***
Он бежит. Не оглядывается — не хочет и не будет. Бег — это победа. Серое гремящее небо, бесконечная степь, влажная духота и свобода. — От кого же ты так быстро бежишь, Тарине? Надеешься, что получится скрыться от себя и от меня? У тебя не хватит выдержки... В очередной раз. Ты не сможешь. Ноги устанут, дыхание собьется, тело станет ватным, — холодно молвил мерзкий голос отца в голове. Долбаная связь, от которой нельзя избавиться и отрубив себе голову. — Я проклинаю тебя! — ни капли не жалея, во все горло заорал юноша. — Проклинаю все, что есть во мне от тебя! Проклинаю!!! — Громкие слова злого, глупого ребенка. Ты только и умеешь, что смешить старших. Повзрослей наконец-то. Много хочет. — Не указывай мне! — Я твой родитель. Почему не должен? Он смазанным движением вытер подступившие слезы. Пошел нахер со своим «родительством». Тари ощутил прилив сил и будто бы побежал еще быстрее... на чистом энтузиазме. Не важно, куда приведет отчаяние, главное, что не домой. Пока бежит, не достанут. — Взываю к здравому смыслу в тебе: я знаю, как лучше. Ооцуцки-младшего затопило гневом с ног до головы. — Ты ничего не знаешь! Небосвод почти почернел, и засверкали молнии: они били в землю, поджигая сухую траву, из-за чего вокруг распространялось жаркое зарево. Начинался дождь. Капельки приятно охлаждали разгоряченную белую кожу, словно природа пыталась успокоить его, остудить. Ничто никогда не любило Тарине так, как природа, задавшая боль лишь однажды — при рождении, когда наделила особенными очами, будь они прокляты. Из-за них одни беды. Отныне и навсегда он волен распоряжаться своими глазами, телом и знакомствами, распоряжаться, что делать, кого защищать, — если уж родили, извольте дать право выбора. Ему не дали, и парень вырвался сам. И первое свободное действие — бег. Не трусливый, а освободительный. Да, пусть сын господина Второго не стоит чьих-либо слез, усилий — вообще ничего, и факт его существования, оказывается, не волнует даже отца, но он тоже имеет сердце, которое желает биться и не стихать понапрасну. Тарине понимал, что отец не отстанет: будет нервировать отвратительными речами день и ночь. Слышать это низкое существо — жестокое испытание, вызывающее отвращение. Пытаться, блять, убить собственного ребенка, ибо «так правильно»? Как ему подобное в голову пришло?! Каким гнилым, безобразным ублюдком нужно стать, чтобы быть способным на такое? Юноша до последнего верил, что отец просто странный и не умеет проявлять эмоции, однако сегодняшняя ночь поставила жирный крест на надежде, и все из-за ебаных глаз. Покойная мама снесла бы ему башку за покушение на сына. Видимо, ее чистый дух и спас парня. Обязательно помолится за нее при первой возможности. Ливень сделал из земли настоящее болото — бежать стало сложнее, и он запачкал белую охотничью робу. Ну и ладно. Испытания не закончились на побеге: принц привык к ним, потому удивления плохая погода не вызвала. Дождь смоет тяготы и проблемы, оставив в качестве подарка нетронутую оболочку, которую юноша будет наполнять уже хорошим. Отчий говор смолк. Прелестно. Он безустанно бежал целый день, освобожденный от оков, будто родился заново, пока не уперся в высокий каменный забор, за которым виднелись шпили какого-то мраморного дворца. Это однозначно не замок господина Первого Наместника, так что, если перелезть через ограду и заночевать в дальней комнате, чего-либо критического не случится. Тари прыгнул на забор, а с него — на густую зеленую крону дерева. Под юношей сломалась ветка, и он, подавив вскрик, зацепился синим плащом за ту, что пониже. Он перелез к толстому стволу и прислонился к нему спиной, пытаясь отдышаться. А тут красиво: озеро, цветы, молодая глициния. Его взгляд упал на персики, висящие вверху. У сына Нидайме заурчало в животе: точно, у него со вчерашнего вечера и маковой росинки во рту не было. Он осторожно потянулся к фруктам, однако, как только ухватил один, не удержался и рухнул в острый куст. Всего лишь испытание, всего лишь испытание, всего лишь испытание. Тарине измучено вздохнул и принялся вылезать из веток, которые цеплялись за длинные растрепанные волосы, — теперь они спутались еще больше. Он накинул капюшон и недовольно уставился на лежащий на земле персик, словно тот источник проблем. Так и есть: если бы не аппетитный вид, принц не набил бы синяков. Парень вытер воду с лица — ладонь окрасилась в ярко-красный: мало того, что она была исцарапана, так вдобавок и лоб расшиб. Испытание. Ага. Сенсорика напряглась, ощутив чье-то стремительное приближение, но Бьякуган не засек инородной чакры вокруг, значит, угроза в другой плоскости. В голове раздался щелчок — фиолетовый Риннеган слабо осветил округу. Главное вовремя деактивировать его, чтобы не заподозрили, кто он. Сын господина Второго осмотрелся, надеясь заметить секундный миг разрыва пространства рядом. Не увидев врага, Ооцуцки деактивировал очи, списав обострение на стресс. Во имя Восьми Богов, почему вдруг стало так холодно? Страх пахнет холодом. Значит, почему-то он боится. Четкий удар меж лопаток повалил юношу на колени. Тари быстро увернулся, чудом заметив замахивающегося черным шестом нападающего. Резко развернувшись, он столкнулся с кем-то и инстинктивно отпихнул незнакомца ногой. Нужно не забывать: никаких Трансформаций, никаких глаз, кроме Бьякугана, иначе ему конец. Дерется Тарине лучше большинства взрослых — не о чем беспокоиться. Вены вокруг глаз напряглись: противник исчез. Как и не было. Что здесь творится? Он встал в стойку, выставив одну руку вперед, а другую поднял вверх, согнув в локте, и как можно более спокойно позвал: — Нападай! — призыв не получил ответа. — Вылезай! Всего-то огребешь! Ты напал со спины, что, между прочим, низко! Куда подевался— — Низко лазать через чужие заборы, — ироничный упрек донесся возле уха. Сын Нидайме не смог точно определить, кому принадлежит яркий, мягкий голос. Враг забрался в мозг?.. Удивительно. Обычно существа шарахались одной легкой попытки проникновения в «царство тьмы». Тари не знал, что такого страшного в его разуме, но не обижался, когда соклановцы шептались о нем. Противник размеренно продолжил: — Оправданий нет, или твоя смелость иссякла? Ооцуцки начинало выводить из себя то, что без особых глаз он не в состоянии заметить чужака. Следует сосредоточиться и засечь чакру... Тарине прикрыл веки и начал слушать. Волнение разрушало концентрацию, вытекающая из тела энергия — тоже. Он ощущал только себя — это очень плохо. Юноша слеп. Придется полагаться на интуицию, которая подсказывала... Взор быстро упал на мокрое плечо: там, сложив ноги по-турецки, сидел мальчик... размером с мизинец. Первое, что пришло в загруженную размышлениями голову, — смахнуть наглеца, однако незнакомец с заметной насмешкой заявил: — Так пялиться невежливо. Тебя не воспитывали? Лишь один вид глаз способен менять размер его обладателя с помощью Сукунахиконы. Получается, что он попался в сети отпрыска господина Первого Наместника Хаттошики-доно. И вправду: чей дворец может иметь столь роскошный сад? — Видимо, не воспитывали. Мало того, что воруешь персики, еще и делаешь вид, что меня здесь нет. Обидно. Тари резким движением попытался поймать противника в ладонь, но тот ускользнул и исчез. — Я не игнорирую, — серьезно ответил сын Нидайме, внимательно осматриваясь. Будто из ниоткуда в двух метрах перед ним возник коренастый юноша чуть ниже него с заведенным за спину шестом в левой руке. Он тоже был в темно-сером плаще, потому лица Тарине не разглядел, — только слабо светящиеся желтым глаза. — Что привело тебя сюда? — искреннее любопытство в тоне? Сын холодного Шодайме-самы удивляет. — Ответ «судьба» подойдет?.. — Расплывчато. Мне нужна причина, дабы... — его очи как-то странно сверкнули, — ...не срывать капюшон. Сердце бешено заколотилось. В голове пронеслась мысль, что ему не справиться вслепую. Минуточку... Он улизнул от отца, целую ночь и день безостановочно бежал невесть куда под дождем, набил шишек и боится какого-то подростка? Он от души рассмеялся бы прямо здесь, однако несолидно. Тем более после угрозы. Тарине решил выиграть время, язвительно промолвив: — О гостеприимстве в центральных регионах не слышали? — А южане о манерах? — парировал юноша. Как он понял?.. Принц выставил повернутую ребром ладонь вперед, переходя в «боевой режим». Похоже, придется набить сыночка или племянника Первого. Тари хотел поскорее сделать себе славу и начнет с этого. Не совсем то, чего он хотел, но сойдет. Тогда... приступим. — Отличная дедукция, — от самой противной вежливой интонации в арсенале аж оскомина зубы свела. — Фатальное неуме— Не дав договорить, Ооцуцки, удовлетворенный успешным маневром, ринулся в битву. Оппонент был весьма хорош: просчитанные атаки с грамотной расстановкой сил, никаких лишних шагов, движений, мастерское владение шестом. Тарине не сказал бы, что мог прочитать его, как обычно бывает, из-за чего при каждом блоке руки сковывало секундными порывами страха. Требуется время, чтобы отыскать подход к необычному расслабленному и одновременно агрессивному стилю, а времени не было: юноша с ног валился и старался не показывать этого, но противник словно понял, что не так, и принялся целиться в лицо. Наблюдательная сволочь. Зарядит в голову — проигрыш. Техника Мягкого Кулака в исполнении изможденного ребенка вряд ли может противопоставить что-либо против метких ударов — он даже не успевал следить за ними, просто угадывая, куда прилетит боа. Юноша держался, принципиально не желая проигрывать опустившего всех южан клана. Противник периодически задумчиво хмыкал, когда Тари предплечьями блокировал фатальные замахи и пытался выбить орудие из рук, задать темп, ни разу не зашипев от резкой боли в трещащих костях. И сколько бы бравый сын господина Второго не держался, усталость отрубала тело от мозга: все мышцы ныли, стук в висках отвлекал, пот смешивался с дождем, пальцы часто цепляли лезущие из капюшона волосы. Вырвал всего-то пару клоков. Развязка поединка близка: Тарине не сбежит и не победит — пора сочинять легенду. В ту же секунду, как Ооцуцки расслабился, приняв поражение, незнакомец сделал подсечку и слабо толкнул его в грудь. Парень просто упал на спину и заложил руки за голову, словно ситуация под контролем. Взор принца безразлично — еле подавил желание поддразнить — скользнул вверх по упирающемуся в шею шесту. Соперник, наплевав на ливень, скинул капюшон — догадка подтвердилась: в нечестной битве его победил родственник Шодайме-самы. Того сразу выдали редчайшие очи, миллиарды лет назад противопоставленные Ринне Шарингану, растущий из левой брови ребристый белый рог, обвивающий голову сзади, и подстриженная тремя косыми линиями широкая правая бровь. У крепкого юноши были округлые миндалевидные глаза, с особым интересом изучающие сына Нидайме, ярко выраженные острые скулы, будто который месяц сидит на диете, курносый нос, четко очерченные пухлые губы, квадратный подбородок, мощная шея — остальное скрывалось под плащом. Они одновременно закончили рассматривать друг друга, и незнакомец несколько разочарованно вздохнул, убрав кончик орудия от лежавшего на земле: — Так ты не шпион... — А был похож? — саркастично обрадовался Тари. — Поначалу, — как-то растерянно ответил подросток и опустил взгляд точно провинился перед взрослыми. Он дернулся, словно вынырнув из мыслей, и, протянув руку, представился: — Ооцуцки Бозацу. Извини, что побил. Надеюсь, не сломал что-либо? — М-м-м, Бозацу? — юноша устрашающе сощурился. Разговоров о единственном ребенке Первого-самы в клане много. Голова принца упала набок, и он язвительно отметил: — Ты за все удары извинишься? Может, тогда и прощу. Существа после подобных выпадов завязывали спор и проигрывали, однако этот Бозацу лишь растянул губы в мягкой улыбке. Оу... Тарине поневоле засмотрелся на протянутую широкую ладонь. Он... не гонит его? — Ты в статую, что ли, обратился? Пошли во дворец, а то ты совсем промок. Резонное замечание разбудило парня, и он, пару долгих секунд поколебавшись, взялся за на удивление теплую руку и принял устойчивое положение. Они обменялись тревожными, чуть смущенными взглядами и пошли по озеру. Стоило бы поблагодарить сына Шодая, но принц будто язык проглотил. Подростки запрыгнули на маленький балкончик и с него попали в освященный свечами длинный коридор с высоким потолком, устланный красным ковром: белые стены были украшены позолоченными цветочными орнаментами, древними словами посреди стеблей и гобеленами. — Где я?.. — полушепотом спросил Тари, восторженно разглядывая роспись. — А ты не в курсе? Ты во дворце господина Первого. Он добежал до Столицы? Как?! Принц мигом обернулся, неверяще уставившись на Бозацу: — Я в Столице? — Именно. Они с отцом отправились в Столицу для встречи с Нефритовым Императором и Шодайме-самой: отцу нужно было решить пару вопросов, а Тарине стало скучно сидеть дома, потому что его никуда не отпускают одного. Они должны были приехать сюда только завтра, ибо портальная система на планете не работала уже десять лет, так как Джоган отца сломал кое-что, и мужчина из-за чувства вины выколол себе глаза... Починить сильное искривление на уровне струн пробовали многие, однако спустя тысячи неудачных попыток, надежды возлагали уже на принца, которому категорически запретили пользоваться всей мощью своего тела, но тот плевал на взрослых с высокой колокольни, хоть и сам немного побаивался себя. Юноша соблюдал парочку запретов ради общего блага: к примеру, не сгибать время, как взбредет, или не пытаться увидеть существующие измерения вместе, не создавать их стыки, однако не обращал внимания на главное — нельзя пользоваться Джоганом. Очи-звезды считались чрезмерно опасными из-за того, что невозможно предугадать, как та или иная эмоция повлияет на исполнение техники и окружающую среду. Они меняли обладателей с возрастом, сводили с ума увиденным с помощью них. Тридцать последних поколений его семьи отвергали святое дарование Небес, избавляясь от глаз, — его отец, Митеширо, известный воин и господин Второй Наместник, набрался смелости изучить забытые свойства Джогана и потерпел неудачу. У Нидайме недостаточно упорства, воли и силы, поэтому сдался. Позор. Выходит, Тари преодолел почти триста километров. Побил свой же рекорд. — Почему я удивляюсь, что ты не понял, где находишься? Ты и меня не знал, — поджал губы новый знакомый. — О тебе я наслышан, сын Хаттошики-доно, — отстраненно пробубнил принц, не отрываясь от серых цветов на стенах. В его дворце стены были просто белые, а тут все испещрено деталями, которые можно рассматривать часами. — К слову, ты не представился, — тактично напомнил Бозацу. Он не может взять и сказать, что является Тарине: в клане всего одно существо носит сие имя — имя царя. Вдобавок врать доброму и великодушному сыну Первого в корне неправильно. Убеждения столкнулись с желанием выжить. Неужели придется соврать?.. Была не была. — Дракон, — сухо вылетело из Тари. Второй Ооцуцки покрутил кистью в воздухе, прося продолжить. — Я просто Дракон. Дитя молний и сырой земли, — отчасти правда... За ложь, вообще, прощают? Новый знакомый одобрительно кивнул, и юноша скрыл облегченный выдох. — Как пафосно, — «не нарочно» кинул шпильку Бозацу, когда подростки сняли мокрые плащи и вновь зашагали по коридору. Тарине картинно закатил глаза. Да дадут ему Боги терпения не ехидничать. — Ты выглядишь старше меня, — скорее, для поддержания разговора заметил отпрыск Первого. Четырнадцать против шестнадцати. Ха, старше на минус два года. — Намекаешь, что я старый?.. — Ты такой же ворчливый старикан, как и Император? Он нахмурился, в мыслях еще раз прокручивая дерзкие слова. Немногие могут открыто оскорбить главу клана. В присутствии надежных друзей можно позволить себе шутку, но рядом со знакомым минут двадцать... А он не промах. Следует проверить, не откажется ли от своих слов. — Смеешь обзывать нашего достопочтенного правителя? — специально хладно поинтересовался юноша. — Не страшишься его способности все видеть и слышать? — Отец говорит, что у Императора нет такой способности. Это фикция для запугивания других народов и Ооцуцки, — Бозацу понимал и верил в озвучиваемое. — Если не знал, легенду изначально скостили для Наместников, чтоб те боялись. Члены главной семьи всегда были мощнее Нефритового, однако шестьсот лет назад настал упадок, и Наместники потеряли былое влияние, забыв, кем родились. Император не имеет права щемить их высочество. Точно... упадок. Тарине настойчиво продолжил: — А кем они родились по-твоему? Разве мы не созданы ради великих свершений и служению клану? И как господин Хаттошики узнал о вранье? Проверял? Однорогий парень обрадовался напору нового знакомого и методично объяснил: — Члены главной семьи больше всех обладают качествами Создателей. Они буквально могут согнуть нашу Вселенную пополам, как бумажку, и одолеть любого — они просто созданы для управления мирами. Ооцуцки нужны их характеры и сила! Они служат клану, но не полностью, — их мощь заперта в страхе. Им следует разбить оковы. Неплохо, неплохо. Только Бозацу не знает, что приходится хоронить ради свободы, ради клана. — Отец просто поделился догадкой, что Император распускает байки. Я проанализировал исторические сводки, добавил собственные наблюдения и пришел к выводу, что это правда. Все-таки мне быть Наместником, — сквозь смешок отметил он. — Должен быть готов. Судьба этого ребенка предопределена, и он, кажется, уже живет в будущем. Тари тоже хотел бы быть во все оружия, но ему что-то мешало... И смышленый сын Шодая вынес неприятнейший вердикт: юноша обязан запихнуть опасения в дальний угол сердца и бежать в первых рядах — остальное не важно. — Я могу притворяться... — сбил уверенный настрой Тарине, от надоедливой печали потупив очи в ковер под ногами. — Ты же понимаешь?.. — Успокойся: ты не шпион, — Бозацу довольно сильно хлопнул его по и так ноющей спине. Принца заволокло огнем раздражения. Он чертыхнулся, опасно зыркнув на нового знакомого, который тут же убрал руку. — Молчу! Через пару минут прогулки по нескончаемому тихому коридору они очутились в роскошном, чуть ли не бальном зале. Сын Второго-самы прилагал усилия, дабы не ахать от восторга. Здесь роскошно все: от начищенного мраморного пола до мерцающих бриллиантами фресок на потолке. Значит, истории о главном дворце Столицы — чистая правда. Возможно, он тоже тут будет жить когда-нибудь. Тари забыл, что плохо скрывает положительные чувства, и, естественно, его восхищение не ускользнуло от Бозацу. Хотелось отпустить меткий комментарий, однако тот просто напросто... наблюдал за ним, скрестив руки на груди: он не смотрел на него, словно на диковинную зверушку, а именно ловил выступающие наружу эмоции. Чуточку странно, но принц не возражал, особенно своему «спасителю». Исследовав зал, парни двинулись дальше. Любезный сын Шодайме-самы откуда-то достал ему расческу и, игнорируя протесты и обмотав полотенцами, отправил в баню. Тарине не выносил ни жары, ни высокой влажности, ни горячей воды, купаясь исключительно в прохладной. С помощью Трансформаций ему удалось немного понизить температуру, но он побывал в долбаном аду. На злобу дня волосы сильно распушились так, что их невозможно было причесать, — он вышел из бани жутко недовольный и более усталый, еще и похожий на одуванчик. И, как только он подумал об этом цветке, новый знакомый сразу, прочитав мысли, шутливо обозвал его «злым одуванчиком». Дракон-одуванчик, блин. Он владеет Мокутоном — любимая стихия — и обожает цветы, однако волос это не должно касаться, потому что они святое. Символ, отличительная черта, роскошь. Остричь шелковые локоны — все равно что отказаться от прошлого, а там множество полезных уроков и дорогих воспоминаний. Сердитый Тари, укутанный в белые полотенца с целой статуей на голове, недовольно сжав губы в тонкую полоску, стоял на пороге спальни другого Ооцуцки: обычная просторная комната в светлый тонах с расписанными золотыми звездными картами стенами, высокий потолок и такая же высокая, забитая книгами полка справа, слева была огромная кровать и письменный стол. И самая примечательная деталь: напротив него от пробирающего до костей ветра распахнулись большие стеклянные двери на маленькую террасу. Вечерняя стихия разбушевалась на полную катушку — это означало, что ему пора успокоиться. Юноша плохо контролировал чакру, поэтому та часто выливалась из тела и задерживалась в окружающей среде, по идее, давая возможность управлять погодой. На практике получалось фигово — энергия менялась с настроением. «Либо положительные эмоции, либо никакие», — он не попадал ни в один пункт. Отец регулярно повторял, чтобы Тарине отказался от чувств в пользу управления глазами и остальным, но из-за упертости хотел отыскать баланс, дойти до состояния пика, не теряя себя. Ооцуцки, приближающиеся к божественной мощи обычно глушили личность, отдаваясь в руки инстинктов и высшего провидения. Выглядело как чудо, однако по рассказам тех, кто помнит, это ужасно. Он желает, чтобы клан на веки закрепился властителем Вселенной, как раньше, — для этого, конечно же, потребуется усиленно работать и развивать силу. Совершить революцию в общей теории чакры — мечта, ради которой стоит положить жизнь и здоровье. Сын Нидайме был уверен: у него получится. Тари станет великим, пусть изначально не был избранником судьбы. Подросток завис притупившимся взглядом на сине-серых тучах, которые озарялись яркими вспышками, — они будто его отражение. Он — бушующая по-разному стихия, не ведающая покоя. Когда опустится штиль и спадет завеса бури с голубого неба? Или у Тарине небо вовсе не голубое, а усеянное звездами на черном полотне? Чья-то теплая ладонь как-то бережно накрыла худое плечо, и парня вырвало из темного омута мыслей. Он и не заметил, как оказался на террасе. Под дождем. В жуткий холод. Практически голый. Тари устало понурил голову. Ему плохо. Мягкий голос Бозацу слился в одно целое с частым постукиванием тяжелых капель: — Тебе бани не достаточно было? Как кто-либо может быть частью иного? Баланс между чужой стихией и почти незнакомым существом; ревущим громом, нескончаемым плачем небес и уравновешенным сыном господина Шодайме. Следующий уж очень робкий для уверенного на вид Ооцуцки вопрос что-то бесповоротно переключил в Тарине: — Как себя чувствуешь?.. Вроде бы так просто ответить, однако сам факт того, что второй юноша интересуется... А он собирается врать... Все внутри болезненно скрутилось. Какой же Тари противный и подлый. Парень уже не заслуживает его. — Почему ты един с этим всем безумием? — на грани слышимости обронил подросток. — Чего? — естественно, Бозацу не понял. Ему и не надо. Зачем слушать медленно сходящего с ума Тарине? Быстро собравшись, новый знакомый все же коротко и ясно ответил: — Я люблю грозу и все, — он взял его руку и потащил внутрь. — Но не до такого фанатизма, дабы стоять и мерзнуть. Принц снова зацепился за стекающие с подбородка, носа и волос капли, стремительно собирающееся в лужицу на белой каменной плитке с привычными узорами цветов. Отражение... В нем правда ничего нет: осталась только миленькая оболочка и личность, подобная чистому листу. Почему-то понимание этого давило непомерной тяжестью. А сможет ли он идти дальше? Есть ли за светло-фиолетовой стекляшкой что-нибудь настоящее, кроме жажды жизни и испаряющейся воли? В голову несильно попали чем-то мягким. Меткий. Отпрыск господина Нидайме взглянул на кинутое в него: обычная белая юката и хакама.* Он зашел за ширму, расписанную изображениями цветущих деревьев, и быстро переоделся. Юноша посмотрелся в зеркало: что-то не так. Показавшись из-за ширмы, Тари, подавляя стеснение, спросил: — А нет одежды на размер больше?.. — Но она же тебе впору, — не понял Бозацу. — В отличие от той робы. Тарине правда всегда носил одежду не по размеру. Это — привычка, взявшаяся на пустом месте: однажды он взял отцовское хаори — лезть в гардероб сын Второго-самы поленился, — замотался им в несколько слоев, ибо было холодно. С тех пор он находил преимущества в большой одежде: можно укутаться, как хочешь, оторвать ткань и перевязать раны. Новый знакомый прервал ступор: — Дай угадаю: очередная странная привычка? — А много странностей ты успел насчитать? Ребенок Шодая скрестил руки и окинул его исподлобным взглядом, излучающим сарказм: — Порядочно. Перечислить? — Нет. «Порядочно» достаточно, — сухо кинул юноша и, застеснявшись еще пуще, застыл в низком поклоне благодарности. — Ой, пустяки! — отмахнулся Бозацу. — Не пустяки! Ты оказал мне огромную честь, проявив доброту к чужому существу! — громко отчеканил согнутый Тари. — Я верну должок! — Мне ничего не нужно взамен. Отпрыск Нидайме почувствовал, как кровь прилила к щекам. Таких фантастических Ооцуцки не бывает... Почему Бозацу настолько открытый и снисходительный? Он точно во сне. Подросток выпрямился, с неверием всматриваясь в маленькую улыбку сына господина Первого. — Но я же обяза— Поднятая рука остановила его. — Ты ничего не обязан. И более без этих «но», ясно? Тарине кивнул и опять сделал поклон. Пусть просьба шла вразрез с его принципами, однако в один прекрасный день он прикроет спину своего спасителя. Они пошли ужинать. Принцу очень повезло: господина Шодайме не было дома, потому что он удалился «по делам». Видимо, отправился к Императору ждать встречи с отцом. Завтра решится: вступит ли клан в очередную войну или нет. Ооцуцки любят воевать, поэтому на второй вариант надеяться глупо. На удивление, во время трапезы сын Первого не задавал вопросов насчет прошлого нового знакомого. Подростки много разговаривали о политике, истории; Бозацу рассказывал про походы и битвы, в которых брал участие. Этот парень выделялся среди взрослых настоящим спокойствием. Если старшие были раздражительными, выглядели угрожающе, то однорогий парень вызывал доверие, заставлял Тари отпустить напряжение и наконец-то побыть собой. Но покоя не давало то, что придется врать. Всю оставшуюся жизнь. После трапезы юноши вновь оказались в комнате нынешнего хозяина дворца. Тарине замер перед здоровенным книжным шкафом, длинной во всю стену, напротив кровати. Он опять не скрыл восторга: — Должно быть, шикарное собрание... — Лучшее, — за ужином сын Нидайме понял, что у второго подростка отличный вкус в художественной литературе и его увлечение происхождением чакры и особых глаз заслуживало уважения. — Это собрание самое полезное в мире. «Лучшее» и «самое полезное»? Можно рискнуть и проверить. — Тут есть что-то про Джоган? — Глубоко копнул, — с предвкушением усмехнулся Бозацу и подошел к шкафу: из восемнадцати полок книга на сто страниц о самых опасных глазах клана стояла среди остальных на третьем стеллаже снизу. Ха, Тари от отца бы уже в карманное измерение спрятал. — Хаттошики-доно знает, что ты хранишь у себя подобное? — непринужденно полюбопытствовал юноша, беря протянутую черную книгу, как будто та рассыплется от одного прикосновения. — Смысл ему запрещать? — дернул плечами отпрыск Первого-самы. — У меня все равно никогда не будет Джогана. Даже если пересажу, не приживется. Мне своих хватает. Принц покривил губы. Бозацу повезло с генами и... семьей, а ему нужно проломить столько стен. Всего лишь испытание. Длинноволосый парень сделал пару шагов назад и сел на край застеленной кровати. Он медленно провел кончиками белых пальцев по выгравированным, чуть светящимся светло-голубым буквам старого алфавита. — Честно: и слова не понял из этой книженции, — новый знакомый подошел к письменному столу и зачем-то начал задувать свечи на позолоченном канделябре. — Умеешь читать на древнем? — Типа того, — пробормотал Тарине, всматриваясь в изображение маленькой восьмиконечной звезды того же цвета, что и надпись над ней. Никогда не думал, что его глаза включены в символ Ооцуцки... В комнате пропал свет: осталось лишь блеклое сине-фиолетовое свечение, попадающее через стекло дверей. — Эй! — Спокойно, — второй подросток устроился рядом и выжидающе взглянул на него. — И как читать в темноте?.. — Просто! Раскрой книгу. Он последовал указанию — буквы тут же засветились голубым. — Чистое превосходное око небесного народа, ведомого его святым сиянием, — многообещающее начало... — Вау, прочел. Отец с трудом разобрал, — Бозацу сощурился на текст. — Дракон, ты гений? — Нет. Я дилетант широкого профиля. — Самокритично для южанина. — Дальше слушать будешь? — Тари хотелось бы рассмеяться, однако перед ним как-то... не готов? Боги, с каких пор он скромничает?! Сын Шодая сделал кивок, и юноша продолжил: — Всем детям моим и детям их детей передаю сей святой текст...***
Апатичный взгляд Урашики зацепился за ту самую книжную полку. Он подошел к ней. Рука самостоятельно потянулась к третьему стеллажу снизу — черной книги не оказалось. Парень снова опустился на кровать. Когда-то они веселились здесь. Сейчас это комната старшего сына ныне покойного господина Нидайме. У него пока не было сил дочитать послание до конца. Впервые. Позже... когда успокоится. Юноша внимательно посмотрел на последние строки письма: «Помни две вещи: ты баланс и... я люблю тебя» — Я тебя тоже... — сказал Ооцуцки одними губами и прижал лист к груди, медленно обвивая себя руками так, что дыхание прекратилось. За стеклянной дверью янтарный закат провожал последние мгновения старой жизни. Вот оно — до и после. Теперь он в «после», в будущем, темном, словно кошмары, спрятанные в глубине бледных очей младшего братца. Момо жил с этим знанием. Сегодня жестокую реальность попробовали все. Урашики небрежно сложил бумажку, запихнул в конверт и сунул его в карман серых шароваров. Следует прогуляться до наступления темноты, а потом всю ночь рыдать над письмом. Так и сделает. Не желая пересекаться с домашними, принц спрыгнул с балкона, вышел на, казалось, нескончаемую щебневую тропу, ведущую в обход самого большого озера на континенте к городу. Как для начала четвертого месяца, было очень тепло и даже слегка душно, однако сюда доносился гул грома из далеких чернеющих туч впереди — само небо собирается оплакивать его. Резкие холодные порывы заставляли часто моргать, избавляясь от противных слезинок. Отныне предугадать погоду — чертовски сложная задача. Он поникло брел, пиная камушки, — в голове пусто, ничего не мешает и не колет душу. Не то чтобы ему хотелось душить себя скорбью, но этот непонятный покой внутри не похож на свойственное парню. Всего-то затишье перед бурей... Урашики со второго или третьего раза остановился на тихое приветствие: — Вечер, Урашики. Собравши частички притворного энтузиазма, дабы выдать привычный тон, он ответил: — Не заметил тебя, Ишшики-сан. Разведчик повернулся: у прозрачного озера стоял сын господина Бозацу. Не померещилось. Вид у него был, как всегда, спокойный, но более задумчивый, чем обычно, если присмотреться. Отпрыск Нидайме подошел к нему и тоже уставился на блики заката в водоеме. — Тарине-сама оставил вам послания? Прямой словно доска. Уж лучше говорить на понятном языке, а не разгадывать ребусы от сестрицы. — Да. Отец не мог без подобных приколов. А Бозацу-доно? — И мне, и маме, — с усталым вздохом произнес Ишшики. — Она вскользь упомянула, что Тарине-сама написал еще одно для моего отца, однако... — вкрадчивая пауза вынудила юношу слушать внимательнее, — ...они погибли вместе. По словам мамы, оно главная часть пазла, оставленного господином Вторым, поэтому вскрыть тот конверт все равно придется. — Дай угадаю: содержимое не для наших глаз? — кивок. — Облом. — Ты прочел свое? — Не-а, не до конца, — юноша старался сохранить оптимизм, но получалось плоховато. — Потом как-нибудь... — Сильно много? — Целый роман. Сброситься со скалы можно. — Скучно? — Печально и тяжко, — твердо отрезал Урашики, явно дав понять, что продолжать описывать впечатления не желает. — А твое что? — Наставления и какой-то шифр по какой-то книге. Неужели по пропавшей?.. Молчание затянулось, что между ними бывало редко. Ишшики-сан всегда поддерживал разговор и выносил темы на обсуждение. Их дебаты можно назвать особенными: ни с кем в клане единственный сын Первого-самы не заводил продолжительных дебатов, кроме старшего ребенка Тарине. С Кагуей он больше пересекался по работе, а Урашики, сам не понимая как, постоянно сталкивался с ним. С детства судьба сводила их, значит, из диковинного сотрудничества должно вылиться что-нибудь полезное для клана. — Со дня на день наших мам сделают Наместницами... — задумчиво бросил Ишшики. Да, пока поставят мам. — Что будешь делать? — С чем? — немного нахмурился разведчик. — С титулом Наместника. Рано или поздно Совет заставит маму и госпожу Никко уйти. Он прав. Смена власти не за горами. «Почувствуешь, что готов, — рвись за титулом. Я не против» — Я не буду биться с Кагуей за пост Второго, — решительно заявил Урашики. Ишшики вздернул бровь, ожидая объяснения. — Я нацелился на то, чтобы сесть на трон Шодайме. — Зачем? — не ожидал разлома шаблона? — Как же традиция? На лице сына Нидайме засияла саркастичная, фальшивая усмешка: — Ве-се-лье, — он сцепил руки в замок и, зажмурившись, потянулся вверх. — Не хочу давать тебе спуску. Расслабишься еще. Сила и мудрость Бозацу-самы стала эталоном... Не подведи его, Ишшики-сан, — парень развернулся и ни без капельки угрозы кинул через плечо напоследок: — Будет буря. Шагая домой, уверенность юноши в ультиматуме потерялась. Скорее всего, эмоции и упертость взяли верх, потому он решил припугнуть коллегу... Урашики всегда не хотел связывать свое будущее с управлением кланом, ибо имел иные планы. Царствование не для него — взрослые считали по-другому. Талант к чему-либо не делает картины... Он понимал, что на посту Наместника его жизнь не будет мирной и интересной. Хоть мирной, наверное, никогда. Во всяком случае, в правлении разведчик готов помочь семье всеми средствами. В кармане парень случайно наткнулся на конверт. Письмо... Отец не рассказывал о детстве, даже когда спрашивали... Он отшучивался и отклонялся от темы, вставляя какие-то нелепые истории. Когда они гостили у дедушки, от Урашики не скрылось, что у них скверные отношения. Разные мнения у разных поколений — случается, но интуиция подсказывала, что тут запутанная ситуация. А ведь Момошики мог пойти в бой с папой и Бозацу-самой... Три дня назад младшего остановило только то, что он проспал. Или отец подстроил... Та битва была очень важна для Наместников. Они долго готовились к ней и почему-то боялись. Что бы там ни было, опасались мужчины правильно, однако это не спасло их.Утром
Момо пришел из дворца Императора настолько разгневанным, что макушка будто дымилась. Сонный Урашики столкнулся с ним в дверях гостевой — удивлению не было предела. Брат залетел в комнату, где на белом диване пила чай встревоженная мама: она нервничала, ибо чувствовала сильное изменение равновесия. Разведчик тоже с ночи пытался понять, что не так, — сенсоры не подводят. Во Вселенной что-то исчезло, какая-то чудовищная поддерживающая мощь... Сила обычно распространяется на окружение, а тут пропала бесследно. Урашики оперся о дверной косяк, намереваясь бросить шпильку, но Момоши, странно распрямив плечи, подрагивающим низким голосом сообщил: — Папа погиб. Никто не знает, из-за чего. Ха-ха, шутка не— Стоп. Какого хера?.. — Что?.. — на выдохе вырвалось из старшего. Он пару раз медленно моргнул и сбито переспросил: — Что ты сказал? — Я догадываюсь... — мрачно молвила Никко. — Ваш отец... хотел достигнуть пика своих способностей, — о, Урашики слышал, как ей трудно, — видимо, что-то пошло не так. Либо он был невнимателен. Юноша быстро подошел к младшему и взял того за плечи, напряженно всматриваясь в неподвижные стеклянные глаза, и выразительно повторил: — Что ты, черт побери, только что сказал? — Его не стало, — сдавленно озвучил Момошики, словно не верил в то, что говорил, и накрыл своими холодными ладонями впивающиеся в кожу пальцы брата, небось чтобы утихомирить его нарастающую от неизвестности ярость. Не получится. Урашики резко повернул голову к маме: она шмыгнула носом и поставила черную пиалу на низкий столик. Второй принц усилил хватку и серьезно начал: — Послушай меня— Вязкий туман в голове исчез и все стало слишком ясным. Это конец. Старший еле освободил кисти, потому что Моши зачем-то удерживал его, постоянно пытаясь что-то сказать, — не выходило из-за неуверенности и подводящего голоса. Он обязательно достанет информацию. Методы не важны: будь то драка с Императором или поход на место происшествия. Семья должна знать, хотя бы дабы успокоить душу. Разведчик спешно направился к двери с единственной мыслью: всех, кто встанет на пути к правде, ждет расправа... И на пути встал младший братец. Момо-чан встал в проходе, расставив руки в стороны и поджав губы: — Не верь ему, Урашики, — зыбко выскользнуло из него. — Не верить кому? — зашипел старший, сжав кулаки. Разумнее будет отойти. — Императору! — редко услышишь от Момоши такую яркую мольбу. — Папа не мог умереть! Он сильнейший, забыл? — Отец просто хотел, чтобы ты верил в него, Момо, — хладнокровность женщины выбила судорожный смешок у обоих сыновей. — Урашики, я обещаю: он жив— — Ты когда-нибудь видел, как он умирал? — опять вставила Никко-химе. — Бред! — саркастично фыркнул младший. — А если подобное и случалось, то очень давно. — Я его жена и знаю поболее. — Ты не Бозацу-сан. — Замолкните! — крикнул второй парень. Их с Момошики растерянные взгляды пересеклись. В уже открытом, непривычно мягком взоре читалась просьба довериться, остановиться и вместе подумать. «Не бросай меня. Ты не можешь» Ударившие в душу слова заставили его сделать шокированный шажок назад. Через пару секунд старший опять зацепился за идею мести. — Вам не скажут, что погубило их... — мама искренне сожалела, но, видимо, ждала, что сыновья быстрее смирятся с фактом, а они тут сцену разыграли. Да похер! Урашики навис над братом: — Пропусти. — Пропущу, только если поведаешь о планах. — А если они тебе не понравятся, то так и будешь стоять, — закончил за него парень. После утвердительного кивка он продолжил: — Я собираюсь отыскать причину и отомстить. — Отец не хотел бы, чтобы вы имели месть в качестве цели. Особенно ты, — Боги, откуда мама берет спокойствие?! Разведчик начал делать попытки пробиться сквозь оборону брата. Момоши останавливал его, хватая за белое кимоно. Сколько бы он не пытался пройти, у Моши каким-то образом получалось удержать рвущегося отсюда старшего. Пусти, пусти, пусти! Запыхавшийся, горящий настоящим гневом юноша случайно споткнулся о ногу принца. Он не упал, лишь потому что Момошики подхватил его сзади за талию. Попался, блять. — Откуда ты знаешь, что он не хотел бы этого?! Откуда?! — в потолок проорал Урашики, извиваясь в крепких объятиях Ооцуцки-младшего. Вот она — боль. Наконец-то разошлась с кровью по телу и теперь быстро отравляет воспаленный рассудок. Они опустились на пол, однако парень не сдавался и, пребывая на грани срыва, завопил не своим голосом: — Момо-чан, ради Небес, отпусти!!! — Никогда! — с трудом выдавил братец. «Я никогда тебя не отпущу», — фраза, которую Моши и после смерти не удосужится сказать полностью, но этого оказалось достаточно, чтобы заставить Урашики остыть из-за омывших щеки слез. — От... о-отстань... — процедил сквозь зубы разведчик, бессильно закинув затылок на плечико парня. — Пусти м-меня... — всхлипнул он. — Я хочу убить их... — Убивать некого, — Момоши ненавидел утешать: обычно у него выходило нетактично, — сейчас же это было правдиво. Только ради Урашики — мама и сестра могут лишь помечтать. Сыновья господина Второго несколько минут сидели в обнимку под надзором «равнодушной» Никко: младший опирался плечом о стену, надежно сцепив руки вокруг брата, который флегматично сверлил взором золотую люстру с цветами, мысленно прося Момо не оставлять его. — Урашики, — приглушенно обратилась мама, — в письме ко мне он желает, дабы вы не зацикливались на нем, — женщина встала и подошла к ним, опустившись на колени. Ооцуцки-старший краем глаза заметил, что брат выставил ладонь, призывая ее молчать. Она устало вздохнула и тыльной стороной пальцев вытерла влажные дорожки с левой щеки сына. Момоши зачем-то прижался сильнее и устроил подбородок у него на плече. Боги, какие они теплые и живые... — Солнце, прими все, как есть, — мягкая просьба уже к Моши не подействовала: тот отрицательно покачал головой. Урашики хотелось поддержать маму, сказав, что отца нет: доказательством служило отсутствие его вездесущей чакры во всех измерениях. Заглушить ее поток невозможно, так что только смерть могла... разрушить все. — Отец оставил письма и вам, — из кармана папиного любимого белого хаори с золотыми перьями, накинутого на ней, Никко достала два конверта и отдала сыновьям. — Удивляюсь, как это Кагуя не пришла на крики... — Для меня тоже письмецо найдется? — отрешенно послышалось из коридора. Долго сестрица подслушивала...***
Небо заволокли тучи, до сих пор виднелась красная полоса заката. Он встал как вкопанный, увидев на мраморных ступеньках дворца знакомое высокое существо с длинными несобранными нежно-голубыми волосами, подогнутыми назад рогами, напоминавшими дерево, в длинном не по размеру белом кимоно с фиолетовым поясом и черными томоэ на воротнике. Сердце парня начало биться в бешеном такте, ноги будто ослабли, и он инстинктивно попятился назад. Мозг не верил тому, что видят глаза. Отец, блять, живой и здоровый, чрезмерно серьезно смотрит на тучи. Ошибки быть не может. Прямая величественная фигура и несколько кокетливая поза, перенятая Урашики: бедро в сторону, и в него упирается изогнутая кисть. — Ты поздно... — разочарование с примесью грусти в девичьем голоске создало только больше путаницы. Внешность папы, голос старшей сестрицы — какого хера?! «Тарине» взмахнул рукой и иллюзия развеялась — Кагуя кивнула в качестве приветствия. Сука, и для чего это было? Окончательно доконать его? — Зачем ты так со мной?.. — поник Урашики, опустив голову и зарывшись в растрепанные волосы пальцами. — Хотела проверить, как ты. Боги, ни капли сожаления. Из него вырвался отрывистый вздох. — Сомнительный способ, принцесса... — он спрятал замерзшие ладони в карманы и прошел мимо предельно спокойной сестры. — Надеюсь, Момо-чана ты не мучала... — Он бы прибил меня. Вряд ли у него получилось бы, но... Ооцуцки остановился. «Вряд ли»... — Можешь не продолжать, — твердо перебил он. Во дворце они услыхали ругань Момошики. Опять ссорится с мамой... Урашики вскользь подумал, что лучше бы не приходил обратно. Кагуя и он знали, что так случится. Они давно советовали Моши приготовиться к тому, что отца придется отпустить, и всячески уговаривали не идти за ним. Ооцуцки-младший очень привязан к папе: он был убежден в его непобедимости и любил, как никого на свете. Привычный Момоши высокомерен и груб со всеми, однако на Второго-саму это не распространялось. Урашики умудрялся ревновать... в хорошем смысле. Отец повторял, что в братце заложены настолько глубокие чувства лишь к разведчику и принцессе, — Момошики не проявляет их, потому что боится сделать что-то непоправимое и потом не справиться с горечью и скорбью. Сотни опасных ситуаций доказали это, но старший сын Тарине вечно пропускал моменты слезливых признаний из-за того, что умер или был в отключке. Сестра и брат переглянулись и коллективно решили подслушать. Если что, вмешаются. Темнота коридора — идеальная засада. Кагуя оперлась спиной о стену прямо у входа в гостевую, скрестив руки на груди, Урашики встал рядом, готовясь к худшему: в подобном состоянии младший мог наговорить, что угодно. Хорошо, что не видит лиц, а то во время боев и галлюцинаций будет туго... — Это против логики! Погибнуть при папином уровне подготовки невозможно! Он, блять, сильнейший во Вселенной! — Солнце, и сильнейших настигает смерть... — Да ладно?! Ты хоть слышишь, какую херню несешь?! — Момо разошелся... — Папа умеет контролировать все, понимаешь?! Жизнь, смерть, свет, тень, огонь, лед, сердце, разум — не важно! У него нет слабостей! Урашики вжался в стену. Они его главная слабость. — Есть, — бесцветно ответила Никко. Женщине осточертела перепалка, однако она не станет отступать перед бесящимся ребенком. — Он не погиб, и я докажу это! Интересно, мама закатила глаза? — Как? — меланхолично спросила жена Нидайме. — Отправлюсь, блять, в Неизведанные регионы и притащу его домой! — Трупы воинов высокого ранга не оставляют, дабы не воскресили. С такими темпами Момошики удар хватит. Плохо, когда каждый в семье по-своему упрям. — Почему ты не веришь в него?! Почему?! — Потому что после атаки техниками антиматерии Ооцуцки не выживают, — методично пояснила Никко-химе. — Твой отец управлял всеми видами энергии, а при столкновении с техниками антиматерии и барионовой материи, которую он наверняка использовал, не до конца изучив ситуацию, происходит уничтожение с обеих сторон. Техники запрещенного класса? Отец боролся против настоящих монстров... Они так не смогут и через пятьсот лет. — Ты недооцениваешь его! — зло прорычал младший. — Судя по искривлениям в том секторе, папа применил что-то против этих долбаных техник! Он или поглотил их, или... — Момо поражено застыл, будто его посетила гениальная мысль, — ...или тоже использовал антиматерию. — После случая с Урашики он зарекся браться за нее. Старший тут же ощутил на себе буравящий взор Кагуи. Тот день... — Отчаянные времена требуют отчаянных методов — так он говорил? — мама промолчала. — Так?! — громко повторил Момоши. — Просто смирись. — Нет! И тебе не дам!!! Никому в этом доме, поняли?! — последнее обещание он прокричал четко в коридор. Их обнаружили. — Чего ж за непруха сегодня... — цокнул языком разведчик, и они с Кагуей зашли в комнату. Урашики нервно перекатывался с пятки на носок, изучая свирепого, как демона, братца. Баланс, да?.. — Момошики, — он наконец-то набрался смелости для стычки, — перестань. Полное обращение и суровый тон поумерил пыл второго принца: — Перестать что?.. — Орать, — он отвел стыдливый взгляд, не выдерживая накала испепеляющих очей Момо. — От этого легче не станет... Главное, чтобы Кагуя не прерывала их. — Присоединяйся к отряду поисков, — предложение не подразумевало отказа. — От мамы проку не будет, — презрительно пробурчал парень. — И от Кагуи, я так понял. Но ты же меня не покинешь? Ишшики-сан тоже со мной. Нужно заканчивать... Урашики мысленно просил у него прощения за то, что сейчас озвучит, но так правильнее... может быть. Юноша прикрыл глаза: что случится, то случится... — Мама права. Мост назад сожжен. — Что?.. Ха-ха... «Что?..» — Мама права! — внезапно вскинулся Урашики. — Твои аргументы рассыпаются пред ее словами. — В который раз повторю: мама не знает папу. За грудиной навязчиво заныло. Что-то хотело вырваться, и он дал себе волю: — Я прочитал письмо, прикинь! А там четко написано, — Ооцуцки-старший спешно вынул из кармана сверток и начал читать: — ...«в твоих руках письмо может быть по двум причинам: первое, ты рылся в моем письменном столе и все опрокинул; второе, я, ко всеобщему ужасу, мертв». Отец предсказал это! Длинноволосый нахмурился: — Он не видел будущего. Эта способность осталась лишь у меня. — Момо-чан, мы не отправимся за ним, — безапелляционно объявил Урашики и четко молвил: — Его больше нет. Слегка истерический смешок Момоши превратился в ярость с большей силой: — И ты туда же! — Тебя терять я не собираюсь!!! Хорошо, что ты опоздал на сборы, а то бы здесь не стоял! — ДА ЛУЧШЕ БЫ СДОХ ТАМ С НИМ, А НЕ ВЫСЛУШИВАЛ ТВОЙ И МАМИН ВЗДОР! ВЫ НЕ ВЕРИТЕ В НЕГО, ПРЕДАЕТЕ! КЕМ ОН БЫЛ ТЕБЕ ВООБЩЕ? Режущий слух звон перекрыл звуки вокруг. Этот момент прокрутился миллиард раз без остановок: тусклый свет свечей в полутемной гостевой, пронзительный крик сломанного до основания существа, заключенная в бледных радужках тоска и... загнанный в угол старший сын Тарине-самы. Загнанный в угол простым вопросом, на который всегда с удовольствием давал ответ, загнанный в угол требовательным, умоляющим помочь любимым братом, загнанный в угол топившими его воспоминаниями и тем, что боящийся смерти в любом виде Момо-чан не пожалел бы себя и бросил его тут... Сжатые до боли кулаки резко ослабли, словно разведчика опустошили. — Он был отцом и лидером... — тот самый обыденный ответ. Откуда-то взявшиеся силы вновь вернули его в реальность: — Но ты... забываешь, что у меня есть семья помимо него!!! — Хм, вы с Кагуей уже говорили это! — не унимался младший. — Опять разделяете всех?! Моши все равно не поймет их стремление, пока не вникнет в ценность жизней хотя бы чуть-чуть... — Извини... — еле слышно вылетело из Урашики. Он более не сможет смотреть и слушать, как Момоши разбивается о свою же наивность и жестокость правды. Он сдается. Парень сложил руки на груди, немного сгорбившись. Точно упал бы здесь, но нельзя... Потому он повернулся и пошел к себе. Хватит с него безумия, хватит криков, хватит страданий родных. Хватит. Просто хватит.