вопрос извечный зачем да почему

понедельник обрушивается на головы снежной лавиной, как в дурацких мультфильмах; кажется, все гибнут. *** неделю валя прячется по тёмным углам, только вот не «с» ритой, а «от» риты. и это так глупо, эгоистично и по-детски, что ей хочется забиться в этот самый угол и плакать. антонова почему-то наивно полагает, что если укрыться в ускользающей дымке хоть на пару секунд, то неловкость и то, о чём они обе молчат вдруг перестанет существовать. но рита в коридорах-мыслях – единственное тёмное пятно на показательно идеальной жизни блондинки. у них на двоих – эта маленькая гадкая тайна, созданная из крупиц лжи, однажды ставшая настоящей песчаной бурей. а они ведут себя так, словно никто не собирается выбраться из этой сахары невредимым. ведь для вали измена – жить с разрывающимся сердцем, и она живёт. каждый день играя две роли. так быстро меняя одну маску на другую, что антонова уже почти забывает, что было по́д. какой она была до: замужества, беременности, этой работы и знакомства с ритой. кто она вообще такая? самая большая в мире обманщица, что врёт даже самой себе? или же человек, который хочет поступить правильно, но... не может-хочет? и, как гром среди и так неясного неба, проснувшись этим субботним утром, антонова позволяет себе на секунду [всего на секунду] помечтать о несбыточном [шар будет крутиться дальше, даже если кто-то сойдёт]. она грезит поставить на паузу всё и всех. может быть, записаться на йогу, как во всех ужасно предсказуемых фильмах про «перерождение». или уехать в деревню к матери есть закатки и рыдать, читая ритины сообщения [если та, конечно же, после всего сказанного и неска́занного захочет иметь с блондинкой что-то общее, кроме разве что галактики]. валя никогда не считала себя жертвой, и уж точно – агрессором, но в данной ситуации всё указывало именно на это. для риты она была плохим вариантом, пожалуй, даже худшим [и всё же эгоистично держала при себе]. но сердце капитана из всех людей на земле выбрало именно её: с дерьмовым ненормированным графиком; вечными синяками под глазами, тщательно замазанными тональником; с мужем и детьми; с её по-детски огромными страхами. для счастья нужно было всего лишь пойти ей навстречу: сделать шаг, протянуть руку, оставить прошлое в прошлом. но страхи-страхи-страхи. они прожигали дыру в подреберье. как отреагируют дети? что скажет степан – что всегда знал? это было бы хуже всего. простит ли её марго после всех да-нет-не-знаю? вопросы роятся в голове всю ночь и утро, как назойливые пчёлы, а головная боль будто подсказывает, что не стоило ворошить этот улей. но валя больше не может об этом «не думать», откладывать на никогда и раз за разом разбивать капитану сердце. разбивать себе сердце. она торопится на кухню, огибая диван, на котором уже неисчислимое количество дней спит её муж. конечно же, под смутным предлогом того, что он слишком сильно устает на работе и подработке, чтобы добраться до их постели [вале это кажется отместкой за все те дополнительные смены, что она брала в последнее время]. антонова ему совершенно точно не верит и лишь вздыхает, каждый раз чуть ли не на цыпочках проходя через гостиную и явственно осознавая во что они превратились – никто не говорит об этом вслух. без детей дом кажется пустым, а готовить завтрак на одного кажется кощунством – степана она почему-то впервые не берет в расчет. патологоанатом, открыв окно и наконец-то вдохнув полной грудью, принимает решение.