(Не)Спаси меня.

— Я могла бы попросить Лилу…       Смысла это говорить уже не было. Во вторник, после обеда, Маринетт сидела на ковре в чужом номере и опиралась о стеклянный кофейный столик. Мелкие вещи Дюпэн-Чэн, а именно тетради и пенал, усеивали собой стеклянную поверхность, потеснив вещи хозяина. Поздно было отступать, как ты не погляди. Чуть в стороне стояла кружка, полная слабого кофе. Маринетт ее узнала почти сразу. Именно из нее Дюпэн-Чэн пила в прошлый раз. — И слушать ее ужасный акцент? — Буржуа сидел напротив и сосредоточенно смотрел в незнакомый ему учебник. — Ну уж нет!       Маринетт и близко не представляла, что именно творилось в чужой голове. Шла которая минута, но касательно материала Клод не сказал ровным счетом ничего. Он все это время смотрел на страницы принесенной швеей книги, время от времени бормотал что-то под нос и делал неясные пометки на полях, не обращая внимания на чужое недовольство.       Морально Маринетт почти смирилась с тем, что этот день пройдет впустую. Клод не казался хорошим учителем, оттого этот поход в гости воспринимался в качестве развлечения, а не попытки подтянуть собственную успеваемость, но одно дело непринужденно болтать, попивая кофеек, и другое — сидеть вечерами, стирая ластиком чужие заметки с полей своего учебника! Дюпэн-Чэн почти разочаровалась в собственном решении. Все же ей стоило настоять и после уроков лететь прямиком в пекарню, не слушая чужие обещания.       «Но он ходит в продвинутую группу. Значит, он способен разбираться в этом» — нерешительно шепнул внутренний голосок. Маринетт пожала плечами. Ходить, Клод ходил, но это совершенно не значило, что в этом предмете он был силен. Покровительство его отца, дружба-рабство Сабина и запуганные учителя более чем могли служить причиной обучения в более сильном языковом классе. Контрольные по естественным наукам, например, за него действительно писал Сабин. Так что же мешало Ренкомпри работать за двоих и на языковом поприще?       Пока Буржуа скакал глазами по темам, что наверняка будут использованы на контрольной, Маринетт от нечего делать начала рассматривать чужую комнату, которая больше тянула на отдельный дом. В прошлый раз швея не успела осмотреть и половины имеющихся вещей, но сейчас время щедро снизошло Маринетт, давая той возможность увидеть все. Не смотря на то, что Клод жил в номере отеля. Это место чувствовалось вполне обитаемым. Прошлые номера, увиденные Дюпэн-Чэн мельком во время стажировки, подобным похвастаться не могли.       Красивые? Красивые, но неживые. Прямо как макеты в мебельных магазинах, когда здесь рука Буржуа была видна везде: от вереницы цветных постеров на стене до весьма милого комплекта хрустальных слоников в шкафу. Кроме слоников на стеклянных полках щедрой рукой хозяина стояли прочие милые вещички: расписные тарелки, целый выводок фарфоровых котят, пару рамок с фотографиями, симпатичная подставка для благовоний и прочая мелочевка, которую при желании можно купить в сувенирных лавках. Отчасти Маринетт испытала зависть к однокласснику. Ей не хватало духу выделить для подобных вещей лишнюю полку, когда Клод имел целый шкаф. Быть может, даже не один.       Постеров со Стоуном было много. Они хаотично липли к персиковым обоям и со стороны напоминали собой вихрь. Складывалось ощущение, словно их Клод клеил скорее ради того, чтобы заделать дыру в стене, нежели из обожания. Мысль делала несостоятельной площадь этого глянцевого безумия. Слишком большие габариты были для того, чтобы прятать под собой недостачу обоев. Легче просто переклеить. — Тц. — Клод хлопнул учебником. — Серьезно? И вы проходите такое? — Все настолько сложно?       Маринетт даже не удивилась. Изобразив понимание, швея судорожно принялась думать о том, как бы свернуть все эти разговоры о великом и могучем языке Линкольна и перейти на что-то более локальное. Например, подметить, что несчастная шляпка моряка не покинула владения Буржуа и гордо скрывалась за тонким стеклом шкафа. Это маленькое открытие швею повеселило. — Сложно?! Пфффф…. Мы это уже прошли. — Буржуа отпихнул учебник и развел руками. — Черт, я думал, что вы учите что-то более серьезное.       Это была бравада. Маринетт была готова поклясться, что каждое слово произнесено из желания похвастаться, но, даже так, самолюбие швеи оказалось задето. Слыша снисходительный смех, Дюпэн-Чэн мысленно ругнулась. Даже если Буржуа врал, это не давало ему права так себя вести. — Произношение — это серьезно. — Маринетт резко потянула учебник к себе. Эссе, изначальная причина визита, отошло на второй план. На худой конец Дюпэн-Чэн воспользуется услугами онлайн-переводчика или все же попросит Лилу о помощи. Лихо пролистывая целые пучки страниц, швея дошла до мест, где шли чужие пометки. — Вот, прочти.       Клод скептически посмотрел сначала на раскрытую книгу, потом на саму швею, чье лицо покраснело от недовольства. Все же серьезная Маринетт выглядела крайне забавно, особенно с этими хвостиками. Розовые концы подаренных лент спускались почти по самые плечи, и лишь сейчас Буржуа заметил, что их цвет и цвет подкладки на кофте Маринетт — идентичен. Ну, чутье у Клода определенно было. Приняв чужое промедление за знак собственной правоты, Дюпэн-Чэн едва заметно улыбнулась и было прикрыла книгу, когда Буржуа прочел: — Here, when I was a kid, we used to live opposite a brewery.       Эту отсылку Нино бы оценил.       Пальцы старосты ослабели и книжка рухнула прямиком на кофейный столик. Маринетт моргнула, а одноклассник лишь повторил то самое предложение из учебника. Быстро, без запинки и, что самое главное, акцента. Заметив выражение лица собеседницы, Клод непринужденно добавил: — It's a difficult. Верно, Насекомое?       Перевести вышло не сразу. На мгновение Маринетт даже показалось, что Буржуа перешел на свой выдуманный язык. Лишь несколькими секундами позднее Дюпэн-Чэн разобрала сначала слова, потом подобрала к ним перевод. — Языки — не моя сильная сторона. — Швея заерзала на месте и стыдливо покраснела. — И вообще, ты так быстро говоришь! Как? Просто… Как, Клод?!       Она им интересовалась. Неприкрыто. Это заставило Буржуа начать нервничать. Вся уверенность в себе, результат длительного самовнушения и внутренних конфликтов, почти слетела прочь. Противная дрожь ударила в руки. Нервы портили все, оттого Буржуа занервничал только сильнее. Его и Маринетт разделял лишь один кофейный столик. Осознание близости ядом просочилось в голову, вызывая подобие слабоумия. — Ну… Я почти каждые выходные… Кхм, каникулы. Каждые каникулы в Америке.       И Буржуа поспешил припасть губами к кофе. Чужому кофе. Маринетт, которая сама хотела сделать глоток, неловко улыбнулась и уставилась в учебник. Не смотря друг на друга нарочито долго, школьники попытались привести мысли в порядок. — Ты очень быстро…кхм…говоришь. — Тебе так кажется. — Клод встрепенулся, сделал новый глоток и мысленно сморщился. Ему в рот попало что-то нетерпимо сладкое. — Это не я тороплюсь, это вы медлите. — Ну, это было, типо, комплиментом?       Про себя Маринетт ужаснулась. Маленькими, но решительными шагами швея превращалась в Нино, чей словарный запас пестрил подобными паразитами. Что еще хуже, да, Дюпэн-Чэн действительно сделала однокласснику комплимент, в чем и призналась.       Жизнь Клода в этот момент разделилась на «до» и «после». Щеки стремительно нагрелись, грозясь вот-вот налиться кровью до такой степени, что в один прекрасный момент голова Буржуа лопнет, прямо как перекаченный шар. — Дай сюда!       Выхватив у Маринетт учебник, Буржуа спешно уткнулся в него носом. Дыхание перехватило. Что ж, ладно, она его оценила. И оценила достаточно хорошо, чтобы можно было с чистой совестью выйти на балкон и заорать в полное горло, тревожа птиц и неработающую прослойку столичного населения. — И-и воо-обще, Насекомое, не о т-том дума-аешь. — Позорно. Как же позорно он запинался на буквах родного языка! Лихорадочно листая учебник, Клод безуспешно искал темы за которые можно было бы зацепиться. — Про-изноше-е-ние это полбеды.       «Ну же, давай, успокойся» — Давай лучше начнем с эссе?       Маринетт уловила его мысль и Клод, хвала богам, замолчал. Дальше шли самые долгие сорок минут сочинения текста и короткие пятнадцать, когда этот самый текст наносился на бумагу. Не обошлось без помарок, но вообще Дюпэн-Чэн справилась весьма недурно. Время от времени Буржуа подползал ближе, пальцем показывал на определенные слова и буквально разжевывал те или иные особенности написанного. В такие моменты они сидели рядом так близко, что Маринетт сумела даже разглядеть цепочку, что покоилась на юношеской шее. Уши Буржуа, судя по всему, были проколоты, но сережки скрывались за светлыми прядями. Дюпэн-Чэн поймала себя на мысли, что ей искренне интересен дизайн этих украшений. От близости у Клода кружилась голова. В руках он держал себя лишь благодаря работе, которая на деле оказалась весьма приятным мероприятием. Покрасоваться Буржуа любил всегда.       Когда Маринетт поставила точку, Клод спешно вернулся на место по ту сторону столика. Дюпэн-Чэн недоверчиво смотрела на текст, который ровными волнами усеивал тетрадные листы. Потом швея поглядела на учебники. Заметки, оставленные чужой рукой, оказались ничем иным как памяткой о том, как читаются те или иные звуки. Мелочь, но приятная. — Спасибо. — Дюпэн-Чэн зарделась и кашлянула в кулак. Она не испытывала полной веры в написанное, но все же большая часть ее естества испытывала благодарность. — С меня круассан. Или два. — Три давай. Я за свои услуги дорого беру.       Смех сумел разрядить обстановку. Маринетт заерзала на месте, а Клод отпил еще немного кофе. В теории даже молчание было по душе Буржуа, лишь практика все портила. Было бы подозрительно быть здесь, один на один, жалея даже лишнее словечко. — Знаешь, не знай я тебя все это время, решила бы, что говорю с иностранцем.       Новый комплимент заставил уши гореть в огне. Клод подавился воздухом. Господи, все же иногда Маринетт стоило молчать. Самолюбие Буржуа стало еще больше, хотя, казалось бы, куда дальше расти? Сын мэра засмеялся, отчаянно пряча смущение. — В наше время норма учить другие языки. — Тут же спешно прибавилось: — Но спасибо.       «Можешь говорить такое чаще».       Успех требовалось закрепить. Нужно было сказать что-то такое, что несомненно добьет девичье сердце. Выбор пал на самый простой вариант, а именно: — Я еще кино смотрю в оригинале.       Грань между эстетом и позером была на удивление тонка. Маринетт чуть сникла. Значит, Клод в ее глазах все же позер. Пришлось сдать назад. — Но это не всегда, хах. То есть, разговорный английский и литературный, все дела, хах. — С кожи Клода сошло семь потов. Подобно заводной кукле, Буржуа оправдывался, нервничал и оправдывался опять. — Дубляж — это, конечно, классно, но шутки и игры слов теряются, хаха.       С каждым новым словом лицо собеседницы мрачнело лишь сильнее. Отчего-то Маринетт почувствовала себя ужасно. Имея в семье китаянку и француза с итальянскими корнями, сама Дюпэн-Чэн не могла похвастаться знанием иного иностранного языка. Это удручало. Чистый английский Буржуа подрывал веру в человечество. — ЛАДНО, Я ТАКОЕ НЕ СМОТРЮ. — Клод выпалил это так резко, что Маринетт даже пошатнулась. Сглотнув, сын мэра недовольно признался: — Я смотрю ток-шоу и читаю блоги на английском. Все. Довольна, Насекомое?       Выбирая между репутацией недоделанного эстета и лгуна, Клод выбрал второе. Недовольно насупившись, Буржуа сложил руки на груди и улегся на пол, прямиком на разбросанные подушки. Щеки его неистово горели от смеси стыда и смущения. Только бы Маринетт не увидела в нем сухого придурка, а-ля Феликс Грэм Ванили. От одной мысли о кузене Адриана, Клод испытал рвотный позыв. Даже в детстве этот чопорный англичашка был просто невыносим, когда заводил разговоры неположенные возрасту не в то время, не в том месте. Кому вообще захочется говорить об тонкостях пиратства и королевской семьи Англии, когда в разгаре дуэль ветками? — А что за шоу?       Маринетт расслабилась, а Клод отвел взгляд в сторону и обреченно буркнул: — Подиум. Американская версия.       Тут все и встало на свои места. Маринетт любила «Подиум». Наполовину реалити-шоу, наполовину поиск талантов, эта передача представляла из себя наглядную иллюстрацию «изнанки» мира дизайнеров и, что самое главное, в ведущих чаще всего ходили модные критики. Американскую версию, например, в течение семи лет вела Одри Буржуа… — О. Я с-смотрела. С с-субтитрами.       Клод грустно усмехнулся. Маринетт пыталась говорить деликатно, чтобы не задеть его чувства, но подобная мера была излишней. Во время битвы с Королевой Мод Клод решил отпустить все это. Затея была хорошей, но вот исполнение все еще желало лучшего. — Ма…кхм… Пишет по-английски. И говорит на нем чаще, чем на французском. То есть, французский для семьи и друзей, а английский… Ну, для мира что ли? — Оу… — Маринетт неловко вывернула плечо. — Хах, а моя мама иногда пользуется китайскими поговорками. Я… не всегда ее понимаю. Вот.       Они словно знакомились. Снова. Весь пережитый опыт чудесным образом обнулился и выученные черты характера, мелкие факты из биографий, а также прочие мелочи исчезли, давая шанс для создания новых связей. — Замечательно. Нет, без сарказма. Это круто, что на тебя не давят всей этой китайщиной… — Буржуа тряхнул руками. — Без обид, Насекомое. Просто некоторые родители прямо повернуты на корнях, традициях, преемственности. — Ну, без преемственности не обошлось. — Не то, чтобы Маринетт тянуло жаловаться, но спустя долгое время у нее появился слушатель. Лила, какой бы милой не была, обладала большей склонности к речи, нежели к слушанью. Неловко притянув к себе еле теплую чашку Клода, Дюпэн-Чэн сделала небольшой глоток. Настоявшийся зеленый чай по вкусу напомнил разбухшее сено. — Папа хочет, чтобы я продолжала славную семейную традицию и работала в пекарне. Мода для него — это бесперспективное занятие.       Что-то подобное она говорила на девичнике. Буржуа тряхнул волосами и уставился в кофе, исказив губы в понимающей улыбке. Типичный средний класс, для которого риск — непозволительная роскошь. — А ты сама этого хочешь? — А по мне не видно?       Раздраженность сменилась стыдом. Маринетт шумно втянула воздух сквозь зубы и тряхнула головой, стараясь упорядочить собственные мысли. Ответ прозвучал слишком зло. — Не пойми меня неправильно, но это — не мое. — Дюпэн-Чэн взглянула на свое отражение в кружке. — То есть, я знаю, что мама и папа трудятся, чтобы у меня все было, но я не могу. Я не могу заниматься пекарней после них. Я не хочу это делать. Я не могу этим заниматься.       На мгновение Клоду показалось, что швея разрыдается. Настолько жалко и побито она выглядела со стороны. Буржуа легко похлопал одноклассницу по плечу. Маринетт сначала дернулась, но потом нерешительно подняла голову. Их взгляды встретились. Пальцы Буржуа чуть сильнее надавили на девичье плечо. Во рту Клода пересохло. — Я эгоистка, да?       От самой себя Дюпэн-Чэн стало тошно. — Ты просто глупая честная дура. — Буржуа поспешил убрать руку. Закашлявшись, сын мэра отвернулся в сторону. — Ничего особенного. И вообще, тебя же никто силком в эту пекарню не потащит. В чем проблема-то?       Ему говорить было легко. Маринетт фыркнула. — Дай подумать? Ах, да, за обучение нужно платить. — Всего лишь?       Слишком разные. Швея едва не подавилась гневом, стоило ее однокласснику выгнуть бровь. Ох, как же Маринетт захотелось всего на мгновение поменяться местами и смотреть на Клода так, как он смотрит на нее. — Это не всего лишь. Это дор-… — Твои родители держат пекарню едва ли не в центре. Вот это дорого. — С чего ты вообще взял? — Маринетт поразила чужая уверенность касательно ее семейного бюджета. — Однажды я займу место отца, и этот город станет моим. — Серьезно заявил Буржуа. — Я должен знать о подобных вещах.       Сказано это было так, словно парижская столица была не более, чем просто огромной коробкой с игрушками. Вещь под названием «демократия» в понимании Буржуа либо не существовала, либо просто не работала. В любом случае, Клод был уверен в этом жизненном сценарии, и от этой уверенности Маринетт ощутила еще больший стыд. Ее одноклассник не жаловался на судьбу, которая наверняка была решена за него, спасал в свободное время город и знал чертов английский! От собственной ничтожности захотелось утопиться в несчастной кружке чая. — А тебе не хотелось бы чего-то…другого? — Маринетт отпила немного. — Не-а, мне все нравится. — И Буржуа знал, что он пожалеет о своих словах на первом же году реального срока. — Мне нравится быть богатым. Мне нравится жить так, как я живу. И да, мне нравится, когда люди изо всех сил стараются мне угодить. Насекомое, я просто создан для этой должности.       «Хоть правда». — Маринетт не знала, стоило ли ей разочароваться от столь неожиданного признания или лучше было засмеяться. Буржуа растопырил пальцы и сделал вид, что страшно интересуется состоянием своих ногтей. — Просто я… Папа… Они ведь надеются, что я примкну к семейному делу. — Пробормотала Дюпэн-Чэн, спрятав лицо в руках. — Мама пытается не давить, но она тоже ждет, что я внесу свою лепту. Они все от меня чего-то ждут и я просто… Я… А если у меня ничего не выйдет? Не получится? Тогда я просто зря потрачу родительские деньги, свое время. Что семья скажет? Что люди скажут? Что я сама скажу в свое оправдание? — А с чего ты вообще должна перед кем-то оправдываться? — Клод закатил глаза. — Плюнь на это. — Н-но люди… — Плюнь. — Настойчиво повторил Буржуа. — Ты у себя одна, Насекомое. Никто не позаботиться о твоем комфорте лучше, чем ты сама. Думаешь, я зашел бы так далеко, трясясь над мнением каждого прохожего? Нет! Ни в коем случае.       И Буржуа дотронулся до гвоздиков в своих ушах. Собственные слова тяготили правдивостью. Цокнув языком, Клод внимательно посмотрел на одноклассницу: — Может, глянем «Подиум»?