(Не)Спаси меня.

      Здесь было трудно дышать.              Сабин закашлялся, но к окну, чтобы его открыть, не потянулся. Велик был риск, что кто-то с улицы мог это заметить и почувствовать неладное. В черно-белом зале, не столько стильном, сколько унылом, было серо. Солнечный свет будто терял все краски, проходя сквозь огромные окна, обрушиваясь на пол белыми лужами.              — Он соврал.              Голос эхом раздался над головой. Сабин съежился. Он словно попал в плен к колдунье в замок, а не оказался в «гостях» у одноклассника. Диван у одной из стен протяжно заскрипел. От этого мурашки по коже прошлись с новой силой. Ладони предательски вспотели.              — То есть?              Хотелось убедить себя в то, что сказанное было жужжанием ветра, стоном деревьев за окнами или чем-то, что не имело никакого отношения к человеческому естеству. Отчасти так-то оно и было. Природа резонировала с ним. Сабин сглотнул. Он мог думать так сколько угодно, но реальность самообман исправить не сумел бы.              — Кюбдель. Алим. — В горле запершило. — Он соврал тебе! Я сам слышал, как он шушукался с Аликс!              — И-и-и?              Снова прозвучал скрип. Будто кто-то плясал на старых половицах. Сабин вцепился в край вязаного жилета. Птица со стуком влетела в стекло. Когда она прижалась к стеклу, сердце Ренкомпри рухнуло в самые пятки. Стремясь отпугнуть нависшую беду, Ренкомпри полез в карман. От страха, боли и непонимания тряслись руки. Пальцы все никак не могли нащупать единственную вещь, осевшую в складках ткани.              Когда смерть дыхнула в лицо, Сабин изо всех сил ухватился за прохладный металл и вынул его наружу.              На улице стоял день, но в коридоре темных пятен было так много, что к изначальному черно-белому интерьеру примешался совершенно новый серый цвет. Все краски жизни, если они здесь и были, хлынули прочь. Сабин снова поежился. Ему стало так холодно и страшно, что зуб на зуб не думал попадать.              Белый луч скользнул вдоль синей крышки с белыми узорами.              — Он сказал Аликс, где лежала вторая часть часов. Я подслушал и забрал ее.              Сердце подскочило в глотке. Стыд за себя мазанул по щекам. Ренкомпри шумно задышал, ожидая реакции. Ничего плохого с ним произойти не должно было, но страх неопределенности щекотал нервы. Диван заскрипел, Клод поднялся на ноги и не спеша пошел на встречу. Сабин зажмурился. Уж лучше было поступить как трус, чем безрассудно тратить нервы. Ренкомпри это знал. Он уже совершил ошибку однажды.              — А ты хорош. – Металл исчез из-под пальцев. – Отличная работа, Сабин.              Половицы отскрипели. Им на смену пришли листья. Целый ворох гнилых листьев, оставшихся после прошлого года, потревоженный карканьем ворон. Клод не умел смеяться, как нормальный человек.              Почувствовать, кстати, тоже. Волоски на руках, ногах и затылке Сабина тут же напряглись. В спину ударило прохладой. Расстегнутые пуговицы на рубашке медленно потянулись к петлям.              — Меня не было всего ничего, а ты уже себя забросил. — Клод цокнул языком, вдевая пуговицу в очередную петельку. – Ну, ничего. Это уже не важно.              — Прости… — Пробормотал Ренкомпри, отвернувшись в сторону.              Желудок скрутило в узел. Завтрак пополз наверх, когда носа коснулась вонь гниения.              — И свитер уродливый. Где ты вообще откопал такое убожество?              От того, чтобы не вытошнить прямо на ноги, Сабина останавливали лишь мысли. Размышления о том, как странно и причудливо смешиваются запахи смерти и мятной пасты, оказались сильнее какого-то базового инстинкта. Клод одернул жилетку. Сабин почувствовал, как рука друга зависла где-то над головой.              — И расчешись, а? Совсем без меня одичал.              Чтобы Буржуа не собирался сделать, он передумал. Засунув руки в карманы, Клод отковылял назад к дивану. Было стыдно признавать, но тут же Сабину задышалось куда легче. В затхлом воздухе нашлось что-то, ради чего стоило жить.              Сабин потянулся к волосам, а Клод рухнул на диван, вызвав новый скрип.              — Что еще интересного?              — Ничего. — Сабин выдохнул. — Совсем ничего. Я просмотрел форумы, поглядел в группах. Все идет так, как ты хочешь.              — Классно. — Клод залез на диван прямо с ногами. — Как наши любимые одноклассники? Ничего странного не ощущают?              — Нет. – Сабин сглотнул. – Вроде бы нет.              Страх с новой силой вцепился в душу, когда Клод опять засмеялся. Сабину даже показалось, что он стал хомяком под стаей злых голодных коршунов.              — Вот же идиоты! — Клод засмеялся снова. — Серьезно? Я сделал такое, но ни у кого даже мысли не появилось, что что-то идет не так?! Приду-у-у-урки!              — Глупые дураки. — Сабин снял очки. Мир перед глазами стал сущей кашей. — Все, до единого.              Сквозь пелену собственного зрения на Буржуа можно было смотреть. От этого зрелища не хотелось ни плакать, ни тошнить.              — Эх. — Буржуа ругнулся, а после безрадостным голосом добавил:              — Какие же они тупицы.              — Да! — Сабин живо закивал. — Все они идио…              Этот взгляд и видеть не надо было. Ренкомпри просто ощутил, как все внутри него завязывается узлом. Клод фыркнул.              — Прости. — Сабин сглотнул. — Забылся.              — Конечно, забылся! — Клод раздраженно заскрежетал зубами. — Вы все, без меня, забылись!              Буржуа повернулся лицом к стенке дивана и поджал ноги, точно обиженный мальчишка. Это значило лишь одно — на сегодня встреча окончена. Сабин отвернулся, нацепил очки и медленно побрел в сторону входной двери.              — Плевать, если масса начнет меня припоминать. – Буржуа ласково погладил крышку часов. – Они все равно не смогут ничего понять. Но смотри, чтобы никто из наших ничего не вспомнил.              Сабин уныло кивнул. На память пришла целая гора вещей, стащенная недавно. Фотографии, пленки любительского кино, ежедневник Маринетт. Ренкомпри так и не понял, что же сделал Клод, чтобы выжечь информацию из электронных носителей, но результат был на лицо. Лишь физические предметы несли в себе опасность. Страшно было подумать сколько еще домов придется облазить, лишь бы сохранить страшную тайну.              ***       — Вы все еще тут?              Свет даже не зажужжал. Клод пару раз щелкнул выключателем, но даже щелчка не послышалось. Буржуа сморщился. Особняк Агрестов все сильнее походил на кукольный домик. Все здесь было неживым. Двери не скрипели, свет не жужжал, рубильник не щелкал. Обычно подобные звуки раздражали, но без них, в этом месте жизнь умирала окончательно и бесповоротно. Не помогла даже смена обстановки. Унылый чердак сменился не менее унылой ванной.              — Ладно. — Буржуа тряхнул пакет с крекерами. — Эта шутка надоела даже мне.              Собственное отражение неясным пятном замаячило под ногами. Полы тут стоило пару раз протереть. Хоть одна оплошность, выдающая след человека, немного снизила общий груз.              — Юноша, лучше убей.              Голос Фу был до того хрип, что Клод даже напрягся и быстро-быстро пошел в сторону ванны. Там, прикованный наручниками к тяжелому каменному выступу, полусидел, полулежал ненавистный старик.              — Еще чего. Зачем мне марать руки о такую мерзость? — Буржуа презрительно сморщился и рывком открыл пакет. С тихим стуком косяк соленых рыбок обрушился на плоское дно раскрашенной тарелки. — Хочешь отмучаться? Перегрызи себе руку и истеки кровью.              — Малолетний ублюдок. Одри стоило задушить тебя еще во младенчестве!              Габриэль Агрест, прикованный к точно такому же выступу, но с противоположной стороны помещения, дернулся вперед. Браслет наручников плотно впился в ладонь, немного остужая пыл. Клод фыркнул. Чужая злоба его совершенно не коснулась. Да и стоит ли злиться, если говоривший был форменным чудовищем? Клод искоса посмотрел на отца лучшего друга. Правильное, даже немного красивое лицо покрылось цветами синяков. Как бы сильно Буржуа не пытался бить этого человека, стариковские кости переживали каждый новый удар с завидной крепостью.              — А тебе вообще лучше было бы не рождаться. Избавил бы мир от стольких проблем.              Габриэль дернулся снова. Клод отсыпал рыбок Фу, после чего медленно подошел к отцу Адрина. Бледно-голубые, почти бесцветные глаза за завесой стекл очков, презрительно сощурились. Габриэль набрал в рот слюны и плюнул. Клод увернулся.              — Вам уже не пять. Сохраните хоть остатки достоинства, месье Бражник.              Сухие рыбки со свистом вылетели из пакета и обрушились на ненавистное лицо. Габриэль тряхнул головой, но в растрепанных седых волосах все равно осталось пару крекеров.              — Малолетний преступник… Недаром Одри тебя терпеть не может! Ты… — Габриэль задохнулся от клокочущего гнева. — Гнилой мальчишка!              — Я вычеркнул тебя из истории, держу в заложниках несколько недель, кормлю помоями, но ты способен сказать лишь это? — Клод пренебрежительно хмыкнул. — Да, ты еще тот слизень, Габриэль Агрест.              Для профилактики можно было плюнуть в чашку с водой, что стояла неподалеку или вообще вылить содержимое, обрекая Габриэля на медленную пытку жаждой. Или, чтобы сломать гордость, воду можно было смешать с чем-нибудь мерзким. Маслом, например. Клод даже подумал о том, чтобы подмешать чистящее средство в питье Бражника, но последний оплот здравомыслия был против. Буржуа тряхнул головой.              Модельер снова бросился вперед, но это не дало никакого толка. Клод брезгливо сморщился. Этот человек так его ненавидел, так презирал, но все равно не сделал ничего, чтобы выбраться на свободу и отомстить. Буржуа присел на колени так и его глаза оказались на одном уровне с глазами Агреста.              — Ну, как? Нравится мое лицо?              Собственное отражение в стеклах треснувших очков выглядело прелестно. Еще никогда Клод не выглядел так отвратительно, но при этом восхитительно. На себя хотелось смотреть. Да, дрожа от страха, сдерживая рвотные позывы, но все же долго, не отрывая взгляда.              — Ты — чудовище! — Выплюнул Агрест, взбрыкнув ногами.              Клод даже не пошевелился. Лишенные камней, мужчины в ванной комнате были не более, чем пылью под ногами истинного повелителя. Ни одно из ранних превращений не давало Буржуа настолько головокружительную власть.              — Я не ты. — И это приносило удовольствие. Костяные пальцы потянулись к скуластому мужскому лицу. — Я куда хуже. Хотя, знаешь это непросто. Подумать только… Согласиться, чтобы жена использовала сломанный камень ради твоих амбиций. Серьезно, почему ты еще здесь, а не сидишь в монастырьской келье? Ладно - самоубийство. Твоя кишка становится тоньше, когда дело касается именно тебя. Но хотя бы как-то ты пытался искупить свою вину?              - Она сама! Она сама это делала! Я ничего…              Пощечина заставила Габриэля замолчать. Клод брезгливо тряхнул пальцами и отошел. Вроде ходячим трупом был именно Буржуа, но вся мерзость мира уместилась в другом человеке.              - Оправдывайся дальше. – Кривая улыбка заставила губы болеть. – Я, между прочим, сделал то, что вам даже не снилось. Я нашел все камни и совсем скоро все изменится.              Мастер Фу не сумел сдержать потрясенного вдоха. Его маленькие глаза судорожно заблестели, прямо как панцири маленьких жучков. Старик поддался вперед, но Клод этого точно не замечал.              — Ты идешь опасной дорогой, юноша!              Клод усмехнулся. Мастер Фу отчаялся настолько, что оставил позади и ругань, и взмахи кулаками, и угрозы. Буржуа обернулся. Без камней старик совсем обессилил. Едва магия оказалась где-то вне поля досягаемости, как лента времени вошла в свои права и Фу стал выглядеть так, как и было положено при его возрасте. Наверное, не будь желания Клода, старик бы рассыпался трухой.              — Не тебе мне об этом говорить. — Буржуа усмехнулся. — И не тебе меня судить, Гавайка. Это ты во всем виноват. Знаешь… Иногда, ночами, я задавался вопросом: а почему он мне не хочет помогать? Тут же судьба мира на кону! Знаешь, я тебя недооценил. Думал, что ты вздорный поехавший неудачник, боящийся собственной тени. А потом я понял. Ты не мелькал, потому что сам надеялся найти недостающие камни. Приятно, конечно, что у тебя проснулись остатки совести, но поздно ты спохватился, Гавайка. Очень поздно.              В доказательство своих слов, Клод звякнул челюстью. Куски гнилой кожи едва-едва удерживали нижний ряд зубов на нужном месте. Это тоже было круто. Буржуа нравилось ощущать опасность развалиться на куски. Было в этом что-то интересное.              — Знаю. — Фу потупил взгляд. — Знаю! Я ошибся!              Клоду говорили многое, но именно эти слова сломили ледники спокойствия. Буржуа вскочил так резко, что даже Габриэль дернулся от неожиданности. Волоча вывернутую до гнилого мяса ногу, Клод приблизился к Фу. Буржуа не стал даже наклоняться. Та часть лица, не превращенная в кровавое месиво, исказилась. Кладбищенский дух ударил в лицо бывшего хранителя.              — Ошибся, дав камни не тому?! Или ошибся, вообще взвалив эту ношу на кого-то другого?! Знаешь что?! Да! Ты ошибся! Ошибся, что вообще ввязался во всю эту чушь! Какой из тебя хранитель, старпер?! Даже превратившись в рухлядь, ты не исправлял ошибки. Ты плодил новые!              Фу нахмурился, а Клод наступил тому на руку.              — Я не ошибка, старпер. — Собственный голос прозвучал глухо. — Я лучшее, что с тобой могло произойти.              ***              Пиджак ни с чем не сочетался. Ни с брюками, ни с сумками, ни с обувью. Но Маринетт его все же надела. Сама не зная почему, Дюпэн-Чэн не стала застигать все пуговицы. Ограничилась лишь двумя, что были пришиты посередине. Привычные розовые брюки пришлось сменить темными, лишь белая футболка осталась на своем месте. Волосы обхватили розовые ленты. Откуда они — Маринетт тоже не помнила, но знала, что они ей безумно идут. С ними в шкатулке были еще красные ленты в черный горох, но они Дюпэн-Чэн совершенно не нравились. Было в них что-то вызывающее и притягивающее лишнее внимание.              «Подумала она, украв у канарейки пиджак».              Маринетт покрутилась у зеркала. Цветастая мешанина в ее образе выглядела непривычно. Дюпэн-Чэн отошла от привычной цветовой методички и чувствовала себя не очень уверенно. Но, с другой стороны, новые краски вдохнули свежесть в устоявшийся бело-черно-розовый сегмент.              Да и сам пиджак. Маринетт понюхала рукав. Искусственная свежесть порошка терялась в сладости другого, незнакомого запаха. Дюпэн-Чэн напряглась. Она никогда не пользовалась ни духами, ни пенами, ни лосьонами с подобным ароматом.              «И все же, откуда это у меня?»              — Если кое-кто не поторопится, то он опоздает на занятия.              Чужое замечание шилом ударило в голову. Маринетт подпрыгнула на месте.              — Папа!              — Дочь. — Том засмеялся, а после удивленно округлил глаза. — Это что, мой зайчонок сменил шкурку к весне?              Папа не спросил о пиджаке. Он вообще не акцентировал внимания на конкретных вещах, предпочитая одиночному целое. Маринетт забыла о собственных мыслях и потянулась к сумке. Ее ждал лицей, классный журнал и ворох контрольных, которые необходимо было проверить в компании мадам Менделеевой.              Поцеловав родителей на прощание, Маринетт забросила в рюкзак печенье и выбежала на улицу. Там ее уже ждала Зои. Буржуа-Ли тут же приобняла подругу, спросила как той спалось и сделала все то, что делала последние годы. Но все же Маринетт было не по себе. Ложная расслабленность исчезла, а в груди разбухло чувство откровенной неправильности. Будто Маринетт была с кем-то, кто не заслуживал ее компании.              — Готова к истории? — Зои ткнула Маринетт в бок, уводя ту из собственных мыслей.              — Да.              — Жаль, что не вышло подготовиться вместе. — Словно прослушав ответ, Зои недовольно вздохнула. — Я надеялась, что мы посмотрим тот фильм с Кристен Данст. Говорят, там классные костюмы. Ты бы оценила.              Словно у нее мог быть иной путь. Маринетт съежилась. Небо над Парижем было по-летнему голубым. Солнце светило ярко, в воздухе метались голуби. Весна окончательно вошла в свои права. От сугробов, льдов и серости остались лишь напоминания в виде бесконечных ручьев.              — Я вообще люблю с тобой учиться. Ты классная. С тобой легко.              — Ты тоже.              — О-о-о-о, кто-то наконец прекратил отрицать очевидное? — Зои засмеялась и навалилась на Маринетт. — Ура, товарищи! Ура!              Зои улыбалась так солнечно, что внутри Маринетт растаяла. Но на мгновение, всего на долю секунды, в лице подруги проступили другие смутно-знакомые черты. Маринетт тут же вспомнила сны, эскизы и запах пиджака обрел плотность. Дюпэн-Чэн испуганно отшатнулась.              «Не подходи ко мне!»              — Эй, Мари?              Мари… Мари… Мари…       Мари, ты мое tesoro.       Мари, почему ты не родилась парнем?       Мари, почему Адриан меня не замечает?              За Мари пряталась тайна. Непроглядная истина, которую Дюпэн-Чэн поклялась охранять. Зои не имела никакого права членить имя так вот. Маринетт передернуло. Та оттолкнула самозванку в сторону, и испуганно огляделась. Все шло не так, как нужно. Горло запершило, а из глаз потекли слезы.              Маринетт ошиблась. Очень-очень много раз.              — Не зови меня так!              Зои потянула руки вперед, но Маринетт ударила Буржуа-Ли по пальцам.              — И не трогай меня! Я тебя не знаю! Кто ты…              Горло сдавило до хрипоты. В глазах замелькало. Маринетт хотела сказать что-то еще, но язык отяжелел. Зои, девочка-картинка, посерела, а окружающий мир превратился в плохие декорации.              «Надо все исправить! Срочно надо…»              Ее в плечо толкнули так сильно, что Маринетт едва не упала. Некто с капюшоном на голове ругнулся и наваждение прошло. Дюпэн-Чэн закашлялась.              — Осторожнее. Так и заболеть можно. — Зои беспечно улыбнулась. — Вот мой брат в Америке подцепил какой-то грипп. Ты бы знала как он кашляет. Это ужасно!              — Брат? — Маринетт закашляла вновь. Почему-то ей казалось, что из нее вытряхнули всю душу.              Зои согласно кивнула.              — Ага. Брат. Я тебе о нем рассказывала.              ***              Он был всем и ничем. Он стирал целые пласты истории, меняя их своими выдумками. Клод был и могущественен, но в то же время жалок в своей неспособности стереть себя полностью. Он мог. Наверное, это было в его силах. Но Клод не смог вырвать свое имя из хронологии. То, что он заменил свою фигуру на Зои, уже резало сердце. Мысль о полном уничтожении, пусть и временном, вводила Буржуа в ужас.              Солнцезащитные очки скрывали блеклые глаза покойника, а медицинская маска маскировала то, что нельзя было видеть юным девушкам. Отражение в витрине выглядело подозрительно, но не страшно. Со стороны Буржуа можно было перепутать с людьми из доставки. Этот факт и раздражал, и радовал. Клод поправил совершенно обычную черную куртку, внутренне плюясь от непритязательного цвета.              На Парижской улице Клод был одним из многих школьников, трудяг и бездельников. Его ничто не выделяло, что позволило проследовать за девушками. Буржуа видел их затылки, слушал голоса. Шаг его был аккуратен, а глаза то и дело скользили по витринам и вывескам. Реши кто-нибудь обернуться, Клод найдет причину не выглядеть сталкером.              — Он, кстати, обещал вернуться летом. — Заметила Зои, словно невзначай.              «Если это лето вообще настанет».              — М… Здорово.              Маринетт оказалась сдержана в плане эмоций. Это ранило. Да, пусть она и не помнила его (теперь уж точно), но все же Клод надеялся на определенную заинтересованность.              — Точно! Я тебя с ним познакомлю! — Буржуа-Ли довольно улыбнулась. — Он классный парень! Может, тебе он даже понравится, Мари?              И все же Буржуа дал сестре слишком много от Лилы. Клод раздраженно цыкнул. Маринетт быстро-быстро что-то залепетала против этой идеи, а Зои смеялась, упиваясь чужим смущением.              Где-то внутри души Клоду хотелось присоединиться. Подбежать сзади, накрыть глаза Дюпэн-Чэн и сказать: «Угадай кто?». Так ведь делают все парочки, верно? А они с Маринетт вроде бы вместе.              «Она ведь не бросила меня» — Буржуа облизнул сухие губы. — «Она всего лишь… немного расстроилась».