Белый лотос на чёрном мотоцикле

Когда кто-то говорит, что у него всё под контролем, значит сам уже на грани, и только гордость не позволяет ему этого показать. Лань Сичэнь исчерпал этот самоконтроль абсолютно и полностью, судя по тому, что Вэй Усянь увидел на пару с Вэнь Нином. И надо ещё было выяснить, кто ещё из медперсонала имел честь наблюдать главврача в таком состоянии. А теперь он мирно спал в своём кабинете, в кресле, откинувшись на высокий подголовник. Вэй Усянь когда-то, шутки ради, решил посидеть в этом кресле, и знал, что нахождение в нём это сплошной оргазм для шеи, плеч, спины и ягодичных мышц, но спать в нём он как-то не пробовал, и подумал, что Сичэню, пожалуй даже в этом роскошном седалище не слишком комфортно. Всё-таки, для спанья* оно не было приспособлено. К тому же, назойливая муха, непонятно откуда взявшаяся, видимо так здесь и перезимовала, сидела на халате, рядом с лицом спящего Сичэня, и лениво взлетела, недовольно жужжа, едва он вошёл. Вэй Усянь закрыл за собой дверь, и демонстративно покашлял, надеясь, что это может разбудить Сичэня, но тот даже не пошевельнулся, продолжая спать с приоткрытым ртом. Вэй Усянь поморщился и пошёл открывать окно — выхлоп перегара был ещё тот. Муха, которой надоело летать, приземлилась прямо Сичэню на нос, и принялась по нему ползать, и видимо, только это разбудило Сичэня, потому что он поморщился, всхрапнул, и открыл глаза. Он моргнул, сощурился, затем прочистил горло, и просипел: — Усянь? Тот усмехнулся и заявил: — Сичэнь-сюн, ты мне должен выдать премию, ну или хотя бы скромную медаль за спасение твоей персоны от гнева моего шиди. Ты заставил его переживать за себя. Главврач скривился, болезненно поморгал глазами, а потом констатировал, одновременно пытаясь вытащить из кресла затёкшие конечности и прочие части тела: — Ну, ты же ему наверняка всё объяснил. Усянь пытался подавить улыбку, наблюдая за этим нелёгким процессом, и кивнул в ответ: — Я-то да, как смог, а вот что ты мне скажешь по поводу смерти твоего дяди? А-Нин не стал мне обьяснять ничего, хотя явно что-то знает об этом. А я как только успокоил А-Чэна, который потом сам тебя прибьёт, господин главврач, который дарит собаку, а потом не является на ночь домой, и отключает телефон... Сичэнь, который всё же выполз из огромного мягкого офисного кресла, и сейчас, разминая ноги, топтался на месте, и одновременно массировал себе затылок. При этом его лицо было по цвету ближе то ли к оттенкам первой зелени за окном, то ли цветущих кустов жёлтой форзиции на больничных клумбах, а халат выглядел так, словно его жевала корова. Он икнул, затем выставил руку, жестом прося Усяня замолчать, открыл ящик стола, достал из него «Антипохмелин», налил из кулера воды, запил, резко выдохнул, а потом сказал: — Список моих прегрешений я и сам знаю. А ты мне лучше скажи, что ты брату сказал? — Правду, — немедленно ответил Усянь, — и ничего кроме неё. Сказал А-Чэну, что ты напился как скотина, кто знает почему, и торчишь на работе, может опять какие-то неприятности, ну а мой шиди покрыл меня матом, впрочем он всегда так делает, и я... Сичэнь попробовал засмеяться, и это болью отдалось у него в голове, он поморщился, и перестал. Усянь, удивлённый такой реакцией, замолчал, потом обиженно буркнул: — Нет, он ещё и ржёт! Вот попробовал бы ты сам с ним поговорить, так нет, я у вас как переговорщик, ещё и я же виноват! Да пошли вы оба! — Так это ты о своём брате говоришь! — сказал Сичэнь, — а я-то думал, ты о Ванцзи. Что ты сказал ему? Усянь недовольно покосился на Сичэня, и проворчал: — Ничего не говорил. Если он тебя здесь вечером не видел, то и не надо ему знать, что ты тут был. Тем более, что я не знаю должен я ему говорить про вашего дядю, или лучше ты сам скажешь. Это, может, пьяная шутка такая была? — и увидев, что Сичэнь застыл возле стола, уточнил: — Или не шутка? Сичэнь развернулся к полуоткрытому окну, за которым сиял рассвет, и рассеянно посмотрел на солнечные лучи. Дядя их уже не увидит. Но зато и его вечных скандалов никто больше не услышит. Вот уж когда беда бывает легче, чем счастье. Скоро менты набегут, расспросы начнутся. Надо в порядок себя привести, пока никто его не видел вот таким. Уж эти-то точно не должны, да и Усянь не должен был. Сичэнь развернулся от окна, лицо его понемногу стало обретать краски. Он подошёл к Усяню, и встал перед ним, внимательно глядя ему в глаза, словно не решаясь сказать. Потом, наконец, решился: — Вэй Ин, я несколько лет уламывал Ванцзи прийти к тебе и признаться, кто он такой, но он боялся. Он хотел это сделать после тех гонок, после победы в них. Даже если бы не было этой аварии, он бы сказал тебе, он хотел. Дядя дядей, но у дяди своя жизнь, и он больше не хотел прогибаться под дядю, не то время. Дядя... — он помолчал, собираясь с мыслями, потом продолжил, опустив глаза: — У дяди своя жизнь, а мы с Ванцзи оба взрослые люди, и нам не следует мешать друг другу. Вэнь Жохань за свою жизнь сделал много... разного. Часть из этого ты и сам знаешь, а остальное вчера стало достоянием следственных органов, и его должны были арестовать. Я... — он бросил быстрый взгляд на Усяня, — я дал им шанс. Обоим. Только ради дяди. Ты что-то знаешь о взрыве на бывшем мотодроме Вэнь Сюя? — Бывшем? — помертвевшими губами пробормотал хирург. — Почему бывшем? — Потому что Вэнь Сюй мёртв, Вэй Ин. И отец его тоже, наверное, мёртв. Как и мой дядя. Наверное. Я дал им шанс, и новые документы. На мотодроме Вэнь Сюя был склад горючего для мотоциклов, моторных масел, других горючих жидкостей, там было чему гореть, и было чему взрываться. Вэй Усянь уставился на него: — Хочешь сказать, что они живы? Тот покачал головой: — Я ничего не хочу сказать. Но я всё-таки надеюсь. При А-Нине я не мог сказать ничего другого, но тебе я могу сказать всё. Тебе пора уже знать. Мы уже давно копаем и под Жоханя, и под Гуаншаня. Вот ему я шансов не дам, там слишком всё серьёзно. — Он сам себе даст, — произнёс Усянь, — если Жоханя официально объявят мёртвым, то Гуаншань всё сопрёт на него, и опять выскочит сухим из воды, ещё и ты можешь пострадать. И эти самые, кого ты назвал «мы». Или это ты и Лань Чжань? — Не выскочит, — лицо Сичэня прорезала ухмылка, — у А-Яо на него компромат просто железобетонный. Не надо было ему сына обижать, даже если он и внебрачный. И, нет, это не Лань Чжань. Я, если честно, дядю решил ради него пожалеть, он ведь хотел тебя забрать из приюта, когда А-Чжаня забирал. — Знаю, — кивнул Усянь, — Чжань-гэ говорил мне, только не сказал почему господин Лань Цижэнь меня всё же не забрал. Он не знал? Он решил слегка слукавить, подумав на мгновение, что Сичэнь может знать об этом больше, и он не ошибся. Тот сунул руку в карман, второй потерев отросшую щетину на подбородке, повозил носком туфли по ламинату на полу, стирая невидимое пятно, и наконец проговорил: — Ну, видишь ли, Цзян Фэнмянь показал ему один ДНК-тест, и там говорилось, что у тебя есть очень близкий родственник, при наличии которого дядя не имел права тебя усыновлять. Вэй Усянь застыл, словно громом поражённый. Чжань-гэ говорил ему о родственниках, но не о том, что этот родственник был один. Мгновенно всплыли в памяти и вечное недовольство мадам Юй, и её постоянные намёки, которые Фэнмянь сносил с абсолютно ангельским терпением, и тот разговор, подслушанный ими с Цзян Чэном ещё давно, когда она пришла к мужу на работу, после которого мальчишки решили, что они братья, и собственно, и началось постоянное давление Ваньиня на мать, на тему: «Хочу себе старшего брата!» Цзыюань какое-то время посопротивлялась, но хоть и скрепя сердце, сыну всё же уступила. Правда, так и продолжала считать, что вынуждена растить в собственном доме плод мужниных любовных похождений. Усянь знал об этом, но не верил. Слишком часто Фэнмянь рассказывал ему о его родителях. Всё что помнил, всё что знал. Рассказывал, как они погибли, буквально на его глазах, но его, Усяня, они не нашли тогда, и только спустя год упорных поисков он нашёлся чисто случайно. Друзья и коллеги со «скорой» отбили от собак мальчика, показавшегося им смутно знакомым, а когда глянули на его фотографию, оставленную Фэнмянем, поняли, что и везти его надо именно к нему, в приют где он тогда работал. Многое прояснилось в его голове теперь, но оставались пробелы, которые надо было восполнить. А для этого следовало поговорить с А-Чэном, и сходить вместе навестить родителей. Вэй Ин пробормотал скупое «спасибо», и выбежал из кабинета главврача. Тем более, что уже наступило утро, и Сичэню надо было дать время умыться и переодеться перед новым рабочим днём, чтобы никто даже не заподозрил, чем он этой ночью занимался.