(Не)Спаси меня.

      — Эй! Маринетт!              — С тобой все хорошо?!              — Мари…              — Ледибаг, спасибо, что спасли нас.              — Это честь работать с тобой в одной команде, моя Леди.              — Да ты… Да ты кем себя возомнила, Дюпэн-Чэн! Глупый жук ты! Даже не насекомое!              Ее пробил холод. Фрагменты реальности и собственной выдумки смешались между собой так сильно, что нить реальности терялась перед глазами. Маринетт отползла назад, страшась новых прикосновений. Затылок тут же тронула боль. Место, не до конца зажившее со времен инцидента в Гранд-Пари, заныло.              Клод. Клод. Клод.              Короткое имя, начертанное ужасно яркими желтыми чернилами вспыхнуло во тьме. Клод.              — Чувиха? — Нино напряженно нахмурился.              Он хотел уже дотянуться до ее руки, но Маринетт вскочила на ноги и дико огляделась по сторонам. Череп трещал от потока воспоминаний. Шляпка, куклы, плюшевый медведь, подвеска. Ужас подступил к горлу, когда Маринетт ощупала пустующую грудь.              Клод!              — Так, тебе стоит успокоиться. — Алья изо всех сил старалась делать вид, что все нормально. — Маринетт, чтобы не…              — Извините.              Маринетт поддалась назад и попыталась перепрыгнуть через капот старого нерабочего авто. Голова помнила, как этот детский фокус ее альтер-эго проделывало сотню тысяч раз. Тем обиднее было понимать, что собственное тело не дало случиться отступлению. Гравитация позвала Дюпэн-Чэн к себе. Коленки стукнулись о бок машины, из-за чего из глаз брызнули искры. Боль пронзила ноги, но все это было мелочами. Неуклюже перекатившись на другую сторону, Маринетт печально посмотрела на друзей.              Ох, как же она была слепа!              — Мари! — Лила уже поддалась вперед, но Маринетт не стала ее дождаться.              Впереди было личное дело. Задвижка поддалась не сразу, но все же Дюпэн-Чэн справилась. Едва тяжелые двери открылись, как Маринетт рванула прочь. Дальше от пленок, затхлого воздуха и прекрасного обмана.              В лицо тут же ударил ветер. Он молил Дюпэн-Чэн повернуть назад и не ввязываться в новые проблемы, но Маринетт не могла. На кону стояло слишком многое.              Плыли перед глазами улицы. Рушились у самого носа чудесные иллюзии. Разрывались на куски плоды чужой лжи. Ноги болели, но Маринетт продолжала бежать. Дико работающая голова продолжала тянуть на себя куски несоответствий, пока сердце бешено стучало в груди. Даже в легких разгорелся пожар!              Куртка заставляла потеть, а рюкзак безбожно тянул назад. Все в этом мире твердило, чтобы Дюпэн-Чэн забыла о страшном открытии. Даже люди стайкой шагали навстречу, точно предчувствуя конец чудесный грез.              «Вот бы вернуть йо-йо…» — Маринетт ощутила его тяжесть в своих руках, но подпрыгнув вверх, ничего не добилась. Пустота жгла ладони.              Потихоньку одна улица сменяла другую, которая перетекала в третью… На мгновение Дюпэн-Чэн показалось, что ее выбросило в провинциальный городишко, который можно оббежать минут за тридцать. Так быстро и стремительно менялись улицы перед глазами.              Запал кончился на остановке. Маринетт закашлялась, а в голове все смешалось окончательно. Дюпэн-Чэн прижалась к стенке, боясь упасть прямо в свежие весенние лужи. Горло жгло. Автобус, ровно тот, который был нужен, пришел несколькими секундами позднее.              Времени на то. Чтобы мяться или думать, не было. Лишь заплатив кондуктору, Маринетт поняла — она полностью безоружна.              ***       Оранжерея сгнила. Эмили тоже.              Странное дело, но такая мама Адриана вызывала куда меньше беспокойств, чем то, что было до его прихода. Кожа утратила бархатистую мягкость, сделавшись тонкой и желтой. Черты лица стали острее, а место, где должны быть глаза… Нет. Все-таки он погорячился.              Пару раз стукнув стекло капсулы, Клод сочувственно посмотрел на щиколотки матери Адриана. Те были такими тонкими. Такими желтоватыми. Такими странными, больше похожими на птичьи лапки. Иронично, что птичьи черты пришли к ней после смерти. Восстановленный камень павлина обжог пальцы холодом.              — Ну, все? — Буржуа невесело улыбнулся. — Часы починены. Брошь тоже. Можете гордиться, мадам Агрест. Я сделал то, о чем вы и мечтать не смели.              Молчание стало ему ответом. Дух давно покинул тело, но Клод точно знал, что мама Адриана его прекрасно слышит. Буржуа тешил себя мыслью, что она будет не особо против дальнейших замыслов. Круг замкнулся.              — Не волнуйтесь. Я вас не разочарую. — Буржуа повертел брошь перед глазами, после чего подбросил ее в воздух. Едва заметная трещинка блеснула. — Пусть от Адриана больше вреда, чем пользы, но я его не стану наказывать. Он ведь идиот.              И предатель. Последнее, к слову, наверное, исходило из первого. Если нет, то Клод был обязан оборвать всякие контакты с этим человеком. Брошь Адриана, его исследования, его книги… Буржуа сдавило горло от возмущения. Трудно было сказать, задел ли Клода сам факт наличия некой тайны, или дьявол крылся глубже.              «Он мог бы сказать это мне… Нет. Он должен был все мне рассказать!»              Тяжело.              Но это только сейчас.              Обломав стебель случайной розы, Буржуа положил сухой цветок на стеклянную крышку колбы. Далекий от религии, Буржуа пробормотал известные ему куски молитвы, прежде чем покинуть теплицу. На этот раз навсегда.              — До скорой встречи, мадам.              К пленникам он даже не стал заходить. Не хотелось портить настроение, находясь на пороге новой жизни. Правда, темное желание пустить газ и окончить путь этих людей все же точило сознание. Или, может, стоило сломать трубы, выпустить весь кипяток и отдать эту проклятую парочку на милость богам? Смерть в горячей воде — это мучительный процесс.              Амулеты, целая гора, просились наружу. И Клод бы выбросил все это добро в огонь, но нет. Не сегодня. Не так.              Наверное, стоило бы вернуться домой, чтобы попрощаться и посмотреть в глаза семье. Но это не имело смысла. Ничего в этом мире не имело смысла. Хотя Сабина стоило бы поблагодарить. Если бы не его червоточинка и слепая преданность, крышка от несчастных часов так бы и продолжала валяться где-то там, в шкафах странного типа с ужасными усами.              «Не важно» — вновь подумал Клод, поглаживая отяжелевшие карманы. — «Всем достанется сполна».              Его силы подходили к концу. Пространство и время, плененные крыльями бабочки, потихоньку возвращались на круги своя. Знал бы Клод раньше о своей популярности среди парижского населения, возгордился бы. Тем не менее, сейчас проку от этого не было. Из-за количества не вышло вытянуть качество.              Ну, ничего. Это уже не важно.              Крики Натаниэля в коридорах этого проклятого дома давно замолкли. Трус-художник, без поддержки пернатого покровителя, убежал. Подвига в этом не было. Второй этаж, открытое окно и полное безразличие со стороны Буржуа дали отличную возможность броситься прочь. Куртцбергу потребовалось полтора дня.              Ничтожество.              Ему даже не хватило духу никому рассказать, раз дом не штурмовал отряд полиции. Или его посчитали психом? Если да, то Буржуа рад. Как бы упорно он не стремился искоренить неприязнь к задохлику с рыжими волосами, тот из раза в раз находил новые способы выставить себя полным посмешищем. И все же, злодей вышел из Клода никудышным. Противная человечность не позволила выпустить кишки всем, кто этого заслуживал.              Дверь в кабинет Габриэля Агреста неприятно заскрипела. Клод прошел сюда, точно хозяин. За неизвестный отрывок времени унылая обитель фотографий и черновиков успела стать чем-то вроде дома. Закрыв глаза, Буржуа мог обойти комнату от угла к углу, не напоровшись на мебель или стену.              Камни чудес, пустые сокровища, упали на крышку письменного стола. Все, кроме сережек. Клод шумно вздохнул, прежде чем его пальцы потянулись к порванному уху. Физическая боль давно утихла, но то, что осталось после ее, не исчезнет никогда. Конец ногтя прошелся вдоль красной кровавой корки. Противное желание вскрыть рану заставило руки чесаться.              Клод сглотнул. Ударив себя по пальцам, Буржуа снова посмотрел в сторону разбросанных камней чудес. Починенные часы, плод многих трудов, лежали посреди стола. Один гвоздик, извлеченный из здорового уха, точно просился к другому. Руки предательски задрожали. Сначала Буржуа даже несколько раз промахнулся, прежде чем закрепить вторую часть проклятого артефакта. Потом был гребень, привычно вгрызающийся в кожу. А за ними шли и другие камни.              Стук сердца стал тише. Предвкушение, пополам со страхом, пронзило грудь.              Он делал то, о чем иные и мечтать не смели. И не был уверен, что страшные видения, мучившие его столько времени, не были связаны с этим моментом.              «Может, это было мое будущее?» — Дышать стало чуть тяжелее, когда брошь с перьями легла в область сердца. На мгновение Клод взглянул в окно. Его собственное отражение слабо пробивалось на стеклянной глади, но, даже так, не трудно было заметить страх, всполохами мерцающий в глазницах. — «Никакой я не спаситель».              — Клод?!              Кольцо, завершающее экипировку, выскользнуло из-под пальцев и со стуком ударилось об стол. Буржуа рвано задышал. Там, в дверях, стояла удивленная и испуганная Маринетт.              Сердце оборвалось.              Вспомнила. Она все-все вспомнила. Дыхание перехватило, а стыд залил усохшее лицо. Рефлекторно захотелось скрыться, прикрыть лицо пальцами, лишь бы Маринетт не видела всего уродства, вырвавшегося наружу.              Внутренняя гниль смешалась с внешними ее проявлениями.              ***       — Давай начнем все сначала!              Клода пробрало так, будто на него вылили холодной воды. Удивление быстро лопнуло, прямо как гнойный надрыв, выпуская смрадную жижу наружу. Бессильная злость и отчаяние смешались в его глазах. Буржуа растерянно огляделся, но талисманы из рук не выпустил. Не хватило сил.              Она смотрела на него. Пролуразлагающегося урода, при этом смела говорить такие слова?! Противная конфетно-зефирно розовая влюбленность заклокотала в глубине глотки. Заготовленный на будущее словестный яд утратил силы, вобрав в себя свойства карамельных конфет.              Почуяв слабость, Маринетт, точно дикий зверь, шагнула вперед. Ее меткие глаза смотрели сквозь плоть, дробили череп и читали самые потаенные мысли. Казалось, что она продолжает видеть его нормального, до акуманизации. Отчаяние подкатило к горлу. Сглотнув, Клод резко схватил гребень. Все в голове смешалось и взболталось.              — Еще один шаг, и та мифическая тварь умрет. — Предупредил Буржуа, нахмурив брови. — И я, клянусь, ничего не сделаю, чтобы починить гребень!              Зубцы талисмана опасно согнулись в чужой руке              Этого оказалось достаточно, чтобы Маринетт остановилась. Клод смотрел, не моргая. Дюпэн-Чэн отвечала тем же. Она его боялась. И Клод боялся в ответ. Разница была лишь в том, что даже так, Маринетт все равно пыталась лезть на рожон.              — Ты ведь хороший. — Стараясь говорить примирительно, распиналась Маринетт. — Тебе не нужно этого делать. Клод, брось… Давай просто забудем обо всем, как о страшном сне?              — Я ведь украл половину твоей жизни. — Буржуа невесело усмехнулся. — И ты ни за что не хочешь меня видеть. Что изменилось, Насекомое? Тебе стало страшно?              Его тон покоробил Маринетт. Искусанные губы дернулись. Храбрая героиня скрылась за спиной потерянной девочки-подростка. Всего лишь обычная девушка, не национальный символ.              — Даже так ты пытаешься геройствовать. — Буржуа цыкнул. — Господи, меня сейчас вывернет.              — Сходим в кино. Как ты и предлагал? — Стараясь делать вид, что все нормально, Маринетт занесла ногу для нового шага. Клод угрожающе надавил на зубцы в середине гребня. — Давай. Нино достанет билеты!              — А Адриан попкорн. Ммм… Всегда мечтал о групповом свидании. — От яда в голосе разболелись губы. Свободным кулаком Клод стукнул столешницу. — Найди в себе хоть каплю храбрости побыть со мной один на один!              Маринетт зло блеснула глазами. Руки ее очертили круг.              — А это что?! Клод, я здесь одна!              — Поэтому ты и трусиха. Знаешь ведь, что притащись с тобой кто-нибудь другой, он бы тут же огреб!              Повисла тишина. Разговор на повышенных тонах опустошил обоих. Небольшая пауза повисла в воздухе. Маринетт продолжила стоять, пока Буржуа садился в кресло. Все это происходило под пристальным обоюдным наблюдением. Показательно Клод закинул ноги на рабочий стол Габриэля и нахально улыбнулся, как бы говоря: «смотри, что я делаю с вещами твоего маэстро». Для полноты картины не хватало лишь очистки носа с помощью плакатов Джаггета Стоуна.              — Ты не такой.              Та уверенность, с которой она это сказала, заставила Клода засмеяться. Маринетт сглотнула, нервно озираясь по сторонам. Тот испуг, написанный на симпатичном лице, изрядно веселил.              — А откуда ты это знаешь, Насекомое?              — Ты мой дру…              — Ни черта подобного. — Буржуа яростно ударил кулаком по столу. — Ты ничего обо мне не знаешь. Мы с тобой не друзья. Не пара. Даже не приятели, Маринетт. Что, такая как ты, может знать обо мне?!              — У тебя проблемы с мамой…              — А у кого их нет? — Буржуа искренне старался говорить безразлично, но голос предательски дрогнул. Все это совершенно ничего не значило.              Маринетт отшатнулась, как от удара или прикосновения каленого железа. Чужие слова больно ударили по чему-то невидимому, но хорошо осязаемому. Тем не менее, Дюпэн-Чэн поспешила успокоиться. Грудь ее дрогнула от глубокого вдоха.              — Ты несчастен.              — Еще немного и меня затошнит сиропом.              Но она не собиралась сдаваться. Она никогда не сдавалась так быстро. Клод склонил голову чуть в бок, стараясь представить последний бой Ледибаг и Бражника. Она вела всех тех обреченных за собой осознанно, надеясь, что произойдет чудо, в теории способное сломать ход битвы? Или просто поставила жизни школьников куда ниже, чем существование планеты? Как бы оно не было, Клод ощутил холодное, почти осязаемое равнодушие.              Каким же чудовищем была та Леди, осознанно направившая молочногубых школьников на верную смерть. И какой же робкой овцой являлась Маринетт, едва ли не слезно упрашивающая очередного злодея не творить зло. От этого несоответствия рябило в глазах. Все сильнее, против своей воли, Клод привязывался к Маринетт, и глубже ненавидел то, что сделали с ней серьги.              — Мы можем начать все сначала. — Повторила она, уже прошедшую песню. — Просто оставь камни. Сходим в кино. Пожалуйста! Ты, я и… Попкорн? Какой тебе нравится больше? Соленый? Карамельный? Точно! Давай сходим на мюзикл. Тот, который с Морано в главной роли!              Слова сыпались из ее рта, как жемчуга из порванного ожерелья. Даже пожелай, Клод не сумел бы поймать каждое слово. Тем не менее, противное умиление скопилось где-то под ногами. Запах жженого сахара, дешевой клубничной жвачки и чего-то еще смешались у самого носа. Решимость немного пошатнулась, но не исчезла.              Маринетт это говорила не от чистого сердца. Не из желания побыть вместе, подержаться за руки, сидя на предпоследнем ряду и посмеяться над неудачными шутками. Она просто не хотела, чтобы Клод закончил начатое.              Еще одно различие между ней и ее альтер-эго проскользнуло перед глазами. Маринетт жертвовала исключительно собой, не трогая прочих. Наивный ребенок.              Подцепив пальцами остро наточенный карандаш, Буржуа повертел его перед глазами. Внимательно смотря на остро заточенный кончик, Клод попытался привести мысли в порядок.              — Я нашел Бражника. — Как бы невзначай, отозвался Буржуа. — Ты знала, что им был отец Адриана?              Конечно, нет. Маринетт шатнулась. Маятник на пыльных часах ударил по стенке деревянной коробки. Беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы увидеть глубокий шок, уродливым отпечатком легший на лицо. Дюпэн-Чэн растерянно посмотрела по сторонам, только сейчас увидев фотографии, висевшие на стенах.              Модели, модели, модели… Среди вороха неизменно возвышенных лиц и прекрасных тел, Адриан терялся. Но, даже так, Маринетт смогла найти его глазами. От этого Клоду стало больно. Он и раньше, когда-то давно, подмечал, что на Адриана, та, другая Маринетт, смотрела иначе, чем на любого другого мальчишку. И эта, кажется, тоже начала что-то подмечать.              «Ты ведь рад за нас, дружище?»              Он не сказал «нет». Наверное, впервые жизни, побоялся высказать недовольство. Не потому, что боялся навлечь на себя осуждение. Просто Адриан был дорог ему. И Маринетт. В висках застучала глухая боль.              — Его отец вас и погубил. — Против Адриана дурного слова не нашлось. — Он и мать его погубил, честно говоря. Бездарность, решившая набить богатства с помощью амулета. Ну, что же, смотри на плоды «трудов» своего кумира.              Та, противная сторона души, искренне надеялась, что Маринетт клюнет на этот крючок и невольно посмотрит на младшего Агреста сквозь призму дел его папаши. Папаша… Клод невольно скривился. На язык точно перца насыпали.              Маринетт не ответила. Лишь продолжала смотреть на Адриана, не моргая. Это ранило. Клод сглотнул и отвернулся. Он мог собрать все самоцветы мира, заново переиграть безумно важный жизненный фрагмент, переставить местами фигуры на мировой доске, но все предательски сводилось к одному — дорогой друг и любимая девушка все равно оказывались вместе.              «Все равно это уже не важно»              Но легкая тоска по тому, что могло бы быть, все равно защекотала ноздри. Клод лениво начал катать кольцо кота вдоль стола. Кино, попкорн и держание за руки без каких-либо Адрианов, Нино, Лил, Кимов, Лук.              Злость заклокотала под животом.              — Мне что, перебить каждую живую тварь, чтобы ты, наконец, заметила меня?              Ее испуганный взгляд контрастировал с упрямо поджатыми губами. В конце концов, Маринетт сжала руки в кулаки, не то стараясь предать себе решимости, не то в попытке показать готовность к сражению. Смешок подкатил в горлу от этого зрелища. Как бы Клод не старался с помощью воображения натянуть пятнистую маску на ее лицо, ничего не получалось. Горькая улыбка прорезалась на лице Маринетт.              — Тебя трудно не заметить.              Это было мерзко, странно и слишком поверхностно. Тем не менее, Буржуа не смог задавить то, что лезло упрямо вперед из самого центра груди. В горле сделалось кисло и горько.              — Знаешь, лучше бы мы с тобой не встречались. Никогда. Я был бы счастливее. Нет, серьезно. Так было бы куда лучше! Ты… Ты хоть представляешь, сколько всего сломала?!              — Не тебе об этом говорить! — Неожиданно для себя, воскликнула Маринетт. Боль ударила прямо в сердце. Мир перед глазами затрясся. — Это ты украл камни! Ты стал героем! Ты….              — Это все ради вас!              Но Маринетт не верила. Игнорируя угрозу поломки талисмана, Дюпэн-Чэн двинулась вперед. На ходу швея закатила рукава, точно намереваясь открутить Клоду голову. Буржуа решительно вскочил с места. Мысли бешеным роем бились о стенки черепа. Уйти? Исчезнуть? Убежать прочь?              Она была девушкой. Драться с ней — это то же самое, что бить слепого, глухого и безрукого. Не говоря о том, что рука не думала подниматься. Тем не менее, Буржуа пошел вдоль стенки, не сводя глаз с разъяренной одноклассницы. Она впервые выглядела такой злой.              — Ради нас?! Серьезно?! Ты… Ты — самозванец! — Ее палец указал прямо на ухо Клода. — Завистник! Вор!              — Неудачница. — Отозвался Буржуа. — Плохой лидер!              Рука Маринетт остановилась на вазе, находившейся совсем рядом. Дюпэн-Чэн резко схватила ее за горло и угрожающе подняла сосуд. В горле Клода пересохло. Сама мысль, что Дюпэн-Чэн вообще способна на это, казалась невозможно дикой. Тем не менее, одноклассница никогда не повышала голоса, а сейчас рвала глотку практически до хрипоты.              — Лжец! Лжец! Лжец!              Осколки вазы осыпались на пол, едва пальцы Маринетт разжались. С хрустом стекла Клод услышал хруст всего того, что он когда-либо делал. Все его планы, мечты и надежды оказались там же, на полу. Маринетт продолжала плакать. Злые слезы все катились вдоль красных щек, не давая лицу просохнуть. Буржуа часто видел, как она ревела. Но тогда все было проще. Можно было подобрать слово, предложить пирожное или просто подсесть, чтобы хоть немного поднять настроение.              Но не сейчас.              Она его точно ненавидела.              — Трусиха. — Буркнул Буржуа, возвращая гребень в хвост. — Трусиха и неудачница. Как тебе вообще доверили талисманы? Ах, да… Точно! Ведь Гавайке плевать на способности и потенциал. Главное, чтобы сердце было до-о-о-обрым, а мысли чи-и-и-истыми. Ну, как, Насекомое? Тебе это помогло?!              Мосты требовалось сжечь. Прямо сейчас.              — Злись и ненавидь меня. — Буржуа тряхнул головой. — Теперь это не имеет смысла.              Маринетт бросилась вперед, но Клод раньше вдел палец в кольцо. Все талисманы загорелись, а воздух со свистом вылетел из легких. В слепящем белом свете фигура Маринетт совсем потерялась.              — Жаль, что все получилось именно так.              «И все же, мне будет тебя не хватать» — когда боль пронзила тело, Клод закрыл глаза. Смерть его не страшила. Он должен был умереть, ровно как и весь окружающий мир. На этих обломках нельзя было ничего построить. — «Но, может-быть, где-нибудь в параллельной вселенной, мы окажемся на одной стороне?»