Элисса из "Старых вязов"

Настал день, в который должен был приехать Амос, неделю назад принявший приглашение навестить своих родственников в «Старых вязах», и с самого утра Элис, по острому выражению Беатрис, находилась в «неприличном возбуждении». Юная девушка вскочила с постели ни свет ни заря, самостоятельно оделась и убрала волосы черной атласной лентой, струившейся по ее длинной шейке небрежным завитком, и поспешила на кухню, где, к своему удивлению, не застала никого из слуг. Вскоре не без ее участия флигель, где жили слуги, недовольно гудел, как рой потревоженных пчел. Никто не был обделен заданием. Тут же затопили на кухне, загрохотали каретой в конюшне, зашуршали свежими накрахмаленными простынями и скатертями в доме. Элис металась из флигеля в гостиную, из гостиной в спальню, из спальни на кухню, из кухни в столовую, из столовой в конюшню и обратно, отдавая все новые и новые приказания. «Кузен Амос должен увидеть «Старые вязы» во всем великолепии!» — твердо решила она. Когда мистер, миссис и мисс Эшфилд спустились к завтраку, они были удивлены, как празднично, на грани нарушения царившего траура, был убран их дом. Завидев запыхавшуюся Элис с растрепанной прической и разрумянившимися щеками, миссис Эшфилд строго оглядела ее с головы до ног и сказала: — Тебе следует отдохнуть. Желательно, в компании камеристки. — Да, мама, — отозвалась Элис, но вместо того, чтобы тотчас же отправиться в свою комнату и прихорашиваться перед зеркалом, она упала обессиленно на стул и, не дожидаясь, пока за стол сядут остальные, приступила к уже поданному завтраку. Миссис Эшфилд тяжело вздохнула, неодобрительно покачала головой, но ничего не сказала. — Ты славно постаралась, Элис, — похвалил ее добродушно отец, и девушка смущенно улыбнулась. — Кузен Амос не навещал нас десять лет. Мы должны оказать ему наиболее пышный прием, какой только возможен в условиях траура. Было бы неплохо пригласить кого-то из соседей, — задумчиво произнесла она и, прочтя неудовольствие на лице матери, поспешно добавила: — если это, конечно, уместно. — Думаю, если мы пригласим мистера Саттона и майора Фицуильяма, это будет вполне уместно: они почти члены нашей семьи, — после короткого раздумья, охватившего всех присутствующих, предложила Беатрис. — А учитывая то, что кузен Амос работает помощником стряпчего, у него с мистером Саттоном наверняка найдутся общие темы! — не скрывая радости, подхватила Элис, но ее восторг тут же был омрачен словами матери: — Два юриста на компанию из семи человек. Это будет, право, слишком скучно, — она говорила не очень быстро, но и не медленно, не громко, но и не тихо. Ее речь вполне можно было счесть величественной, равно как и надменной, и это зависело лишь оттого, как слушатель относился к самой миссис Эшфилд — женщине, вызывавшей и почтение, и презрение в равной мере. — Не находите, мистер Эшфилд? — обратилась она к мужу легким, как бы снисходительным кивком головы. Мистер Эшфилд довольно усмехнулся и, пригубив утренний кофе, веселясь манерам своей супруги, сказал: — Одно ваше присутствие, Эстер, избавит нашу компанию от скуки. Так что я прямо после завтрака пошлю мистеру Саттону и майору Фицуильяму приглашения на сегодняшний обед, и мы встретим нашего любезного племянника, как подобает. Элис и Беатрис поблагодарили отца за его снисходительность. Миссис Эшфилд не возражала, но ее нижняя губа, чуть выпяченная вперед, как у капризного ребенка, выдавала ее внутреннее несогласие. Впрочем, к нраву Эстер Эшфилд все домашние уже привыкли, ее несогласие и неудовольствие так редко сменялись радостью, что никто и не пытался ей угодить, и с мнением ее считались нечасто. — Что ж, — промолвила она, холодно улыбаясь дочерям, — тогда, девочки, вам стоит принарядиться. Особенно тебе, Элис. Выглядишь не лучше кухарки. Элис смущенно потупилась в тарелку, и Беатрис, сидевшая напротив сестры, видела, как та едва сдерживала слезы и нервно сглатывала их. «Нет ничего постыдного в том, чтобы выглядеть, как кухарка, правда?» — безмолвный вопрос застыл в ее глазах, когда она посмотрела на Беатрис, и старшая сестра не могла ничего поделать, кроме как жалостливо свести брови и сочувственно кивнуть младшей. «Элис, Элис, отчего ж ты стараешься быть идеальной? — подумала она про себя. — Разве идеальность сделает тебя счастливой?» Выпрямившись, Элис неровно улыбнулась и горделиво произнесла: «Конечно, мама» — ее хватило лишь на одно мгновение, после чего она вновь сгорбилась над тарелкой ненавистной овсянки и с нежеланием проглотила ложку каши, соленой от слез, от которой ее воротило. У нее совершенно пропал аппетит. Миссис Эшфилд, как ни в чем не бывало, вела разговор со своим мужем и делала вид, что не замечает расстроенного состояния дочери. Беатрис переводила взгляд с Элис на отца, надеясь обратить его внимание. Наконец мистер Эшфилд отвлекся от утренних сплетен, отличавшихся от дневных и вечерних лишь степенью свежести своего содержания, и обратился к дочери: — Элис, ты неважно себя чувствуешь? — девушка кивнула. — Тогда ступай к себе. Ты с самого утра на ногах и хорошо потрудилась, тебе нужно отдохнуть. Элис благодарно кивнула и тут же выскочила из-за стола. Вскоре стук ее каблучков раздался по лестнице, разрежаемый глухими, но все же слышимыми рыданиями. — Бедняжка, — вздохнул Арчибальд Эшфилд, — она совершенно не жалеет себя и своих сил. Беатрис, не сходишь справиться о ней? — он вопросительно посмотрел на старшую дочь, и та, кивнув, неторопливо встала из-за стола и направилась к двери, нарочно замедляя свой шаг, чтобы услышать, что скажет мать. — Зато в ней есть задатки хорошей хозяйки. Она с легкостью сможет управлять таким имением, как «Старые вязы», и даже большим, — возразила миссис Эшфилд. Беатрис невольно содрогнулась оттого, какое равнодушие гремело в этой фразе, но ей отчаянно хотелось верить в то, что так мать выказывает свою гордость за Элис. — Где бы только отыскать ей супруга с таким имением… — задумался мистер Эшфилд. Теперь, когда вопрос о замужестве старшей дочери был почти решен и, как считал Арчибальд Эшфилд, вполне удачно, настал черед задуматься и о судьбе младшей. — За этим дело не станет, уверяю вас, — Беатрис оглянулась назад и увидела, как мать ласково гладила руку отца. Уголки ее капризной нижней губы чуть приподнялись верх, придавая ее лицу удивительную нежную свежесть, которая, возможно, когда-то и привлекла в ней Арчибальда Эшфилда. «Хотя бы его она не тиранит», — подумала девушка и, понимая, что дальше оставаться в столовой нельзя, выскользнула в коридор и закрыла за собой дверь. Поднявшись в комнату Элис, она обнаружила изможденную сестру дремлющей на кровати. Подушка ее промокла от слез, а простыни смялись, как если бы их комкали, колотя матрас и метаясь из стороны в сторону по кровати. «Отец прав, она совершенно не жалеет себя», — Беатрис с грустью окинула еще раз спящую сестру и, не решившись тревожить ее, тихо прикрыла за собой дверь. К обеду Элис как ни в чем не бывало спустилась веселая и нарядная: камеристка вплела ей в волосы еще больше лент, и они причудливой сеточкой поблескивали в свете пробиравшихся в комнаты солнечных лучей; ей платье было отпарено, а тонкую шею обвивало колье из черного оникса. От утренних рыданий не осталось и следа, и она с прежней энергией взялась раздавать указания, то и дело подбегая к окну, ожидая, когда вернется посланная на почтовую станцию, чтобы встретить кузена Амоса, карета. Беатрис музицировала на фортепиано в гостиной, лишь время от времени спрашивая у суетящейся сестры, не явился ли кто из гостей, и, получив ответ, что никого не видно даже на горизонте, спокойно продолжала наигрывать свои вальсы и мазурки. Миссис Эшфилд, не терпевшая суеты, не поднимая головы, вышивала и лишь иногда, когда Беатрис слишком погружалась в музыку и начинала всем телом наваливаться на клавиши, просила играть ее потише, на что получала неизменно-вежливый укор: «Матушка, искусство не любит тишины». Во время одного из сложных пассажей Беатрис, заслышав стук копыт, сбилась. Сняв руки с инструмента, она подбежала к окну возле входной двери, где уже очутилась нетерпеливая Элис. — А, это всего лишь мистер Саттон с майором Фицуильямом. Что ж, наш кузен, очевидно, запаздывает, — разочарованно протянула она, в то время как Беатрис, затаив тихую улыбку, не выдавая ни своей радости, ни своего смущения, упорхнула обратно в гостиную и принялась наигрывать с того же места, на котором остановилась, так чтобы мистер Саттон, войдя, услышал ее мастерство. Чутким ухом она слышала, как он и майор Фицуильям вошли в их дом и поздоровались с Элис, справившись о здоровье мистера Эшфилда и домашних; краем глаза она видела, как они вошли в гостиную, застыв на пороге, не решаясь прервать ее игру — ей льстило восхищение, читавшееся на лице мистера Саттона, и она продолжала игру, делая репризу даже в неповторяемых кусках, лишь бы подразнить его, подольше дать насладиться ее музыкой, не позволяя выразить восторга. Финальный аккорд был встречен аплодисментами, аплодировала даже миссис Эшфилд, хотя Беатрис и казалось, что она была больше довольна не самой игрой, а тем, что она закончилась. — Кого вы играли? — спросил Эрнест, заходя в гостиную и с позволения миссис Эшфилд присаживаясь на один из диванов. — Нет, дайте угадаю. Гуммеля? Дзингарелли? — Беатрис, смеясь, покачала головой. — Быть может, я напрасно умничаю и это был Моцарт? Снова нет? Видимо, мисс, мне придется позорно сдаться. — Мистер Саттон, как вам нестыдно ставить мои скромные композиторские умения в один ряд с этими величайшими именами, — упрекнула его Беатрис, однако, ее лицо светилось, контрастируя с ее мрачным платьем. — Похоже, нам с мистером Саттоном придется устыдиться собственных познаний в музыке, — кланяясь дамам, добавил майор Фицуильям, — и отправиться улучшать их в оперу. — Главное, оставаться в оперной ложе, а не отправиться ненароком закулисы, — едко вставила миссис Эшфилд, откладывая в сторону шитье и смерив взглядом молодых людей. Беатрис раскраснелась из-за содержавшего неприличный намек замечания матери и отошла к окну, чтобы никто не заметил ее румянца. — Миссис Эшфилд, за мистера Саттона можете не беспокоиться, — с очаровательной улыбкой, обычно пленявшей дам, вновь учтиво поклонился ей майор Фицуильям, — я позабочусь на правах его давнего друга о том, чтобы он помнил о своем статусе и не проник закулисы. Я поставлю специально для него табличку «Вход только для холостяков» и напомню о прелестях мисс Эшфилд. Миссис Эшфилд, даже несмотря на свой строгий нрав, не могла не сдержать улыбку и, более того, едва не прыснула от смеха, но скрыла вырывавшийся смешок снисходительным поклоном. — Напомните, напомните, майор Фицуильям, потому что мистеру Саттону не следует забывать о прелестях мисс Эшфилд. Хотя бы по той простой причине, что о них помнят остальные. «К чему эти гнусные намеки? — подумала Беатрис и, обернувшись, заметила, как мистер Саттон пытается выдавить из себя подобие улыбки, лишь бы наконец завоевать одобрение со стороны будущей тещи. — И почему я только боюсь, что Генри Сесиль заявит о нашей с ним связи, если моя собственная мать делает все возможное, чтобы натолкнуть Эрнеста на необоснованные подозрения в моей ветрености и легкомысленности?» Беатрис сделала несколько шагов к дивану, на котором сидели мать и мистер Саттон, и абсолютно спокойно сказала: — Я уверена, что мистер Саттон прекрасно осведомлен о моих достоинствах и не собирается о них забывать. Равно как и я — о его. Он сделал свой выбор, я — свой, и это большая удача для нас, что наши выборы совпали. Не так ли, мистер Саттон? — живот сводило от волнения, но все же она осмелилась посмотреть на него, и его нежный взгляд стал для нее высшей наградой, благодарностью за выпад против матери. — Разумеется, мисс Эшфилд. Я не подвергну сомнению ни своего, ни вашего выбора, будьте в этом уверены. Более того, — он осекся, но быстро подобрал слова: — более того, я буду уважать ваш выбор, каким бы он ни был. Его голос дрогнул. Она знала, он боялся, что она отвергнет его, сочтет вдруг недостойным, особенно после ее неосмотрительно высказанной тревоги за свадьбу, после всех замечаний миссис Эшфилд, будто изыскивавшей, куда бы побольнее ужалить нежеланного жениха. Беатрис хотела ответить ему, что вовсе не нужно этого опасаться, что она уверена в своем выборе не меньше, чем он, но как это сказать, не раззадорив миссис Эшфилд еще больше, она не знала и лишь молчаливо кивнула Эрнесту, не отрывая от него нежного взора. И в это мгновение, когда неловкое молчание грозило повиснуть над разогревшейся шутками, гневом и заверениями в верности компанией, в комнату неожиданно и ярко, как праздничный фейерверк, ворвалась Элис, глашатствуя: — Приехал! Приехал! Кузен Амос приехал! — и умчалась обратно к дверям. Компания медленно и чинно поднялась и направилась следом за ней в холл, где уже стоял улыбающийся мистер Эшфилд, вышедший из своего кабинета, в начищенном фраке и ботинках. Миссис Эшфилд окинула его своим цепким взглядом, скоро подошла к нему и поправила белоснежный батистовый крават, который, как ей показалось, лежал неровно. Почтенный джентри невозмутимо перенес бесцеремонную выходку супруги, которая, довольная новым живописным видом кравата, встала по правую руку от него. Дверь распахнулась, и в холл ввалился нагруженный чемоданами мальчишка из прислуги, тут же потащивший их наверх в приготовленную для мистера Амоса Эшфилда спальню. Следом за ним вошел осанистый, худой молодой человек лет двадцати шести, опиравшийся на трость, что придавало некоторую дерзновенность его походке, которой он пытался подражать франтам, встречающимся на южных курортах или в Бате. Едва войдя в холл, он снял шляпу, и темные кудри его, чуть взмокшие, рассыпались по лбу. Он был бледен и будто бы чем-то взволнован, что выдавалось в его порывистых и пружинистых движениях. Он оглядел присутствующих живым взглядом и, когда мистер Эшфилд торжественно поздоровался с ним от имени всего семейства и представил его гостям, молодой человек пожал руки мужчинам и поцеловал женщинам с такой изящной непринуждённостью, как будто он делал это всю свою жизнь, чего никто совсем не ожидал от сына простого викария. Беатрис отметила про себя, что, верно, дядюшка Ричард, видя в своем отпрыске наследника «Старых вязов», все же дал ему хорошее воспитание и образование: «Тем лучше для него и для нас. Останется ввести его лишь в курс юридических дел и бухгалтерию, и он будет готов управлять поместьем». Но даже, если б она захотела, она не могла признать в этом тщедушном юноше равного себе: несмотря на выхолощенные манеры, он был не богат. В слегка великоватом фраке, с протертыми брюками и простенькой тростью, он оставлял о себе впечатление скромного клерка, а не наследника поместья. «Это дело поправимое, — думала про себя миссис Эшфилд, для которой одежда была не менее важна, чем репутация, а порою и вовсе представлялось частью оной. — Он хорош собой, воспитан и наверняка образован. Этого достаточно, чтоб гарантировать ему успех в обществе». После долгих приветствий и расспросов о дороге мистер Эшфилд кликнул слугу: — Покажите мистеру Амосу его комнату и предоставьте ему парадный фрак, после чего препроводите к обеду. Не успел слуга кивнуть, как новоприбывший отозвался: — Прошу прощения, мистер Эшфилд, вы ошибочно предположили, что мне нужен парадный фрак. Я не забыл, — он как-то особенно подчеркнул «не забыл», — его взять. — Как вам угодно, мистер Амос, — любезно улыбнулся мистер Эшфилд. — Но если вам что-нибудь понадобится, не стесняйтесь обращаться. Амос кивнул и последовал в свою комнату за слугой переодеваться, тогда как остальные, не дожидаясь его, направились в столовую, где уже суетились слуги. Элис вопреки своему обыкновению садиться напротив Беатрис уселась рядом с сестрой и взволнованным шепотом спросила: — Ну как? Что ты думаешь о кузене Амосе? Беатрис задумчиво поджала губы, а затем неуверенно предположила: — Он мне кажется достойным молодым человеком, правда, чуть заносчивым, но, возможно, это от волнения: все-таки люди склонны стыдиться своей бедности. Элис улыбнулась и даже чуть слышно хихикнула. — Помимо того, что он достойный, я нахожу его весьма красивым. Если он еще и хорошо танцует, на балах ему не дадут отдыха… — и чуть подумав, добавила: — Как думаешь, нам удастся с ним подружиться? — Как будто у нас есть выбор, — вздохнула Беатрис и, заслышав шаги вошедшего в столовую Амоса, обернулась. Горделивый, даже в своем дешевом парадном фраке, верно, взятом напрокат, с зачесанными набок смоляными кудрями и внимательным взглядом, так похожий на заостренные лица в галерее с портретами предков, он заходил сюда не как гость, но как хозяин. Как хозяин не только «Старых вязов», но и судеб всех женщин, проживающих в поместье и уповающих на его щедрое содержание. Он сел слева от мистера Эшфилда, восседавшего во главе стола, напротив миссис Эшфилд, рядом с мистером Саттоном, пытавшимся напрасно услышать, о чем шепчутся девушки, и лишь улавливавшим их любопытные взгляды в сторону кузена, чей приезд в «Старые вязы» обещал стать самой обсуждаемой новостью в Кросскэноби и его округе на ближайший месяц и чьего визита будут добиваться все семьи с незамужними дочерями. По незаметному знаку мистера Эшфилда обед подали сперва не ему как хозяину дома, а новоприбывшему гостю, и Амос не замедлил к нему приступить еще до того, как блюда раздали остальным. — Вы, видимо, очень голодны с дороги, мистер Амос, и обеды, подаваемые в центральной гостинице в Кросскэноби, вас не впечатлили, — язвительно заметила миссис Эшфилд, наблюдая за ним с осуждением. Амос чуть вздрогнул, отвлекся от еды, но, когда он поднял голову, все обнаружили, что на его лице нет ни следа волнения. Он широко улыбнулся и тепло ответил: — Я не останавливался в гостинице по приезде в Кросскэноби, а сразу направился в «Старые вязы» — мне слишком не терпелось вас увидеть. Благо, что мистер Эшфилд прислал карету за мной сильно заранее. Эстер величаво отпрянула на спинку стула и не вымолвила больше ни слова. Ей было стыдно за свою дерзость в отношении юноши, который, хотя и должен был стать полноправным владельцем поместья после смерти Арчибальда, уже находившегося в преклонных летах, но все же дружелюбно отреагировал на ее несправедливое замечание — это расположение, право, хотелось бы сохранить. Мистер Эшфилд замахал руками: — Нет, нет, не приписывайте мне заслуги Элис! — Мисс Элис… — удивленно пробормотал Амос и посмотрел на свою младшую кузину, чьи щеки заполыхали закатным заревом и чьи руки незаметно под столом взволнованно перебирали ткань платья. — Я премного вам благодарен за то, что позаботились о моем комфорте. Говорят, юные девицы обычно перенимают привычки своих матерей, — он перевел взгляд на Эстер, которая уловила упрек в его словах, и вернулся к поеданию вкусного поджаристого цыпленка. — Вы глубоко ошибаетесь, мистер Амос, — оживился майор Фицуильям. — Если бы ваша теория оказалась верна, мы б не наблюдали такого количества девиц, сбегающих из дома ради венца. Их матери — женщины обычно почтенные, благородные никогда бы так не поступили… Впрочем, возможно, нам слишком мало известно об их добрачной жизни. Майор Фицуильям ничуть не отличался от остальных обитателей окрестностей Кросскэноби. Он, как и все, тоже изощренно, в рамках приличий издевался над ней, думалось Эстер. К чему это было сказано? Что это за двусмысленности и намеки? Почему никто в округе не может поверить в то, что она, тридцативосьмилетняя женщина, вышедшая замуж еще совсем юной, в возрасте своей младшей дочери за мужчину, который был на двадцать лет старше ее, не может не иметь покрытого мраком тайны прошлого, не изменять ему ныне и быть образцом нравственности? Всю свою сознательную жизнь она прожила в «Старых вязах», ухаживая за мужем и воспитывая дочерей, и иной жизни не знала, чем очень гордилась. Неужели все это для того, чтобы терпеть сальные шуточки майора Фицуильяма, бывшего хоть и давним другом семьи, но переходящим все мыслимые границы, и видеть, как ее муж, почтенный рантье, вместо того, чтобы сделать замечание нахалу, одобрительно смеется, поражаясь его остроумию. Амос вытер рот салфеткой и, не обращая внимания на забавлявшегося майора, размеренно произнес: — Как видите, майор Фицуильям, ни одна из моих добродетельных кузин — ни мисс Эшфилд, ни мисс Элис — еще не сбежала из «Старых вязов», так что ваше замечание к этому дому, в котором вас встретили, равно как и меня, с подобающим гостеприимством, не относится. Миссис Эшфилд благодарно кивнула ему. «Кажется, одной этой фразой он заслужил благосклонность матери», — прошептала Беатрис своей сестре. Та грустно покачала головой и тихо, озираясь на миссис Эшфилд, добавила: «То, чего нам не удалось добиться за все эти годы». Остаток обеда проходил спокойно, без язвительных замечаний и перепалок. Амос много разговаривал с мистером Эшфилдом и мистером Саттоном, справляясь о делах «Старых вязов», иногда любезничал с кузинами или подшучивал над ними, обменивался короткими фразами с миссис Эшфилд, предпринял несколько попыток заговорить с майором Фицуильямом, но тот будто нарочно не слушал его — иными словами, был со всеми очень мил и отчаянно пытался произвести впечатление на свою давно не виданную родню. Когда обед подошел к концу и все выходили из-за стола, он не скрыл своего восхищения перед миссис Эшфилд: — Если такой обед у вас дают по случаю приезда неприхотливого и без того вам признательного родственника, сложно представить, каков будет пир на свадьбе моей милой кузины мисс Эшфилд! Миссис Эшфилд сдержанно улыбнулась, сложив руки у груди, и произнесла: — Элис очень хотела, чтобы вам все пришлось по вкусу. — Мисс Элис… — как и в прошлый раз, удивился он и расплылся в улыбке, явно адресованной юной девушке, — у меня складывается ощущение, что всем этим поместьем заправляете вы, — Элис смущенно отвела глаза и покраснела. Что-то теплое взволнованно клокотало в ее груди: ее старания заметила и признала мать, ее старания заметил почти незнакомый, хоть и родной человек. Амос стоял от нее так близко, что она ожидала, что он из благодарности сейчас поцелует ее руку, но он этого не сделал, ограничившись лишь незначительным кивком, и отстранился, обратившись к миссис Эшфилд: — Разумеется, в таком воспитании велика ваша заслуга. Я не часто бывал в благородных домах, но в тех, в которых бывал, не видал таких порядков. Нижняя капризная губа миссис Эшфилд довольно растянулась. — Мне хочется верить, что мои дочери знают свое место, — она остановилась, осмотрелась кругом и, завидев Элис, стоявшую подле сестры и отца и прощавшуюся с майором Фицуильямом и мистером Саттоном, подозвала ее к себе и, склонившись над ухом, сказала: — Жду тебя в моем будуаре через полчаса, — наконец попрощавшись с уходившими гостями, она удалилась, оставляя после себя дурманящий запах мускатного ореха.

***

Элис трепетно постучалась в будуар матери и, услышав ее приглашение, скромно прошмыгнула. — Вы хотели меня видеть, матушка, — устремив глаза в пол, она, семеня своими маленькими ножками, изрядно уставшими за сегодняшний день, подошла к миссис Эшфилд, вальяжно раскинувшейся в кресле и вышивавшей. Стоило дочери произнести это, как она отложила в сторону свою вышивку, приосанилась и на редкость дружелюбно улыбнулась. — Сядь возле меня, — Элис послушно расположилась на приземистом пуфике для ног. Миссис Эшфилд взяла ее за руки, так трепетно и тепло, что сердце Элис сжалось от умиления и в уголках глаз выступили слезы. Девушка уже почти успела разувериться в том, что ее мать умеет быть доброй — слишком часто в последнее время она слышала от нее придирки и замечания, и сейчас Элис надеялась, что миссис Эшфилд все объяснит. Но вместо этого она вкрадчивым голосом произнесла: — Дитя мое, подобный разговор несколько лет назад состоялся у меня с твоей сестрой, но, увы, он ей, видимо, не пошел на пользу. Я надеюсь, что ты выслушаешь меня внимательнее и не совершишь глупых ошибок. — Мама, вы знаете, я всегда стараюсь делать все правильно! Я очень боюсь не оправдать ваших ожиданий! — воскликнула Элис, и голос ее болезненно надломился. Миссис Эшфилд положила ее голову к себе на колени и заботливо провела рукой по рассыпчатым светло-русым волосам дочери. Элис едва слышно всхлипнула, и веснушки на ее носу тревожно подскочили. — Тихо, тихо, волнения ни к чему. Ты уже поразила мистера Амоса, он восхищен твоим воспитанием и манерами… Элис резко отпрянула от матери и непонятливо уставилась на нее. — При чем тут кузен Амос? — выпалила она, не способная унять своего внезапного беспокойства. Черные тонкие брови миссис Эшфилд жалостливо сошлись, она заботливо склонилась над дочерью. — Милая Элис, неужели ты не видишь, как он к тебе благоволит. За обед он как минимум дважды отметил твои таланты, а ведь он совершенно не знает тебя. Это должно о чем-то тебе говорить. Я не сомневаюсь, что ты закрепишь свой успех и однажды… — Мама, я не понимаю, о чем вы говорите, — Элис вскочила на ноги и принялась расхаживать по будуару, пытаясь сфокусировать свое зрение то на райской птице, украшавшей покоившуюся на камине фарфоровую вазу, то на своем бледном отражении в зеркале с золотистой оправой, то на небесно-голубых обоях. — К чему все эти слова? Что вы от меня хотите? Миссис Эшфилд с любопытством и, может быть, даже с затаенной завистью, ностальгией по далеким дням своего девичества наблюдала за нетерпеливостью юного сердца. «Быть может, она даже что-то и испытывает к Амосу — все же он умеет снискать расположение, но еще не осознала этого, — предположила она самонадеянно. — Это упрощает задачу». — Ты никогда не задумывалась над тем, чтобы остаться хозяйкой «Старых вязов»? — задала вопрос Эстер. Ее голос обволакивал, как подогретое молоко или теплое одеяло зимним вечером. — Я только и мечтала об этом, но это же совершенно невозможно! Имение перейдет кузену Амосу, и хозяйкой станет та, кого он изберет себе в жены… — Элис застыла на месте, точно громом пораженная. Но в следующее мгновение ее губы раскрылись, изо рта вылетел выдох, и она медленно, словно раздумывая над чем-то, повернулась к матери. — Не имеете ли вы в виду, что…? — ее сердце забилось в груди сильнее прежнего не то от страха, не то от неожиданной для нее самой радости. — Почему бы ему не выбрать тебя? — миссис Эшфилд развела руками так, как будто это были две чаши весов, взвешивавшие два возможных для Элис варианта. — Он кажется достойным человеком. Да и может ли человек из рода Эшфилдов быть не достойным? Элис тяжело вздохнула, провела по лбу рукой, смахивая выступившие капельки пота, и неуверенно пробормотала: — Я… мне… нужно подумать над этим. — Хорошо, — миссис Эшфилд прикрыла глаза. — Подумай над этим, сколько тебе нужно. Я тебя не тороплю, но смотри, если будешь думать слишком долго, «Старые вязы» могут выскользнуть из твоих рук, равно как и сердце мистера Амоса. Ошеломленная, Элис покинула будуар матери, покачиваясь. Она не помнила, как очутилась в собственной комнате, но, оказавшись там, поспешила закрыть дверь на ключ и не выходила оттуда до следующего утра.