лунный гамбит

            Который месяц абсолютного уединения. Момошики мечтал о покое и мире долгие годы, но и сейчас в полной тиши и компании бездушного неба он ощущал надоедливое волнение, призрачное и настолько неразумное, что ему становилось противно слышать собственные мысли, звучащие слишком громко в последнее время. Видимо, слетает с катушек во второй раз за последние пять лет.             Не то чтобы Ооцуцки сильно заботился о тараканах в голове, однако постоянно давящая в груди тревога напрягала. И ей нет выхода: ни с кем не подерешься, не поспоришь, дабы выпустить пар. Придется сдерживать это все самостоятельно. Или поддаться, что намного легче. Срываться в его плачевной ситуации не стоит. Нужно гордо вскинуть подбородок и шагать дальше.             Который месяц новых «открытий» и сомнительного удовольствия пребывания в чужом теле: Моши обнаружил, что больше не может спать, — техника устроена таким образом. Ибо зачем сон, когда ты запечатан? А еще у него пропал аппетит — и его техника забрала. Да, не спать инопланетянин может сутками, так как ненавидит белиберду, обычно являющуюся ночами, но отказаться от еды... Какой ущербный идиот это придумал? Момоши сделал бы в миллиард раз лучше. И почему-то не сделал.             Он даже знает почему: не думал, что сдохнет в заднице мира.             Который месяц принц слеп. Не в смысле, что зрение пропало, а он не мог наблюдать за жизнью голубоглазого мальчика. Карма недостаточно развилась, чтобы дать Ооцуцки обзор. Из-за особенностей Узумаки техника должна была поглотить его быстрее, однако процесс застрял примерно на двадцати процентах. Момошики даже воспоминания не открылись, отчего становилось совсем скучно. Хотя... инопланетянину хватило увиденного ужасного будущего, которое захлестнет мальчишку. Если оно настигнет Боруто Узумаки, то доберется и до того, кто внутри него.             Вдобавок сквозь грань измерения и чужое тело Моши почти не чувствовал переливы энергии вокруг. Он отлично понимал: клан не оставит Землю в покое, и сверху наверняка уже пришел приказ в срочном порядке взрастить Древо, а мальчик — ребенок составляющей его семени, следовательно, вмешательства не миновать. Императору некому поручить сие дельце: лишь Урашики хватит смелости и сил покончить с этим цирком. Момоши надеялся, что к моменту создания Десятихвостого он успеет переродиться хотя бы наполовину и присоединиться к разведчику.             Был еще один повод для беспокойства. До происшествия, когда Ооцуцки парил над планеткой вместе с Урашики, созерцая близкий к гибели мир, они заметили нечто странное, что сейчас Момошики остро замечал в попытках соединить свою чакру с Сосудом. Тогда очень знакомое тусклое ощущение лишь заставило обоих воинов отогнать мысль о том, что один из их «коллег» выжил, — прошло слишком много лет. Но сейчас... это ощущение обострилось как никогда. Возможно, остался энергетический след, либо труп закопан неподалеку, но интуиция подсказывала, что грядут огромные проблемы.             Моши не ведал предела мощи Кагуи, потому и не понимал, могла ли она победить своего партнера, ведь тот был чуть ли не лучшим.             Лучшим почти во всем, что приходит на ум: лучший в тактике, лучший в ближнем бою, лучший в дальнем бою, лучший в иллюзиях, лучший в дипломатии. Лучший во всем. Ооцуцки всегда пытался не верить в это, предпочитая отдавать первенство старшим или своим родственникам, так как достижения условного главы их Шестерки можно было оспорить.             Лучший в тактике? Сюда подойдет господин Первый Наместник.             Лучший в ближнем бою? Однозначно господин Второй Наместник.             Лучший в дальнем бою? Точнее, лучшая. Никко-химе.             Лучшая в иллюзиях? Старшая сестрица.             Лучший в дипломатии? Взять хоть брата: напористость и отвага помогли ему самостоятельно разрешить множество каверзных вопросов между расколотым кланом, когда все с разочарованием в себе и друг в друге твердили о начале новой масштабной войны.             В те темные деньки Момошики тоже опускал руки и печально точил мечи у себя на огромном балконе, сквозь приоткрытую дверь косо наблюдая за носящимся со стопками документов Ооцуцки-старшим, — ему лучше не мешать, если он увлекся так, что ничего и никого не замечает. Обычно на следующий день Урашики собирал Совет и давал готовые контрмеры, которые, черт возьми, эффективно работали. Братец ненавидел долгие переговоры, поэтому сразу приступал к решениям, и постоянно приговаривал, что не создан для политики с его-то ехидным нравом, по скромности не учитывая, что Моши был и есть в миллиард раз вспыльчивее и язвительнее.             Осечки — редкое явление «блестящей стратегии великого Урашики», и если таковые были, то под удар подставлялся именно затеявший все это. Вроде правильная и ответственная жертва мирным землям и благу клана, однако... брата ни разу не просили подставляться под клинок, а он все равно гнул свою линию и напрочь забывал о коллективе, мол он виноват — ему расхлебывать. Упертый дурак. Псевдогероизмом лишь прибавил всем седых волос.             А что насчет Момоши?.. Что он сделал для всех?             Твою мать, только размышлений о прошлом сейчас не хватало — он двигается вперед, предпочитая не оглядываться на сущий кошмар за спиной. Судьба ведет дальше, туго завязав четыре глаза, и он обязан идти вместе с ней и периодически просить о милости... или отправиться на тот свет.             Либо с горем пополам, либо под толщей холодной сырой земли. Ха, скорее всего, принц выбрал бы второй вариант, но ему еще есть, за что держаться, плюс, смерть не выглядит заманчиво...             Жизнь — поле битвы, имеющей конец.             Конец был и у фатального боя Момошики. Только вот... не на того напали. Бой продолжается, и он прорвется к правде, к смыслу.             Обязательно прорвется — это будет его вкладом в историю.             Который долбанный месяц Ооцуцки копается в генах Сосуда, до которых достал с огромным трудом. И это при чудовищном недостатке сил — Моши так и не восстановился полностью. Даже наполовину.             Сначала он думал, что будет полегче, но внутреннее измерение превратилось клетку, огражденную прочнейшим соединением чакры Лиса и женщины с Бьякуганом, вместе дающим энергию его сестры, а Момоши терпеть не мог чакру Кагуи: она слишком похожа на его собственный исходный запас, используемый в экстренных ситуациях. Проще говоря, особенное хранилище, расположенное по всему телу в Тенкецу, нужное для подпитки Риннегана и усиления физических данных. После «гибели» вся накопленная за годы сила ушла на перерождение.             Момошики остался без чакры. Не впервой.             Инопланетянина время от времени тревожили лишь глаза: Риннеганы не активировались, в Бьякугане просто не было потребности. Он, конечно, пытался с помощью него смотреть сквозь Узумаки, однако не получалось опять же из-за барьера, который предстоит разбить, и мгновенно накатывающей усталости.             Звание всесильного ему теперь не к лицу. Как и все остальные. Многие утверждают, что Ооцуцки — народ богов, однако принц еще в детстве перестал верить в сие высказывание, — далеко не все достигали хотя бы среднего уровня. «Божествами» можно было назвать отдельных индивидов. Чаще всего они получали похвалу и высокую должность от Императора. Остальные нихера не боги. Есть исключение.             Итак. Что он выяснил? В земном пацане искусственным путем ярко выражены старые гены, не проявляющиеся у обычных людей, — действительно особенный «боекомплект» клана восьмиконечной звезды. Феноменальный состав генома Боруто Узумаки в грядущем создаст прочную связь с Кармой. В нем есть потенциал развития Бьякугана и задатки для активации его в Риннеган, правда не хватало одной составляющей.             Проблема в том, что в нем раскиданы осколки Ооцуцки, но для Кармы это вполне полезно, — меньше глухих препятствий. В сыне Лиса разочаровало только маленькое количество чакры — негде разгуляться.             Было то, во что Момошики до сих пор отказывался верить. Он заметил сию деталь еще при самом первом взгляде на мальчишку и не придал ей значения, списав все на сбои в сенсорике, однако в последние секунды жизни, выбирая Сосуд, она стала решающим фактором.             Редкостные древние глаза, данные по велению Небес предкам Ооцуцки.             Глаза сильнейших и достойнейших рода, из которого происходил Моши. Со временем они были признаны опасными из-за специфического развития способностей носителя — многие стали бояться даже кратко посмотреть в них. Несчастья, принесенные очами, вынуждали предков удалять их, и по прошествии миллионов лет осталась одна прославленная семья, обладающая диковинкой, названной Джоган. Чистый глаз. Не просто мощная игрушка, а наследие.             В обычных обстоятельствах Ооцуцки вырезал бы этот глаз у человеческого ребенка, но посчитал его взор знаком свыше... Знаком, что одно дорогое ему существо и еще сотни поколений внимательно наблюдают за ним. Пусть Момошики ненавидел игры с очами, придется учиться пользоваться Джоганом — светлый указ Богов. А ведь он всю жизнь сторонился использования любых штук, имеющих непонятные свойства.             Удивительно то, что принц никогда не расспрашивал единственного обладателя Чистого глаза в клане о методах грамотного «подчинения» специфической энергии, выработанной мозгом для активации. Момоши знал парочку ужасающих техник и общие ощущения от их применения, однако не вдавался в механику происходящего на поле боя или тренировках и усвоил, что сложностей будет больше, чем звезд в небе. Что ж... на трудности он привык не обращать внимания, а тут нужно будет обдумывать каждый шаг, вспоминать много вещей и работать не покладая рук.             Предстоит переломить столько препятствий.             Главное избавиться от Джогана после полной трансформации Сосуда, или судьба Момошики незавидна. Сложилась какая-то несправедливая закономерность: даже те, кто имел в себе хоть капельку крови его семьи, обязательно обретали поразительное могущество, развязывали войны, обрекали на гибель целые цивилизации, безжалостно убивали своих родных и друзей — все ради банальных целей и жажды заглушить что-то в себе насилием и жестокостью.             Может быть, из поколения в поколение передается не только сила, а и психические расстройства? Определенно. У всех похожие диагнозы и демоны, на которых они коллективно плевали, продолжая череду разрушителей мира.             И молодое поколение Ооцуцки последовало «традиции». Они родились уже умопомрачительно одаренными, натренировались почти что до уровня Наместников и конкурировали с ними, пытались перебить друг друга.             Неожиданная гибель двух великолепных воинов заставила переиначить устройство клана: исчезла должность Наместника по указу самого Императора, ибо среди совсем зеленых девушек и юнош не нашлось достойного, — троица, борющаяся за должность, правителю не понравилась. Тогда Момошики прислали личную императорскую просьбу занять престол и помочь с выбором Первого Наместника, но он вежливо отказался, потому что царь всех Ооцуцки... откровенно пугал его еще с раннего детства, был фобией, и Моши на подсознательном уровне понимал: Нефритовый Император видит четкую картину страха сквозь флегматичную маску и упивается тем, что маленького Момо-чана и вправду пробирает дрожь в его присутствии.             Никто...             Никто из живых и мертвых — кроме родных — не смеет давать ему прозвища. В частности, полная свобода дана братцу и никому не более. Формальный глава клана входил в число, кому креатив запрещался... Как быть, если не поворачивается язык сделать замечание? Терпеть любимое обращение Урашики в исполнении существа, которого он боится, было неправильно: прикреплялись совершенно новые ужасные ассоциации, потом сыгравшие с его разваливающимся рассудком злую шутку...             Император редко выходил к клану и частенько бывал во дворцах Наместников, то есть Момоши с сестрой и братом приходилось принимать гостя, что они делать не любили, — им бы сбежать из дома. К слову, родители старались ограждать их от правителя по неизвестной причине... Однажды Кагуя пошутила, что Император ест детей, в основном таких, как Момошики, и стало только страшнее.             Когда они стали старше, Император начал вызывать их к себе на «поучительные» разговоры. Отпрыски Второго-самы хотели ходить туда вместе, потому что предположение — приказ — настораживало, но лекции глава Ооцуцки читал каждому отдельно. Обычно после аудиенции Кагуя оставалась до жути недовольной; Урашики любил сбегать оттуда и, лишь получив нагоняй от отца, перестал; один младший равнодушно и максимально сдержанно выдерживал вовсе не скучные, каверзные дискуссии.             Ему не очень нравилось спорить на темы моральных различий между частями клана, будто мальчика тестировали... Принц больше пытался не опозорить отца в глазах правителя, однако и не боялся высказывать порой совершенно противоположную позицию, готовясь принять удар. Казалось, чем невзрачное на фоне остальных сверстников дитя могло добыть царскую снисходительность, не полученную в полной мере даже идеальными Наместниками? Император обожал общаться с ним, отмечая спокойный, расчетливый характер — смешно, да? — и искру, о которой любил упоминать папа.             По мнению родителя, гипотетическая искра младшего сына несамостоятельна, глава клана говорил обратное: Момоши — невероятно сильная личность, способная самостоятельно перевернуть мир, — поддержка ему не нужна.             Естественно, юный Ооцуцки верил исключительно отцу, несмотря на собственную точку зрения, что речи взрослых — бред.             Глава клана, конечно, разочаруется, если узнает о его позорном проигрыше. Или уже узнал?.. Соклановцы твердят, что он всевидящ... тогда почему Император не имел понятия, как погибли Наместники?.. Болезненная тема для Ооцуцки превратилась в тайну за семью печатями. Моши делал попытки не строить догадок и не выносить их на публичное обсуждение, но иногда он был не в состоянии прекратить думать. Единственным человеком, которому принц доверял свои мысли, был старший брат, тоже имевший мешок подозрений к правителю, вплоть до того, что хотел вызвать его на бой ради правды. Дети должны узреть правду о своих родителях, так? Хрен им всем, а не правда.             Быстрый полет времени умертвил в памяти уже не детей жажду истины, и на этом все дебаты и обвинения закончились. Желание мести неизвестно кому тоже испарилось.             Уже, наверное, в тысячный раз за время в «плену» Моши делает ретроспективу. Справляться с ней помогала ставшая обыденной прогулка по мертвой пустоши.             Поэтому принц встал и пошел невесть куда — заблудиться здесь невозможно. Все такое же перламутровое небо без светила, колючий угольный песок и бесконечные острые скалы, часто встречающиеся в пустом измерении: оно безразличное, как инопланетянин, угрюмое и пасмурное. Пожалуй, в сумрачном ландшафте был особый меланхоличный шарм: промозглая серость не нервировала. Были бы тут джунгли или море, он наверняка свихнулся бы от жары и утопился. А здесь в меру прохладно — иногда морозно — изредка поверхность застилал плотный туман. Не совсем тот климат, к которому привык Момошики, но для старта сойдет.             Он тупо брел прямо, время от времени останавливаясь на привал. Пару условных суток назад принц начал проверять, работают ли манипуляции с чакрой. Ооцуцки пробовал применять Стихии просто ради тренировок — ничего не получалось. Причина одна: вокруг недостаточно энергии.             Однажды, в попытке развить Карму побыстрее, он сделал рискованную и крайне глупую вещь, а именно пустил в землю немного своей чакры, надеясь, что у мальчика на руке произойдет развитие Печати и у него наконец-то появится обзор. Итог был довольно плачевным: Моши опять чуть не умер от истощения — Сосуд каким-то образом перетянул из него больше чакры, чем планировалось. В общем, инопланетянин не научился контролировать потоки.             Значит, придется ломиться в сознание, дабы вытянуть человеческое дитя на разговор, а то скучно уже.             Какого хрена все так сложно?!             Момоши поднял очи в металлические безоблачные небеса и замер, учуяв мощную, родную чакру, пробивающуюся через грани внутреннего мира.             Ему срочно нужно что-то сделать, чтобы узнать, что происходит. Однако...             Знакомая энергия мгновенно прошила Боруто Узумаки и Моши вместе с ним — Джоган включился сам по себе. Принц стал видеть перед собой то, что видит Сосуд, и слышать то, что слышит он.             Опять пустыня, светло-голубой купол над головой, рядом с ними подросток с повязкой... Как там они называются? Шиноби, если память не изменяет. На зеленоглазом мальчике с красными узорами на лице был массивный острый покров... из намагниченного песка? Издеваются? «Шуба» имела смешной и безвкусный вид. Инопланетянин обернулся на удивленный голос:             — Неужели это... Джоган?.. Какие проблемные глазки!             Блять, точно братец.             Он посмотрел вверх: в паре метров от поверхности парил Урашики, искривив губы в устрашающей ухмылке. Прям Кагуя, ей Богу. На секунду они словно встретились взглядами — он вздрогнул от немого, колкого укора во все еще милых сердцу бело-сиреневых очах.             Показалось...             Принц заметил, что его Року-томоэ Риннеган стал менять цвет в сторону красного. Вскоре превратится в Ринне Шаринган, только где он возьмет столько эмоций для активации? Боевая удочка традиционно закинута на плечо, выглядел он довольно расслабленным, но возиться по мелочам Ооцуцки-старший не любил, — вот-вот продолжит драку. В таком случае слабым людишкам не выжить... Следует срочно придумать сигнал, если до Урашики не дойдет, с чьим Сосудом столкнулся.             Пока Моши искал варианты вторжения в нервную систему землянина, подростков начали жестко избивать. Он изредка поглядывал на побоище, сидя на песке с закрытыми очами и зарыв ладони в песок. Плотная чакра брата привычно мешала концентрации, легко пробивая барьер измерения. Ну да, он всегда хорошо ломал щиты сестрицы. Хотелось вскочить и завопить что-то типа «прекрати фонить!», однако его вряд ли услышат.             Урашики — мастерский сенсор, и, неумышленно проникнув в Боруто, должен был заметить необычные изменения в каналах чакры мальчишки и, черт подери, почувствовать своего брата... Либо этот насмешливый ублюдок прикидывается. Тогда инопланетянин, не жалея усилий, съездит ему по лицу, когда переродится.             После недавнего провального, тупого эксперимента Момошики ослаб и сейчас не мог выдавить из себя и маленькой капельки. Ооцуцки напрягался так, что спирало дыхание из-за бьющегося о ребра сердца, и все без толку.             Выражаясь словами мужчины с Року-томоэ Риннеганом, он пуст.             Пару минут спустя принц, выбившись из сил окончательно, прекратил попытки — осталось молиться, чтобы детям повезло.             С помощью Джогана Сосуда он молча наблюдал за быстрым боем. Желательно научиться смотреть и без редкого глаза, но нужно довольствоваться нынешней ситуацией.             И с каких пор братец так часто использует Емоцу Хирасаку? Поменял стиль? Решил не переусердствовать, недооценив малолеток? Продолжит в том же духе — помрет, как Момоши.             Ожидаемо, старший, в конце концов, попался на детские уловки. И получил той странной техникой.             Боги, выберется и точно будет подпускать шуточки про этот бой. Куда подевалась его хваленая реакция и осмотрительность?             Урашики выиграл у Момошики практически все поединки, унизил своими победами обоих глав Шестерок охотников, отец брал его в главный отряд, ставя неиссякаемую силу на равне с ним и господином Первым, которые, между прочим, считались сильнейшими во Вселенной. Брату пророчили пост Наместника после папы, и в узких кругах пускали слухи, что он сможет сместить Императора и начать новую эру в истории клана.             Однако... Урашики не интересовали слава и высокие посты. Он хотел быть свободным: путешествовать, развлекаться, впутываться в переключения, а не политические конфликты. Жизнь распорядилась немного по-другому, так как он родился сыном далеко не простого Ооцуцки...             В один миг яркая пустыня пропала, вновь оставив Момоши в полном одиночестве.             Принц рефлекторно сжал кулаки и впервые за месяцы почувствовал, как короткие ногти впиваются в ладонь, — сила будто перелилась из братца сюда.             Тысячи лет назад они регулярно проделывали один потрясный трюк. Правда потом их долго откачивали — не суть. Юные энтузиасты-экстремалы, ага.             Если уж Урашики попался под руку...             У Момо-чана возникла идея.             Опять опасная и... перспективная.

***

            Момошики попытался сделать глубокий вдох, чтобы утихомирить сердцебиение и остаться в сознании, — нужно всего-то присматривать за Урашики и дождаться остальных. Они обязаны выжить, во что бы то ни стало. Они еще слишком молоды и совсем не испробовали себя.             Абсолютно наплевав на адскую боль в шее и спине, юноша повернул голову к лежащему рядом брату: его пустые, еле грустные глаза, на дне которых отражалось смирение с чем-то, молчаливо возведены в сине-черное небо; ни один мускул на лице не дрогнул... застыл, как мертвец. Неожиданно он слабо проговорил:             — Эй, мы и вправду умираем, да?..             Младший раздраженно нахмурился и, упершись ладонями в каменную поверхность, хотел принять сидячее положение, но только пару раз ударился затылком и зря потратил силы. Ооцуцки зло скрипнул зубами и сделал еще попыток двадцать.             — Хрен мы сдохнем! — запыхавшись, выдал Моши.             Металлический запах крови начинал надоедать, особенно учитывая то, что это кровь братца.             — Ты не ответил на вопрос, — хрипло напомнил Урашики и зашелся надрывным кашлем, от чего во втором принце ярость на свое бессильное тело сменилась настоящим страхом. А чего он ожидал от последствий пробитой груди? Что все заживет?..             Пусть только попробует умереть! Моши вернет его с того света и прибьет еще раз за доставленные волнения, а потом воскресит по новой.             — Дыши ровнее, придурок! И языком мели поменьше, а то бредишь уже! — огрызаться было его защитной реакцией, так что старший не обидится.             Момоши внимательно наблюдал за ним и хотел было поддержать разговор, однако Ооцуцки-старший продолжил вместо него:             — Ты... это... — сиплая речь давалась с трудом, но лучше уж так, чем в звенящей тишине, — береги всех, если что... И я запрещаю тебе ссориться с Кагуей.             — А ты останови меня, — саркастично кинул Момошики.             Из уст Урашики вырвался краткий хрип, отдаленно напоминающий смешок, и он наконец-то повернулся к нему:             — И не меняйся, Момо-чан.             Ооцуцки-младший уже хотел задать ему трепку, несмотря на раны и переломанные кости, однако девичий голос с толикой маминого царственного высокомерия остановил его:             — Вы подыхать собрались? И разрешения у меня не спросили?             — Ты, как обычно, не вовремя, — нарочно ядовито поприветствовал сестру Моши.             — Ты, как обычно, не прикрыл Урашики, — строгий тон заставил до сих пор сверлящих друг друга взглядами парней удивленно нахмуриться.             Кагуя, подошедшая со стороны голов, угрожающе склонилась над ними. Точно сейчас даст каждому в нос за неосторожность.             — Лицо попроще сделай, — вежливо и более оживленно усмехнулся старший брат.             — А ты не вписывайся за Момошики.             — А ты не наезжай на него, принцесса.             Они перекинулись репликами так, словно его здесь нет. Два идиота, ей Богу.             Самая старшая опустилась на корточки рядом с Урашики и, напряженно осматривая его, вполне спокойно спросила:             — Как ты? Чувствуешь приближение смерти? Мутит разум?             — И то, и другое... и все сразу, вообще, — устало доложил он. — Короче, пиздец.             — Верю, — хмыкнула девушка и положила ладонь на окровавленную грудь брата. Через пару секунд раны как и не было.             — На меня жест доброй воли не распространяется?             На язвительный вопрос младшего Кагуя картинно закатила глаза и дотянулась рукой до него: Момошики ощущал, как срастаются кости, исчезают ранения и улучшается общее состояние, — хоть снова в бой. Вместо благодарности он кивнул и встал на ноги, поднимая с собой брата.             — Это какие техники нужно было использовать, чтобы разбить тела в дребезги и растратить чакру настолько, что регенерация прекратилась? — упрекающие поинтересовалась сестрица, обводя чуть-чуть гордым взором закиданное трупами демонов поле боя.             — Мы просто махнулись энергией, — буднично отозвался старший, из-за чего получил легкий подзатыльник от Моши. Спалились.             — Где ваши мозги? — так, похоже, им не поздоровится. — Все выбили?             — Это было целесообразно, так как Момо лучше справляется с большими объемами чакры податливого класса, — Урашики сделал шаг вперед, словно закрывая брата, что не осталось незамеченным Момоши:             — Я могу ответить за все опасные решения, принятые мной.             Принцесса перешла на ошарашенный шепот:             — Так это была твоя идея?..             — Да, Урашики был не против, — принц уверенно скрестил руки на груди, игнорируя острый взгляд девушки.             — Ты ополоу—             — Давайте вернемся домой и поговорим, а то второй битвы я не выдержу, — как можно живее предложил Урашики.             Моши и Кагуя одновременно повернулись к третьему Ооцуцки: юноша еле стоял, опершись на скалу, ему явно было тяжко делать что-либо, судя по измученному лицу. Даже исцеление сестры не восполнило его силы полностью, плюс, прием, которым они воспользовались, довольно опасен для обоих, но более сильного старшего усталость почему-то скосила больше.             Момошики тотчас оказался возле брата и перекинул его руку через шею.             — Идти сможешь?             — За кого ты меня принимаешь? — фыркнув, изумился он, намереваясь разрядить обстановку.             Момоши хотел начать ругаться с ним вместо сестры, однако зудящее желание пропало, когда он понял, что виноват: не нужно было отдавать свою грубую, неукротимую чакру Урашики, только чтобы было удобнее драться. Каждый использует собственный дар, так?             Воины отправились искать выход из мира Они.             Настоящая битва только начинается.