— Я даже не знаю. Думаешь, мне легко? Видеть их вместе на работе, и замечать, какими глазами они друг на друга смотрят? Мянь-Мянь, я же не каменная, и не железная, вообще-то.
Вэнь Цин поставила кружку с кофе на стол в сестринской, где они со старшей медсестрой устроили вечером, после разговора с Сичэнем, уютные девичьи посиделки. Вэнь Цин нахохлилась, словно промёрзшая птичка, а потом метнула на Ло Цинъян быстрый взгляд исподлобья, и голосом, звеневшим от обиды, протянула:
— И почему ты мне не сказала, кто в реанимации лежит? Ладно эти два кролика озабоченных, и третий придурок, который тоже голубее неба, но ты-то, ты! Как ты могла? А ещё старая подруга!
Цинъян усмехнулась, подумав о том, что Цин-Цин до сих пор неравнодушна к их реаниматологу, по совместительству и анестезиологу тоже. И ведь неглупа, понимает, что если парень не по девушкам, то всё равно от него ответных чувств было ждать бесполезно, но рана-то ещё свежая, и она болит. Поэтому и не надо капать на больное, а лучше бы её переключить на что-то другое, чтобы отвлеклась от мыслей о Цзян Чэне, который наконец-то, можно сказать, вывесил радужный флаг, сдавшись неизбежному, которое всегда сидело у него внутри, да только он понять и признать этого не хотел. Ну, или на кого-то её переключить. Только вот, на кого, если даже этот милый следачок с манерами уличного гопника, тоже был замечен востроглазыми сестричками под ручку с тем симпатичным очкариком из прокуратуры? Интересно, а натуралы-то в Пекине ещё остались? Или все мужчины повально вздумали без рукавов, в одних жилетках ходить? Ну, не считая мужа Мянь-Мянь, который души в ней и в их дочке не чает, а так из их окружения все как на подбор — в дамах не нуждаются.
Но подругу реально жалко. Умная, красивая, боевая настолько, что Мянь-Мянь ей одно время даже завидовала, и специалист от Бога, а поди ж ты! Они с Цин-Цин одного возраста, но у Мянь-Мянь её дочка в третий класс уже пошла, а Цин-Цин до сих пор незамужняя, и даже пары так и не сложилось. Она знала, что А-Цин давно, ещё с универа, проявляла интерес к А-Чэну, но приближаться не спешила. Решилась попробовать с ним отношения только после долгих колебаний и раздумий. Но всё у них что-то не ладилось, да не срасталось.
Теперь-то понятно, почему!
Цзян Чэн давно, не отдавая себе отчёта, засматривался на Сичэня, а уж как Сичэнь на него смотрел, когда думал, что никто не видит, Мянь-Мянь давно просекла. Но, в отличие от Сичэня, буквально открыто жившего с Мэн Яо, Цзян Ваньинь долгое время старательно размахивал своей натуральностью, пытаясь неуклюже строить отношения с девушками.
Мянь-Мянь подавила вздох.
Махал-махал, пока домахался. Надоело главврачу ерундой страдать, ну он его и пригрел под своим крылышком. Эх... Да, что ж ты, подружка, такая слепая была? Хотя, может и не совсем, раз постоянно Ваньиня пилила, пока они жили вместе. Нутром чуяла, что в нём что-то не то, да понять не умела. Или не хотела понимать. А переделать такого, так вообще не получится, он таким родился, таким и помрёт.
Мянь-Мянь отпила из своей кружки, и слегка улыбнулась:
— Ну, не такая уж и старая, я ещё вполне цветущая женщина. Да и тебе, подруга, рано ушки опускать. Просто Цзян Чэн это не твоё, и никогда не было твоё, иначе он так быстро Сичэню бы не сдался. Да и Сичэнь сам по себе не пустое место, доктор Цзян хотя бы не разменялся на дешёвку. А этот... пациент... Ну, Сичэнь же запретил говорить вам с А-Нином, кто он, и пускать запретил, чтоб не узнали. А я вот его прошляпила! Не уследила, чтобы не увидел! Бедный мальчик, такой стресс!
Мянь-Мянь опустила глаза в кружку, прихлёбывая кофе, Вэнь Цин вдруг шмыгнула носом, беря с тарелки баоцзы с рисом и яйцом, которые её подруга детства была печь великая мастерица, откусила, и произнесла с набитым ртом:
— И ведь про то, как ты вместе с Усянем и дядей Цзяном лечила А-Нина после того ужаса, ты мне тоже не рассказала, предательница! Уехал он, в кампус... И к чему было врать?
Но она говорила, и сама понимала, что смысл в той, совместной лжи отчасти был. Потому что если узнала бы, то таких бы дров наломала, что кто знает, не наделала бы хуже брату, который и без того подвергся насилию, да ещё и от родственников, и из-за этого пострадала его психика. Она и сама так распсиховалась, когда всё раскрылось! И она прекрасно поняла, что это всё было сделано из-за неё. Своеобразная воспитательная мера от преступного дуэта Жохань + Гуаншань, против которого, пока он был в силе, пойти не решился бы никто. И если бы она узнала, что и кто сделал с её братом, то стала бы заниматься боем с ветряными мельницами, биться о непробиваемую стену, просто чтобы не сидеть сложа руки, а когда бы этим двум надоели её метания, то они просто раздавили бы её как блоху. И о том, что помощи она бы не просила, тоже все понимали. Она бы не стала. Всегда упёртая была.
И из союза молодёжи её ещё тогда исключили явно по настоянию свыше, придравшись к выдуманным причинам, и в партию не приняли, а значит, дальнейший карьерный рост для неё был закрыт. И всё этот Жохань! Она даже мысленно не называла его дядей. Дяди племянников не пускают по кругу. Даже двоюродных.
Хотя, может и лучше, что она вне всяких партий. Хоть от политических разборок была и будет далеко, а это немаловажно.
Она прожёвывала баоцзы, невидящим взглядом смотря перед собой, и так сжимая несчастную посудину пальцами, что они аж побелели. Мянь-Мянь вглядывалась в подругу, и всё больше успокаивалась. Ничего. Не бежит на исповедь к бутылке, и то хорошо. Переживёт, выкарабкается. Но не мешало бы, всё же, чтобы ей кто-то помог. Вот только кто? Как назло, никого нет на примете свободного, да ещё и такого, чтобы подружкин характерец с изрядной долей перца смог бы выдержать, и не обжечься. Ну, и где такого взять?
За окном опять полоскало дождём. Небо в эту весну прогнило, что ли? Потому Цин-Цин и не спешит домой в такую унылую погоду, хотя у неё и нет ночного дежурства. Да и дома её никто не ждёт, а в дом, где не ждут, возвращаться не хочется.
Они обе молчали, думая каждая о своём, когда в дверь сестринской постучали, и получив разрешение, на пороге появился тот самый следователь из прокуратуры, кажется, какого-то там из первых уровней. Как же его имя-то?
— Я прошу прощения, девушки, — грудным приятным голосом пророкотал он, — но на улице дождь, а я без зонта. И моя интуиция мне подсказывает, что у вас он может быть. Ну хоть дежурный, а?
И он скроил такую несчастную мину, что обе женщины застыли, а Мянь-Мянь от изумления приоткрыла рот — вот же оно! А об этом персонаже Цинъян и забыла, поскольку он здесь редко показывался. Вот же ж блин...
— Ну, за комплимент спасибо, господин (как же его зовут?) инспектор, но я уже давно не девушка, у меня семья!
Она нарочно преувеличила его звание, хотя прекрасно помнила настоящее, и он в ответ только криво усмехнулся, и сказал:
— Спасибо и вам, но только я тоже ещё не инспектор.
— Велика важность! — фыркнула Мянь-Мянь. — Значит скоро будете! А зонтика запасного у меня нету, мне здесь ещё ночь сидеть, у меня дежурство, а наутро дождь может и не перестать. Вот у Цин-Цин есть! Может, он вам обоим пригодится?
И она выразительно повела бровью в сторону Вэнь Цин. Та после этих слов отмерла, и только открыла рот, чтобы возразить, как этот Сун Лань (Вот! Наконец, вспомнила его имя!) уставился на А-Цин своими пронзительно-чёрными глазами, и произнёс:
— Доктор Вэнь? Вы не собираетесь домой? А то, может, и правда совершите акт милосердия, и спасёте беззонтичного сотрудника полиции от промокания и простуды? Если, конечно, вы не против, — тут же поправился он.
Но Вэнь Цин уже вставала из-за стола, и кивнув Цинъян, сказала:
— Ну, если нам с вами по пути, полицейский Сун... Кстати, Мянь-Мянь, спасибо за кофе и за пирожки, ты всегда умела прекрасно готовить, в отличие от меня, — и уже опять следователю: — Пойдёмте, господин Сун!
— Сун Лань, — слегка изобразил светское содрогание, символизирующее поклон, полицейский, и добавил, глядя в такие же чёрные глаза Вэнь Цин: — Если поделитесь зонтиком, то для вас я просто Цзычэнь. А с попутным направлением разберёмся!
Вэнь Цин удивлённо посмотрела на него, но в насмешливых глазах промелькнула искорка интереса. Она вышла из сестринской, полицейский за ней вышел не оглядываясь, и захлопнул дверь.
Ло Цинъян удовлетворённо покивала, удивляясь про себя, как же кстати нарисовался здесь этот полицай. Хоть и компанию он водит так себе — этот мелкий гоповатый ментёнок, которому когда-то Усянь отстреленный палец пришивал, но сам он мужчина видный, симпатичный, хотя всё ещё не инспектор.
И совсем некстати подумалось, что цвет глаз у них обоих одинаковый, и родись у них дети — не надо было бы думать, с каким цветом глаз они получатся. Если только Цин-Цин не напугает этого бравого капитана своей фамилией.
***
Когда приходишь в себя, то очень многое зависит от того, что приведёт тебя в чувство. Мозг Вэнь Жоханя привёл в чувство, как это ни странно, горн, играющий начальные ноты вступления в национальный гимн страны на радиостанции CNR*, а затем грянувшие следом его аккорды и голос диктора-мужчины, произносящий: «С добрым утром, страна!»
Он попытался вслушаться в женский голос, называвший точное время, но сознание ещё расплывалось, в голове шумело, не давая сосредоточиться и понять, сколько же это, и какой сегодня день? И он досадливо застонал, и пошевелил головой, и тут же почувствовал на своей руке чьи-то пальцы, и услышал ледяной, странно знакомый женский голос, скомандовавший:
— Откройте глаза!
Он попытался, сразу не вышло, и замычал недовольно, пытаясь одновременно открыть глаза и рот, и пошевелить непослушным языком. Он хотел спросить — где это он, и увидеть эту женщину, понять, кто она такая, да и реальна ли она вообще, или это только голос из радиоточки?
Он с трудом шевельнул языком. Непослушный, шершавый, он занимал во рту, казалось, всё пространство, им трудно было шевелить. Болело в боку, левая рука и нога тоже болели. Он попробовал облизать сухие губы, но такой же сухой и шершавый, словно наждак, язык, не выдавил из-под себя из слюнных желез ни капельки слюны. А возить сухим языком по сухим губам такое себе удовольствие.
Бубнёж из радио стал тише, а тот самый голос прозвучал снова, со всё теми же ледяными нотами:
— Как ваше самочувствие? Где болит?
От этого тона захотелось поморщиться, он резал слух своими бездушными нотами. Словно робот какой-то.
Глаза наконец приоткрылись, но их тут же пришлось со стоном зажмурить. Яркий белый свет, слепящий, отвычный. Нездешний какой-то. Где это он? Пэнлай**? Даже он, с его себялюбием понимал, что в такое место ему вряд ли попасть. Он не был святым даосом, отнюдь. Ему скорее в Диюе приготовлена жаровня, да не кем-нибудь, а самим Яньло-ваном***. И ещё мелькнула мысль — если бы был на Пэнлае, то тело бы не болело. Скорее, его точно на сковородку готовят. Подлечат, подлатают, и...
— Вы можете говорить?
Голос ни на полградуса не потеплел, но зато до носа долетел запах духов, тоже показавшийся знакомым. Всё стало ясно. Ангелы так вряд ли пахнут, демоны пожалуй тоже, и Жохань всё-таки скривился, обнаружив, что мышцы лица снова слушаются его. Он прошипел сквозь зубы:
— Да... Где я? Это больница?
И сделав усилие, всё же открыл глаза. И ощутил, как сердце подскочило вверх, комком застревая в горле. Прямо на него поверх медицинской маски холодным и недобрым взглядом смотрели глаза его матери. Шинсяо! Он точно умер, и это видение, которое сейчас развеется, а на месте этой женщины окажется демон.
Маленькая хрупкая женщина в медицинском халате не спешила развеиваться. Она спокойно стояла перед ним, спрятав руки в карманы белотраурного халата, на груди был прикреплён бейджик, но из имени он мог разобрать только первый иероглиф, фамилию.
«Вэнь»
Ну, конечно, какую же ещё фамилию может носить его личный демон-пытошник! К горлу подкатило удушье, и он с усилием поднял будто свинцом налитую правую руку, касаясь шеи, попытавшись проглотить мешающий в горле ком. И когда ему это удалось, зрение слегка прояснилось, и он разглядел, что там было написано:
«Доктор
ВЭНЬ ЦИН»
Он хмыкнул и как-то сразу расслабился — значит, всё-таки жив, вот почему так всё тело болит. Ничего нет странного в том, что глаза его двоюродной племянницы так похожи на глаза его матери — она ей приходилась двоюродной бабкой, родной сестрой её бабки, и на обеих женились мужчины из рода Вэнь. Надо же, он и это вспомнил! Так, но где же тогда...
У медицинской демоницы в белом из кармана зазвенело, и она ответила на звонок, произнеся только короткое:
— Пришёл в сознание.
И сбросив вызов, опять замолчала, спрятав руку с аппаратом обратно, и не сдвинулась с места, продолжая всё так же сверлить его взглядом, которым можно было бы замораживать на месте. Жохань почувствовал, как от этого взгляда невольно покрывается мурашками. Она имела право так смотреть, и он был не в том положении, чтобы ей запретить. Что ж, она была здесь одной из приближённых демонов-обвинителей, но видеть он хотел не её.
— А где Цижэнь? Что с ним?
Голос хрипел, сипел, и не слушался, но он задал этот вопрос. Ей. Она стояла, застыв, словно статуя, и не произнося ни слова, но лёд в её глазах треснул, выпуская наружу такое пламя, что Жоханю на миг показалось, если сбросить с неё маску, то под ней окажется ощеренная клыками рычащая пасть. И вновь холод противно прополз вдоль позвоночника, разбегаясь мурашками по коже.
Чем же его пичкали всё это время? Какими препаратами? Иначе, откуда, не успел он прийти в себя, у него пошли такие странные ассоциации? И как он вообще выжил? Последнее, что помнил, это грохот взрыва позади, потерю опоры под ногами, стремительно летящую в лицо поверхность стены, и последнюю мысль — «не успел».
Кто-то спас его, но кто? Скорее всего Ци-эр, больше никого там не было. Интерьер больницы, где он лежит, он узнал. Но какое сегодня число? Месяц? Год? И где Ци-эр? Пускай эта девчонка сколько влезет скалится под этой маской, ему на это наплевать. Она ничего ему не сделает, он знал это. Более того — она его лечит, иначе бы её здесь не было. Интересно, кто её заставил его лечить? И почему он здесь, а не в тюремном лазарете? Хотят подлечить, чтобы снять допрос, а потом расстрелять? Ну тогда его пребывание здесь не слишком отличается от врат Диюя.
Он прочистил горло, и хрипло прокаркал:
— Ты меня, значит, лечишь, А-Цин?
Изящные плечи девушки передёрнулись, из глаз полыхнуло молнией:
— Не хватало! Я не настолько ангел небесный, чтобы делать добро такому уроду как ты. Ты знаешь, что у А-Нина появились проблемы с психикой после того, как ты его изнасиловал?! — голос её сорвался на крик, глаза опять сверкнули, она замолчала, вглядываясь в спокойно-насмешливое лицо пациента, лежащего под капельницей. Потом, увидев, что нет никакой реакции, задрожавшим голосом произнесла: — Да что я с тобой тут разговариваю! Ты же подохнешь, а не поймёшь, что весь мир наполнен людьми, а не только состоит из тебя и этого истеричного слизняка Цижэня!
Она развернулась под насмешливым взглядом Жоханя, и быстро направилась к дверям, так и не вынув руки из карманов, которые явно сжались там в кулаки — так сильно натянулся сзади её халат. Жохань невольно отметил, что задок у его племянницы что надо. Да и с других сторон она ничего бабёнка. Но характер сучий, вот и сидит одна. Её ровесницы уже и замуж все повыходили, а она всё не пойми с кем, да всё с этим своим припадочным братцем нянькается. Хотя, он оказывается, вон какую тварь себе отхватил — Чжао Чжулю, эту сволочь хитрожопую. И как ему так смогли мозги запудрить, что Жохань взял его к себе шофёром? А всё этот Гуаншаневский сынок-байстрючок. Весь в папашку, та ещё гнида. Мёртвого уговорит. «Повезло», однако, бывшему генералу Не — с такой гадюкой жить. Подберётся, заползёт, и...
Двери распахнулись, навстречу Вэнь Цин вошёл Лань Хуань. Жохань ощутил, как в нём буквально физически закипает раздражение. Да, не того он Ланя хотел видеть, но в пустыне и колючка — дерево, а на болоте и жаба соловей. Ну-ну, поглядим, чего напоёт сейчас этот принц-лягух, и какого вообще его демоны принесли? Где Ци-эр?! Он хоть жив?! И пить-то как хочется! Но из рук своей родственницы он и огурца бы не взял, не то что воды. Мало ли! Вот если бы здесь был Ци-эр...
***
Вэнь Цин разминулась в дверях с Сичэнем, они закрылись за ней, и она только хотела облегчённо вздохнуть, как вздрогнула — за дверью её ждал Лань Цижэнь. Он шумно выдохнул, и проскрипел:
— И что ты делала у А-Ханя?
— У какого А-Ханя? — внезапно ожило пространство за углом, задавая вопрос голосом следователя Суна.
