***
— Я почти обижен. — Адриан деловито сложил руки на груди. «Только этого не хватало…» — Клод безнадежно закатил глаза и уперся макушкой в руки, мечтая медленно и безболезненно умереть. Агрест этого либо не понимал, либо не замечал. В любом случае, Буржуа мечтал о забвенье или о хорошей чашке свежего кофе. Прошедшая ночь выдалась богатой на размышления разной степени мерзости. — Ты бросил меня! Одного! — Адриан и не думал униматься. Парта затряслась, едва худосочные ягодицы модели навалились на крышку. — Од-но-го! — На столах не сидят. — Буркнул Клод, сжавшись. — Но ты сидишь! — Я — это я. Брысь. — Клод ткнул локтем Адриана в бок. — Сейчас тетрадь как возьму… — Да брось. — Парта затряслась опять, но Адриан с места встал. — Ладно-ладно, я не обижаюсь! Вот прямо совсем. Ни капельки. Но, судя по тону, это было далеко от истины. Сабин предупреждающе зашипел, но Клод цыкнул и приподнял тяжелую голову. Адриан перед его носом медленно раскачивался из стороны в сторону, напоминая маятник в старомодных часах. Не смотря на свою обиду, Агрест светился изнутри и отчаянно давил в себе порыв что-то рассказать. — Ну, прости… — Буржуа закатил глаза. — Я не хотел тебя оставлять. Что, в сущности, было правдой. Про себя Клод ругнулся. На правду в полном объеме Адриан претендовать не мог, к сожалению. Буржуа посмотрел на друга. Свежий и румяный, Адриан Агрест до странного походил на мальчика из старой викторианской открытки. Казалось бы, зачем ему, довольному и счастливому, какие-то чудо-камни? — Тот-то же. Видишь, это совсем не сложно! — Адриан сдавленно хихикнул и присел на корточки, чтобы видеть перед собой глаза Буржуа. — И твоя цундереская натура не пострадала! — Адрианчик… — Ладно-ладно, не продолжаю. — Агрест поднял руки вверх в знак капитуляции и издал странный крякающий звук, после чего оперся руками на столешницу и понизил голос до низкого шепота: — Тетя мне написала. Слабая улыбка выбилась сама. Раздражение исчезло, уступив место какой-то светлой грусти. Подобным шепотом дети обменивались информацией о Пьере Ноэле, Святом Патрике или зубной фее, но так точно не говорили о живых родственниках. Сабин даже напрягся, не понимая, что такого было в мифической Адриановой тете, раз гразговоры о ней велись с такой тишиной. — Это ведь хорошо? — Шутишь?! Это просто…. — Адриан затрясся, не зная, что именно ему нужно сказать, чтобы в полной мере передать весь спектр своего восторга. Рука Агреста потянулась к телефону, чей край выглядывал из кармана брюк. — Не, ты просто глянь! Полная яркость на дисплее больно ударила по глазам. Клод невольно сощурился, но взгляда не отвел. В оконце мессенджера виднелась фотография. Адриан ее приблизил и Клод разглядел юношу, что своим лицом до дивного походил на младшего Агреста. Модель лучезарно улыбнулся. — Это Феликс играет на фортепиано. Здорово, правда? Отчасти это напоминало ситуацию, когда сердобольная родня тыкала в нос фотографиями любимых детей. Сыновья, дочери, племянники с племянницами, карапузы по третьей линии второй пятки двоюродной тетки по прабабке… Список вырисовывался большим, но в этом случае Клод даже не злился. Память о Феликсе в голове Буржуа выдалась смутной. Мелкий злой поганец, родительская гордость и редкий зануда, портивший львиную долю веселья. Ну и книжки он любил, конец. С момента похорон он не изменился. Совершенно. — Выглядит все той же старой занозой. — О, напишу тете, что ты тоже скучаешь. — Адриан с энтузиазмом уткнулся в телефон. — Она редко мне шлет фотографии. Боится, что папа обо всем узнает. — Не удивлен. Это было так просто, так нормально, что невольно сводило зубы. Сабин никак не мог отвести взгляда ни от Клода, ни от его раздражающего дружка. Адриан Агрест все щебетал, и щебетал о своем, пока Клод Буржуа еле заметно клевал носом. Сабин напрягся. Для человека, который вступил в неравную схватку с кем-то, вроде убийцы, Клод выглядел слишком спокойным. Подобные мысли Ренкомпри насторожили. Сабин про себя ругнулся, но фактически бросить мысль о Бражнике-убийце не мог. Клод юлил. Клод недоговаривал. Клод что-то скрывал. Удивительно, и как у него хватало сил для того, чтобы жить подобием мирной жизни? Сабин не знал. Поиск злодея ранее воспринимался не более, чем забава. Сейчас же Ренкомпри поймал себя на мысли, что от реального развлечения данное мероприятие стоит слишком далеко. Живот скрутило. — Хай! — И тебе утра, Лейф. — Здравствуй. — Давно не виделись. — Сабин неуверенно стукнул костяшками по протянутому смуглому кулаку. Глаза Клода странно сверкнули. Неловко, чуть неуверенно, Адриан отошел в сторону, пропуская ди-джея. Взгляды Лейфа и Агреста пересеклись, но никакой искры Клод не увидел. Словно никогда между ними не было ничего общего. Это и вселяло надежду, что все обойдется, и вводило сознание в пучину страха. Как этот чертов мир вообще работал?! На мгновение, на одну жалкую долю секунды, некая искра пробежала между одноклассников, но тут же она исчезла. Нино с большей заинтересованностью посмотрел сначала на Сабина, потом и на Клода. Лейф странно дернул головой. Уголок крупных губ волнующе задрожал. Слишком много чужого счастья свалилось на голову Буржуа. — Старик, я знаю, где достать билеты. — Сказано было именно Клоду. Буржуа озадаченно уставился на одноклассника, не совсем понимая о каких билетах идет речь. — На Стоуна. Он дает концерт. Двадцать пятого марта. Не знаю, что ты думаешь, но мы должны пойти. — Откажусь. — Сабин отвлекся от собственных размышлений. — Ой, а тебя никто и не звал. — Беззлобно отозвался Нино. — Это наше дело. Мое, его и… Эй, чувак, махнешь с нами? Адриан был за любой кипиш, кроме голодовки, поэтому ответ не заставил себя долго ждать. Думать о том, что придется в этот день сказать отцу, отчаянно не хотелось. В глубине души Адриан был уверен, что Клод, как это и бывало обычно, что-нибудь придумает. Мнение само Буржуа по этому вопросу мало кого волновало. Адриан спешно полез в телефон. — Я только спрошу, Алья с нами или… — Или. — Нино, каким-то странным, нетипичным для себя тоном обрезал предложение прямо на середине. — Это будет чисто мужской движ. Для агрессивных рокерш мест нет. И это, казалось, было нормально. Молодые люди часто собирались вот так, в исключительно мужской компании, чтобы предаться своим, особым развлечениям, но что-то в тоне Нино больно цепляло. Клод поймал себя на мысли, что Лейф совершенно не заинтересован в компании Альи Сезер. — Ты не хочешь, чтобы она вообще с нами пошла? — У Адриана хватило мужества озвучить догадку Буржуа. — Она тебя как-то обидела? Нино стушевался. Так-то да, Алья обидела, но не его, а Маринетт. Весть о том, что Сезер обвинила Дюпэн-Чэн перед директором в халатном исполнении роли старосты и пособничестве в прогулах, разлетелась по всему классу со скоростью чумы. Только ленивый не шептался между делом, что странная Сезер мало того, что подсматривает за людьми без их ведома, так еще и безжалостно закладывает одноклассников перед учителями. Мрачный осадок возник в душе ди-джея. Ему, казалось, должно быть совершенно все равно, ведь стабильных контактов с Сезер он не имел, однако, с своему собственному удивлению, нутро Нино гложило страшное, ни на что не похожее разочарование. — Нет, это просто чисто мужская компания. — Лейф принял важную стойку. — Но Алье нравится Джаггед Стоун! — Адриан не сдавался. Это и бесило Клода, и невольно вызывало уважение. — Так Маринетт тоже он нравится, но ее-то я не зову! — Нино напирал в ответ. Так они могли стоять вечно, сойдясь лбами и буравя друг друга настойчивыми взглядами. Клод был готов поклясться, что еще немного и из глаз спорщиков брызнут искры. Буржуа сладко зевнул, после чего медленно покинул насиженное место. Как бы его не интересовало его шоу, долг требовал навестить кое-кого. Буржуа выразительно взглянул в сторону стола Маринетт, но Сабин отрицательно кивнул. Это радовало. Пытаться флиртовать под выжидающим взгляда друга — это сомнительное удовольствие. Буржуа потянулся на носочках, а после бодро направился в сторону швеи. Та была на своем месте, водила карандашом вдоль тетради и явно думала о чем-то своем. Клод, Лила и кто-то третий. Дюпэн-Чэн могла ошибаться, но видимо все трио парижских героев училось с ней. Любопытство хотело знать, кто является вершиной геройского треугольника, а здравый смысл упрямо отговаривал от вторжения не в свои дела. Маринетт озадаченно почесала бровь. Вся эта геройская история становилась только запутаннее. В том, что Пчелиный Король учится здесь, в Франсуа-Дюпон, швея почти не сомневалась. Да, это было немного странно, немного подозрительно, немного неэффективно, но факт оставался на лицо. Однако, каков шанс, что все они учились в одном классе? Швея тряхнула головой и взглянула на подвеску. Ночное помутнение почти исчезло из памяти. Маринетт даже не помнила, что именно ей снилось, но при этом роль подвески отпечаталась в сознании сильно. Маринетт шмыгнула носом. Лила пообещала навестить пекарню после обеда, при условии, что на город обрушится очередной одержимый. Это, впервые за долгое время, радовало. Но и вводило в холодный ступор. Запретное знание, тайная история, что маячила впереди, пугало. В комиксах подружки супергероев плохо кончали. Бедная, бедная Гвен Стейси! — Бу. Клоду не пришлось и голоса поднимать, чтобы она подпрыгнула. Сердце Маринетт взметнулось вверх, прямо к глотке, когда в поле зрения возникла фигура одноклассника. Буржуа, о Боги, сидел на месте Лилы и сцепил руки в замок, улыбаясь самым милым оскалом. — Если ты не услышала, то я здоровался. Клод Буржуа, он же Кот Нуар, беззаботно, словно невзначай, подвинул откатившийся карандаш Маринетт. — О. Привет… Ладони тут же вспотели, и Дюпэн-Чэн поспешила спрятать руки под стол, искренне стыдясь этой реакции. Клод, слава всем святым, не мог увидеть, с какой силой девичьи пальцы впились в колени. Чувство, уже знакомое с момента сна, стремительно посетило Маринетт. Щеки постепенно нагревались. — И тебе доброе утро, На-се-ко-мое… — Вроде обидное прозвище было растянуто на слоги и сказано так, словно маленький ребенок учился читать по слогам. Маринетт и представить себе не могла, что сам Клод находился примерно в той же ловушке. Буржуа практически не чувствовал своего тела от волнения. Металлическое основание черных гвоздиков успело здорово нагреться от того жара, что клубился в кончиках ушей. Подойти, Клод подошел. Подсесть, подсел, но вот что было дальше? Человеческий организм вновь предстал невероятно странной штукой. Буржуа то разрушался рядом с ней, то собирался вновь. Внутренне Клоду хотелось, чтобы условная маленькая девочка с фиолетовой кожей и странной волшебной палочкой взяла себе куклу Клода Буржуа и сделала то, на что сам Клод не мог решиться огромное количество времени. К счастью, а может к сожалению, Кукловод оказалась повержена, а все супергеройские куклы Маринетт конфискованы. — М… Ты не в обиде, за вчерашнее? — Не дожидаясь ответа, Буржуа поспешил уставиться в блестящую поверхность стола. — Это была крайняя мера и все такое. С души свалился камень. Маринетт уже ожидала, что Клод вновь начнет песню про то, что ей никто не поверит и стоит Дюпэн-Чэн только рот открыть, как все. Сказка закончится, хорошее отношение иссякнет… — Да нет. Я даже благодарна Пчелиному Королю. Больше никогда не сяду за куклы. Ни за что. И это было правдой. После столкновения со злодеем, которого называть хотелось исключительно злой сущностью, Маринетт твердо решила, что куклы — это не ее. Ни пластиковые, ни, прости Господи, тряпочные. Просто нет. Клод понимающе, но грустно улыбнулся. Технически — это было предлогом. На месте проклятых кукол Манон могла резвиться с чем угодно. От обыкновенных ложек до не менее заурядных подушек. Всякий материальный предмет имел реальный шанс превратиться в карательный инструмент, поэтому бросать кукольное дело не имело смысла. Но, раз Маринетт сама не получала удовольствия от этого, то почему бы и нет? Ценитель прекрасного внутри Клода заревел. Ее плюшевый Пчелиный Король вышел до безобразия очаровательным! Ровно как и Нуар, к которому сам Клод относился без особой любви. — Жаль, мир многое потеряет. — Буржуа опомнился в последний момент. Закашлявшись, сын мэра спешно поправил: — Не потеряет. Вообще. Ты хоть знаешь, сколько существует кукольников?! Маринетт застыла, а Клод обреченно закатил глаза и мысленно ударился головой об стол. Вот он ее и обидел! — Одной больше, одной меньше. Да, обидел. Маринетт поспешила отвести взгляд и отвернуться, пряча разочарованное лицо, но Клод все увидел. Увидел и возненавидел себя еще сильнее. Стыдливо зардевшись, Буржуа кашлянул в кулак. — А вообще ты шьешь круто. Странно, что в таком возрасте и с такими талантами тебя тянет на детские игрушки. Маринетт икнула. Ей, честно говоря, почти всегда было откровенно плевать на мнение Клода. Что в начале средней школы она старалась пропускать обидные замечания касательно своих увлечений мимо ушей, что в старшей игнорировала желчные высказывания касательно своих хобби. Но, при всем этом, сейчас Маринетт сейчас стало…страшно? Стыдно? Тревожно от того, как именно он смотрит на ее деятельность? Мерзкое, трудно объяснимое чувство посетило Дюпэн-Чэн. Она, вроде как, почти предала себя, для того, чтобы понравиться какому-то парню?! — Кто бы говорил… — В безнадежной попытке отбиться, Маринетт вцепилась в карандаш, лежащий под носом. — Вот…кхм, Сабин не видит ничего зазорного, в том, чтобы играть с плюшевым медвежонком. — Для Сабина Мистер Косолапик нечто большее, чем просто игрушка. — Клод даже не обиделся, хотя Маринетт рассчитывала на обратное. Наоборот, Буржуа хохотнул и Дюпэн-Чэн почудилось, что рядом с ней находился месье Андре. — Но укол принят. Один — один. Ситуация требовала разрядки. Потянувшись, Буржуа словно невзначай, дотронулся рукой до девичьего плеча. Странное дело, но им обоим это касание пришлось по душе. Маринетт не дрожала, а Клод не убрал пальцы с той резкостью, с какой люди иногда чураются огня. — А вообще, Насекомое, я человек свободных взглядов. Хочешь играть в куклы? Играй. Хочешь их шить? Шей. Если надо, дам профессиональную и непредвзятую оценку. — Спасибо, но сомневаюсь, что это произойдет. — Ты, что, не видишь во мне задатков великого критика? — Клод театрально положил руку на грудь и шутливо выпучил глаза, безуспешно стараясь нагнать на себя драмы — О, Насекомое, каждое твое слово режет острее ножа. Эти ужимки, невероятно тупые сами по себе, выбили из Маринетт смешок. Клод поймал себя на мысли, что если Дюпэн-Чэн будет так себя вести постоянно, то он с большим удовольствием пойдет в цирковое училище на направление клоунов, а не туда, куда место ему уготовил отец. «Сейчас отличный момент, чтобы ее куда-нибудь пригласить!» Едва Буржуа об этом подумал, как сказка кончилась и двери в классную комнату отворились, пропуская в помещение Натаниэля Куртцберга. Без трости.Глава восемьдесят шестая: Кто такая Ледибаг?
25 марта 2022 г. в 22:00
— Ледибаг?! Что-то случилось?!
Смутно знакомый голос натянулся от удивления. Мальчишка, чьим отличительным признаком служили лишь короткие светлые волосы, давно не знавшие расчески, встрепенулся. Маринетт не видела лица говорившего, но при этом швея знала, что оно прекрасно. Впрочем, справедливости ради, внешность Маринетт волновала в последнюю очередь. Швея попыталась приглядеться, но опять перед ее глазами предстало размазанное пятно телесного цвета. Ни одной черточки, ни одной морщинки, ни одной поры Маринетт не разглядела. Даже глаза, верное зеркало души, оказались вне зоны доступа. Нет, их сверканье пробивалось сквозь неровные светлые пряди, но большего Маринетт разглядеть не могла. Ей оставалось довольствоваться лишь складкой рта, слишком идеальной, чтобы принадлежать человеку.
Маринетт стало жарко от одного только вида этих самых губ. Внутренне Дюпэн-Чэн сжалось. Не в ее характере разбирать человека на составные части, однако, сама того не желая, Маринетт сконцентрировалась именно на них. На мягких губах, явно не знавших никаких укусов. Из-под светло-розовой кожицы проглядывалась тонкая полоска идеально-белых зубов.
«Господи, о чем я только думаю»! — От собственных мыслей стало дурно. Противный жар, что зародился еще в сердце, медленно поднялся вверх, прямиком к щекам и ушам. Внутренне Дюпэн-Чэн плавилась точно так же, как плавится шарик мороженого на раскаленном асфальте. Все девичье естество трепетало от сотни, если не тысячи, невидимых крыльев бабочек, что хозяйничали у Маринетт в животе.
— Не переживай, все в порядке! — Голос самой Дюпэн-Чэн прозвучал слишком натужно, чтобы сказанное могло считаться истиной.
Тонкая полоса бровей неизвестного приподнялась, а Маринетт напряженно закусила щеку. Странное дело. Иногда в ее власти было не заметить целый автомобиль перед носом, а сейчас, казалось, Дюпэн-Чэн видела каждый волосок по ту сторону длинных светлых прядей у высокого лба.
Смотреть на этого человека Маринетт могла вечно. Сердце ее сжималось в томлении, стоило неизвестному только обратить свое внимание. Но, меж тем, кроме бабочек в животе у Маринетт были и угли. Весь возвышенный настрой тут же испарился, едва в поле зрения швеи попала она. Удивительно детальная, до боли четкая, ужасно знакомая Лила Росси. Лишенная лисьей маски, одетая в гражданское, да еще и с ужасно грубой подделкой на шее, одноклассница не пробуждала в Маринетт ничего, кроме злости.
Один только вид того, как пальцы Лилы сжимают локоть неизвестного юноши, заставил Маринетт с головой окунуться в ненависть. Сама Лила также не ушла далеко. Судя по гневной гримасе, что застыла на миловидном лице, итальянка не испытывала ни малейшего удовольствия от того, что в ее идиллию кто-то вторгнулся. Больше похожая на загнанную лису, Лила едва заметно оскалилась и сильнее вцепилась в чужой локоть.
Неизвестный оглянулся, но не увидев ничего из ряда вон, робко поинтересовался:
— А что ты тогда здесь делаешь?
— Решила прогуляться. — Маринетт поспешила принять самую простенькую стойку. Выставив ноги на ширине плеч, швея медленно повернула корпус влево. — Хорошая погода. Самое то, для занятий спортом.
Но это было ложью. На спорт Маринетт всегда было наплевать, но первая попавшаяся отговорка легла на язык удивительно хорошо. Истинная цель Дюпэн-Чэн заключалось в ином. Точнее, в иной. Лила сжалась, когда сама Маринетт не отводила взгляда от итальянки. Слишком пристальный взгляд смутил говорившего. Краем глаза Маринетт уловила едва заметное движение с его стороны.
— Да, хорошая. — Неизвестный сдавленно засмеялся. — Уже вторая половина дня, а еще ничего не произошло. Удивительно!
Лила непонимающе посмотрела сначала на товарища, потом на Маринетт. Сказанное осталось загадкой, как для итальянки, так и для самой Дюпэн-Чэн. Но, даже так, Маринетт согласно кивнула и даже ответила:
— Если повезет, покой продлится до завтрашнего дня.
На душе стало как-то тоскливо, но причина этой тоски крылась где-то особенно глубоко. Маринетт вздохнула, а Лила прижалась сильнее к чужому плечу. Этот жест оказался сравним с уколом булавки в сердце. Маринетт еще никогда раньше так не злилась.
— О, а это кто? — В горле запершило. Это не было на нее похоже, но Дюпэн-Чэн просто не сумела сдержаться. — Твоя подруга?
Лила дернулась, прямо как от удара, а Маринетт улыбнулась. Неизвестный растерянно посмотрел на итальянку.
— Стой, а разве вы не подруги?
— Нет. Я ее впервые вижу.
То, как изменилось лицо Росси, стало ля Маринетт одним из самых прекрасных зрелищ. Смуглые щеки той потемнели еще на несколько оттенков, глаза растерянно забегали из стороны в сторону, но даже так, хватка не ослабла. Лила все еще держалась за юношу, при этом отчаянно дергая губами, прямо как рыба, выброшенная на сушу.
— Ты меня успела забыть?
Итальянка попыталась подмигнуть как бы говоря «подыграй мне», но Маринетт оказалась глуха к этой просьбе. Качнув головой, Дюпэн-Чэн вышла из стойки и изобразила удивление, граничащее с откровенной издевкой.
— Но ведь я тебя не знаю. Твое лицо мне не кажется знакомым.
Кулон в виде не то круассана, не то лисьего хвоста, привлек к себе внимание чуть позднее. Придирчиво осмотрев одноклассницу с головы до ног, Маринетт хмыкнула и ткнула пальцем прямо в украшение.
— Кстати, неплохая подделка. — Что-то увесистое и круглое попалось под пальцы. Не глядя, Маринетт бросила небольшой предмет в сторону. Блестящая веревка, чуть толще рыболовной лески, но прочнее каната, резанула воздух. — И да, я никакой Вольпины не знаю.
Странный круглый предмет зацепился за ближайшую ветку, и тело Маринетт ринулось в воздух, оставляя позади как незнакомца со светлой шевелюрой, так и ненавистную итальянку…
Проснулась Дюпэн-Чэн в три ночи, со слезами на глазах и выброшенным одеялом. Девичьи пятки ласкала легкая прохлада, но при этом пальцы на ногах налились холодом. Маринетт сглотнула и провела ладонями вдоль плеч, стараясь успокоить мурашки, покрывавшие кожу. Не удалось. Мрак целиком и полностью занял комнату. В едва заметном лунном свете выделялись силуэты некоторых предметов. Маринетт ясно могла разглядеть силуэт софы, неровные края зонтика и угрожающий блеск зеркального стекла.
Иррациональный страх заставил швею не лезть вниз, за упавшим одеялом, а забиться ближе к кроватному изголовью. Картинка, что зародилась в голове, почти исчезла. Не прошло и нескольких минут, как большая часть увиденного исчезла, как туман исчезает утром. Лишь единичные капли-воспоминания сохранились достаточно подробно.
— Ледибаг… — Слово осело на губах жженой карамелью. Глаза заслезились опять.
Маринетт, чей бесслезный рекорд шел с самого конца июня, рвано задышала. Каждый новый вдох толкал за собой новую порцию слез. Прохладный воздух щекотал гортань, но не холодил пылающую кожу. Сама не зная почему, Маринетт почувствовала себя самой несчастной девушкой во всем Париже. Чувство внутренней неполноценности диким зверем вцепилось в разум.
— Ледибаг…
Стыд, злость и растерянность смешались в одно. Парадоксально, но Маринетт было стыдно за свою злость к Лиле, но в то же время злилась Дюпэн-Чэн именно из-за этого стыда. Острое желание впиться Росси в волосы пронзило все девичье естество, но меж тем повода для такого поступка не наблюдалось. Точно также не наблюдалось и объективной причины. Маринетт не могла ничего делить с Лилой. Ни косметику, ни одежду, ни, черт побери, парней!
Маринетт заплакала с новой силой. Растерянность, последний компонент противоречивого коктейля, относилась целиком и полностью к самой Дюпэн-Чэн. Без всяких Лил и неизвестных. Просто Маринетт, которая, к своему собственному удивлению, оказалась недовольна этим «просто». Полусонный разум гонял мысли различной степени бредовости.
Завышенная самооценка не была пороком Маринетт, даже больше. Дюпэн-Чэн иной раз боялась о себе думать чуть выше, чем «средне», но сейчас в ее сознании поселилась странная, ничем неподкрепленная идея значительного превосходства над многими парижанами. Это и пугало, и вызывало трепет, и вводило в отчаяние сильнее всего. Зарывшись лицом в подушку. Маринетт плакала и плакала, искренне не понимая, что же с ней происходит. Щеки неимоверно жгло. В воображении мельтешил тот самый кулон, причудливая смесь круассана и лисьего хвоста.
В груди стало совсем тяжело. Чего-то отчаянно не хватало. Маринетт провела рукой вдоль мочки и уха и с искренним удивлением обнаружила, что дырки нет. Тоску сменил почти панический страх. Дюпэн-Чэн впилась и во второе ухо, но ничего не поменялось.
«Я не прокалывала уши»!
…и не должна их прокалывать, так откуда взялось гнетущее чувство? Пустота в грудной клетке запульсировала с новой силой. В глазах зарябило. Темнота покрылась красноватым налетом.
«У меня не проколоты уши»!
Маринетт, что есть мочи, вцепилась пальцами в подушку и закусила губу. Во рту появился солоноватый привкус, но этому Дюпэн-Чэн не придала никакого внимания. Ее разум сконцентрировался лишь на пустоте в ушах и том тепле, что тлело на кончике диковинной магатамы. Тонкие пальцы впились в красную «запятую» и успокоение как-то странно, почти неожиданно снизошло на швею. Мир растворился во тьме, впуская успокоение.
Сознание, перед тем как отключиться насовсем, выдало случайное воспоминание. Там Клод протягивал чашку с горячим фруктовым чаем…