О том, чтобы быть Окклюменсом

Гермиона всегда находила идею думать о ком-то, в то время как она… Ну, она находила всю эту концепцию немного вульгарной, на самом деле. По крайней мере, в прошлом. В этот момент она могла вообразить все, что угодно. Хотя ее разум, охваченный таким экстазом, изо всех сил пытался показать ей образы более чем на несколько секунд, но эти несколько секунд-все, с чем она могла справиться. Цвета и тона начали кружиться перед ее глазами, когда внутри нее возникло знакомое оживление. Мышцы на ее предплечье слепо напряглись и расслабились, а перед глазами поплыла кремовая опалесценция, Жемчужная белизна. Гермиона снова представила себя в ванной старост, в ту ночь, когда Беллатриса оставила ей записку, которой так дорожила. Петли и провалы почерка старой ведьмы были теперь так знакомы ей, что она часто ловила себя на том, что пишет, как темная ведьма, и едва ли осознавала это. Вокруг нее мраморные детали ванной префекта выступали перед ней больше, чем на самом деле, некоторые части комнаты, которые она не могла вспомнить, просто плавали в сером тумане, когда ее глаза сжимались в ожидании ясности и освобождения. Гермиона чувствовала тепло воды, окружавшей ее, она чувствовала, что Беллатрикс была рядом. Казалось бы, из ниоткуда, темная ведьма была в ванне вместе с ней, движение ее гибкого тела посылало волны через ванну, которые будут падать на грудь и шею Гермионы. Удобно, что Беллатрикс подплыла к ней в воде, только плечи и голова пробивались сквозь горные пузыри, она хотела открыть великолепие старой ведьмы своими глазами, а не воображением, и поэтому не смела позволить своим глазам опуститься ниже ватерлинии. Трение предплечья Гермионы о ее голый живот усилилось, а дыхание стало более прерывистым и глубоким. Руки Беллатрикс внезапно оказывались на ее плечах, длинные ногти ведьмы слегка впивались в ее плоть. Затем пожилая женщина устраивалась у нее на коленях, и чистый жар, исходящий от сердцевины темной ведьмы, тянулся и ласкал ее почти в том же месте. Гермиона стонала и тянулась к женщине, притягивая их тела невероятно близко друг к другу в горячей воде, когда тонкий блеск атласного пота покрывал их кожу. Тогда она представила себе, что Беллатриса может стонать ей в ухо, обхватить тонкими пальцами шею Гермионы и стать ее кислородом. Беллатрикс наклонялась и начинала целовать шею девушки, в то время как ее зубы скрежетали по мягкой плоти, оставляя за собой маленькие красные следы. Затем Гермиона услышала собственный стон, как будто это произошло где-то вдалеке, и ее тут же вырвало из лихорадочного сна. Под ее пальцами вязкие следы возбуждения покрывали ее пальцы, когда они знакомо скользили по сухожилиям ее сердцевины. Она заерзала в постели, отбрасывая одеяло свободной рукой, когда по ее телу начали распространяться волны жара. Стоны начали срываться с ее губ, когда она увеличила свой собственный темп и заставила свой таз подняться к руке, нуждаясь в большем давлении. Гермиона закрыла глаза от сумерек, льющихся в окно, и представила себе что-то еще. Она снова очутилась в знакомой обстановке — на колокольне. Беллатриса Лестрейндж снова ходила вокруг нее все более и более плотными кругами, она вспомнила чувство абсолютного ужаса, когда глаза темной ведьмы встретились с ее собственными, но пока она представляла себе Беллатрису, не было причин сдерживаться от зова пожилой женщины. Зов, который она почувствовала, как только увидела ее в Министерстве Магии. Неуклонно приближаясь к старшей ведьме, Гермиона представила себе выражение гнева в глазах женщины, которую она втайне полюбила. Она невесомо скользила по полу, пока не оказалась лицом к лицу с Беллатрикс. Она осторожно поднимала руки и нежно обхватывала ими подбородок темной ведьмы, глядя в черные глаза своего предполагаемого врага. Поначалу их губы мягко соприкасались, но потом садистская натура пожилой женщины брала верх, и зубы впивались в ее губы и язык. Гермиона задумалась, как бы отреагировала эта женщина, если бы она последовала своим самым сокровенным желаниям в ее реальной жизни, заработала ли бы ее собственное любопытство и похоть убийственное проклятие или долгожданный поцелуй. Беллатрикс обнимала младшую ведьму и притягивала их ближе, Гермиона представляла, каково будет прижиматься к ней корсет Беллатрикс, будет ли она чувствовать шероховатость его строчки или гладкость его текстуры. Внезапно она представила себе, каково это-ощущать корсет Беллатрикс, прижатый к ее обнаженному животу, ощущать шероховатость его швов, когда он скрежещет по ее животу, и от этого у нее перехватывает дыхание. Гермиона начала стонать, когда мысли о полностью раскрытой Беллатрисе вырвали ее из ее воображения. Хриплый стон разочарования сорвался с губ Гермионы, когда она почувствовала, что приближается к кульминации, мысль о Беллатрикс все еще безжалостно бродила в ее мыслях, когда она снова увеличила темп своих пальцев на ее, теперь уже практически расплавленной сердцевине. В поисках чего-то, что она не считала чистой чувственностью, Гермиона представила себя прижатой к стене пожилой женщиной, с давлением на ее грудь, когда грудь Беллатрикс прижималась к ее собственной. Она обхватывала руками бедра темной ведьмы, впиваясь пальцами в мягкую, незащищенную плоть. Гермиона представила себе выражение лица женщины, оно было бы безжалостно напряженным и резонировало бы до самой глубины ее души, если бы не тело другой ведьмы, прижатое так крепко к ее собственному, что она была уверена, что упадет на землю в образной луже желания. Она попыталась сообразить, что Беллатрикс может сказать ей, если вообще что-нибудь скажет. Она с трудом вспомнила женский голос, как будто он доносился до нее только в лихорадочном тумане, не поддаваясь воспоминаниям. Между ее ног Беллатрикс заставляла себя двигаться, сочетание близости и восхитительного давления заставляло ее видеть цвета. Она притягивала Беллатрису ближе своими руками, и Беллатриса толкала ее бедром вверх, заставляя Гермиону стонать из глубины ее живота. Гермиона с трудом могла больше выносить неизвестность и разочарование, сквозь пелену пота и сверкающих красок она мечтала о Беллатрисе, о прикосновении Беллатрисы и о пальцах Беллатрисы. По мере приближения к своей цели юная ведьма все больше и больше напрягалась, и мысли о старшей ведьме проносились по ее телу в виде дрожи и судорожных вздохов. Затем Гермиона представила себя в не поддающемся описанию месте, с не поддающимися описанию чертами лица, она действительно не заботилась о деталях в своих лихорадочных фантазиях в данный момент, она представила Беллатрикс перед собой с нехарактерным атрибутом покорности. Она медленно снимала одежду со старой ведьмы, и плоть женщины материализовывалась перед ее глазами, молочно-белая и светящаяся, как Лунный свет. Корсет, на котором так долго держались ее мысли, расстегивался у нее на спине и превращался в серое вещество, когда Гермиона протягивала руку к завязкам платья женщины и осторожно освобождала их. Она отчаянно пыталась представить себе, как Беллатрикс будет выглядеть полностью обнаженной, как будут выглядеть ее груди и какой формы будет ее пупок. Здесь воображение Гермионы подвело ее, так как она не могла постичь красоту обнаженной Беллатрисы Лестрейндж. Она обратила свои мысли к ощущениям пожилой женщины, она осторожно скользила рукой вниз по плоским просторам пульсирующего живота и чувствовала на кончиках пальцев, как жесткие завитки темной ведьмы обвиваются вокруг ее пальцев, когда она опускала руку ниже, в скользкий жар, который она не ожидала увидеть таким сильным. Гермиона обмотала бы пальцы вокруг этого тепла и гладкости, она услышала бы, как старая ведьма пытается дышать, когда ногти впиваются в плоть ее шеи. Она чувствовала, как ее пальцы движутся в том же темпе, что и у Беллатрикс. Безошибочно узнаваемый стон, исходящий из уст темной ведьмы, заставил бы Гермиону сойти с ума, когда ее разум впервые за сегодняшний вечер представил самый ясный и соблазнительный образ для нее — образ Беллатрикс в момент оргазма. Глаза Гермионы распахнулись, когда голубизна вечернего света удивила ее. Одновременно каждый мускул в ее теле напрягся и запульсировал, когда исполнение ее сути послало волны удовольствия по всему телу, густые, как патока, которая капала внутри нее. Среди Неудержимых стонов Гермиона прошептала имя Беллатрисы, эта женщина, которая так внезапно вошла в ее жизнь, оставив ее сбитой с толку и сбитой с толку, теперь была предметом ее величайшего влечения. Тело Гермионы извивалось в последних порывах оргазма, пот липнул к коже, как клей. А потом наступила тишина. Она чувствовала себя удивительно одинокой в своей постели, когда Лунный свет струился через окно, словно дыхание невидимого существа. Гермиона не думала ни о чем, кроме Беллатрикс во время ее… попытки. Теперь она чувствовала себя одинокой и гадала, когда снова увидит старую ведьму.