***
Остатки зимы спешно летели прочь. Растаяли лужи, исчезли сугробы, холод отступал на несколько шагов назад. Маринетт была рада покинуть удушливую зимнюю куртку, сменив ту на легкую ветровку. Остальное дело было за малым. Оставалось лишь сменить зимние сапоги на кроссовки, чтобы полностью отдаться весенней неге и мечтам о скором лете. — Спасибо. Еще раз. — Да не за что. — Маринетт потрясла корзинку в руках. — Пустяки. — Нет, серьезно. — Стекла очков запотели так, что глаз Сабина видно не было. Лицо одноклассника наполовину скрылось за толстым воротом шерстяного свитера. — Правда, спасибо, что составила компанию. Я знаю, что у тебя были и другие дела. — Они могут и подождать. Город потихоньку наполняло птичье чириканье. Маринетт оглянулась. Красногрудые снегири смешались с маленькими воробьями и матерыми голубями, которые за эту зиму, казалось бы, стали только больше. Захотелось бросить хлебных крошек, чтобы хоть как-нибудь отметиться в летописи ушедшей зимы. Маринетт стиснула руки в карманах, но ничего, кроме пары монеток и прошлогодней жвачки в руки не попало. — Знаешь, даже странно, что мы не подружились раньше. — Сабин немного вытянул голову вверх. Ворот сполз до подбородка. — Ты такая крутая. Под носок сапога попался камень. У Маринетт буквально ушла почва из-под ног. Дюпэн-Чэн споткнулась, но одноклассник быстро ее схватил под локоть, хотя, на мгновение, Маринетт показалось, что ворот футболки вопьется ей в горло. — Оу… Спасибо… Тоже. За все. — Насекомое, ты хоть иногда можешь смотреть под ноги?! «Мне это послышалось?» — Дюпэн-Чэн сильнее ухватилась за угощения и попыталась сделать вид, словно ничего не произошло, но в животе уже стянулась плотная невидимая пружина. Дюпэн-Чэн обернулась по сторонам в бессознательном желании что-то найти. Отголосок чужих слов быстро потонул в шуме дневного города. — Не, серьезно. Ты действительно крутая. Грань между подхалимством, флиртом и банальным желанием сказать что-то приятное, резко истончилась и Маринетт почувствовала, как натягиваются нервы. Идти рядом с Сабином стало чертовски неуютно. — Я не сделала ничего особенного. — Но ты и домашку кидаешь, и с проектами всегда помогаешь, и макаруны раздаешь! — Ренкомпри заговорил так быстро, что понимать его становилось все труднее и труднее. — Я бы так не смог! И Лила! Ты ведь ее не бросаешь… Все, кроме последнего, имело место быть. Беспокойство немного улеглось, и Маринетт позволила себе расслабиться. То, что сказал Сабин, не было чем-то непривычным или сверхъестественным. Наоборот, это оказалось настолько закостенелой нормой, что Дюпэн-Чэн даже удивилась. Ей уже казалось, что все одноклассники уже привыкли к этому, чтобы замечать или как-то выделять. Сама Маринетт ничего не ждала. Ни одобрения, ни похвалы, ни чего-то иного. Лишь легкая грусть дала о себе знать. Лила… Проклятая Лила вызывала у Маринетт столько чувств, что Дюпэн-Чэн и не знала куда от них деться. Очень хотелось быть хорошей девочкой из мультфильма или кино, которой плевать на общественное мнение и в чьих силах исправить любого, даже самого отчаянного хулигана. Но не получалось. Лила была другой, а Маринетт… Маринетт боялась классного осуждения. Страх был смутен, но осязаем. Будто когда-то давным-давно Дюпэн-Чэн уже приходилось чувствовать на себе общественное недовольство. «Но я же хорошая староста. Не такая хорошая, как Зои. Но тоже неплохая. Да и Зои… Зои ведь тоже не смогла найти с Лилой общий язык, а я пытаюсь. Хоть как-то» — На смену одной оправдательной мысли тут же пришла другая, не имеющая ничего общего с попыткой себя выгородить. Будто звездочка загорелась в темени. — «А Зои вообще была старостой?!» Тело изрядно тряхнуло. Холодный ужас охватил голову, и Маринетт пошатнулась. Мир перед ее глазами зарябил, извратился и предстал чем-то необъяснимо страшным. Не было ни ржавого неба, ни сломанной плитки, ни катакомб. Стояла мертвая тишина, закостенелая повседневность и острое желание увидеть… Увидеть… В небе будто пронеслись две цветастые точки. Маринетт была готова поклясться, что сначала на ее глаза попали красно-черные и черные пятна, которые позже сменили цвет на желто-черный и ярко-оранжевый. При желании в них можно было угадать человеческие фигуры. — На самом деле так париться стал бы не каждый. Странное ведение разбилось о чужой голос. Маринетт всхлипнула. Весенний ветерок показался неожиданно холодным, касаясь влажных от слез щек. — Эй, я сказал что-то настолько крутое? — Сабин подался вперед, а Маринетт растерянно заморгала. — Эй, Мари? «Ма-ри-и-и-и» «Какая же я предательница!» — Дюпэн-Чэн открыла рот, но сил, чтобы хоть что-нибудь сказать, не оказалось. В одно мгновение настроение пробило все виды дна. Хотелось плакать. Сильно и долго, забившись в угол и спрятав лицо в руках. Она не понимала, что именно с ней творилось. Маринетт попыталась заставить себя не плакать, но слезы все шли и шли. Скатывались вдоль щек, копились на подбородке. В нос будто перца насыпало. — Я… — Собственный голос противно дрожал. — Я… Холод. Это все холод. И ветер. Наглую ложь Сабин проглотил не глядя. Его ладони опустились на девичьи плечи, а красное от ветра лицо прояснилось от понимающей улыбки. — Конечно. Тогда, идем быстрее?***
Маринетт не знала зачем она сюда пришла. Больничные коридоры незримо давили стерильной чистотой, а таившаяся по утрам серость раздражала глаза. Вперед, позади и сбоку суетились люди, но все равно на душе стояло такое чувство, будто это место погрязло в трясине. Настолько сильно время выглядело застывшим. — Спасибо, староста. Аликс звучно высморкалась, за что получила брезгливый взгляд со стороны брата. — Сморкаешься как мужичара. — Да пошел ты! Смотреть на одноклассницу было больно. С их последней встречи прошло всего лишь пару дней, но Аликс за это время будто постарела. Перескочила стадию взрослой девушки, и оказалась в полку измученных женщин. Ее брат выглядел не лучше. Среди насыщенных каштановых прядей уже виднелось старческое серебро. — Тяжело вам пришлось. Ничего лучше сказать не получилось. Маринетт оглянулась снова. В стенах больницы она выглядела точно также, как подделка в ряду оригиналов. С первого взгляда все было хорошо, но все равно легкое чувство неправильности витало в воздухе. Маринетт шмыгнула носом. Здесь у нее не было никого. Аликс ничего не сказала, а Джалил бессильно поджал губы. Он, наверное, хотел сказать какую-нибудь колкость. Маринетт не удивилась бы злой иронии, сарказму или чему-то более тяжелому. Но нет. Джалил не сказал ничего в сторону одноклассницы сестры. — Зато все б-будет хорошо. — Слезы для Аликс были в новинку. — Теперь… К-когда папа вернулся. Все будет хорошо. Джалил закатил глаза, но все же приобнял сестру за плечи. Судя по нахмуренным бровям, веры в сказанное не было. — Надеюсь, этот ублюдок получит по заслугам. — Джалил выплюнул это с такой ненавистью, что волосы на затылке Маринетт встали дыбом. Это не было ее делом. Совершенно. Правильнее всего было держать любопытство при себе, но Маринетт не сумела. — А разве это не исчезновение? — Ты вообще газеты читаешь?! — Джалил с трудом не перешел на крик. Быстро ярость на одну девушку вылилась в недовольство всем Парижем. — Ах, да, конечно! Как об этом можно прочитать, если репортеров не было?! Спасибо тебе, о Андре Буржуа! Как освещать всякую чушь — мы впереди планеты всей! Но как дело доходит до чего-то важного, так все! Конец! От бессилия и злобы Джалил пнул стену. И еще раз, и еще. Очки соскочили с макушки и упали на пол, но Кюбдэль будто этого не замечал. Глаза его закрыла плотная пелена гнева. Аликс всхлипнула. Прислонившись виском к стене, Кюбдэль пусто смотрела вперед, чем разбила сердце Маринетт на кусочки. — Кха! Это не просто пропажа! — Джалил вытер пот со лба. — Это похи… — Тихо! — Аликс попыталась ударить брата, но тот ловко увернулся. — А чего я должен молчать?! Старший сын пострадавшего покраснел от гнева. Перехватив еще один удар, Джалил немигающе посмотрел на Маринетт. Темно-голубые глаза его стали матовыми, точно стекло. Дюпэн-Чэн невольно сжалась. Настолько этот взгляд ее пугал. — Здесь все не просто так. — Это уже теории заговора, дебил! Аликс смотрелась и грустно, и комично. Она словно вышла из комедии. Рука брата упала на девичий лоб. Как бы сильно Аликс не тянулась, чтобы ударить, расстояние между ней и родственником оставалось неизменным. — Сама тупица. А я точно знаю, что здесь не все так просто! Отец не первый! Вот, например, наш сосед… Дюпэн-Чэн была готова ловить каждое слово из этой невероятной теории. Странно, но почему-то сказанное ее зацепило. Взбудоражило то, о чем Маринетт успела забыть. Когда странное чувство дало о себе знать, Джалил резко замолчал и отмахнулся. — Вам все равно этого не понять. Отпустив Аликс, ее брат развернулся и пошел куда глаза глядят. Сначала Маринетт видела лишь спину, затылок и нечесаные рыжие волосы, собранные почти на макушке. Потом исчезло и это. Аликс заплакала вновь. Нервы совсем ее испортили. Маринетт неуверенно положила руку на девичье плечо, но Аликс дернулась. — Не нужна мне жалость! Особенно от тебя! Едва последнее слово слетело с губ, как Кюбдэль подняла заплаканное лицо и замотала головой. — Прости! Прости! Я сама… Сама не знаю, что со мной происходит… — Аликс покачала головой. Сцепив пальцы рук друг с другом, Кюбдэль принялась раскачиваться взад-вперед. — Я, правда, не знаю. Ничего не знаю. — Все нормально. — Маринетт показалось, что за короткий промежуток времени ее подцепили, вывернули наизнанку и вернули назад. Обида оказалась настолько сильной, что теперь ее глаза начали зудеть. — Правда. Все хорошо. — Я… Иногда мне кажется, что у меня едет крыша. — Алекс рвано выдохнула и прижалась головой к стенке. — Эти несколько дней — кошмар. Я не знаю, сплю ли я, или нет. Иногда… Знаешь, иногда мне кажется, словно я что-то забыла. С тобой такое бывает, а, Маринетт? На этот вопрос отвечать отчаянно не хотелось, но вот глаза Аликс просто не смогли оставить Маринетт равнодушной. Такого несчастного взгляда швея не видела очень и очень давно. Сердце сжалось. — Ммм… Ты только Зои не говори. Маринетт нервно усмехнулась, а Аликс оживилась. Слова комьями застряли горле Дюпэн-Чэн. — У тебя что, от нее есть секреты? — Задорный огонек вернулся в глаза Кюбдэль. — Брось, вы же с ней вместе ходите с самого детского сада! На это Маринетт никак не ответила, лишь нахмурила брови. Аликс тут же примолкла. Дюпэн-Чэн шумно задышала. Надо было собрать все мысли в кучу. О таком Маринетт не рассказывала даже родителям, поэтому сомнение, стоит ли вообще доверять приятельнице, неприятно грызло душу. «Но я же не могу молчать вечно!» — Но вдогонку пришла и другая мысль. — «А если она посмеется?» — Только никому. Ладно? — Когда Аликс кивнула, Маринетт начала ходить из стороны в сторону. — Иногда мне кажется, что меня обокрали. Я не знаю кто, что и зачем. Но иногда бывает, что ночь — а плакать хочется. Словно украли что-то важное. Нужное. Но не необходимое. — Тип, дорогое кольцо? — Не-а. Дороже. — Маринетт приложила руку к сердцу. — Дороже и важнее. Не знаю, как объяснить. И, знаешь, у меня хорошо. Но иногда бывает так плохо, что я не знаю куда себя деть и что делать. — Мутно. — Аликс задумчиво закусила щеку. — Очень мутно. Может, стащили любимую плюшевую игрушку или личный дневник? Прикинь: влез к тебе ворюга неудачник, а у тебя ж в комнате те стремные манекены стоят. Перепугался и схватил что первое под руку попалось. Маринетт прыснула. Описанная картина выглядела комично, но не более. Реализма в ней не наблюдалось. — Кому вообще нужна комната-девочки подростка? — Дюпэн-Чэн покачала головой. — Да еще и моя! Нет-нет. Игрушки все целы, а дневник я не веду. Сама знаешь: нет времени. Губы Аликс исказились в доброй усмешке, а во влажных глазах блеснула хитринка. Черты прежней привычной Аликс начали возвращаться на свое законное место. — Ну конечно! Ты ж трудишься как плечка! И вновь сердце заболело. Маринетт неуверенно улыбнулась. Пчелы, мед, весна. Это все так естественно. — Мне желтый не идет. Совершенно.***
Маринетт не помнила откуда именно у нее взялся этот пиджак. Ядовито-желтый, созданный специально, чтобы привлекать чужое внимание, этот пиджак валялся в ее шкафу на отдельной полке. Пока другие вещи теснились, едва-едва не выпадая со своих мест, пиджак лежал в гордом одиночестве. Дюпэн-Чэн и раньше обращала на него внимание, но это было так быстро и мимолетно. Сейчас же, решившись вечером перебрать пару вещей для того, чтобы пустить их на расходные материалы, Маринетт озадаченно закусила палец. Идей насчет этого цветастого куска ткани не было. Она не помнила, кто именно дал или подарил ей эту вещь. Сама Дюпэн-Чэн вряд ли бы ее купила. Слишком пиджак выбивался из привычной цветовой палитры. — Да и вообще, он похож на мужской. — Пробормотала Дюпэн-Чэн, касаясь приятной на ощупь ткани. — Какого дьявола? Пустота не ответила. Она никогда не отвечала, хотя Маринетт по-прежнему на что-то наделась. — Или это оверсайз? — Маринетт набросила пиджак на плечи и покрутилась перед зеркалом. Пиджак ей все же шел.