third
13 декабря 2020 г. в 14:52
Антон решил не испытывать судьбу, а просто повиновался крику уборщицы. Кто знает, что у нее на уме… Еще не послушаешься, а потом голова будет болеть. А почему? А потому что она тебя так этой шваброй своей ударит, что ты забудешь, как зовут собственную мать.
Кстати, про мать. Ее у Антона не было. Не то чтобы она погибла, нет… Ее просто не было все время, как Шастун себя помнил. Детство Антона прошло в детдоме, отчего и стал таким замкнутым и сдержанным. Даже чересчур…
Там его любили. Воспитатели говорили, что растет чудо-ребенок, но и на такого ребенка не нашлось «покупателя». До 18 лет он спокойно жил в доме малютки и не подозревал, что что-то может пойти не так.
И ровно в его восемнадцатилетие его отпускают, открывают двери и выпускают в реальный мир. Антон до сих пор поддерживал связь со своей воспитательницей, которая стала ему матерью, но в 24 года начался ад.
Шастун начал себя неважно чувствовать: усталость, сонливость, покалывание головы, просто головокружения. Он не придавал этому значения, да и никто не замечал. Просто не было кому замечать. Он был один всю свою жизнь…
К врачам Антон тоже не бегал, все думал себе: «Само пройдет». Но не прошло. А когда дошло до боли и голосов, было поздно. Так думал Антон, и сейчас думает.
Резать вены он не хотел, и в первый раз было безумно страшно. Но голоса твердили, что так будет легче, так он справится. И на самом деле… Шастун чувствовал не боль, а облегчение, когда брал лезвие или нож в руки. Сам он понимал, что резать свое тело – плохо, но ничего не мог с собой поделать…
***
За дверью снова слышатся голоса. То ли врачи, то ли медсестры подходят к кабинетам и заглядывают в каждый. Но мимо Антона просто проходят, не открыв двери.
Шастун, как маленький котенок, сидит в углу и ни о чем не думает, ничего не выражает, ничего. Он ничего не хочет, ничего не чувствует. Хочется заплакать, а нет слез… Хочется кричать, а нет голоса… Хочется улыбнуться, а нет радости…
Но внутри все еще живет маленькая частичка, которая пробуждает чувство, одно единственное в теле Антона. Его ни с чем не спутаешь… Тоска. Он хочет в то время, когда он еще не был болен, когда он маленький, веселый и смешной выходил каждый день из дома с воспитательницей и другими ребятами на улицу. Он прыгал, бегал, и даже не думал о том, что будет дальше… Антон скучал по своему детству.
***
И снова в коридоре шум. Но какой-то негромкий, даже тихий. Видимо, всего два-три врача. Но в этот раз они остановились у двери Антона, и тут Шастуну стало безумно интересно.
- У нас такие впервые. Галлюцинации сильные, яркие. Антон не в силах различать их с реальностью. – слышится у двери.
- Я попробую с ним поработать.
Дверь распахивается. Антон все еще сидит в углу и наблюдает за происходящим. В палату заходят два врача, одного из которых Шастун уже знает. Руденко Василий Петрович привел к Антону еще какого-то мужчину, который, видимо, будет лечить его.
Лицо врача сосредоточенно и серьезно, но на губах можно разглядеть малозаметную ухмылку. Волосы, черные и блестящие, отливают в некоторых местах русым, что непонятно и странно. Глаза сначала показались совсем непримечательными, но голубизна так выделялась на его слегка смуглом оттенке кожи, что Антон не мог не обратить на них внимание. Антон любил море и океан, поэтому глаза как душа человеческая понравились Антону. Он надеялся, что по общению и просто как человек этот врач приятный.
В руках был синий планшет с множеством бумажек и ручка. Шастун засмотрелся на нее, сам не понимая, почему. Синий корпус блестел и отражал на себе единственный неяркий свет в палате. Она была настолько тонкая, что было ощущение, что ее можно было сломать, взяв в руку. Врач все время вертел ее в руках, потом перебирал пальцами, писал что-то на листке, пока Руденко ему что-то объяснял, а потом повторял ритуал.
- Итак, Антон, поздоровайся с твоим лечащим врачом. – сказал Василий Петрович.
Шастун лишь глянул в глаза этому новому знакомому. Он улыбнулся, закрепил ручку на кармашке на халате и, протянув руку, сказал своим низким, бархатным, несколько грубым, голосом:
- Привет, дорогой. Я Арсений Попов.
Примечания:
Часть получилась довольно пессимистичной и маленькой, но конец норм))
Напоминаю, что селфхарм - плохо. Мне просто надо такое для сюжета. А в реальной жизни суицид - не выход, ага))