Шкатулка с картами

Клаус любил праздники и особенно, если эти праздники, как сегодняшний, проводились под открытым небом. Свежий воздух, светлые пожелания, крепкие объятия, улыбки  и радужные переливы аур всех собравшихся. Из колонок гремела музыка, и все приглашённые упоённо стаптывали ноги на танцполе. Клаус уже несколько раз успел потанцевать с мамой, с улыбчивым другом жениха и, конечно, с виновницей торжества — красавицей-невестой Флорой. А сейчас он сидел на одной из скамеек, украшенной цветами, и наблюдал, как последние и самые стойкие пары кружатся в медленном танце — Флора с теперь уже её мужем, Майлз со своей девушкой, и Ханна с Оуэном переговаривались и смеялись.  Парень вздохнул и ещё раз сложил пополам салфетку в руках, провёл двумя пальцами по сгибу. Когда-то давно Ханна и Оуэн работали в доме у Вингрейвов — родителей Флоры и Майлза. Он был поваром, она — экономкой. Там они и познакомились, а потом решили пожениться и открыть семейное дело. Однако они остались близкими друзьями с детьми и поддерживали отношения все эти годы. Клаус, вместе с родителями, несколько раз гостил у семьи Вингрейвов и Флора с Майлзом были ему как старшие сестра и брат, с той лишь разницей, что не были. Четвёртый не понимал почему так. Ведь все воспитанники Академии так же не были ему родными по крови, но даже за десять прошедших лет, ни дня не прошло, чтобы он не тосковал по ним. Харгривзы были далёкими силуэтами из кошмарного сна, который Клаус нёс с собой всю жизнь, а здесь, прямо перед ним, была семья, давшая ему возможность просто жить, и тем не менее… Из журналов и новостей Четвёртый знал, что Эллисон вышла замуж и всё гадал, какой была свадьба, какие речи произносились за столом. Как накосячили его братья. Он хотел бы потанцевать с невестой, с Ваней, с мамой… то есть, конечно, с Грейс. Клаус рисовал себе такой же прекрасный праздник, на котором присутствовал сегодня, хоть и знал, что дела в Академии обстояли совсем не радужно — из дома ушли все, кроме Лютера, а Бен так вообще ввязался в дурную компанию, или даже сам эту компанию организовал. — Ну что, парень, когда-нибудь мы и на твоей свадьбе так погуляем? — Оуэн опустился рядом и хлопнул Клауса по спине. Мужчина раскраснелся от выпитого алкоголя и танцев, ослабил галстук. Четвёртый слабо улыбнулся и пожал плечами. — Возможно. Да, почему бы и нет, — моргнул и поднял глаза с земли на танцпол. — Когда-нибудь. — Клаус? Парень провёл языком по зубам и снова свернул салфетку. Обернулся на отца. — Мне нужно поговорить с тобой и мамой. Через несколько дней, в вечер, когда они собрались за столом в комнате Клауса, в мыслях Оуэна и Ханны пронеслись все их самые потаённые страхи — что Клаус болен, случилось что-то жуткое и связанное с его способностями, или, упаси господи, кто-то причинил ему боль. Но ни одному из родителей и в голову не приходило, что однажды Клаус скажет, что уезжает от них. Конечно, они думали, что всегда были готовы к этому, но, оказалось, нет. Ханна то и дело прикладывала пальцы к уголкам глаз, а Оуэн старался не смотреть на парня. Клаус держался только потому, что выплакал всё в предыдущие бессонные ночи. — В прошлый раз, когда карты сказали бежать из дома, я послушался и провёл с вами десять самых счастливых лет жизни. Стал тем, кто есть только благодаря вам. Мне никогда не отблагодарить вас за всё, что вы сделали. Но сейчас карты говорят, что я должен вернуться… — Обратно? В тот дом? — Нет, нет. Туда я не вернусь. Для начала я просто хочу вернуться в город. Думаю, начну своё дело, открою салон. — Я понимаю, дорогой, но… ты уверен? — Да, мам. Пора. Я и так причинил вам столько неудобств. — Не смей так говорить, Клаус, — Ханна подалась вперёд и ткнула пальцем в стол. — Не смей, слышишь? Ты стал нам сыном и всегда им останешься, где бы ты ни был. Оуэн накрыл его руку своей и сжал. — И помни, мальчик мой, тебя здесь всегда ждут. Четвёртый кивнул.  Оказалось, что выплакал не всё. 

***

Через несколько дней вещи первой необходимости были собраны в две небольшие сумки. Он попрощался с призраками, с которыми часто общался, а Пьер и остальные ребята с кухни устроили для Клауса большой ужин с любимыми блюдами и прощальными подарками. Клаус плакал и смеялся, и без конца повторял, что будет их навещать — минимум раз в пару месяцев, и обязательно звонить каждый день. И он не обманул. Четвёртый действительно звонил родителям каждый день и со временем слышать их голоса по телефону становилось чуть легче. Он надеялся, что они так же привыкают к его отсутствию в гостинице. Несколько раз он приезжал к ним на выходные, а когда, через восемь месяцев Клаус, наконец, снял помещение, сделал ремонт и открыл собственный эзотерический салон, он пригласил родителей погостить к себе.  Это было потрясающее чувство — жизнь, которой никогда бы не было, останься он в Академии. Семья, взросление, романы. Сотни людей и десятки сотен призраков, с его помощью обретших покой. Любящие родители, для которых он достойный сын. Клаус нашёл себя и познал свои силы. Он променял жуткий склеп на огромный мир и не жалел об этом. Ему удалось уехать из города тихо и волна преследователей не пронюхала про его новое место жительства и салон. Сейчас к нему чаще приходили, чтобы погадать или составить натальную карту. Конечно, были и те, кто хотел связаться с душами умерших, но так как Клаус не устраивал из общения с призраками циркового представления с магическим шаром, звуковыми эффектами и жжением благовоний, то его считали не слишком добросовестным медиумом. Он, в свою очередь, не сильно из-за этого переживал. В один из четвергов, когда за последним клиентом закрылась дверь, и Клаус перевернул табличку на «Закрыто», он ещё несколько минут стоял, прижавшись лбом к стеклу. Он не боялся и не сомневался в своём намерении, а хотел собраться с силами и хоть как-то унять предательскую дрожь в пальцах. Клаус пытался считать обратно от тысячи, использовал различные техники дыхания и прочитал несколько мантр для успокоения ума и сердца, но ничего не помогло унять волнение.  Всю дорогу до театра он не знал, куда себя деть, а как только в зале погас свет и заиграла музыка, Клаус едва поборол желание встать и выбежать прочь, ведь из всех звучащих инструментов он слышал только скрипку, что сидела во втором ряду. Его жгло чувство вины и, казалось, просто немыслимым просто взять и объявиться двенадцать лет спустя. Концерт закончился и, следующие полчаса Клаус провёл в переулке, где располагался чёрный выход — охрана сказала, что музыканты покидают театр именно там. Он узнал сестру сразу же, как только дверь открылась. Несмотря на то что было темно, а рядом шли ещё несколько человек. Он узнал бы её с закрытыми глазами или, даже если бы ослеп — от родного тепла ауры покалывало в груди, а губы сами собой растягивались в улыбку.  Клаус собрался с силами и крикнул: — Эй, Харгривз! Голос надломился, а девушка обернулась, сделала шаг навстречу. Сощурилась, пытаясь рассмотреть его. — Ты играешь прекраснее, чем я помнил, — Клаус отступил в свет фонаря и махнул ей левой рукой, обнажая татуировку Академии. — Я так скучал, Ваня.