню?! Шицзе! Она же в этой семейке жить собирается, встречается с этим Павлином, так какого же
ху... дожественного слова она продолжает это делать?
Ваньинь вскочил на ноги, сжимая кулаки с горящими глазами, и только открыл рот, как брат поднял руку, останавливая его:
— Так, шиди, только без глупостей! Я понял, что это тебя потрясло до пиздеца, но никуда бежать и кому-то мстить не надо! Тебе не пятнадцать, подумай, зачем я тебе это рассказал. Ты просто знаешь, кто, что и почему. Всё. Сел, выдохнул, и никуда не бежишь. И, да, Сичэнь твой знает об этом.
Цзян Чэн криво улыбнулся, даже не съязвив по поводу «твой»:
— А о чём ещё он знает?
— Много о чём, — взгляд Усяня опять стал пустым, — только не знает, где может быть его диди.
