— Закон Галахада Светозарного
…Туман. Густой, как парное молоко, он заливал всё вокруг. Гвен бежала — и не видела, куда. Чёрный ствол дерева неожиданно вынырнул из молочный мглы, и послушница едва успела отшатнуться, но дерево хлестнуло её веткой по лицу, зацепилось за платок. В отчаянной попытке выбраться Гвен споткнулась о какой-то корень, кубарем покатилась по земле. Дерево злобно поскрипывало, насмехаясь. Гвен лежала, не в силах подняться. Сердце было готово разорваться, а бок от быстрого бега ныл так, будто в него воткнули кинжал (и медленно проворачивали в ране…). Предвечный, помоги! Гвен прислушалась — но не услышала ничего, кроме собственного тяжёлого дыхания и колотящегося сердца. Очень хотелось надеяться, что он отстал. Но Гвен знала, что радоваться преждевременно — туман глушил все звуки… Может, он сейчас вынырнет из-за ствола вон того дерева? Она слушала несколько минут, но в тумане звучало только поскрипывание деревьев, да прокричала где-то далеко сова. Это девушка посчитала хорошим знаком, и осторожно поднялась — сначала на четвереньки, потом на ноги. Слава Сомну Предвечному и Сафии Сребровласой — она, кажется, ничего не сломала, отделавшись несколькими синяками и расцарапанной щекой…. Стоп. Она присела на корточки, коснувшись земли пальцами. Нет, не земли, а старой, растрескавшейся, покрытой слоем мха брусчатки. Часть мха она содрала при падении, и теперь участок светло-серого камня белел среди чёрно-зелёного мха. Дорога? Прихрамывая, она медленно двинулась вперёд по старой дороге. …Куда я иду? Из молочной мглы выступил угловатый тёмный силуэт: развалины. Крыши не осталось, из четырёх стен уцелели три, в одной из которых, словно насмешка, зияла арка — вход с давно сгнившей дверью. Гвен направилась к арке — даже разрушенное, здание давало иллюзию защиты, но запуталась юбкой в колючем кустарнике, и поцарапала щиколотку. Это похоже на сказку. А внутри меня будет ждать гроб со спящей красавицей, так ведь? Но нет, внутри не было никакого гроба: всё тот же кустарник, проросший сквозь плиты пола, остатки упавшего дерева, уничтожившего одну из стен. Гвен огляделась, пытаясь понять, чем было это здание; для таверны или жилого дома — слишком маленькое… Но всё равно в нём было что-то удивительно знакомое. Да, точно! От скамеек ничего не осталось, но вот это возвышение у дальней стены — здесь наверняка был алтарь. Внутри ниш в стенах стояли свечи, а под слоем мха скрываются ступеньки, по которым священник поднимался на кафедру, тоже не уцелевшую… Это были развалины часовни. — Спасибо, Предвечный Сомн, — искренне прошептала Гвен. На душе посветлело: случившееся было чудом, маленьким, но чудом, знаком того, что Предвечный и Сафия Сребровласая не оставили свою дочь без защиты. Облегченно вздохнув, она села на землю, прислонившись к стене. Несколько минут она просто сидела, придавленная изматывающей усталостью; после бега по лесу всё её тело словно превратилась в студень. Всё в порядке. Он отстал. Он её не найдёт. Предвечный её защищает. Потом ей пришло в голову, что она сидит у восточной стены — той самой, у которой ставят алтарь, и непременно прорезают окно, чтобы свет солнца наполнял храм на рассвете. По всем правилась, здесь должны быть изображены Четыре Светоча… Понимая, что от фрески почти ничего не осталось, Гвен всё же постаралась найти очертания знакомых четырёх силуэтов. От Целителя Диана уцелели только ноги, а вот клинок меча Галахада просматривался достаточно чётко. С островка краски смотрел зелёный глаз Странника Гермио, а на уцелевшей половине лица всё ещё сияла улыбка. И Мудрая Сафия, вот она. Гвен с улыбкой коснулась кладки, благодаря свою сребровласую покровительницу за защиту. Из всех Четырёх Сафия уцелела лучше всего, что было, без сомнения, добрым знаком… Подождите-ка. А это кто? Слева от Сафии стоял ещё один человек. Ни лица, ни подписи не сохранилось — было лишь понятно, что он в доспехах, как Галахад, но… в чёрных. В чёрных! Чёрное оперение было и у птицы, которая парила над головой у пятого. Ворон?! Удивление сменилось испугом, и Гвен отшатнулась от стены. Что это за храм такой?! А потом она услышала бряцанье доспеха. За ним последовал свист разрезаемого воздуха — и треск: он просто срубил колючий куст, который преграждал ему путь. Бежать. Бежать! Но она не успела. Он вырос в дверном проёме — чёрный силуэт среди белизны тумана. Лицо, скрытое за чёрным забралом шлема — и даже глаз не видно в прорези, только темнота. Перед ней стоял рыцарь смерти. С обнажённым клинком. Проснись, приказала себе Гвен. Проснись. Это просто кошмар. Просто ночной кошмар! Открой глаза. Просто открой глаза… Но проснуться её не удалось — ведь это не было сном.***
Несколько дней назад
За окном деревянного фургона вроде тех, на которых бродяги-циркачи ездят от деревни к деревне, скользили привычные флоранские пейзажи: распаханные поля сменялись рощицами, рощицы — пологими берегами речушек. Прекрасные мирные картины были перечёркнуты косыми прутьями решётки — и взгляд Гвен невольно притягивался именно к ним. Дейдра назвала Гвен «важным свидетелем», но сама девушка пока что чувствовала себя заключённой — заключённой, вся вина которой состояла в том, что оказалась не в том месте и не в то время… И каким-то чудом выжила. Поправив на скамье сумку со своими скудными пожитками, она бросила косой взгляд на своих охранников. Ладно — «охранников». Гвен не слышала, чтобы сир Дарен или сир Дейдра отдавали им приказ охранять свидетельницу, но иначе Седрика с Абелем она назвать не могла. Однорукий монах сидел напротив неё; его капюшон был по-прежнему натянут на нос, и из густой тени, падавшей на лицо писаря, доносилось сонное сопение. Другой охранник тоже был молчалив, хоть и бодрствовал: Седрик тоже сидел напротив, но отодвинулся к двери фургона, словно хотел оказаться как можно дальше от Гвен. Он не сказал ей ни слова и старался не встречаться взглядом. Девушка отвечала ему взаимностью. У неё на коленях лежало раскрытое «Житие Светоча Сафии Сребросвласой» — книга, доставшаяся ей от отца, и, если верить его словам, некогда принадлежавшая матери Гвен — но сосредоточиться на тексте она не могла, бездумно перелистывая страницы. В конце концов девушка оставила попытки и просто уставилась в окно, прислушиваясь к ржанию лошадей, долетавшим до ней обрывкам разговоров, и стараясь не думать о своей дальнейшей судьбе. Кроме сира Дейдры и сира Дарена, писаря Абеля и чудотворца Седрика, в свите сокольничих было ещё человек семь: вооружённые мужчины в лёгких доспехах, которых можно было бы перепутать с купеческой охраной, если бы не фибула с символом Ордена Сокола. Все они ехали верхом — ну или правили повозками, которых, кроме фургона, было ещё две. От одной из них, прикрытой холстом, ветер донёс ясный запах лимонника, смешанного с вонью мертвечины. Вкупе с унылым лицом возницы это давало не так много простора для фантазий о грузе. Бедный сир Тавис ехал к своему последнему приюту. Наверное, его везли в Ауреон, чтобы с честью похоронить в какой-нибудь гробнице для паладинов… Или скорее для того, чтобы светлейшие отцы могла взглянуть на его раны своими глазами. Гвен даже думать не хотела, в каком состоянии будет тело, когда они доберутся до Святого Города; так издеваться над усопшим казалось ей святотатством. Но это ей — простушке с незначительным даром. Сокольничие на то и были сокольничими, что должны были видеть, как Соколы — на несколько лиг дальше обычных людей… Гвен попыталась найти взглядом сира Дейдру. Они с сиром Дареном предпочитали ехать верхом: он — на белоснежном коне, она — на угольно-чёрной лошадке, казавшейся низенькой и колченогой. Но Гвен читала достаточно, чтобы узнать в этом смешном коньке легендарного аракимского скакуна, выносливого и умного, как пёс. Если сир Дарен иногда пересаживался в телегу, чтобы дать своему коню отдых, Дейдра покидала седло только на привале. Сир Дейдра. Эта женщина вызывала у Гвен восхищение пополам с ошеломлением. Её манеры и голос, не говоря уже о том, какие вещи она говорила, были настолько далеки дозволенного женщине, что иногда девушка думала – а не безусый мужчина ли перед ней? Такая уверенная в себе. Такая смелая. Такая не похожая на саму Гвен… Если бы она была мужчиной, я бы в неё влюбилась, мелькнула в голове шалая мыслишка. Девушка сердито затрясла головой, словно надеялась вытряхнуть неприличные помыслы через уши. Тут фургон так подпрыгнул на ухабе, что зубы Гвен клацнули, житие Светоча Сафии чуть не свалилось с колен, а монах проснулся. Он зевнул, прикрывая рот единственной рукой, а затем откинул капюшон. Гвен приготовилась увидеть лицо, обезображенное шрамами — а какая ещё причина может заставить человека постоянно прятаться в тени капюшона? — но её ждал сюрприз. Ни шрамов, ни ожогов, ни каких-то уродств; у Абеля были не особо примечательные, но мягкие и приятные черты лица, и тёплые карие глаза. Единственная странность — в каштановых кудрявых волосах, несмотря на молодость, белела седина. — Ох, что-то сморило меня, — сказал он, протирая глаза. — Сед, сколько я проспал? — Пару часов, — ответил Седрик, разглядывая дверь. Абель перевёл взгляд на Гвен и приветливо улыбнулся. — Сожалею, что я позволил себе храпеть в присутствии дамы, — сказал он. — Я брат Абель. Для тебя, конечно, просто Абель. Губы Гвен непроизвольно расплылись в ответной улыбке — она, оказывается, очень истосковалась по приветливым словам. — Я Гвинед, — она смутилась, сообразив, что Абель наверняка прекрасно запомнил её имя. — Можно просто «Гвен». И, нет, вы не храпели. — Приятно познакомиться, — сказал Абель. — И давай на «Ты». Я не настолько стар. Он потянулся. — А ты, Сед? Уже представился даме? — спросил монах юношу, но тот только пожал плечами и покраснел. — Ладно… Сделаю это за тебя. Гвен, перед собой Седрик — сквайр сира Дарена. — Сквайр? Оруженосец? — Гвен с интересом уставилась на Седрика. — Так он тоже паладин? Гвен так и не решила, как надо называть Седрика — на «ты» или на «вы», потому и обратилась к Абелю. Кажется, оруженосец бросил на неё быстрый обиженный взгляд. — Пока нет, — сказал Абель. — Но станет, когда сир Дарен решит, что его обучение закончено, и когда он пройдёт посвящение. Девушка поглядела на Седрика с уважением. Не сказать, что оруженосец был ей очень симпатичен: конечно, он был очень хорош собой, но его молчаливая неприязнь к Гвен и то, что не так давно он разглядывал её голой, это перевешивали. Но вместе с тем, он был воином света — а одно упоминание о них заставляет трепетать сердце всякой порядочной женщины. — Путь до Ауреона долгий, — сказал Абель, вырывая Гвен из размышлений. — Скажи, ты играешь в эскриму? Гвен не любила Лантию и всё лантийское — но для этой игры, где по расчерченной шестигранниками доске нужно было двигать фигуры, делала исключение. В эскриму её научил играть отец, и его она почти всегда обыгрывала (поддавался, наверное…). Но больше в деревне было играть не с кем, и сейчас она уже не помнила, какая фигура как ходит. — Играла, но давно, — ответила она Абелю, который уже извлёк дорожный набор — в центре каждого шестигранника там был небольшоё шпенёк, на который нужно было насаживать фигурку, чтобы она не слетела от дорожной тряски. — Наверное… Я вам… Тебе не соперник. — Проверим, — сказал Абель, расставляя фигуры. — Седрик, не присоединишься? Но юноша только покачал головой. Вот так и началось её путешествие. Весьма неплохо — Абель, в противоположность первому впечатлению, был улыбчивым и весёлым человеком, и между ним и Гвен быстро установились приятельские отношения. Гвен с тоской думала, что если бы у неё был такой старший брат, как Абель, её жизнь сложилась бы куда счастливее. У самого Абеля было семь братьев и сестёр — «Было, когда меня забрали из дома», — уточнил он. Почему забрали, был ли у него чудесный дар, и тем более где и как монах потерял руку, Абель, понятное дело, не говорил. У Гвен хватало такта не спрашивать. Хоть ей и было любопытно. А вот с Седриком её отношения оставались… Никакими. Он не по-прежнему не разговаривал с ней, она не докучала разговорами ему. Гвен это обстоятельство не особенно волновало бы — ей хватало общения с Абелем — если б оруженосец не маячил рядом с ней почти всё время, прерываясь только на тренировки с сиром Дареном. Молчаливый охранник, который избегал лишний раз встречаться с ней взглядом — это нервировало и заставляло снова ощущать себя заключённой. Терпение у Гвен лопнуло где-то на третий день пути, когда, на одном из привалов по пути, она разыскивала кусты погуще по очень приземлённому, но тем не менее важному делу. И стоило ей найти подходящее место, где не угрожала опасность обжечь нежные части своего тела об крапиву — появился он. Седрик. Маячил за деревом, глядя на неё. Сначала Гвен растерялась, но потом её взяла злость, которая пересилила даже опаску перед вооружённым мужчиной. — Сквайр, я просто хочу справить нужду. Обязательно за мной следить и во время этого? — спросила она сердито. Настолько сердито, что Седрик даже забыл отвести взгляд. — Я не слежу, — сказал он, и это, пожалуй, была самая длинная фраза, обращённая к Гвен, за всё время их знакомства. — Не врите. У меня есть глаза! — Гвен сделала к нему несколько шагов. — Вы постоянно крутитесь рядом со мной. По чьему поручению? Сира Дарена, конечно? Боитесь, что я сбегу? Подозреваете меня не знаю в чём? Она встала перед Седриком, покрасневшая и злая. — Считаете меня ведьмой? Тогда скажите этой ведьме в лицо всю правду, без увёрток! Седрик был выше Гвен на голову, шире в плечах и точно сильнее физически, но он отступил назад и прижался к дереву так, будто девушка шла на него с обнажённым мечом. — Нет, я… — он замялся, и его щёки залила краска. — Предвечный Сомн, как всё сложно… Я не знаю, как объяснить. Гвен сама отступила, сообразив, что кричит на паладина. Ну, не совсем паладина — но на человека со статусом несоизмеримо выше, чем у неё. — Можно я сделаю свою дела… в одиночестве? — тихо попросила она, нервно поглаживая клеймо на правой руке. Седрик быстро кивнул и удалился за дерево потолще. — Мне жаль, — сказал он Гвен через несколько минут. — Это сир Дарен велел вам за мной присматривать? — спросила Гвен. Седрик кивнул. — Он считает, что осторожность никогда не бывает лишней, — сообщил он. — И что сокольничий никогда не бывает слишком подозрительным… Я был так счастлив, когда меня взял на обучение паладин. Но орден, но паладины оказались совсем не таким, какими я представлял… Это прозвучало так искренне, так по-человечески, что Гвен сразу прекратила сердиться на Седрика. Ну, может, не сразу, и не только из-за его слов, а из-за того, что его волосы так красиво падали на лоб. — Я думал, мы должны бороться с силами зла и защищать девушек, — сказал Седрик. — А в итоге мы запугиваем девушек. Ты, наверное, меня ненавидишь… — заключил он с горечью, переходя на «ты» — Нет… Я просто… — Гвен замялась. Она понятия не имела, как всё ему объяснить. Что она не слишком любит мужчин вообще. Что она тем более не любит раздеваться перед мужчинами, а уж когда её заставляют это делать! А Седрик, он ведь ни слова не сказал в её защиту… Абель — тоже, впрочем, но от монаха как-то не ждёшь иной помощи, кроме молитвы. Гвен знала, что это несправедливо и глупо, но ничего поделать с собой не могла: ей казалось, что Седрик её предал. Но она не ненавидела его. — …У тебя не было особо много выбора, — сказала она в итоге, тоже переходя на «ты». — Я понимаю тебя. — Так себе оправдание, — сказал оруженосец печально. — Это было моим долгом, я не могу ослушаться сира Дарена… Но… Когда я, потом, представил, что на твоём месте одна из моих сестёр, а на моём — другой мужчина… Я понял, что я бы его просто свернул ему шею. Что бы он ни сказал. Все эти дни я хотел попросить прощения — просто не знал, как… Даже смотреть на тебя было стыдно, не то что заговорить. А, выходит, делал тоже хуже… Вот и раскрылась тайна — почему Седрик старается не встречаться с ней взглядом. Гвен могла только подивиться, что прежде не догадалась. Как всё-таки она плохо разбирается в людях! — У тебя есть сёстры? — спросила она. — Целых три. Все младшие, — Седрик криво улыбнулся. — Я единственный мальчик в семье. Наследник… Был им, пока у меня не проявился дар. Не знаю даже, по ком я скучаю больше — по сёстрам или по матери, — он тяжело вздохнул. — Когда меня увозили, мать сказала, что это великая честь, которую Предвечный оказал нашему роду, и что она плачет от счастья. Ну, сейчас-то я понимаю, что она говорила это просто чтобы меня не расстраивать. И когда мне сказали, что меня возьмёт на обучение паладин, я тоже думал что это великая честь… но видишь что получилось. — Я тоже скучаю по дому, — утешающе сказала Гвен. По дому, который не вернуть — он умер вместе с отцом… От одной мысли об этом сердце щемило. — Но… Надо надеяться на лучшее, верно? Предвечный вознаграждает терпеливых. — Да, может, придёт день, когда сир Дарен не изобьёт меня до синяков на тренировке, — Седрик улыбнулся уже более весело. — Он невысокого обо мне мнения, надо заметить. — Моя наставница тоже была строгой, — тут Гвен немного приврала: настоятельница Рута, конечно, не отличалась мягкостью характера, но и зверем никогда не была. — Сочувствую, — откликнулся Седрик. — Так… Ты меня простила? Мне действительно стыдно, что я так поступил с тобой, Гвен. Я хотел бы… Не знаю — чем-то искупить это. Давай будем друзьям? Гвен улыбнулась углом рта. — Мир и дружба, — сказала она и протянула Седрику оттопыренный большой палец. Тот повторил её жест, коснувшись её пальца своим. Детский обряд заставил её вспомнить беззаботные годы — и улыбнуться уже во весь рот. Если честно, Гвен не очень любила мужчин. Никаких: ни молодых, ни старых, ни даже мальчиков. Но было, конечно, несколько исключений: прежде всего — родной отец, и спасший её священник, отец Амбер. Несколько дней назад в этом списке нашлось место и Абелю… А теперь она как-то включила в него и Седрика. — Так ты дворянин? — спросила она его, когда они шагали назад к лагерю. — Да…. Был, пока меня не забрала церковь. Мой отец — барон Ангус Белеон, — понятное дело, фамилия Гвен ничего не сказала, — Я из Флораны, как и ты, но ты, наверное, о нас даже не слышала. Мы… Небольшой род, состоящий в родстве с Амброузами. Эта фамилия сказала Гвен ещё меньше. — Имя у тебя не флоранское, — заметила девушка, про себя подумав, как Предвечный и церковь уравнивают людей: будь она по-прежнему крестьянкой, а Седрик — наследником барона, то не могла бы заговорить с ним без его разрешения, и величала бы его «вашей светлостью», никак иначе. — Мама любила читать истрийские романы, — сообщил Седрик. — У тебя тоже? — Она была истрийка, — сказала Гвен, не уточняя, что её мать умерла, — смотреть, как у собеседника вытягивается лицо, и он говорит «извини», ей надоело уже лет в пять. К счастью, Седрик не спросил; а может, хотел спросить, но тут они подошли к лагерю. Гвен сразу увидела Абеля: тот стоял, прислонившись к дереву, его капюшон снова был сдвинут на нос. Гвен могла бы поклясться, что они с Седриком обменялись многозначительными взглядами. Похоже, прежде чем поговорить с ней, сквайр спрашивал совета у монаха…. Мальчишки, подумала Гвен, но не рассердилась. — Вижу, вы нашли общий язык, — сказал Абель. — Не без этого, — отозвалась Гвен, многозначительно посмотрев на него. Абель принял невинный вид — что надо было умудриться сделать, учитывая, что его лицо было скрыто капюшоном почти полностью. Гвен зашагала к фургону — Седрик отстал, видимо, ему с монахом было что обсудить. У фургона, прислонившись к деревянной стене, стояла сир Дейдра; взгляд женщины был рассеянным, а пальцы перебирали чётки — те самые, что были зажаты в руке умершего сира Тависа. Гвен невольно оглянулась в сторону телеги с гробом. «Эти чётки принадлежали дорогому ей человеку, Эйдану, — вспомнила послушница. — Брату? Или… Возлюбленному?» Пусть паладины и связывали себя обетом безбрачия, но влюбляться-то им никто не запрещал! Если верить рыцарским романам, это случалось не просто часто, а очень часто… — Как, путешествие не очень утомляет тебя? — спросила Дейдра. — Всё в порядке, сир, — ответила Гвен. Конечно, путешествие её утомляло, но жаловаться на такие мелочи — последнее дело, верно? — Скоро мы прибудем в Ауреон. Отчасти я тебе завидую: ты увидишь Великий Собор в Городе-Герцогстве первый раз, — мечтательно произнесла Дейдра. — Помню, как я… И осеклась, потому что, лавируя между деревьями, к ним двигались всадники. Первой ехала женщина на белоснежном коне и в таком же белоснежном одеянии; её голову покрывал длинный белый платок, заколотый фибулой-символом Ордена Сокола. Гвен непроизвольно поправила собственный платок. — Матерь Аллерия, — голос Дейдры стал напряжённым. — Чем обязана столь неожиданному визиту? Матерь Аллерия оскалилась. Ладно, приветливо улыбнулась, но было в этой улыбке что-то от оскала. Зубы у неё были жёлтые и неровные, неприятно контрастировавшие с белизной одеяния. Она неторопливо спешилась и произнесла мелодично — почти пропела: — Доброго вам дня, сир Дейдра, да освятит Предвечный Сомн ваш путь. Я прибыла по поручению его светлейшества архона Кадейра, чтобы передать вам важное послание… — Должно быть, оно очень важное, раз вы использовали дары провидцев, чтобы найти нас, — сказала Дейдра сухо. Среди спутников Аллерии были вооружённые люди — охранники, но также пара монахов, к груди которых была приколота фибула с изображением кубка. — Не нам обсуждать решения архонов, — безмятежно произнесла Аллерия, передавая Дейдре запечатанный алым воском свиток. Когда Дейдра разворачивала его, Гвен отвела глаза недостаточно быстро, успев увидеть обрывок фразы: «….ваше присутствие в Священном Городе нежелательно». — А это у нас кто? — Аллерия заговорила так умилённо, как будто младенца увидела. Гвен поспешно поклонилась. — Девочка! Где вы её взяли, сир? — Во флоранском монастыре, — Дейдра дочитала письмо. Её губы сжались. — Она — единственный свидетель убийства, равных которому не было несколько столетий. Светлейшим отцам нужно выслушать о нём из первых уст… А сиру Тавису нужно устроить достойное погребение… — Мы избавим вас от этих скорбных хлопот, — Аллерия прижала руку к сердцу. — Мы позаботимся о теле доблестного паладина. А что до девочки… Сейчас не лучшее время беспокоить светлейших отцов. — Вы что, не слышали? — Дейдра нахмурилась. — Она — единственный свидетель убийства сира Тависа. Паладина убили в самом сердце Флораны! Её видение… — Достаточно, — улыбка сползла с лица Аллерии, и она наконец-то стала похожа на человека, а не на сахарную фигурку святой, какую продают весной на День Всех Светочей. — Как раз поэтому вам велят держаться подальше от столицы. Вы хоть представляете, что случится, если новости об убийстве достигнут ушей архона Сангвиния? А Аларика? Сир Дейдра сжала зубы — но ничего не сказала. — Ваш отчёт будет направлен в нужные руки. Я об этом позабочусь, — Аллерия бросила взгляд, ставший усталым и мрачным, на Гвен. — Девочку отправляйте на Грифоновы Горы, там ей найдут занятие. А мы с вами попрощаемся — и не делайте глупостей, сирра…. Особенно таких, за которые дорого заплатить весь Орден Сокола. Развернувшись, Аллерия зашагала к лошадям. Она забралась в седло удивительно ловко для обладательницы такого длинного одеяния. Гвен растерянно смотрела ей вслед. Её, книжницу, отправляют в Грифоновы Горы? Туда, где схватки с нежитью не прекращаются ни на день?! Но ведь она не войн… Она там долго не протянет. Нервно потирая клеймо на правой руке, девушка перевела взгляд на Дейдру. Та с застывшим лицом комкала в руке письмо. — Боюсь, что наш визит в Великий Собор откладывается, — сказала она Гвен с улыбкой, подчёркнуто спокойно. — Мы направимся прямиком в Истрию. Архон Берт должен быть где-то там… И в отличие от светлейших мужей, у него в голове не гнилая требуха.