Скованная цепями

Мне невыносимо жарко, огонь поднимается с кончиков пальцев на ногах, лижет кожу на щиколотках, икрах, проходит жалящим касанием по коленям, и я изгибаюсь, роняя стон, потому что он не останавливается — поднимается вверх, распаляя во мне пожар. Бедра горят от его ласки и дыхание срывается, я жду, когда он коснется меня еще выше, закусывая обветренные от пламени губы. Шепчу что-то бессвязно, страшась и желая одновременно, он может меня уничтожить, в секунды, а может утянуть в вышину, где тело наконец станет легким. Сердце трепещет все сильнее, все чаще, я так живо чувствую наслаждения от ласк, что в какой-то момент сон перемешивается с реальностью, и я ошарашенно открываю глаза. Прислушиваюсь к собственному стуку сердца и облизываю саднящие губы. Мое лицо пылает, как и все тело, и я провожу пальцами по линии волос на лбу — я вся в испарине, бисеринки пота даже над верхней губой. Обвожу взглядом комнату и замечаю сидящего на краю кровати Росса, он сосредоточенно смотрит в ноутбук и пропускает момент моего пробуждения. Его пальцы изредка порхают над клавиатурой, а сведенные на переносице брови указывают на то, что он занят чем-то действительно важным. Вытягиваю ноги, окончательно избавляясь от дурманного сна, и привстаю на руке, подозрительно оглядывая себя. Ничего необычного, только кожа в некоторых местах порозовела, большие розовые пятна даже на бедрах, к которым я аккуратно прикасаюсь. Жжения нет, а кожа постепенно бледнеет. Черт знает, что это такое. — Доброе утро, мисс Лэйн. Вы, наверное голодны, завтрак на столе, — он произносит это не глядя на меня, и я благодарна ему за это, потому что после такого сна мне несколько неловко, вдруг я что-то произносила, или что-то делала. Сажусь, проводя рукой по влажным у лба волосам, и окидываю его осторожным взглядом. Анвар одет в простую хлопковую футболку и светлые брюки, причесан и выглядит свежо, а это указывает на то, что он встал уже давно. — Спасибо. Простите, мистер Росс, но я позаимствовала вашу сорочку, не нашла других вариантов, — не знаю, зачем я оправдываюсь перед ним, ведь по сути я здесь именно из-за него и из-за него у меня нет выбора. Он отвлекается от экрана и бросает на меня жгучий взгляд, соскальзывая им по всему телу, от макушки до кончиков пальцев, слишком медленно и слишком тягуче, ввергая меня в привычные ощущения духоты. Да что со мной не так? — Ничего страшного, она вам идет, Норин. Вечером мы будем в Варне, у вас есть время насладиться морем. — Варна — это... — Болгария. Сжимаю губы от боли, потому что я все дальше и дальше от дома, будто специально увезенная на другой конец мира. Мне хочется задать ему вопрос по поводу моего будущего, но я боюсь его ответов, боюсь, что он убьет во мне последние крупицы веры и надежды. Скажет, что я никогда больше не вернусь в Штаты и не увижу свою семью. А самое страшное то, что таких, как я, сотни тысяч. Сотни тысяч пропавших душ, которые никогда не вернутся. В памяти воскресают лица девушек, что были со мной в одном контейнере, и я искренне сожалею — у них, как и у меня, нет шансов. Настроение портится окончательно, и новый день не приносит ни капли успокоения. Я пододвигаюсь к столу, при виде еды ощутив настоящий голод. В животе урчит, пока я намазываю тост джемом и наливаю кофе с молоком. Оно еще теплое, и от вкуса хорошего напитка я прикрываю глаза. У Александра нас не баловали едой, давая простую, чаще всего невкусно приготовленную пищу, так что этот завтрак... он просто божественен. Не обращаю внимания на Росса, вновь вернувшегося к ноутбуку, и с наслаждением ем, тост за тостом, в конце просто загребая абрикосовый джем ложкой. Если посчитать, я не ела уже сутки, так что не удивительно, что у меня такой хороший аппетит. Наконец, насыщаюсь, и проводя по уголку губ указательным пальцем, слизываю с него сладость, и в этот самый момент меня обдает вулканическим пеплом. Я едва сглатываю и поднимаю глаза на Росса, уставившегося на меня черной бездной глаз. Крылья его носа трепещут, и грудь поднимается и опадает от тяжелого дыхания. Он смотрит на меня безотрывно, ввергая в пучину неловкости и стыда. Я не понимаю, что я такого сделала, чем вызвала его... гнев? Рефлекторно сжимаюсь, нервно поправляя ворот рубашки, а Анвар резко захлопывает ноутбук, встает, откладывая его в сторону, и направляется ко мне. Всего лишь несколько его огромных шагов, и он уже нависает надо мной нерушимой скалой. Высокий, большой и страшный, с этим отвратительным шрамом на лице. Нет ничего странного, что он посещает аукционы живого товара, потому что вряд ли какая-нибудь женщина решится лечь с ним в постель по собственному желанию. Он медленно склоняется ко мне, вынуждая запрокинуть голову, и протягивает руку, чтобы коснуться моего лица. Касается, проводя кончиками пальцев по линии челюсти, застывая ими на подбородке, осторожно обводя нижнюю губу подушечкой большого пальца. Он кладет широкую ладонь на мою щеку, чтобы зафиксировать голову, и я с отвращением наблюдаю за тем, как близко становится его лицо, как он склоняется к моим губам, явно желая поцеловать. Его зрачки расширяются, сливаясь с темной радужкой и превращая глаза в океаны тьмы. Терпкий мужской аромат обволакивает, его сила не оставляет надежду на сопротивление, но вся моя сущность противится, и буквально за секунду до поцелуя я умудряюсь чуть повернуть голову, сжать губы в тонкую линию и отвести взгляд. Он неприятен мне настолько, что я решила рискнуть, отказаться от его ласк. И сейчас, находясь в его власти, я жду ярости, проявления силы, боли, чего угодно, но только не этого — он, слегка помедлив, выпрямляется, отпуская мое лицо и ухмыляясь поврежденным уголком губ. — Я все понимаю, мисс Лэйн, но вы могли бы лучше скрывать эмоции. Вас просто распирает от отвращения. Не хочу вас огорчать, но вам придется привыкнуть к этому, — он указывает пальцем на свой шрам, — потому что это лицо вы будете видеть до конца вашей жизни. Или моей, тут уж как повезет, — он пожимает плечами и идет к выходу, а я спрашиваю в отчаянии от его слов: — Давид сказал, что вы дарите меня своим друзьям. Разве нет? — После такого танца? Не думаю. И от этого не легче, нисколько, потому что его последние слова вызывают неподдельный ужас, он явно не имеет в виду нашу совместную долгую жизнь, он имеет в виду тот короткий отрезок времени, что мне или ему отведен. Я знаю, что он мне лжет, лгал с самого начала, ведь его слова расходятся с действиями. Он сделал вид, что не узнал меня там, на аукционе, но уже тогда имел договоренность с папой, а значит, приехал к Александру именно за мной; он ушел, оставив меня в ядовитом страхе, заставив поверить, что дарит арабам, а сам привел в свою комнату и говорит о будущем рядом с ним. Он манипулирует мной, наверняка видя во мне глупую непосредственную простушку. И единственный вопрос, что волнует меня сейчас: зачем? Для чего я ему до конца моей или его жизни? Ма заходим в порт Варны глубоким вечером, когда от солнца не остается и следа, а густые теплые сумерки еще не окрасились в чернильный, не переросли в ночь. Я не видела Росса почти до самого момента остановки и успела обдумать многое из наших разговоров. Мое одиночество позволило мне прийти к выводу: я должна занять выжидательную позицию, быть по возможности послушной и не вызывать подозрений. Так мне будет легче раздобыть информацию и попытаться связаться с отцом. Пусть Анвар думает, что я приняла свою судьбу, и когда он ослабит хватку, я обязательно вырвусь, потому что ни он, ни кто-нибудь иной не смогут отнять у меня тягу к свободе. Единственное, что меня волнует, это безопасность моей семьи, но я более чем уверена, что папа что-нибудь придумает, в конце концов Анвар Росс не всесильный. А ведь я даже не знаю, чем он занимается. Только в памяти всплывает то, как назвал его Давид. Каратель. И едва я думаю об этом, как Анвар заходит в комнату, идет прямиком к кровати и достает из-под нее кейс, кладет в него ноутбук, а так же пистолет, который приносит с собой, за ремнем брюк. — Нам пора, мисс Лэйн, — говорит он сухо. Он не берет больше ничего из своих вещей, и направляется к выходу, вынуждая меня вскочить с дивана и отправиться за ним, все в той же рубашке, босой. Мне сложно поспевать за ним, потому что на один его широкий шаг приходится два моих, но на палубу мы выходим практически одновременно. Я окунаюсь в свет огней пристани и удивленно ахаю, здесь красиво, и если бы я была в другой ситуации, я бы обязательно насладилась видом разбросанного по побережью города, но мой палач неумолим. Он останавливается лишь для того, чтобы попрощаться со своими друзьями, пожать каждому руку, а потом, грубо ухватив меня за предплечье, потянуть за собой. Учитывая его статус, я рассчитывала хотя бы на личного водителя, но на удивление Росс садится за руль спортивного автомобиля сам. Он спокойно ждет, когда я сяду рядом, но все во мне ломается: я стою под ласкающим дуновением ветра и смотрю в сторону города, где мне смогут помочь. Стоит только обратиться в американское посольство. От волнения я даже прокусываю губу, и только выступившая кровь останавливает меня от глупостей. Перед глазами встает мертвенно бледное лицо Энжел, и я представляю себя лежащей на пирсе с простреленной головой. Красивая, молодая и мертвая. Шаги до машины даются с трудом, но все же я делаю это — утопаю в глубоком сиденье и сжимаю ноги, вдруг ощутив прилив знакомого жара. Каждый раз как он смотрит на меня, я чувствую это телом. — Признаюсь, в какой-то момент я засомневался в вашем благоразумии, — он нажимает на газ, и машина с утробным рычанием срывается с места, а я не отвечаю, отворачиваясь к окну и наблюдая за мелькающими мимо огнями. Меня вырвали из дома с корнем, и каждая миля в никуда все больше отдаляет от него, мне даже кажется, что я начинаю забывать лица родных и близких: маленькой Иззи, мамы, отца. Тетушки Офльман. Хезер. Эрика Кэннона, с которым собиралась идти на выпускной. Все стирается: моя школа, мой дом, моя жизнь, а потом переписывается по-новому, но уже с совсем другим сюжетом, в стиле хоррор. — Она никогда не узнает, — произношу это вслух, и Анвар кидает на меня быстрый взгляд. — Кто не узнает? — Тетушка Офльман. Не узнает, что ее единственной дочери больше нет. Энжел умерла в том контейнере, когда нас перевозили в Албанию. Вы знаете об этом? О том, что девушки там умирают? — я смотрю на его строгий профиль, комкая в пальцах ткань сорочки, и, наивная, жду ответа, тогда как Анвар даже бровью не поводит. Я уже теряю надежду, как он все-таки произносит: — Люди умирают каждый день, такова жизнь. — Но это неправильно, противоестественно, противозаконно в конце концов. Кто дал им право лишать нас свободы, жизни, будущего? Кто вам дал это право? — делаю ударение на слове "вам", и он ухмыляется, как всегда одними уголками губ. То и дело смотрит в боковое зеркало, пока я не замечаю мигание разноцветных огней. Патрульная машина. Напрягаюсь, оглядываясь назад и пытаясь выловить ее взглядом, а Росс сохраняет абсолютное спокойствие. — Я отвечу вам все же: сила и власть, вот, что дает нам право распоряжаться жизнями. А теперь слушайте меня, мисс Лэйн, мне придется остановиться, потому что того требуют правила. И я предупреждаю вас, если вы не хотите зла этим полицейским, то не пытайтесь устроить истерику. Вам все ясно? Потому что мне не хотелось бы применять силу и по отношению к вам, — от его вкрадчивого голоса мурашки по коже, и всего секунду он пронзает меня предупреждающим взглядом, а потом притормаживает на обочине и дожидается, когда к машине подойдет полицейский. Окно открывается слишком медленно, и я сжимаю кулаки, чтобы сдержать себя и не закричать о помощи. Склонившийся ниже полицейский приветствует нас, я понимаю это по доброжелательной улыбке, и Анвар отвечает ему на болгарском, с легкостью поддерживая разговор и протягивая ему документы. Они о чем-то разговаривают, пока полицейский под светом фонарика изучает их, и неожиданно Росс кладет горячую ладонь на мою ногу, чуть повыше колена. Что-то говорит понимающе ухмыльнувшемуся мужчине и слегка сжимает пальцы, оставляя на моей коже горящие метки. От них расползается приятное тепло, и я удивляюсь этим ощущениям, потому что внутри что-то переворачивается, я с презрением к себе понимаю, что эти прикосновения приятны, чуть ли не знакомы. Сердце предательски ускоряет ритм и внизу живота разливается точно такое же тепло. Я изумленно смотрю на его руку, по-хозяйски лежащую на моей ноге, и пропускаю момент, когда полицейский уходит, оставляя нас в покое. Тишина в машине нагнетает и без того взвинченные нервы, поэтому я вздрагиваю, когда слышу голос Росса: — Умница, Норин, думаю, мы поладим, — он не торопится убрать руку и я тупо пялюсь на порозовевшую от его прикосновений кожу. То же самое было утром, и я не хочу думать о том, что он делал со мной, пока я спала. Анвар, как и я, опускает взгляд на свою ладонь, совершенно неожиданно, словно не желая убирать ее вовсе, проводит ею чуть вверх, пока я не сжимаю ноги с силой, запечатывая его пальцы между бедер. На мне нет нижнего белья и близость его ласк вызывает неловкость, приправленную растерянностью, я не хочу быть его сексуальной игрушкой, не хочу поддаваться странному желанию, нарастающему пропорционально заминке Росса. Оно отдается в теле нервной дрожью, которая проходит вдоль по позвоночнику и срывает дыхание напрочь. От накрывшего меня смущения начинают пылать щеки. Разжимаю ноги и Анвар, понимающе хмыкнув, убирает руку. Я не представляю, что будет дальше, но собственные ощущения пугают больше, чем загадочный Анвар Росс.