Прекрасный герцог

Жана никогда не интересовали придворные сплетни, но к этой новости он не мог остаться равнодушным. При дворе обсуждали болезнь герцога Бедфорда, который так и не успел подписать мирного соглашения. Кто бы мог подумать, что бывший некогда всесильным, и считающий Францию своей собственностью, беспощадный Джон Бедфорд согласится заключить мир? Но иного выхода у него просто не было, так как он потерял своего самого значительного союзника в борьбе с арманьяками — Филиппа Бургундского, а денег для продолжения боевых действий, в английской казне почти не осталось. Жан подумал, что матушка оказалась абсолютно права. Герцог Бургундский был крайне оскорблен поведением своего бывшего зятя, не выдержавшего положенного траура по почившей Анне, и женившись на юной красавице Жакетте Люксембург, графине де Сен-Поль. Что приобрел принц крови, так поспешно женившись на графине, и даже не соизволив поставить Филиппа в известность о предстоящей свадьбе? Этот поступок не поддавался ни логике, ни здравому смыслу и подобного поведения было более чем странно ожидать от такого прозорливого политика, как Джон Бедфорд. Быть может, ее красота того стоила, кто знает? Но что свершилось, то свершилось. Ему пришлось согласиться на уступки и подумать о мирном соглашении. Филипп Бургундский больше не мог поступать именно так, как выгодно Джону, ведь он тоже не желал терять свое влияние во Франции, а на фоне все более успешных военных кампаний арманьяков это вполне могло произойти. И ради чего? Ради бывшего зятя, который уже ни в грош его не ставил? Ради короля-подростка, племянника Бедфорда, до которого ему в принципе, не было никакого дела? Жители Парижа все еще оставались верны Филиппу, но и они требовали заключения мира, так как устали от власти англичан и город приходил в упадок. Переговоры было решено провести в Аррасе. Английское правительство так же послало туда своих представителей. Ими, на конгрессе были представлены предложения, сформулированные Бедфордом. Сам же он не смог на нем присутствовать, ведь был уже сильно болен и не вставал с постели. — Побыстрее бы дьявол прибрал его! Хотя нет, пусть помучается подольше. Этот так называемый регент, мерзавец, который годами проливал здесь кровь. Я надеюсь, он сдохнет в собственном дерьме, как и его братец, — злобно рассмеялся Жан Потон де Ксентрай, боевой товарищ Жана, и один из соратников Жанны Д’Арк, уничтоженной тем, кому он сейчас желал мучительной смерти. — Это во власти Господа, — ответил Жан, стараясь казаться равнодушным. — А может быть дьявола? Этот мерзавец — порождение сатаны, ты будто не помнишь, каким мучениям он подверг Жанну! — Ксентрай был возмущен, — А ты ведь…ты знал его лично? Ты же был его пленником, если я ничего не путаю. Верно, Жанно? — Ты ничего не путаешь, Жан. Я был его пленником. Я знаю его лично…хорошо знаю. И я все прекрасно помню, и каким мучениям он подверг Жанну я тоже помню и никогда не забуду. Джон Бедфорд ответит за свои грехи перед Господом. Прости, мне нужно идти, — Жан развернулся и быстро зашагал прочь, оставив друга в недоумении, — «Я сказал что-то не то…» — Постой, Жанно! — Ксентрай решил догнать Жана — Я не хотел вызвать тяжелых воспоминаний, прости. Ты был у него в плену. Я вообще не должен был напоминать об этом. — Ты прав, я хочу навсегда об этом забыть. Но мне действительно нужно идти, я не сержусь на тебя, все в порядке — Жан положил Ксентраю руку на плечо, а затем снова покинул его, погруженный в свои мысли. Джон лежал в своей постели, тщетно пытаясь уснуть, но одновременно боясь этого. А вдруг он больше не проснется? И больше никогда не увидит… Он чувствовал, что его дни сочтены. Самочувствие ухудшалось с каждым днем, и никакие искусные лекари уже не в силах были помочь. Все было кончено. Джон знал это, он был к этому готов. Ведь его здоровье пошатнулось уже давно, еще с тех пор как появилась эта мерзкая ведьма — та, которая посмела помешать его планам посадить на трон Франции юного Генриха VI. Он понимал, что уже вряд ли получится осуществить подобные планы. Да и кто это сделает? Хамфри? У него не хватит ни ума, ни опыта, ни силы воли. Откровенно говоря, Джону было уже все равно, и так же, он прекрасно осознавал, что на его душевное состояние и здоровье повлияли не только военные и политические неудачи. А возможно, они не влияли и вовсе… Быть может, это был лишь один единственный человек… Тот, которого он так и не смог забыть. «Я люблю тебя, Жан Д’Алансон. И всегда буду…» После встречи с этим мальчишкой его жизнь навсегда изменилась. Если бы он только мог предположить, как она изменится. Предпочел бы он тогда остаться в Англии, никогда не ступая на берег Франции? Джон вдруг вспомнил, что он даже и не желал быть здесь регентом и предложил регентство Филиппу Бургундскому. Но неужели, было бы лучше никогда не знать этой страны, не жить здесь, не одерживать победы, не завоевывать трофеи… Неужели он не благодарен Господу за самый ценный трофей в своей жизни? За минуты счастья, проведенные рядом с ним? За его улыбки, смех, стоны наслаждения и даже нахмуренные брови? Наоборот, Джон так любил когда его мальчик хмурился… Неужели за этот грех он будет гореть в аду? Джон не боялся ада, он был готов ответить за свои грехи на страшном суде, но только не за этот. Он не раскаивался, будто это и не грех вовсе. Он не жалел об этом. No regrets.* Он лишь раскаивался перед своим Прекрасный герцогом за то, что когда-то причинил ему боль, был с ним груб, в самый первый раз взял его силой. За то, что лишил его всего, заставив заплатить огромную цену за свою свободу. Принесли ли Джону счастье эти деньги и драгоценности? Ведь он потерял самое ценное сокровище в своей жизни…потерял навсегда. Джон хотел попытаться заполнить пустоту, потеряв еще и свою нежную добрую Энни. А когда увидел юную Жакетту, то понадеялся, что сможет это сделать. Она напоминала ему о его милом мальчике, навек потерянном. Жакетта была приветлива и мила, но он не нашел в ней замены своему сокровищу. Джону не в чем было себя упрекнуть, скоро она станет богатой вдовой, выйдет замуж за кого пожелает сама и познает все радости плотской любви, если уже не познала втайне от мужа. Впрочем, ему было все равно. Не сегодня, так завтра смерть постучится в двери. Если бы он только мог написать Жану. Если бы только мог попросить прощения за те пощечины, которые нанес ему в пылу гнева, когда его гордый, прекрасный и такой желанный пленник не хотел терять свою честь, отдавшись врагу. Думал ли Жан о нем, вспоминал ли хотя бы иногда? Ведь им было хорошо вместе. Но если Жан и вспоминал, то скорее всего не с нежностью, а с ненавистью и болью. Джон Бедфорд уничтожил его близкого друга и соратницу, вместе с которой он выполнял свой долг, освобождая Родину, свою Францию. Но за это он тоже не раскаивался. Он бы сжег ее еще раз…еще и еще…и пусть бы она горела все дольше, пусть бы ей было все больнее…пусть умирала бы все мучительнее… Нет, он не раскаялся в том, что сжег эту ведьму. Он также выполнял свой долг. И если он был не прав, то уже расплатился за это при жизни. Джон попытался приподнять руку, сделать это оказалось нелегко — все тело будто одеревенело, и не слушалось. Нет, он не сможет ничего написать, он даже не в состоянии держать перо. И уж конечно, он не сможет никому продиктовать эти строчки, все то, что желал сказать своему бесценному сокровищу, которого будет любить до последнего вздоха. Быть может, они еще встретятся? И тогда…тогда Джон все скажет ему сам, и его мальчик простит его. Обязательно простит… «Регент мертв! Мерзавца Бедфорда наконец-то забрал дьявол!» Новости о смерти Джона Ланкастера, герцога Бедфорда, бывшего регента Франции, быстро достигли двора короля Карла VII, и вызвали бурную радость у придворных. Человек, столько лет проливавший кровь невинных людей на земле Франции был мертв. Теперь он более не сможет безнаказанно творить свои злодеяния, он в аду. Четырнадцатого сентября, 1435 года Джон Ланкастер, 1-й герцог Бедфорд скончался в своем замке, в Руане. Казалось, справедливость восторжествовала. Теперь никто и ничто не помешает заключить мир с Филиппом Бургундским, и закончить бессмысленную и опустошающую гражданскую войну. Филипп подпишет мирный договор и Франция сможет окончательно скинуть оковы английского владычества. — Это прекрасно, не так ли мадам Д’Алансон? Я знаю, так говорить нельзя, это грех…но ведь теперь мы прогоним англичан, неправда ли? — совсем юная, прелестная девушка с большими, синими, блестящими глазами с восторгом взглянула на мать Жана. — Это не грех, моя милая Мари. Это и впрямь прекрасно, — выражение лица Мари Д’Алансон, обычно всегда приветливое, стало жестким, глаза гневно блеснули, — они причинили столько зла, сначала его брат опустошал нашу землю и проливал реки крови, затем этот…регент. Знаешь ли ты, милая, что их семья лишила нас всего? Мой муж - отец Жана был подло убит при Азенкуре. Проклятый Генрих V отнял нашу землю и отдал ее своему брату Бедфорду. Я помню, как мы покидали наш замок, наше герцогство, Жанно было всего восемь лет, а девочкам и того меньше. Тогда я просила Господа лишь об одном — позволить уехать, пока эти мерзавцы не появились там. Он услышал мои молитвы. Мы благополучно прибыли ко двору дофина. Когда Жан сражался во второй битве в своей жизни, при Вернее, его пленил Бедфорд и держал в плену пять лет, назначив огромный выкуп, в два раза больше, чем положено за принца крови. Но я могу его понять, — Мари грустно улыбнулась. — А может быть этот Бедфорд и вовсе не хотел его отпускать, — бесхитростно предположила девушка, — Ваш сын так прекрасен. Он бы любовался им всегда, — глаза юной Мари приняли мечтательное выражение. — Ах милая, благодарю тебя. Мне приятны твои слова, — Мари заставила себя улыбнуться, но подумала, что невинные слова этой девушки были абсолютно справедливы. Бедфорд желал ее сына. И желал не только любоваться им. Теперь Мари была твердо в этом уверена. — Ты уже знакома с Жаном, Мари? — Нет, мадам. Я лишь видела его. — Пойдем, милая. Я представлю тебя Жану, — Мари мягко взяла свою юную собеседницу под руку и они подошли к стоящему неподалеку Жану, который только что попрощался со своим знакомым и остался в одиночестве. — Жан, сынок. Позволь представить тебе Мари Д’Арманьяк, дочь графа Жана Арманьяка. Она совсем недавно прибыла ко двору. — Я очень рад знакомству, демуазель Д'Арманьяк. Вы прелестно выглядите! Простите, я совсем не умею говорить комплименты, да и слов не хватит описать Вашу красоту, — Жан улыбнулся и учтиво поклонился. Девушка и впрямь была красавицей. — Не верь ему, Мари. Жан все умеет, в том числе и красиво говорить. Он просто смутился, — Мари весело улыбнулась. — Я верю Вам, мадам, — юная Мари Д’Арманьяк ответила смущенной улыбкой, — Я тоже рада знакомству с Вами, монсеньор Д’Алансон. При дворе говорят о Ваших подвигах! Вы ведь были близким соратником Орлеанской Девы? Вы расскажете о ней? — глаза Мари радостно блестели. Жан почувствовал, что этот блеск вселяет в него надежду. Надежду, которую, он казалось уже утратил. Жан лежал в своей постели и не мог уснуть. Да и к чему было спать? Многие придворные дамы были бы счастливы разделить с ним ложе и скрасить одиночество. Но сейчас он не нуждался в их обществе. Ни в чьем обществе. Естественно, порой Жан не отказывал себе в том, чтобы провести время с той или иной понравившейся дамой или девицей. Но разве это могло заменить настоящее чувство? Увы, нет. А он знал, что такое любовь. В раннем детстве он обожал своего отца, любил свою ушедшую в лучший мир Жаннет, любил Жанну, как близкого друга и соратника, и наконец, любил своего врага… Никого из них больше нет на этой грешной земле. Отца у Жана отнял брат его врага, его Жаннет унесла болезнь, Жанну уничтожил его враг, которого он любил. А нынче и самого врага уже нет на этом свете. Он больше не увидит его. Никогда. Он больше не увидит больших серых глаз, иногда сужающихся от гнева, тонкого носа с горбинкой, не почувствует тепло сильных рук, не услышит низкого голоса, так нежно и тихо произносящего его имя, называющего своим сокровищем, не ощутит жара горячих губ на лице…на лице и на всем теле. Но ведь и в течение шести лет после своего освобождения Жан не видел его, и после сожжения Жанны не желал видеть. Либо хотел думать, что не желает, потому что не должен желать, не имеет право желать. Сейчас он ясно понимал, что желал видеть Джона всегда. Чтобы он ни сделал, какой-бы чудовищный поступок не совершил. И ведь он совершил его! Но чувства Жана были сильнее, он сможет простить. Грех побеждал добродетель, он не мог с ним бороться. Теперь Джона больше нет. Жан не сможет снова сказать, что любит его. Он говорил ему это всего один раз, когда прощался навсегда. Кажется, тогда Джон поверил ему. Поверит ли сейчас? Жан поднял глаза к небу, усыпанному звездами. Но быть может его нет на небе, быть может он в пламени ада? — «Где бы ты ни был, услышь меня, мой ужасный герцог. Я любил тебя. И я прощаю.»