Скованная цепями

Чем ближе полночь, тем больше я начинаю нервничать и все чаще ловлю себя на мысли, что зря согласилась на уговоры Энжел. Она была упряма в своем желании вытащить меня на вечеринку, а я проявила малодушие, не сумев отказать и сейчас мучаясь от этого — мало того, что нас могут поймать в попытке побега из дома, так еще и тетушка Сибил всенепременно сообщит об этом папе. И если Энжел отделается легким испугом, то я буду мучаться угрызениями совести до тех пор, пока не увижу прощение на лице отца. Он отправил меня сюда вовсе не для того, чтобы я позорила его фамилию и доставляла неудобства миссис Офльман, которая за завтраком и три часа после задавала мне вопрос за вопросом, таким образом питая свое любопытство. Не осталось ни одной сферы нашей жизни, в которую она бы не сунула свой нос. Даже цвет гостиной и изготовленная из красного дерева лестница не ускользнула от ее внимания, что уж говорить о маленькой Изи, маме и моей личной жизни. "Нет, миссис Офльман, я ни с кем не встречаюсь." "Да, миссис Офльман, вы определенно правы: воспитание играет очень важную роль". "Ну что вы, тетушка, мне всего восемнадцать и для начала я хочу получить образование". "Да, безусловно, у нас есть садовник. Нет, он не молод и вполне квалифицирован." У меня до сих пор болят скулы от этих вежливых улыбок. Энжел бесшумно открывает дверь и, держа в руках туфли на высоком каблуке, манит меня пальцем. — Выключи свет и иди за мной. Я беру пример с нее и, снимая туфли, на носочках следую за ней. Мы проходим по темному коридору, спускаемся по лестнице, оглядываясь по сторонам и боясь наткнуться на неспящих слуг, и только когда покидаем дом через заднюю дверь, позволяем себе расслабиться. Надеть наконец туфли и обменяться заговорщическими улыбками. Адреналин бурлит в крови, когда мы пересекаем лужайку и прячемся в тени раскидистых деревьев. Только здесь Энжел достает телефон и набирает номер такси, которое должно нас забрать. Мы выходим на дорогу и неспешно идем по обочине, кутаясь в тепло ночи и приятные слуху звуки: стрекот сверчков и изредка возгласы какой-то ночной птицы. — Я знаю, что делаю неправильно, обманывая мать, но она в жизни не отпустила бы меня в такое время, так что не осуждай меня, Норин, — Энжел оправдывается, переплетая наши пальцы, а я не вижу ее лица в темноте, но почему-то представляю ее виноватую улыбку. Я понимаю ее желание потусить, ведь здесь, в дали от города, она лишена всякого общения со сверстниками, а домашнее обучение не позволяет ей завести друзей среди одноклассников. В этом плане мне повезло больше. — У тебя есть парень? — Нет. — Почему? — Не знаю, еще не встретила достойного. А у тебя? — Был. Но его не устраивают редкие встречи, а я не могу так просто вырваться из дома. Ты же знаешь. Киваю, хоть она и не видит, и думаю о том, что ей осталось потерпеть еще чуть-чуть, ведь уже через год она поступит в какой-нибудь университет и продолжит обучение за границами имения. Она почувствует свободу и наверняка ударится во все тяжкие, учитывая ее тягу к приключениям. — А вот и наше такси, — она машет рукой подъезжающей машине и, как только она останавливается, открывает передо мной дверцу. Я смотрю в залитый светом салон и слушаю голос интуиции, который шепчет повернуть назад, но, боже, мы так боимся выглядеть трусливыми, что не прислушиваемся к внутренним сомнениям, поэтому, натянуто улыбнувшись, я все же усаживаюсь на сиденье и устремляю взгляд в сторону, на мелькающую за окном обочину. Постепенно она все больше зарастает травой, дорога сужается, а впереди, над нами, появляется тоннель из сплетенных между собой ветвей деревьев. Даже если бы сейчас был день, здесь было бы сумрачно и страшно. — Что это за место? — Бывшее поместье какого-то шишки, выкупленное лет десять назад. За это время его восстановили и вернули ему былой вид. Судя по дороге, вид у него изначально был устрашающий. Мы доезжаем до высоких кованых ворот, отчего-то закрытых, и Энжел, расплатившись с водителем, выходит первая. Она светит под ноги экраном телефона и, подойдя к воротам, подносит к электронному замку карту-пропуск. Неприятный звук скрежета на мгновение нарушает тишину ночи, и я с тоской провожаю взглядом отъезжающую машину. Ее фонари проглатываются темнотой, и Энжел берет меня за руку, утягивая за собой, к освещенному полумраком зданию — что-то между старинным замком и современным особняком. Чем ближе мы к нему подходим, тем отчетливее слышны глухие, бьющие о землю биты, шум музыки, визг толпы. Налет цивилизации расслабляет, и я отпускаю тревогу, улыбаясь и предвкушая настоящее веселье, которое не могла себе позволить в Нью-Йорке. Представляю лицо Хезер, когда она узнает, где я была. — Быстрее, Норин! — воодушевленная не меньше меня Энжел ускоряет шаг, и под грозный взгляд встретившего нас на входе охранника-амбала мы заходим внутрь, в секунду проваливаясь в безумие ночи. Хаотичные всплески лазеров дезориентируют, а громкая музыка заставляет бухать сердце в такт. — Господи, как здесь круто! — перекрикивая музыку, говорит сестра, и тут же подстраивается под ритм, тогда как я встаю, чтобы хоть немного осмотреться. Типичный ночной клуб из множества других: выпивка, музыка, второй этаж, где за столиками сидят посетители и глазеют вниз, на беснующуюся толпу. Ничего необычного, если не считать большого количества охранников, стоящих по сторонам, на лестнице, на верхнем этаже. Владелец этого заведения явно переживает за порядок в нем. Я слегка покачиваюсь под музыку, а потом решаю расслабиться, подхожу к стойке и, улыбаясь, подзываю бармена. — Алкогольный мохито, пожалуйста. — Даме уже есть восемнадцать? — надо же, не думала, что в таком месте следуют законам. — Разве ты не видишь, Отто, девушка пришла отдохнуть, а не накидаться алкоголем. Я прав? — подошедший мужчина опирается о стойку рядом со мной, и я одариваю его благодарной улыбкой. Он одет во все черное: черную рубашку, черный пиджак и черные брюки, и вовсе не походит на собравшуюся для веселья молодежь. Скажу больше: он совершенно не вписывается в это общество. Слишком ухожен и слишком уверено себя ведет. — Александр, приятно познакомиться, — он протягивает мне широкую ладонь и я доверчиво жму ее, отпивая из трубочки принесенный коктейль. — За мой счет. Не хочу, чтобы мои гости ушли отсюда с плохим настроением, — он так обворожительно улыбается, что я не могу не улыбнуться в ответ. У него дружелюбный взгляд, который не может оставить равнодушной. — Это ваш клуб? — Угадала. Ты из Штатов? — Ох, простите, меня зовут Норин, и да, я из Штатов. Как вы поняли? — Акцент. Ты одна здесь? — он присаживается на высокий стул и, прокручивая в руке бокал с коньяком, кидает скучающий взгляд на танцпол, где вовсю отжигает моя сестра. В свете неона она выделяется ярким голубым пятном, и мысленно я радуюсь, что предпочла надеть темно-синее джинсы и топик в тон. По крайней мере так я не буду бросаться в глаза. — Нет, с кузиной. Вон она, — я показываю рукой на Энжел, и Александр понимающе кивает. Он выпивает остаток коньяка одним глотком и, на секунду сжав губы, вновь изгибает их в улыбке. — Что ж, Норин, я буду рад, если вы составите нам компанию. Мой столик наверху, ты сразу его увидишь. Посидим, поболтаем. Здесь не так уж много интересных собеседников, — он подмигивает, будто выдавая мне страшную тайну, а я вновь ощущаю эту проклятую тревогу. Она поселилась во мне на том приеме и никак не может отцепиться, нет-нет, но все же давая о себе знать. Даже здесь, в толпе веселящихся людей, я ощущаю какое-то давление. Но, взглянув на Александра, я заглушаю ее аргументами: он не выглядит подонком и явно не будет настаивать на своем обществе. Слишком хорош, чтобы проводить вечер в одиночестве, и слишком обаятелен, чтобы причинить вред. — Хорошо, спасибо за приглашение. Прежде чем уйти, он берет меня за руку и целует тыльную сторону ладони, напоследок проводя большим пальцем по костяшкам. Я ощущаю поразительную легкость и, допив коктейль, присоединяюсь к Энжел, которая увлекает меня в середину танцпола. Лишь после часа беспрерывных танцев, когда от наступившей духоты становится сложно дышать, мы, подогретые развязной атмосферой, поднимаемся наверх, где, заметив нас, Александр подает знак. Он сидит на удобных диванчиках, поставленных в виде незаконченного овала, в компании своего друга, который с интересом следит за нашим приближением. И если раньше я чувствовала опасение, то увидев, что их компания очень даже малочисленна, позволяю себе облегченно выдохнуть — ничего не случится. Во-первых, мы здесь не одни, а во-вторых, его друг тоже не выглядит подлецом, по крайней мере, его манеры вызывают восхищение. Он поочередно целует наши руки и садится на место только после того, как усаживаемся мы. — Это Давид, мой друг, и тот самый дефицитный собеседник. Давид, это Норин, наша гостья из Штатов, и ее кузина... — Энжел, — заканчивает за него сестра, и мужчины переглядываются между собой, словно мысленно распределяя нас. Не знаю, как Энжел, но я не намерена заходить дальше обыкновенных посиделок, поэтому держу дистанцию, демонстративно отодвигаясь чуть в сторону, когда Александр закидывает руку на спинку диванчика и таким образом оказывается в непосредственной близости. Он понимающе улыбается и, как истинный джентльмен, убирает руку. Принесенные коктейли чуть скрадывают напряжение и вот мы уже мило беседуем, основную роль предоставив моей сестре, которая искрометно поддерживает разговор. Даже не ожидала от нее таких способностей. Ее тонкий юмор чередуется с пошловатыми шутками, от которых я чувствую себя неловко. Это не совсем та компания, где можно так шутить, но после второго коктейля Энжел уже не остановить. — Сколько лет вашей кузине? — склонившись к уху, спрашивает Александр, и я смущенно сжимаю губы. Черт, если я скажу, что ей семнадцать, это как-то реабилитирует ее в их глазах? — Семнадцать. — Семнадцать? — в его голосе звучит изумление, и я замечаю, какой взгляд он посылает своему другу, продолжающему слушать треп Энжел. — А вам? — Я всего лишь на год ее старше. Зачем вы это спрашиваете? Он безразлично пожимает плечами, но я замечаю перемену в нем — он становится более натянутым на фоне той беззаботности, что сквозила в нем до этого. — И что же, ваши родители позволяют вам посещать такие места? Вглядываюсь в его лицо, пытаясь понять источник такого любопытства, но Энжел, будто назло, вмешивается в разговор: — На самом деле они понятия не имеют, где мы сейчас. Мы сбежали. Тайно. Закатываю глаза от ее болтливости и ставлю бокал на столик, всего лишь на несколько секунд отвлекаясь от него. Внизу какая-то парочка устраивает настоящую оргию, пока под свист толпы их не выпроваживают охранники. Кажется, становится жарко. Вот для чего нужно такое количество блюстителей порядка. Не будь их, клуб превратился бы в вакханалию. Я, потеряв всякий интерес к происходящему внизу, возвращаюсь к напитку, и, чокнувшись бокалом с Александром, делаю небольшой глоток. Хотелось бы вернуться домой с ясной головой, а я и так уже дегустирую вторую порцию, так что это последний бокал, а дальше кофе. Но даже этот глоток становится для меня решающим — я ощущаю странное головокружение и непонимающе хмурюсь, пытаясь сфокусироваться на Энжел, вдруг выронившей из рук стакан. Лишь хорошая реакция Давида не дает ему упасть на пол, и я хочу поставить свой, чтобы не повторить ошибки сестры, но столик странным образом плывет перед глазами, то отдаляясь, то вновь приближаясь. Крепко зажмуриваюсь, ощущая нарастающий гул в ушах, и часто дышу, желая скинуть с себя этот странный морок. — Тихо, красавица, не упади, — чье-то теплое дыхание ласкает ухо, и я, не имея сил к сопротивлению, оказываюсь прижата к широкой груди. Постепенно связь с реальностью теряется, и я утопаю глубже и дальше, где нет громкой музыки, диких звуков, где темно и тихо. Спокойно. Легко. Где не существует границы между светом и тенью и моих страхов не существует тоже. Где шепот интуиции угас. Не докричавшись.