– Гвидеон Леворукий, «Описание земель Унии Рассвета»
Колёса фургона поскрипывали; они ехали в Истрию по старой дороге, помнящей ещё Орланскую Империю. Гвен вертела в руке копейщика, размышляя, на какую клетку его поставить. Наконец она сделала ход, и Абель, немного подумав, «съел» копейщика своим рыцарем. – У тебя голова занята чем-то другим, – сказал монах. – Обычно она играет лучше, Сед. Честное слово. Седрик сидел рядом с Абелем, наблюдая за игрой. Его наставник и сир Дейдра сейчас ехали в отдалении, сдвинув головы и что-то тихо обсуждая – Гвен сумела разглядеть это в окошко… Собственно, поэтому и проигрывала третью партию подряд: не могла сосредоточиться на игре, ни в какую. – Не могу выбросить из головы то, что сегодня произошло, – сказала она. – Сира Дейдру не желают видеть в Ауреоне? Но почему? – О, это старая история. Она развелась с мужем, – сообщил Седрик, потягиваясь. Абель посмотрел на него неодобрительно, но оруженосец был, кажется, слишком рад возможности завести в разговор, чтобы обращать на это внимание. – Но как… Она ведь паладин и связана обетом безбрачия, – поразилась Гвен. – Там всё сложно, – Седрик подался вперёд. – Она из рода Бридов – маркграфы, владеют землями на востоке Аракима – графством Люс. Когда-то это было пограничное княжество, наш первый форпост в Степных Землях. Род не самый богатый, но очень древний …. Так вот – Дейдру Брид отдали в Храм в десять лет, а в двенадцать уже посвятили в паладины. Но потом на её семью обрушились несчастья: оба её брата, и старший, и младший, погибли. Старший на дуэли, младший вроде с лошади упал. Мать не пережила этого, а отец не пережил смерти жены. Такая вот трагедия, – тем не менее, особого сожаления в его голосе не прозвучало. – На то, чтобы стать новыми хозяевами графства, претендовали кузены Бридов, сразу два рода – Сангвины и Аквилы, причём права у обоих были примерно одинаковые… Священный совет, чтобы не разразилась война, принял мудрое решение: снять обет безбрачия с Дейдры, чтобы она вышла замуж и смогла продолжить род, – Седрик облизал губы: от долгого монолога его рот пересох. Гвен слушала его с широко открытыми глазами. Придворные интриги были для неё чем-то чуждым и загадочным, как звёзды в небе; о них можно было прочитать на пожелтевших страницах хроник, но её это не касалось и коснуться не могло. Так она думала… А вишь ты – коснулось. Ну, почти. – Её выдали замуж за Стефана Клариона, – продолжил своё рассказ Эйдан. – Члена священной гвардии. Он не был наделён чудесным даром, но сражался бок о бок с паладинами. У них родился сын – несмотря на все усилия, только один… Наверное, потому, что Стефан был немолод. Не помню, как его звали… – Эйдан, – вмешался в разговор Абель. Он с отстранённым и хмурым лицом рассматривал копейщика в руке. – Его звали Эйдан. – Эйдан?! – на память Гвен не жаловалась. – О, Предвечный… Так это ему принадлежат те… – Принадлежали, – отрезал Абель. – Он умер. – Прости, это, кажется, болезненная для тебя тема… – Весьма, – Абель дотронулся до обрубка руки, и Гвен вся помертвела. – Но раз мы вытащили её на свет Предвечного, нужно договорить. Эйдан тоже оказался одарённым. После обучения его приняли в Орден Сокола... И он погиб от рук некромантов, – пальцы Абеля непроизвольно теребили рукав рясы, зашитый на культе, – Узнав об этом, Дейдра потребовала от Священного совета развод. Она захотела снова надеть плащ паладина, чтобы отомстить за сына. Священный совет отказался позволить ей развод – и она пошла против его решения… Её бы под суд отдали, но Стефан Кларион, видимо, от отчаяния, отправился сражаться с некромантами, и вскоре она стала вдовой. У вдов больше свободы, как понимаешь… Но прощать сира Дейдру не спешат, – Абель криво улыбнулся. – Даже в таких обстоятельствах. – Я… я даже не знала, – сказала Гвен, сглотнув комок в горле. – Прости… – Ты бы это узнала, рано или поздно. Я, честно, не хотел, чтобы ты разочаровалась в Дейдре. – А с чего мне в ней разочаровываться?! – возмутилась Гвен. – Я понимаю её и её решение… – Тебя может разочаровать твоё место во всём этом, – сказал Абель. – Моё место? Что ты имеешь в виду, Абель? – Гвен уставилась на монаха во все глаза. – Ты у нас послушница Сафии Мудрой, так что справедливо будет дать тебе догадаться самой, – сказал Абель. – Я не могу говорить об этом, не дав оценку. А я хочу, чтобы ты решила сама, как к этому относиться. Звучит запутанно, понимаю, но так оно и есть, – он вздохнул и снял с доски своих герцогов – всех трёх, тогда как у Гвен оставался лишь один. – Я сдаюсь. Считай, что победила. – Ты что! Через пару ходов ты бы и мокрого места от моих герцогов не оставил, – поражённо произнесла Гвен. – Просто больше нет охоты играть, – сказал Абель. Он встал и протиснулся мимо Седрика к выходу из фургона. – Пойду проветрюсь. Накинув на голову капюшон, он пошёл за фургоном на некотором отдалении, даром что ехали они медленно. Гвен оставалось только ошеломлённо смотреть на доску, где торчала ещё половина фигур. Затем подняла взгляд на Седрика. Тот чесал голову, ероша светлые волосы. Гвен только сейчас заметила, что у него есть веснушки. Почти незаметные, но веснушки. – Мда, – произнёс он. – Ну и дал я маху. Хотел поддержать светскую беседу, а вышел какой-то сплетницей… Он вздохнул. – Я не думаю, что Абель обиделся, – сказала Гвен. – Расстроился, но не обиделся. То, как он потерял руку, как-то связано с убийством Эйдана? – Не знаю, – Седрик посмотрел в сторону двери фургона и вздохнул. – Всё-таки рыцарь из меня так себе выходит, – сказал он. – Ты не виноват, – на автомате сказала Гвен. И вдруг поняла, насколько Седрик напоминает её саму. Своей неуверенностью. Грузом вины. И страхом, что не сможет исполнить долг, возложенный на него Предвечным… А я-то думала, что я одна такая! Девушка улыбнулась оруженосцу. – Уверена, всё будет хорошо, – сказала она. – Ведь и птенцы не учатся летать сразу, так ведь? Она принялась снимать фигурки с доски. – Сыграем? – предложила она. – Давай, – подумав, согласился Седрик. – Правда, сразу предупреждаю: играю я тоже не особо хорошо.***
После нескольких ночёвок в чистом поле нелюбви к тавернам у Гвен поубавилось. Когда, к вечеру, они подъехали к постоялом двору, она искренне обрадовалась, предвкушая тёплую постель. Делить комнату ей предстояло с сиром Дейдрой – небольшую чердачную комнату под самой крышей, с двумя кроватями и косым потолком. Стоя у маленького окошка, Гвен поразилась, как выросла стена Мглы над горизонтом. А ведь они ещё не въехали в Истрию! Контраст был особенно заметен потому, что Гвен последние дни просто не обращала на Мглу особого внимания – а сейчас увидела, что свинцово-серый, как грозовая туча, туман затягивает четверть неба. Позади Дейдра зажгла масляный светильник, и по стенам заметались рыжие отблески. Гвен оглянулась на Дейдру, вспоминая слова Абеля. Тебя может разочаровать твоё место во всём этом. В тусклом мерцающем свете морщины Дейдры проступили особенно чётко. Особенно глубоки были складки в углах рта – когда на губах паладина играла уверенная полуусмешка, то есть почти всегда, их совсем не было заметно, но сейчас их как будто прорезали ножом. Чётки сына, висевшие у Дейдры на поясе, брякнули, когда она выпрямилась. Она ведь не расстаётся с ними с тех пор, как мы покинули Лавандовый Холм, подумала Гвен. – За эти дни у нас с тобой совсем не было времени поговорить, – вдруг сказала Дейдра. – Я имею в виду – не до каких-то делах, а о тебе. Расскажи, когда проявился твой дар? Гвен напряглась: идея разговора о себе ей совсем не нравилась. Но способов избежать этого разговора и отмолчаться она не видела. – Примерно в четырнадцать лет, – начала она, потирая тыльную сторону правой руки. – После смерти отца мне начали сниться очень плохие сны иногда. Потом я узнала, что на той подушке, на которой я спала, умер дед моей… мачехи, – Мачеху звали Роза. Роза Белая. Беззлобная, флегматичная, ко всему равнодушная женщина. – Когда на ворота таверны повесили дохлую кошку, я тоже смогла узнать, кто это…. – да, когда Гвен закапывала кошку и коснулась верёвки; ох и воняла же подгнившая тушка. – И когда я собирала в таверне пустые кружки, я что-то чувствовала. Это были не видения, а скорее отголоски эмоций… – Ваша настоятельница упоминала, что у тебя был конфликт с жителями деревни. Это произошло когда они узнали о твоих… странностях? – Нет… – Гвен была не настолько глупа, чтобы рассказывать о необычных видениях кому бы то ни было. Хотя после того случая с кошкой на неё начали посматривать подозрительно. – Один раз сын… Человека, который обо мне заботился, был… – Гвен замялась, подбирая слова. – …груб со мной. И я смогла создать вспышку света. Она ослепила его на некоторое время, но он обвинил меня в колдовстве, – Гвен обнаружила, что нервно обнимает себя за плечи. Она перевела дыхание и заставила себя расслабиться. – Но у меня больше никогда не получалось управлять светом. Предвечный явил это чудо лишь один раз… – А будущее ты когда-нибудь видела? – спросила сир Дейдра. – Или только прошлое? Гвен тихо вздохнула с облегчением – не начала расспрашивать про сыночка трактирщика и в чём выражалась его грубость, слава Предвечному! – и ответила: – Только прошлое, сир. – А настоящее? – Разве этим даром не обладаем мы все? Кроме тех, кто не слепой… – Гвен слегка улыбнулась. – Я имею в виду – найти потерянную вещь, увидеть человека, который находится за много лиг от тебя, и тому подобные вещи, – уточнила Дейдра. Гвен покачала головой. – И даже не пробовала? – спросила паладин. Гвен покачала головой, снова подумав о том, что у сира Дейдры очень странный взгляд на мир. – Зря! Дар нужно тренировать, как мускулы. Гвен уставилась на неё, не веря своим ушам. – Но священная книга учит нас, что пытаться расширить границы своих возможностей, если это касается чудесного дара – гордыня, и она ведёт к падению во Тьму, – наконец нерешительно сказала она. – А, – в голосе Дейдры прозвучало презрение, – Совет великих архонов давно постановил, что эти слова нельзя понимать так буквально. В конце концов, священная книга также заповедала нам сражаться с тьмой, не жалея сил. Вот ради этой-то цели нам дозволено развивать дар и использовать приспособления, которые помогают сфокусировать силу. Светокованные клинки, например. Всё это звучало очень странно, даже в устах паладина. Особенно в устах паладина! Везде она читала, что сила чудодейственного дара зависит от веры, чистого сердца и воли Предвечного – но не от тренировок и артефактов. Последнее всегда было орудием ведьм, чернокнижников и некромантов, которых, если верить книгам, паладины и светочи повергали во прах силой собственной веры. Значит, книги врали? Или… Гвен недоверчиво смотрела на сира Дейдру. Может быть, это всё испытание её веры? Проверка на чистоту души? – Поэтому давай-ка потренируемся, – заключила сир Дейдра тоном человека, который ответ «нет» не примет. Гвен огляделась в поисках спасения – какое-нибудь срочное дело, ну хоть какое-нибудь, чтобы увильнуть от тренировки! Но эта комната была на двоих, и кроме послушницы, Дейдры и паука в углу никого в ней не было. Девушка только тихо вздохнула: сейчас наверняка ей будут пихать в руки разные вещи и спрашивать, что она видит. Но Дейдра протянула ей… Чётки Эйдана. Гвен отшатнулась от них, как от ядовитой змеи. – Они вряд ли мне расскажут что-то новое, – сказала она робко. – Они и так рассказали достаточно. Я хочу, чтобы ты использовала это, – Дейдра коснулась бусины, сделанной из полупрозрачного желтоватого камня. – Знаешь, что это за камень? – спросила она. Гвен некоторое время смотрела на него, сдвинув брови, а потом ахнула, догадавшись: – Люменит! Великий Архонт всего мира драгоценных камней, Люменит был даром Предвечного Сомна людям, Его слезами, пролитыми при виде страданий людей в борьбе со Мраком. Носить этот камень кому-то, не обладающему саном, считалось святотатством, и каралось священным судом. Насколько девушка знала, во всём мире его можно было найти только в горах Грифоньего Хребта, и он не просто стоил дорого – он был бесценен. Но ни один вор, кроме разве что самых отпетых, не решался красть люменит, а скупщик краденого – покупать; и даже не потому, что паладины жестоко расправлялись со святотатцами, а потому, что в камне была скрыта чудесная сила, и на вора падало страшное проклятие. Так, по крайней мере, Гвен читала в книгах, и слышала от судачащих людей. О сути проклятия или чудесной силы люменита все говорили разное, а, значит, никто точно не знал. – Дай руку, – сказала Дейдра, и опустила чётки на протянутую ладонь девушки. Гвен смотрела на кристалл, как зачарованная. Люменит был тёплым наощупь, и ей показалось, что камень светится мягким, слабым цветом. Или он просто отражал свет светильника? – Про люменит каких только сказок не рассказывают. Только половина именно что сказки; кристаллы практически бесполезны для тех, у кого нет чудесного дара, – проговорила Дейдра. – Тем же, у кого он есть, он позволяет усилить Свет в душе… Кстати, если бы ты была некромантом, то давно бы получила ожог во всю ладонь, – добавила Дейдра, и Гвен чуть не уронила чётки, хоть ей вроде бояться было нечего. – Я читала о чудотворцах с таким же даром, как у тебя. По крайней мере двое из них также обладали удивительной способностью находить пропавшие вещи и людей, – сказала Дейдра. – И сейчас мы потренируемся это делать. Дай мне вещь, с которой у тебя связаны сильные эмоции. Чем сильнее, тем лучше. Поколебавшись, Гвен отколола с груди серебряную фибулу. Если с какой вещью у неё были связаны сильные воспоминания, так это с ней. – Отлично, – сказала Дейдра. – А теперь отвернись. Я спрячу символ Сафии в комнате… А ты будешь должна её найти. Гвен послушно отвернулась к окну, где серым полотенцем полоскалась над горизонтом мгла. За спиной что-то скрипнуло – Дейдра прятала символ Сребровласой под… стол? Под кровать? – Готово. Может начинать искать, – сообщила Дейдра, и когда Гвен растерянным взглядом обвела комнату, нетерпеливо добавила: – Кристалл. Используй кристалл. Гвен покорно сжала тёплый кристалл в руке, стараясь не касаться остальной части чёток, и сделала единственное, что умела – попыталась его прочитать. Люменит отозвался мгновенно: руку обожгло жаром, будто девушка схватила горящую головню. Примерно этого Гвен и ожидала – потому вовремя собрала волю в кулак и смогла удержаться от того, чтобы инстинктивно разжать пальцы и бросить камень. Если в обычных вещах жили обрывки и эмоции их владельцев, то в люмените пылала, закручивалась вихрем чистая, раскалённая добела сила. Нет, не сила: Сила. И что мне с ней делать? Гвен сделала то, что представлялось наиболее логичным: представила спрятанную фибулу. Попыталась вспомнить каждую щербинку, каждый изгиб. Вышло плохо: всё-таки она нечасто разглядывала символ Сребровласой. Тогда она начала припомнить, какая фибула была наощупь. Как она закалывала ей платок… Чувство защищённости, когда она делала это… Символ Сафии был её щитом… Её доспехом… И тогда она увидела. Что именно – было затруднительно описать словами: словно через комнату, ставшую серой и безжизненной тенью, протянулась нить тепла и света. Не выпуская из рук люменит, Гвен медленно прошла через комнату, присела на корточки – и извлекла свою фибулу из сапога под кроватью. Ей следовало было бы рассердиться, что Дейдра спрятала символ Сафии в таком позорном месте, но вместе этого девушку захлестнул восторг. Она справилась с заданием паладина! Радостно улыбаясь, Гвен вскочила, демонстрируя фибулу Дейдре. – Отлично, – Дейдра благосклонно кивнула. – Как себя чувствуешь? – Всё в порядке, – сказала Гвен. Да, немного кружилась голова, но разве это большая плата за новый дар? То есть за чудо Предвечного, поспешно поправила себя девушка. Она поглядела на люменитовую бусину, лежащую у неё на ладони. Теперь, когда она прочитала камень, он казался ей другим. Почти что… Живым. Да, живым. Её всегда раздражало, когда настоятельница и другие называли её дар «чтением душ вещей». У предметов не было и не могло быть душ. Но у этого кусочка желтого кристалла душа, казалось, была. – Отлично. Тогда давай попробуем ещё раз, – сказала Дейдра, забирая фибулу из рук Гвен. – На этот раз я спрячу её чуть дальше.***
Они попробовали ещё раз, а потом ещё раз. Гвен снова и снова касалась, сжав зубы, живущей в кристалле горячей энергии, и рисовала в голове облик фибулы. И шла вдоль тёплой извилистой линии, которая, как клубок из сказки, показывала ей дорогу. В пятый раз Дейдра, полна энтузиазма и словно помолодевшая, спрятала символ Сафии Сребровласой где-то во дворе; Гвен следовало найти её не откуда-нибудь, а из комнаты. Девушка отметила, что в этот раз кристалл обжёг её сильнее, чем прежде, но концентрацию смогла сохранить. Молодец, похвалила она себя, когда вышла из таверны. Снаружи было совсем темно. Из окон здания падал мягкий мерцающий свет – так, наверное, светился фонарь в руке Светоча Гермия, когда Он отвечал на молитвы и вёл путников сквозь Мрак. Для Гвен был свой фонарь: обжигающий кристалл в руках, и путь, который он указывал. На этот раз путеводная нить привела её на задний двор, где в полумраке тренировались Дарен и Седрик. Звенели клинки – и небольшая группа деревенских, в основном детишек, смотрела, открыв рот, как паладин безжалостно гоняет своего оруженосца по вытоптанному двору. Насколько Гвен могла понять – присматриваться она не стала, боясь потерять концентрацию – Дарен нападал, а вот Седрик ушёл в глухую защиту. Увы, её появление отвлекло юношу: он пропустил удар, и Дарен выбил меч у него из рук. – Позорище! – рык Дарена прозвучал глухо, как сквозь подушку. – Во время боя тебя ничего не должно отвлекать. Ни-че-го! Седрик что-то уныло ответил, но Гвен этого не услышала: она наклонилась над поленницей и извлекла свою драгоценную фибулу, спрятанную между двумя берёзовыми чурочками. – Отлично, – воскликнула Дейдра. Ох, оказывается, паладин всё это время шла за ней, но Гвен была так сосредоточена на кристалле, что не заметила. Девушка прислонилась к стенке сарая, пережидая приступ головокружения. Но приступ вдруг не пожелал кончаться. Ноги колени ослабли, во рту стало солоно, а по лицу, по губам, по подбородку, потекло что-то тёплое. Гвен коснулась носа дрожащей рукой и посмотрела на пальцы – хотя не надо было быть Сафией Мудрой, чтобы сообразить, что она увидит. Кровь. Шум в ушах нарастал. Мир вокруг подёрнулся пеленой. Гвен увидела, что к ней бежит Седрик, и вцепилась в стенку сарая отчаянно, как в утопающий вцепляется в бревно. Она не будет падать на руки оруженосца! Нет, только не это… После такого конфуза только вешаться! – С мной всё в порядке, – промямлила она. – Всё. Всё в порядке… Кровь капала с подбородка, пачкая рясу. Седрик замешкался, и Гвен подхватила под локоть Дейдра. – Ох, Предвечный и Сафия Сребровласая, кажется, мы увлеклись, – услышала Гвен сквозь звон в ушах. – И чем же? – голос Дарен был очень зол. – Седрик. Помоги ей добраться до постели. Потом найди монаха. А с вами, сир Дейдра, у меня есть разговор! От Седрика пахло потом, и от этого запаха Гвен мутило ещё больше. Я вся пропахну им, подумала она, когда шла, опираясь на руку сквайра, к таверне. Кажется, он что-то спрашивал, но Гвен только качала головой. Все силы уходили на то, чтобы не упасть. Ей меньше всего хотелось, чтобы Седрик её нёс. Наконец она рухнула в кровать. Седрик снова её о чём-то спросил, но Гвен слышала только звон в ушах. – Со мной всё в порядке, – пробормотала она. – В полном. В полном порядке! И закрыла глаза. Она, наверное, потеряла сознание на некоторое время, потому что очнулась только когда ей начали стирать кровь с лица влажной тряпкой. – Абель? – спросила она, моргая. Пелена перед глазами пропала, в ушах больше не звенело. Голова кружилась незначительно, а потому Гвен хотела сесть на кровати – но Абель удержал её. – Лежи. После пустотного обморока нужно полежать пару часов. – Пустотного чего? – голос Гвен был слабым, но губы более-менее слушались. – Такое бывает, когда сотворишь чудо, переходящее границы твоих возможностей, – сказал монах. – Что ты и сделала. Это ведь сир Дейдра дала тебе люменит, так? – Фибула, – вместо ответа пробормотала Гвен. – Где она? – Вот, держи, – Альбин положил на подушку рядом символ Сафии Сребровласой. – Люменит я тебе снова в руки не дам, извини уж. От пустотного обморока и умереть можно. Он пододвинул стул к кровати и сел. Гвен лежала, глядя в потолок. – Ты это имел в виду, говоря, что моя роль мне не понравится? – спросила она. – Что-то вроде. Прости сира Дейдру, она… Настойчива. И иногда забывает о пределах. Как чужих, так и своих собственных, – Абель помолчал. – И меня прости. Не стоило мне днём выходить из себя, когда Седрик начал рассказывать о семье Дейдры. Просто… Звучит всё это как увлекательная история… Только вот она меня лично коснулась. И до сих пор больно. – Ты потерял свою руку в том же бою, где убили Эйдана? – тихо спросила Гвен. – Это был не бой, а резня, – с горечью сказал Абель. – Сейчас в это трудно поверить, Гвен, но я был паладином. Мы с Эйданом учились в одном монастыре. Были лучшими друзьями. Он был похож на Дейдру, такая язвительная зараза, которой некуда девать свою энергию, – Абель тепло улыбнулся, но улыбка быстро сползла у него с лица. – Под конец обучения нас отправили постигать искусство управления светом в маленький монастырь в Грифоньих Горах. Воля Галахада – так он назывался. Нас было двенадцать ребят... – Абель сглотнул. – В монастырь проник рыцарь смерти. Мы можем только предполагать, как… Может, так же, как и в Лавандовый Холм, или… Не знаю. Словом, выжили только я – и архон Берт. – Во имя Среброласой… Мне так жаль, Абель, – прошептала Гвен. – Знаешь, почему я выжил? Потому что рыцарь смерти меня пощадил, – сказал Абель тихо. – Он отрубил мне руку, а потом сам же перетянул обрубок, чтобы я кровью не истёк… Он сказал… – Абель поморщился. – Он сказал, что хочет, чтобы все знали… о том, что он сделал. Монах отстранённым взглядом смотрел на светильник, и в его глазах отражалось пламя. – Предвечный милостив. Тот страшный день я практически не помню, – произнёс наконец он. – Только иногда мне снятся кошмары, – он повернулся к Гвен, слабо улыбнувшись. – Так из паладина я стал калекой. Пролежал в бреду несколько недель, когда посмотрел в зеркало, половина головы была седая. Долго пришлось учиться писать левой рукой. Дейдра меня подобрала и сделала своим писарем. Я – всё, что у неё осталось от сына, а она – всё, что у меня осталось от друга. Такая вот история. – Мне жаль, – снова повторила Гвен. На глаза у неё навернулись слёзы, и она шмыгнула носом. – Главное, себя жалеть на забывай. Сир Дейдра… – Хочет использовать мой дар, чтобы найти убийцу сына, да? – спросила Гвен. – Отомстить? – Скорее, у сира Дейдры впервые за много лет появилась надежда это сделать, – сказал Абедь серьёзно. – И она слишком рьяно вцепилась в неё. И, прощупывая границы твоего дара, увлеклась… А я-то, дурак, сидел и страдал, вместо того чтобы присматривать за вами. Больше такого не повторится. Гвен осторожно села на кровати; голова больше не кружилась, и только небольшая слабость напоминала о недавнем обмороке. – Абель, – сказала она. – Ты ошибаешься. Мне нравится моё место во всём этом. Девушка взяла свою серебряную фибулу. В серебре отражался свет светильника, и кубок казался золотым. – Разве найти и убить этого рыцаря не будет благим делом? Разве не ради таких вещей нам Предвечный наделяет нас дарами? – проговорила она, сжимая фибулу в кулаке. – Может быть, это моё предназначение, Абель! – Главное, не сломать шею по пути к предназначению, – сказал Абель тихо. – Все мы когда-нибудь умрём, – прошептала Гвен. – И если бы Четверо Светочей думали только о том, как выжить, они бы не стали героями. – У тебя смелое сердце, – сказал Абель. Он обхватил обрубок правой руки левой. – Я не такой. Я не хочу никому отомстить. Я хочу только забыть… Наверное, поэтому Предвечный и отобрал у меня дар. Да, – с горечью сказал он, увидев вопросительный взгляд Гвен. – И такое бывает. Когда я наконец выздоровел после этой ужасной раны, я стал простым калекой, безо всякого дара. Тот рыцарь смерти отнял у меня действительно всё. – Ты думаешь, сира Тависа убил тот же рыцарь смерти, что и Эйдана? – Кто знает? Они оба рыцари смерти. Они оба как-то могут проникать в монастыри, минуя защитные сигилы. И они уничтожают то, что мне дорого – сир Тавис ведь когда-то был нашим с Эйданом учителем. Достаточно ли это для того, чтобы заключить, что это один и тот же чело… чудовище? Не знаю, – Абель криво улыбнулся. – Может, ответить на этот вопрос суждено тебе, Гвен. А сейчас спи. Завтра нам предстоит долгий путь, а ты вымоталась. Гвен почувствовала, что он прав. Усталость накатила на неё волной. – Да… Мне нужно только… – она смущённо поглядела на Абеля. – …Раздеться. – А, конечно, – он встал и снова надвинул на лицо капюшон. – Я пойду, помолюсь. – Но завтра нам предстоит долгий путь, – повторила Гвен его слова. – Мне всё равно будут сниться кошмары, – вздохнул Абель. – Приятных снов, Гвен. Да хранит Предвечный Сомн твой сон.***
Это произошло, когда они въехали в Истирию. Ничего не предвещало беды. «Если подумать, её вообще ничего не предвещает в большинстве случаев», – философски заметил Абель потом. Обычная игра в эскриму между Гвен и Абелем не клеилась: Абель зевал после бессонной ночи, а Гвен больше смотрела в окно, чем на доску. Она не могла дождаться, когда там появятся знаменитые истрийские пейзажи, о которых рассказывал отец: поля с густой травой, которую колышет ветер, пологие холмы, и стоячие камни, поросшие мхом. Но пока за окном был лес, мало чем отличавшийся от леса той же Флораны. Разве что полоса Мглы над горизонтом стала шире. – «Предвечный Сомн Изрёк тысячами и тысячами голосов всех Светочей, бывших и будущих: «Тьма мнит себя госпожой, но она подвластна воле Света», – процитировала она Священную Книгу, – «И повелел теням встать стеной, защищая земли тех, кто сохранил верность Добру. Так маги Тьмы стали пленниками собственной Тьмы». – Меня всегда интересовало: почему именно тьма? Почему Он создал стену именно из теней? – сказал Абель, зевнув. – Стена света или огня выглядели бы… Более символично. – Такова была воля Предвечного, – сказал Седрик. – Если бы это была стена огня, то все Истрии пришлось быть забыть о ночи, – рассудительно сказала Гвен. – А так у них закат наступает на несколько часов раньше, – сказал Абель. Гвен восхищённо ахнула: она увидела стоячий камень, высившийся на обочине дороги. Именно высившийся: он был размером почти с дуб, росший рядом. – Эти камни поставили здесь древопоклонники, – сказала Седрик. Он с опаской глянул на Абеля, опасаясь, видимо, что опять заденет за живое. Но монах был спокойный и сонный. – Они владели истрийскими лесами ещё до того, как Истрия стала частью Орланны. Император немало воевал с ними, но им пришлось подписать мирный договор…. «Когда на нас напали степные ханы», – мысленно закончила фразу Седрика Гвен. Она знала историю, но невежливо было перебивать юношу, который наконец-то нашёл тему для разговора. Вместо этого она решила изобразить дурочку и спросила: – А сейчас из древопоклонников кто-то уцелел? – Нет, что ты, – Седрик подвоха не почуял, – в Великой Войне они встали на сторону некромантов… – И их перевешали на их же священных деревьях, – закончил Абель. – Только камни не смогли убрать. Из-за их величины это нелегко… Смотри, вон ещё один. Этот камень был повален, и, наверное, уже давно, поскольку на нём рос не только мох, но даже маленькие деревья. В тени камня был разбит небольшой лагерь: несколько фургончиков, пара пёстрых палаток. Паслись, пощипывая травку, лошади – крепкие такие деревенские коняги. Люди в лагере были одеты в простую дорожную одежду и не были похожи ни на торговцев, ни на бродячих артистов, а для свиты сборщика податей среди них было слишком мало вооружённых. – О нет, – Абель закатил глаза. – Это голуби. – Кто? – вот об этом Гвен не читала. – Паломники, почитатели Светоча Марха. Того самого, кто посчитал своим долго перед Предвечным уничтожить все стоячие камни в Истрии… – Абель вздохнул. – Он свалил где-то десять штук камней, а одиннадцатый его придавил насмерть, – подхватил Седрик. – В Истрии Марха почитают. Даже выстроили монастырь у этого одиннадцатого камня… «Мархова могила». – Куда мы, кстати, и направляемся. Вот только я надеялся, что «голубей» мы не подцепим. А то о том, чтобы подремать в дороге, придётся забыть… Надежды Абеля не оправдались: их повозка остановилась, и после непродолжительных переговоров паломники присоединились к сокольничим. Вскоре Гвен поняла, о чём говорил Абель: паломники периодически принимались распевать гимны, а голос и музыкальный слух был у одного-двух из пары десятков. Гвен это, в принципе, не особо раздражало, но у Абеля вид стал такой, как будто он страдает зубной болью. – Я бы предпочёл стаю реальных голубей в спутники, – пробормотал он, натягивая капюшон на нос. – Они, конечно, гадят, но не орут! За окном лес то и дело сменялся полем, дорога шла то под гору, то в гору; Гвен выиграла у Седрика, сменившего раздражённого Абеля у доски, четыре партии, и проиграла (специально, чтобы оруженосцу не было обидно) одну. Они даже говорили на какие-то отвлечённые темы – какой из четырёх Светочей им больше всего нравится или что-то такое. Гвен неожиданно подумала, что у Седрика очень красивый оттенок глаз, после чего влепила себе мысленную оплеуху и строго-настрого запретила об этом думать. Вечер здесь действительно наступил быстрее, чем в южных герцогствах. Когда они остановились на привал у следующего поваленного камня, солнце было ещё высоко над горизонтом, но уже стало медным и каким-то тусклым: завеса серого тумана словно выпивала из него краски и свет. Действительно, почему Предвечный создал стену именно из теней, подумала Гвен. Она стояла на обрыве и разглядывала Мглу. Было в нёй что-то зачаровывающее, несмотря на мрачность… – Что, любуешься видом? – поинтересовалась Дейдра. Бесшумно подкрадываться паладин не умела, но Гвен так замечталась, что появление женщины застало её врасплох. – Я раздумываю, сир, почему Предвечный сотворил стену из теней, а не из света? – ляпнула Гвен первое, что пришло в голову. – Это нужно спрашивать богословов, девочка моя, – вздохнула Дейдра. – А не нас, старых вояк. Хотя нет, богословов не надо, они посчитают такие вопросы признаком маловерия. И, да, это не шутка, а предупреждение, – сказала она строго. Гвен виновато склонила голову. – Дарен был очень сердит из-за произошедшего, – произнесла Дейдра, прислоняясь к стволу дерева. – И ты, наверное, тоже? – Нет, сир, – ответила Гвен, без труда поняв, что за событие женщина имеет в виду. – Хорошо, если так. Но мне всё равно нужно попросить прощения… Не нужно было сразу нагружать тебя так, – сказала Дейдра. – В своё оправдание могу сказать, что мои учителя со мной не церемонились. Они считали, что только действуя на границе своих возможностей, ты можешь достичь большего. Жестоко, но эффективно. Дарен… Более мягкий. Гвен удивилась: на её взгляд, уж кто-то, а Дарен был весьма жёстким учителем. Седрика он гонял совершенно безжалостно. – И ещё кое-что, – сказала Дейдра. Одним быстрым, решительным движением она надела на шею Гвен белые чётки, прежде чем та успела отшатнуться. – Нет! – Гвен принялась стягивать их с шеи и чуть не порвала. – Я не могу это принять! Ведь они принадлежали вашему сыну… – она прикусила язык, но было поздно. – Вижу, Абель тебе всё рассказал, – сказала Дейдра. – Извините… – Да хватит тебе. Это не тайна, – Дейдра произнесла эти слова спокойно, но печально. – А чётки возьми – я так хочу. Я похоронила сына, Гвинед, я видела, как его тело заколачивают в гроб, и мне казалось, что это я, а не он, лежит в гробу. Часть меня мертва…. – она шумно вздохнула, – И чётки только напоминают мне об этом. Мне нужно отпустить сына. Помоги мне это сделать. Гвен посмотрела на чётки, висящие у неё на руке – и медленно надела их на шею. Она боялась, что сейчас на неё нахлынут предсмертные воспоминания сира Тависа, или даже что-то хуже – но ничего не почувствовала. Так бывало со многими вещами: когда Гвен их прочитывала, вся энергия, что наполняла их, исчезала. Как будто она не видела их «душу», а выпивала её. – Спасибо, Гвинед, – Дейдра улыбнулась. – Пусть они принесут тебе удачу… Большую, чем моему сыну. Гвен непроизвольно коснулась груди. Кристалл был тёплым, как живое существо. Хотя почему «как»? – Кстати, я вас покину ненадолго, – сказала Дейдра уже более бодрым голосом. – Возьму Риана и Валла и отправлюсь вперёд, в Мархову Могилу. Пусть монахи подготовят всё для нашего приёма. Ну и, честно признаться, мне надоело слушать голубёвы гимны. Она тряхнула головой, перекинув косу с одного плеча на другое, и зашагала вниз по склону холма, а Гвен вдруг осознала, что у неё на шее висит самая дорогая и ценная вещь, которую она когда-либо держала в руках вообще. Это осознание не отпускало её ни когда она помогала готовить на костре ужин, ни когда она направилась к реке мыть котелок и тарелки. Найдя удобный спуск к воде и составив тарелки на берег, она, не вытерпев, вытащила чётки из-под рубашки и залюбовалась на желтовато-белую, полупрозрачную бусину. Она чувствовала себя Светочем Галахадом, который только что получил свой освящённый меч из рук отца Лийра и знает, какая великая судьба ему предстоит, но для всего мира пока что остаётся обычным парнем… Прекрати, велела себе Гвен. Ты не парень – это раз. Ты не Светоч Галахад – это два. И ты не герой. – Привет, – голос из-за спины был незнакомым, и Гвен с испуга чуть не утопила котелок в ручье. Да уж, ты совсем не герой, Гвен. Неподалёку от неё стоял один из паломников. Крестьянский парнишка её возраста или старше, внешности непримечательной, но здоровый, как молодой бычок. – Привет, – ответила Гвен с некоторой задержкой. Ей не нравился этот парень. Не нравилось, что они наедине. Конечно, она надеялась, что у него не хватит наглости нападать на неё так близко к лагерю… хотя, если подумать, не так уж и близко… Возьми себя в руки, трусиха! – Тебе не надо помочь? – поинтересовался парень, подходя ближе. Это до странности напоминало на разговор с Седриком, который был всего-то несколько дней назад. Но общество оруженосца было определённо приятнее. Ей даже захотелось, чтобы он пришёл и прогнал наглеца в шею… Ладно, не наглеца, а просто дурачка. – Нет, – сказала Гвен коротко, всем своим видом старательно показывая, что этому парню не рада. И, как и всегда бывало, до парня это не дошло. – Тебя зовут Гвен? – он подошёл поближе. – Да. – А меня Джори. Я один из Голубей. Знаешь, мы посетили уже десять камней, и скоро дойдём до одиннадцатого… Я знаю, дурак, подумала Гвен сердито. Злых намерений у Джори вроде не было, и бояться было нечего, – но он её раздражал. Нет, не так. РАЗДРАЖАЛ. Он бестактно – да слово «такт» ему вообще было вряд ли знакомо! – уселся рядом и начал рассказывать о родной деревне, о паломничестве, о том, что он хочет жениться, но пока не нашёл подходящую девушку… – …Все симпатичные – или с женихами, или в монашках! – огорчился он. Предвечный, забери его, пожалуйста, взмолилась Гвен. Как только посуда была помыта, она вскочила, прижимая к себе тарелки. Она рассеянно заметила, что уже начало темнеть, а над ручьём стелился туман. Истрия, подумала она. Тут темнеет раньше. Она подняла голову, пытаясь разглядеть солнце, но небо было затянуто серыми облаками. Тянуло холодом. Зябко дёрнув плечами, она собрала тарелки и взяла котелок. – Помочь? – участливо сказал Джори. – Нет, всё в порядке, – сказала Гвен сердито. Она поднималась по берегу, а Джори за её спиной сказал: – Странно, что так быстро стемнело. Никогда такого не видел. Гвен застыла. – То есть это для вас – для Истрии – необычно? – спросила дрогнувшим голосом. Она вдруг узнала этот промозглый, пробирающий до костей холод. – Да, – Джори почесал голову. – И туман откуда-то взялся… – Пойдём-ка в лагерь, – сказала Гвен и решительно зашагала вдоль ручья, стараясь не сорваться на бег. Несколько минут назад она хотела убить раздражающего Джори, но сейчас благодарила Предвечного, что не одна. Туман уже был такой густой, что она не видела ручья, только слышала журчание воды неподалёку, которое из-за тумана звучало приглушённо. И за это тоже Гвен поблагодарила Предвечного – если бы не ручей, она бы даже не знала, как выйти к лагерю. – Гвен, – вдруг произнёс Джори совершенно бесцветным голосом. – Там кто-то есть… Гвен застыла: она тоже услышала это. Кто-то тяжело шлёпал по ручью, нисколько не таясь. Девушка прижала к груди тарелки, как щит; в груди загорелась отчаянная надежда, что это один из паломников, а, может быть, и сир Дарен… Загорелась – и умерла. То, что вышло на них из тумана, не было паломником – оно не было даже человеком. Тарелки выскользнули из ослабевших рук Гвен. Ей пять лет. А может, четыре – разве такие вещи помнишь? Она сидит на кровати с бестиарием в руках, который отец купил ей на последней ярмарке. Там красивые картинки, хоть и очень страшные местами. Она читает вслух, старательно выговаривая сложные слова. – Ву… Ву-да… Ву-рда-лак, – произносит она, уткнув палец в книгу. – Вурдалак! – повторяет она гордо.. – Ух ты! Рядом со словом изображёно чудовище, здоровое, как ярмарочный силач, с толстенной шеей, облачённое только в набедренную повязку и шкуру. Нижняя челюсть выпирает, и изо рта торчат здоровенные клыки. Руки горгона сжимают огромную дубину, а надо лбом торчат загнутые рога. Ну точно ярмарочный силач! – «Ву… Рда…Лаков… создали… нечестивые… маги… империи… Магора», – читает Гвен, водя пальцем по книге. – «Эти… Чудовища… Безжалостные… Жестокие… И полные…» Нет, подлые! Под-лы-е, – говорит она по слогам. – Прямо как муж Лилии Славной, когда выпьет, да, пап? Вурдалак на картинке действительно немного напоминает мужа Лилии Славной, из-за которого она вечно в синяках. Отец оборачивается, в его очках отражается Гвен – малявка с растрёпанной косой. – О, они страшнее. Они же не люди, а чудовища, которых создали древние маги, чтобы вести войны друг с другом, – говорит он. – Вурдалак способен разорвать телёнка голыми руками. Гвен думает о Юнии – тёлочке, что родилась у их Ромашки недавно, и ей становится страшно. – Пап, а у нас вурдалаки живут? – спрашивает она шёпотом. – Нет, милая, – отец нежно целует её в макушку, – они живут далеко-далеко на севере, за закатными землями, на проклятых пустошах… Не бойся, рыцари защитят нас от них. Он не был великаном: просто здоровяк, с серой кожей, испещрённой тёмными пятнами. В руках была не дубина, но топор, а вместо повязки из шкур была кожаная броня с железными пластинами вроде тех, что носят купеческие телохранители. Но что перед ней из тумана вышло чудовище из детской книжки, Гвен поняла сразу. Она не испугалась. Она впала в странный ступор, равнодушно и отстранённо подмечая детали: то, что нос у вурдалака приплюснутый, а маленькие жёлтые глаза, острые уши и тяжёлая челюсть делают его похожим больше на зверя, чем на человека. Что рога у него торчат сквозь прорези на шлеме, а чёрные волосы заплетены во множество косичек. Гвен слышала грохот и звон тарелок, попадавших на землю и друг на друга, но не могла двинуться. Время замедлилось, как капля мёда, стекающая из ковша. Вот вурдалак рычит, обнажая звериные клыки. Вот он заносит топор. Вот топор опускается на шею Джори. Между шеей и плечом. Вот кровь, брызги летят по воздуху. Кажется в тумане чёрной. Джори падает. Джори. Которого она знала меньше часа. Который только недавно рассказывал ей, как зовут коз в его семье. Делился планами на будущее. Раздражал её своей бестактностью, и она молила Предвечного о том, чтобы он куда-нибудь его забрал. Забрал. Мальчишка бился в агонии, хрипя, а вурдалак нанёс ещё один удар, после которого Джори затих, и шагнул к Гвен. Я умру, поняла она. Я умру. Всё. Это конец. Разум парализовало от этого осознания – слава Предвечному, тело оказалось умней. Руки сами швырнули в лицо вурдалаку то, что в них ещё оставалось – котелок; Гвен развернулась и, что было сил, понеслась в лес. Всё было затянуто туманом и походило на какой-то жуткий сон. И Гвен больше всего на свете желала, чтобы так и оказалось.