Кратосархат

— …Тогда я хватаю нэкрэса за волосы и закрываюсь им от стрел противника! Видели бы вы его лицо! — со смехом вещает Соэр на всю трапезную. Веселится, посмотрите на него. — Звук, с которым стрелы вонзились в его тело, показался мне странным. Неестественным. Будто попали они не в живое тело, а в давно уже мертвое! — Пока модрэсы и пратусы в трауре, он считает уместным рассказывать, на какую подлость пошел в бою, чтобы спасти свою шкуру. — Запах гнили чувствуете? От него он исходит постоянно. Но в тот момент вонь стала почти невыносимой! Я чуть не задохнулся и даже немного пожалел, что стрелы попали не в меня. — Я тоже пожалел, не сомневайся. — Кошмарный смрад! Хуже смерти! — продолжает делиться неприятными подробностями кратос. И он не просто делится. Гордится! Смакует! Получает неописуемое удовольствие от того, в каком свете меня выставляет. Не он первый, не он последний. Пора бы привыкнуть. И тем не менее… Мне бы разозлиться, но я чувствую себя неловко. Не знал, что обоняние у кратосов такое тонкое. Выходит, мои примочки из лопуха не помогают, и кратосам в моей компании приходится терпеть запах гнили и гноя. Первый порыв: встать из-за стола и сбежать. И больше никогда не появляться в трапезной. Но я упрямо продолжаю ковыряться вилкой в тарелке, делая вид, будто меня это не заботит. Не хочу демонстрировать уязвленность словами. Я выше этого. Мне плевать. Всегда было плевать, верно? Так почему мне так стыдно? За что мне так стыдно? Я ведь гнию не забавы ради! И удовольствия от этого не получаю! Это не мой выбор. Это мое проклятье! Я ни в чем не виноват! Единственный, кто должен испытывать стыд — Соэр. Но на его лице ни тени раскаянья. А я еле подавляю желание начать перед всеми извиняться. Простите, что я вот такой. Простите меня, что я нэкрэс. Простите за мою болезнь и ее последствия, которые причиняют вам неудобства. Простите. И идите к черту! — Какая мерзость, — слышится тихое, но четкое в ответ на разглагольствования воина. — Вот и я о том же! — с готовностью кивает Соэр, не сразу понимая, кому принадлежат слова. Он радуется поддержке, явно намеренный развивать тему в данном ключе и дальше. — Я о том, что ты сделал. Это мерзко, низко, отвратительно. Недостойно. Мне за тебя стыдно, — Джаэр без стеснений оглашает мысль, которая вертится у меня в голове добрые десять минут. Это единственное, что заставляет меня самую малость улыбнуться в этот не самый солнечный день. Я бы улыбнулся и шире, не мучай меня боль на грани неизведанного. Мне так плохо, что я даже не могу пришить на место треклятое отваливающееся левое запястье. Оно лежит на столе рядом со мной. И будто бы само по себе раздраженно стучит указательным пальцем по деревянной глади. А я наблюдаю за сим действием. Знаю, что рука движется благодаря мне. Но одновременно с тем она мне кажется отдельным от меня организмом со своими личными мыслительными процессами. — Что же в этом мерзкого? — ядовито интересуется Соэр. — Он ведь бессмертный! Какая разница? Пара кратосов рядом с ним кивают, мол, «он прав, продуманный стратегический ход». Другие морщатся, считая такое поведение непозволительным. Джаэр мрачнее тучи. Прожигает Соэра таким взглядом, от которого даже у меня по спине пробегает холодок. — Вот поэтому тебе никто и не дает браслет, — отвечает Джаэр с нескрываемым презрением. Соэр на эту фразу реагирует неожиданно ярко: золотится от злости и швыряет в тарелку вилку, которой до того лихо орудовал, в красках рассказывая о том, как удобно меня использовать в качестве живого щита. — Да пошел ты! — огрызается он разгневанно, после чего переключает внимание с Джаэра на меня и смотрит в мою сторону настолько зло, будто это не он закрылся мной от стрел, а наоборот. Тем нелепее выглядит его неожиданно посылаемый мне воздушный поцелуй. Злоба, что плещется в его глазах, и подобный жест никак не вяжутся. Но большую заинтересованность во мне вызывает не поведение Соэра, а слова Джаэра. Он упоминает золотые браслеты и то, что их Соэру никто не дает. Но оба запястья кратоса они уже сковывают. Не понимаю, что он имеет в виду, так же как не могу понять, что же эти браслеты означают. На досуге надо побольше почитать о кратосах. Ответ наверняка таится на страницах одной из пыльных книг, сложенных кривыми башнями в углу моей комнаты. Сомнительный романтический жест от Соэра в мою сторону окончательно выводит Джаэра из себя. Он резко поднимается из-за стола, берет в руки свою тарелку и невозмутимо перебирается за стол агафэсов, усаживаясь прямо передо мной и тем самым закрывая Соэру своей широкой спиной обзор на мою великолепную персону. — Пэкто сээт клэт? — выдыхает он угрожающе, и я, не поняв ни слова, сперва решаю, что сейчас от Джаэра прилетит еще и мне. Но он, заметив мое недоумение, выговаривает на общем: — Хочешь… я его убью? Я невольно поднимаю на Джаэра глаз и встречаюсь с чистым золотом радужек. Раньше я видел лишь, как глаза кратосов вспыхивали в те или иные моменты. Но это больше походило на всполохи пламени во тьме леса. Теперь же это не всполох. Глаза Джаэра светятся подобно луне на небе. Их яркость не угасает. — Еще спрашиваешь? Конечно, хочу! — смеюсь я, но заметив, как Джаэр тут же невозмутимо тянется к одному из кинжалов, поспешно добавляю: — Я шучу. Никого убивать не надо, — заверяю я его. — Почему нет? — спрашивает он, тем не менее отводя руку от оружия. — Не хватало еще одной расовой размолвки из-за моих необдуманных действий, — кидаю я со вздохом. — Расовых размолвок не будет. Кратос против кратоса. Все честно, — парирует Джаэр. — И ты так уверен в своей победе? Насколько я помню, у вас с Соэром одинаковые звания, что, полагаю, подразумевает и идентичный уровень силы, — напоминаю я. — Ты прав, — соглашается кратос. — Соэр, разве что, имеет чуть больше опыта в ведении боя. В остальном мы равны. — Но ты уверен, что победишь его? — это почему-то заставляет меня вновь улыбнуться. — Да, — кивает Джаэр. — Навыки — это еще не все. Большое значение также имеет мотивация. — И какая же мотивация в данном случае у тебя? — не понимаю я. — Ты, — выдыхает Джаэр, пристально смотря на меня. Странное чувство. Я так смущаюсь, что мне требуется затратить слишком много сил для того, чтобы не отвести единственный целый глаз. — Я бы не советовал тебе обедать рядом со мной, — стараясь сохранять невозмутимый вид, неловко перевожу я тему разговора. — Почему? — Джаэр слегка хмурится. Глаза его все еще горят золотом, будто бы демонстрируя ту бурю эмоций, которая бушует внутри него за фасадом видимого спокойствия. — Ну так от меня же воняет. Представляю, как это отбивает аппетит, — фыркаю я. Джаэр в ответ втягивает носом воздух. — Мне нравится, — следует вердикт. — Запах гнили? — уточняю я. Специфические же у вас вкусы, молодой человек. — Твой запах, — поправляет меня Джаэр, и мне вновь хочется провалиться сквозь землю. Мне кажется, он не понимает, как это звучит со стороны. Подобные слова срываются с его губ настолько легко, что не стоит и сомневаться, он в них вкладывает совсем не то значение, которое рисует моя больная фантазия. Так просто о подобных вещах не говорят, верно? Я не нахожусь, что ответить. Но мне почему-то хочется скрыться от изучающего взгляда Джаэра сильнее обычного. Дабы отпугнуть его, я заставляю живущую отдельно от меня кисть прийти в движение. Встав на пальцы, моя рука подобно пауку пробегает через стол от моей тарелки до тарелки кратоса, выуживает из нее кусок свежего огурца и протягивает Джаэру. Самое время вскрикнуть и убежать, парень. Это тебе дружеский совет. Но кратос неожиданно улыбается. — У тебя красивые руки, — говорит он, смотря на мое разлагающееся запястье так, как если бы на стол к нему запрыгнул котенок. Эта фраза меня добивает. Не знаю, почему я так реагирую, но я внезапно подскакиваю со своего места, отзываю запястье к себе и стремительно покидаю трапезную, не проронив больше ни звука. Наверняка, всему виной мучающая меня боль. Из-за нее я не могу нормально мыслить и принимаю желаемое за действительное. С меня хватит. Я так больше не могу. **** Лишь солнце прячется за горизонтом, я закидываю на спину походный мешок и, хромая на обе ноги, бреду к выходу из крепости, намеренный сегодня хорошенько утопиться. Возможно не один раз, чтобы наверняка. Надо очистить разум. Отдохнуть от боли. Собраться. Вернуть себе хотя бы подобие душевного покоя и прекратить уже раз за разом прокручивать в голове произошедший днем диалог с Джаэром. Прекрати, Ксэт, искать в его словах двойное дно. Хватит надеяться на подтексты. Боги, взгляни ты уже на себя трезво. Да кто в здравом уме и при доброй памяти?.. Такого вот?.. Сущая нелепица. Проверив холл на наличие ненужных свидетелей, я юркаю за дверь и оказываюсь на смотровой площадке, от которой вниз уходит длинная старая лестница. Там, где она заканчивается, берет свое начало тропа в лес к горячему озеру — моему спасению. Но вопреки моим ожиданиям, я на этой площадке оказываюсь не один. Да что б тебя… Какой же ты настырный! — Так и знал, что ты решишь… — кратос запинается. — Подышать свежим воздухом. Да. Особенно свеж воздух под водой. Рекомендую. Я лишь хмурюсь. У меня нет сил на разговоры. — Мне показалось, что я тебя чем-то обидел. Если так, я бы хотел узнать чем, чтобы больше не совершать такой ошибки, — произносит Джаэр. — Ничем ты меня не обидел, — раздраженно качаю я головой. Под вечер становится совсем худо. Я не хочу тратить время на болтовню. Мое тело жаждет смерти. А Джаэр мешает. — Тогда почему ты так резко ушел? Из-за Соэра? Я знаю, этого будет недостаточно, но я хотел бы извиниться перед тобой за его поведение, — говорит он тихо. — С чего бы вдруг? — не знаю почему, но эти слова кратоса бесят меня даже больше, чем разглагольствования Соэра. С чего ты взял, что тебе надо брать за него ответственность? К тебе это никакого отношения не имеет. Хватит приписывать себе чужие ошибки. Зачем ты взваливаешь на себя бремя чужой тупости? Ты этого не заслужил! Меня это невероятно злит. Наверное, всему виной оглушительная боль. — Соэр прав, — говорю как отрезаю. — Я бессмертный. Что мне будет? — развожу я руками. — Бессмертный, не спорю, — спокойно соглашается Джаэр. Ещё бы ты со мной поспорил. Не в том я расположении духа, чтобы со мной было возможно вступать в дебаты. — Но боль-то ты чувствуешь, — замечает кратос и чуть щурится. Я невольно вздрагиваю. Здесь мне сказать нечего. Действительно чувствую. Вот только кого и когда это заботило? Какая разница? Да, больно. Но я ведь не помру, так не плевать ли? — Ну и что? — эти слова меня обезоруживают. Агрессивный настрой сменяет треклятое смущение. Полумертвому человеку эта эмоция совершенно не идет. Мне ведь давно не шестнадцать лет, так какого черта? Я чудовище или кто, чтобы сереть перед каким-то там кратосом? Курам на смех. — Не раз на поле боя я видел искалеченных войной солдат, которые испытывали настолько сильную боль, что молили закончить их муки. Смерть казалась им спасением… Она и есть спасение. — …Но ни разу я не встречал умирающих, которые были бы готовы цепляться за жизнь при условии, что все свое существование будут испытывать невыносимую боль, — говорит Джаэр, делая шаг в мою сторону. Я невольно тоже делаю шаг. Назад, не давая расстоянию между нами сократиться. Почему-то я испытываю эмоцию сродни страху. И все же это не совсем он. Нечто другое. И невозможность правильно интерпретировать это чувство заставляет меня напрягаться больше прежнего. — Тонкое замечание, — киваю я сдержанно. Ты прав, Джаэр. Люди боятся смерти. Но чего бояться следует на самом деле, так это слепящей боли. Когда каждый вдох, каждое движение, каждая секунда твоего существования — чертова агония, которую ничем не заглушить. Пытка длиною в столетия. И попробуй в таком положении сохранять бодрость духа и чистоту разума. — И все же извинения ни к чему. Не от тебя уж точно, — смягчаюсь я. — К тебе я испытываю лишь благодарность за помощь после скандала с модрэсами и пратусами, — вру. «Лишь», ага, как же. К тебе я много чего испытываю, но никогда в этом не признаюсь. Никогда! — Это ведь ты отнес меня в мою комнату? — как бы невзначай интересуюсь я. Джаэр кивает. — Спасибо, — говорю я абсолютно искренне. — Мне следовало сказать это раньше. Извини, что затянул с благодарностями… А теперь мне пора, — оповещаю я кратоса и движусь к лестнице. — Стой, — Джаэр невероятно быстро оказывается рядом со мной и хватает меня за правое запястье, но тут же отдёргивает руку, будто позволил себе лишнее. — Ты ведь снова идёшь к тому озеру, верно? Ох, умоляю, только не напрашивайся со мной за компанию. Я хочу спокойно утопиться, а не спасать идущего ко дну кратоса. — Если и так, то что? — выдыхаю я с вызовом. Хочу всем своим видом продемонстрировать, что сегодня мне компания ни к чему. Дайте мне уже спокойно помереть! — С той же целью, что и в прошлый раз? — продолжает допытываться Джаэр. — Если и так, то что? — повторяю я предыдущий ответ. — Правильно ли я предполагаю, что таким образом ты пытаешься справиться с болью? — не отстает Джаэр. Быстро же ты понял, что к чему. С болью, верно. Когда с душевной, когда с физической. Смерть — панацея. — Если и так, — мне очень сложно признать очевидное, — то что? — А тот напиток, что я оставлял тебе, унимал твою боль? — никак не угомонится Джаэр. — Да. Ненадолго, но, что удивительно, лекарство помогло. Я, кстати, хотел поинтересоваться, из чего оно? Обычно на меня не действуют обезболивающие зелья, — ох и зря я об этом спрашиваю. Сам же себе объяснил, почему мне нельзя принимать это лекарство. Кратос вместо ответа расстегивает куртку, извлекает из внутреннего кармана походную прозрачную фляжку с водой, откручивает крышку и протягивает мне. Я недоуменно смотрю на презент и уже было прикладываюсь к горлышку, когда Джаэр жестом останавливает меня. — Постой, — просит он, а затем выуживает из ремня, перетягивающего его левое бедро, небольшой кинжал, надрезает острым лезвием ладонь, сжимает ее в кулак и держит над открытым горлышком. Внизу кулака собираются золотистые капли крови, а когда падают во фляжку, я замечаю, что вода покрывается той самой пленкой, что и молоко, которое я пил ранее. — Не хочешь же ты сказать, — пронаблюдав сию манипуляцию, не могу поверить я своим глазам, — что я пил твою кровь?! — Именно ее, — кивает Джаэр. — Пей. — Но… — я благодарно отпиваю своеобразное снадобье. — Я перечитал о кратосах десятки книг, — признаюсь я, — как и о других расах, — быстро добавляю, чтобы Джаэр не решил, что у меня повышенный интерес к его персоне. Пусть на самом деле он ого-го какой повышенный. — Ни в одной из них ничего не упоминалось о способности крови кратосов к погашению боли. — Конечно, не упоминалось, — Джаэр убирает кинжал на место. — Кратосы хранят эту информацию в большом секрете. Представь, что бы произошло, узнай наши противники о подобном эффекте. На поле боя они бы пользовались этим знанием без зазрения совести, — объясняет Джаэр. — Более того, полагаю, прознай другие расы наш секрет, и мы бы не избежали новых военных стычек именно по этой причине. Из нас бы сделали ходячее лекарство. Пей больше, не тяни, — подгоняет меня кратос. Я делаю новый глоток, пытаясь переварить услышанное. — Но зачем же ты открыл эту тайну мне? — недоумеваю я. Джаэру было совсем не обязательно показывать, как «готовится» снадобье. — С чего ты взял, что я не использую ее себе во благо? — Разве у меня для этого мало причин? — на губах Джаэра появляется еле заметная улыбка. — То, что я разок прикрыл твою спину, ещё не значит, что мне можно доверять, — я делаю третий глоток. Эффект наступает быстро. Мне становится намного легче, и я этим бессовестно наслаждаюсь. — А то, что ты вступился за агафэса, использовав силу, которая явно причиняет тебе боль? Это не повод? Твоя наблюдательность опасна. — Это тебя не касается, — смущённо бормочу я. — Вот за что мы всегда недолюбливали агафэсов. За вот эту их дружественность. За стремление везде достигнуть мира. Вот только мир зачастую требует больше жертв, чем война, — произносит Джаэр. — Нельзя быть в мире со всеми. Нельзя нравиться абсолютно всем. Чем больше ты пытаешься угодить окружающим склочникам, тем больше страдают твои близкие, — кратос морщится. — А агафэсы все никак не могут этого понять. После случая с Парцем спорить смысла нет. — Тем удивительнее твоя реакция на произошедшее. Ведь раньше и ты был агафэсом, верно? Я уже толком и не помню тех славных времён. — Ключевое слово «был», — замечаю я. — Теперь от агафэса во мне не осталось и следа, — признаюсь я. — Могу задать вопрос? — боль уходит, и моя потребность в разговоре резко возрастает. Джаэр кивает. — Раз по вашим венам в буквальном смысле течет обезболивающее, выходит, сами вы боли не чувствуете? — мне бы такую способность, ох и зажил бы я! — Чувствуем, конечно, — качает Джаэр головой. — Но не так ярко, как другие расы. Природа даровала нам такую кровь не для нашей неуязвимости. — У этого эффекта есть иное предназначение? — удивляюсь я. — Деторождение. Об этой части жизни кратосов в книгах не написано ни строчки. Поймав мой вопросительный взгляд, Джаэр продолжает делиться будоражащими воображение тайнами. — Обезболивающая кровь только у кратосов-мужчин. Когда женщина рожает, отец ребенка или партнер по договоренности… — По договоренности? — перебиваю я Джаэра. — Это что значит? — В случае если женщина выбрала себе в пару женщину или несколько женщин, а также в случае, если ее супруг или супруги — бесплодные мужчины, она, пожелав ребенка, приглашает одного из приближенных кратосов — обычно друга или близкого знакомого — в супружескую постель для зачатия. — Стой, а разве законные партнёры в восторге от того, что их половинка с кем-то другим? — поражаюсь я. — Так они же тоже присутствуют, — пожимает Джаэр плечами. — Заключать такие соглашения за спиной супруга нежелательно. Не всем такое приходится по вкусу. Впрочем, измены у нас происходят крайне редко. Обычно члены семьи обо всем договариваются. И о зачатии ребенка, и о сторонних желаниях, не связанных с оным. — И какую роль такая кровь играет в деторождении? — возвращаюсь я к изначальной теме. — При родах женщина впивается зубами в руку отца ребенка. Можно, конечно, попросить и мужчину, не связанного с зачатием, но от крови отца эффект сильнее. Так как по венам женщины обезболивающее не циркулирует, она не привычна к лекарству и оно действует мгновенно и почти полностью убирает боль. По этой же причине свою первую ночь женщины предпочитают проводить с мужчинами. — Потрясающая способность, — не могу я не восхититься. — Ходячее лекарство! — И все-таки я бы предпочел способность к деторождению. Мне кажется, это куда более ценно, — бросает Джаэр. Он произносит это с такой интонацией, будто у него был выбор. Меня это смешит, но я решаю, что не стоит подтрунивать над человеком, который избавил меня от боли. — Так удивительно осознавать, что при всей лояльности в плане отношений, вы абсолютно нетерпимы к людской слабости, — смеюсь я, допивая воду с кровью кратоса. — Нетерпимы? — удивляется он. — Не совсем понимаю, о чем ты говоришь. — Разве вы не убиваете ребенка, если он рождается больным? — Убиваем, конечно, — кивает Джаэр. — Но это не жестокость, а акт милосердия. Если он родился в слабом теле, мы его умерщвляем, давая шанс сразу переродиться. Зачем нам приговаривать его к тяжёлой, полной боли жизни? Так вот как это видите вы… — Но ты так уверен, что перерождение действительно существует? — с сомнением протягиваю я. — Уверен, — кивает кратос не задумываясь. — А если я скажу, что твои убеждения не верны? — гну я свое. — Я скажу, что у тебя нет на это оснований, потому что даже будучи ближе к смерти, чем кто бы то ни был, ты, тем не менее, понятия не имеешь, что за ее завесой, — улыбается Джаэр. — Или я не прав? Чертовски прав.