Пасынки Стигии

      Некроманты выдавливают из себя человечность по капле, как воду из губки, пока не остаётся лишь пустая оболочка, владеющая силами, что не дозволено использовать людям. Но один вопрос мучает меня: можно ли повернуть назад в середине пути? Ведь милосердие Предвечного Сомна безгранично…       

– Записки Лючии Утешительницы

              Но это был не сон. Сотканный из тьмы силуэт темнел на фоне тумана – как фигурка из чёрной бумаги, наклеенная на белый лист. Рыцарь смерти не был великаном, у него не было рогов или горящих глаз, но от него веяло холодной, ирреальной мощью, и это пугало больше толпы вурдалаков. Гвен схватила ртом воздух, вжимаясь в стену. Рыцарь смерти взмахнул мечом, рассекая туман. Тускло поблёскивающий клинок был направлен на Гвен. – Кто ты такая?! Голос из-за шлема прозвучал глухо. Гвен не сказала ни слова; не потому, что решила героически молчать, а потому что потеряла дар речи. Она ожидала – и боялась! – что её будет преследовать вурдалак… Но из какой преисподней вылез рыцарь смерти?! И почему он задаёт ей вопросы? Когда тебя загоняет в угол чудовище в чёрных доспехах, от него меньше всего ждёшь вопросов. Но ответ не понадобился. – Это ведь ты, – произнёс рыцарь смерти, подаваясь вперёд. – Трусишка-монашка. Гвинед. Услышав в устах чудовища своё имя, Гвен вздрогнула, словно её ударили. Перед ней стоял убийца сира Тависа – с которого всё началось. И на котором всё закончится. Для неё. Рыцарь смерти окинул её взглядом с ног до головы. Гвен не видела его глаз, но могла бы поклясться, что его взгляд остановился на болтающихся у неё на шее чётках. И он с лязганьем спрятал меч в ножны. – Книжница. Даже не вооружена, – сказало чудовище с презрением. – Не советую тебе уходить отсюда до рассвета, испуганная мышка. Благодари Ворона, что у меня нет настроения охотиться на мышей. И не советую тебе появляться на моём пути снова. Он развернулся и скрылся в тумане. Гвен медленно сползла по стене на землю. «У меня нет настроения охотиться на мышей». Предвечный милосердный. Великий Галахад. Сребровласая Сафия. Они явили настоящее чудо, защитили её – иначе она не могла объяснить. Или же это подаренные сиром Дейдрой чётки сохранили её, отвели неминуемую смерть? «Благодари Ворона». Она обернулась, уставившись на изображение ворона на облезлой фреске. – Кто бы ты ни был, спасибо, – прошептала она. По щекам потекли слёзы; закрыв лицо руками, она разрыдалась, как маленькая девочка. Она всхлипывала и всхлипывала, не в силах поверить, что жива. Сколько она сидела так, съежившись? Может быть, несколько минут, а может, часов. Она потеряла счёт времени – в её разуме крутились, звуча снова и снова, слова рыцаря смерти. «Даже не вооружена». Крутились, пока в голове что-то не щёлкнуло – как ключ в замке. Шмыгнув носом, Гвен подняла заплаканное лицо, уставившись в туманную темноту. Он ошибается. У меня есть оружие! Она сгребла в кулак чётки. Как она могла забыть про люменит! Она бы могла… …Ударить его чётками по шлему? Гвен истерически хихикнула, живо представив картину. Да уж, он бы точно умер! От смеха. Истерический смех превратился во всхлипывания. Какое же она ничтожество… Такое ничтожество, что даже чудовище не захотело пачкать о неё свой меч… Просто мышка. Пугливая мышка. Это её и спасло – собственная никчёмность. Она не была нужна чудовищу…. Но кто ему нужен? Паладины, поняла Гвен. Сир Дарен…. Сир Дейдра. Но вряд ли он и его ручные вурдалаки пощадят тех, кто окажется у него на пути: паломников, Седрика, Абеля... При воспоминании о бьющемся в агонии Джори у Гвин к горлу подкатила тошнота. А на его месте ведь могут оказаться её друзья – первые за много лет! – если ещё не оказались… И всё, что может делать она, Мышка – это сидеть в развалинах, трястись и ждать рассвета. Так ведь? Всхлипнув ещё раз, Гвен вытерла слёзы кулаком и заставила себя подняться. Да, можно было сказать себе, что всё так, и продолжать прятаться в развалинах часовни, дрожа от холода и страха. Но Гвен знала: это в ней говорит трусость, не разум. Она могла сделать что-то… Должна была сделать что-то! – Думай, думай, – пробормотала она, до боли сжимая руками виски. – Думай, глупая! Использовать люменит. Конечно! Что ещё она могла сделать? Использовать кристалл, чтобы отыскать в тумане лагерь. И что, мышка? Трусость говорила с ней насмешливым голосом рыцаря смерти. И что ты сделаешь? Буду помогать им защищаться, твёрдо сказала Гвен. А если и умру – то рядом с ними. Ей не хотелось умирать – особенно сейчас, после чудесного спасения. До боли, до тошноты, но она, закусив губу, встала. Она напомнила себе о Джори. Она должна искупить свою вину перед ним. А Абель и Седрик? Они стали её друзьями, заботились о ней. Чего будет стоит её дружба, если она просто бросит их? Если она струсит сейчас, твёрдо сказал себе Гвен, спрячется, то она не достойна – ни дружбы, ни люменита, ни чудесного дара… ни даже жизни. Кажется, светящийся кристалл отозвался на её слова, потеплев. Гвен вытащила его из-за пазухи и сжала в руках, сосредотачиваясь. Сначала она представила себе лагерь: уютный фургончик, ставший за эти дни почти домом, поваленный камень, палатки голубей… Волна жара накатила и схлынула; Гвен привалилась к стенке, пережидая приступ головокружения. Ничего – у неё ничего не вышло! – Не сдавайся, – шёпотом приказала Гвен самой себе и снова сжала кристалл. Эмоции, подумала она, вспомнив тренировку в таверне. Ключ ко всему. Нужно сосредоточиться на чём-то, что вызывает сильные эмоции… …Или ком-то. Она подумала о Седрике. Представила себе его лицо, точёные чёткие черты… Лицо, по которому видно, что перед тобой дворянин. Непослушную чёлку, падающую на лоб. Светлые веснушки. Глаза цвета неба…. Ты любуешься на него, когда он не видит, язвительно заметил внутренний голос – он снова звучал как голос рыцаря смерти. Да, ответила самой себе Гвен. Да, тысячу раз да!Подавись, внутренний голос – он мне нравится. Больше, чем юноше, тем более связанному целибатом, положено нравится монашке. Ну а как иначе? Он красив и добр к ней – пусть их знакомство началось ужасно, его раскаяние было искренним. Он не такой, как половина мужчин в этом мире – жестоких и грубых. Таких, как он, вообще не сыщешь иначе, как в книгах! И как в такого не… влюбиться? «Влюбиться». Глупая, глупая мышка-монашка. Не говори это слово. Даже мысленно. Ты можешь любить только Предвечного и Сафию Сребровласую. То, что ты испытываешь к Седрику – это не любовь, а грех. Позорный грех – нельзя любить того, кого знаешь считанные дни. Нельзя крестьянке любить дворянина, нельзя монашке любить паладина. Но можно признаться в этом самой себе – на минуту, на мгновение, если тебе нужно найти этого паладина. В то мгновение, когда жар стал невыносимым, а по жилам вместо крови, кажется, потекло кипящее масло – Гвен увидела путь: светящуюся нить, протянувшуюся сквозь туман. Держись, Седрик, подумала она. Я иду. Шагать, сохраняя концентрацию, было трудно, Гвен то и дело спотыкалась и цеплялась за ветки. Но у неё не оставалось сил на то, чтобы бояться; ведь, если подумать, из тумана в любой момент мог выпрыгнуть вурдалак. Ему бы не составило никакого труда снести голову медленно бредущей девушке. Но свалил её с ног не топор вурдалака, и не подвернувшийся под ногу корень, а дурнота. Она накатывала волнами – и одна из волн оказалась слишком сильна. Концентрация лопнула, как мыльный пузырь, и обессиленная Гвен прислонилась к стволу дерева. Из носа, по губам и подбородку, текла кровь. Путеводная нить пропала, и всё, что окружало Гвен – это холодная каша тумана. – Предвечный, пожалуйста… – пробормотала она, изо всех сил стараясь не упасть. На мгновение Гвен прикрыла глаза, а когда открыла, перед ней стояла девочка. Девочка в равном платьице лет восьми, и глядела на неё большими серьёзными глазами. Гвен моргнула. Потёрла глаза руками – девочка никуда не делась, она всё так же смотрела на чудотворицу, наклонив голову. – Что… Что ты здесь делаешь? – произнесла Гвен хрипло. – Где твои родители? – она опустилась на колени, протягивая ребёнку руку. – Здесь опасно, – она говорила быстро, чувствуя, как паника подступает к горлу. – Пойдём… Нам надо найти укрытие… Что-то не так. Голова девочки клонилась на плечо, как будто её шея… «Их перевешали на их же священных деревьях», сказал Абель. Гвен отшатнулась – и упала на спину; судорожно хватая воздух, отползла назад и вжалась спиной в ствол, зажав рот обеими руками. За девочкой из тумана вырастали другие люди. Целая толпа людей. Склонённые на бок головы. Вывалившиеся языки. Мужчины и женщины, некоторые в рванье, другие – совершенно голые… Детишки, ронявшие изо рта капли чёрной жижи… Это не туман, поняла Гвен. Вокруг был вовсе не туман! Это были они. Они были туманом. Туман был ими. И она закричала – закричала, вцепившись в лицо руками и чувствуя, как её разум даёт трещину, а первобытный ужас заполняет её всю. – Гвен? И как она услышала чужой голос за своим криком? Чудо, не иначе. Всхлипывая, Гвен отняла руки от лица и уставилась, хлопая мокрыми ресницами, на Седрика. Он стоял перед ней – бледный, облачённый в доспехи, и с обнажённым клинком в одной руке. В другой он сжимал суковатую палку, на которую опирался. На клинке пылала белым светом вязь сигилов; они медленно потухали на глаза у всхлипывающей Гвен. Жуткая толпа мертвецов пропала – вокруг по-прежнему был только туман. – Седрик? – произнесла девушка охрипшим голосом. – Ты… Ты не призрак? – Пока нет, – сказал он. Гвен округлившимися глазами уставилась на кровь, темнеющую на доспехах оруженосца. Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что кровь чужая. А вот кровь на штанине – правой ноги, той самой, на которую он старался не наступать – похоже, принадлежала самому Седрику. Она встала и, подойдя к нему, нерешительно дотронулась до щеки. Щека была живой и тёплой. Гвен всхлипнула от облегчения и заключила его в объятия. – Осторожно! – взвыл Седрик. – Нога… Гвен мгновенно отпустила руки. – Что случилось? – спросила она. – Что у тебя с ногой? Ты ранен?! – вдруг с ужасом поняла она. Седрик отступил к дереву и медленно опустился на землю. Больную ногу он вытянул, помогая себе руками. – Я не знаю, но, по-моему, я её к Мраку сломал,– сказал он. Его лицо было белым, по лбу тёк пот. – Когда сцепился с вурдалаком… – Седрик, что с Абелем? Что с паломниками? – Гвен упала рядом с ним на колени. – Где сир Дарен?! Седрик тяжело дышал, стараясь не потерять сознание. – Не знаю. Сир Дарен тренировал меня… Когда всё вокруг окутало туманом… – прошептал он. – Мы вернулись в лагерь… Чуть не заблудились. Сир Дарен велел поставить повозки кругом… А потом хватились тебя… И я сказал, что пойду найду тебя. Сир Дарен запретил… Но я… Я просто не послушался его. – Седрик… – Гвен шмыгнула носом. – Не стоило… Я не стоила такого риска. – Стоила, – выдавил Седрик. – Ты прекрасная девушка, Гвен. И внутри, и снаружи. Чистая… Я не встречал таких раньше… Теперь, когда смерть так близко, можно и сказать… Его глаза закатились; он то ли потерял сознание, то ли был близок к этому. Гвен, ошеломлённая признанием, смотрела на его бледное лицо. Ты ошибаешься, подумала она. Я не чиста. Я совсем не чиста. Она сжала кулаки и решительным движением вытерла слёзы, а потом стянула с головы серый платок и вытерла им кровь под носом. – Седрик, – сказала она твёрдо. – Седрик! Не теряй сознания! Мне тебе пощёчину дать?! Светлые ресницы оруженосца дрогнули, и он уставился на Гвен измученными глазами. – У тебя есть нож? У тебя должен быть нож! Или кинжал. Дай мне его, нужно разрезать штанину, чтобы посмотреть твою рану, – сказала Гвен нетерпеливо. – Меня в монастыре учили обрабатывать раны. Она не стала говорить, что научили её лишь основам – как наложить жгут, как остановить кровотечение из носа, и какими травами полоскать больное горло. Но наложить шину на сломанную конечность она могла. – На поясе, – пробормотал Седрик. Гвен вытащила кинжал из ножен и распорола штанину, приказав рукам не трястись – она меньше всего хотела нанести юноше новые раны. Нога оруженосца была неестественно изогнута в голени, а из распухшей плоти торчал осколок кости. – Как ты её сломал? – спросила она, высматривая то, что можно использовать в качестве шины. Спросила для того, чтобы заставить Седрика говорить; этому её учила настоятельница Рута – «Не давай раненому потерять сознание, когда у него закрыты глаза, его душа может в любой момент вылететь из тела». – Я шёл вдоль реки… Мне сказали, что ты пошла на реку. И столкнулся с вурдалаком. – Огромным, как гора? – спросила Гвен, содрогнувшись – вспомнила смерть Джори. – Нет. Он был не очень большой… Поэтому я смог его убить, – Седрик облизнул губы. Гвен как раз подобрала достаточно прямую палку. – Но мы во время боя покатились со склона в овраг… Он теснил меня к нему, хотел скинуть, видимо, но мы упали вместе… И на дне я его прирезал. Гвен поблагодарила Светоча Галахада, что он повелел монашкам носить два платка. Белым она перевяжет рану, а серым – закрепит шину. – Я едва выбрался из оврага… Сначала было не больно… Я думал, что просто ушиб ногу, – Седрик всхлипнул, когда Гвен, порезав белый платок на полоски, крепко перебинтовывала кровоточащую рану на голени. Крепко, но стараясь не сместить торчащую кость. – А потом… – он зашипел от боли, запрокинув голову. – …Потом стало больно. Я сел… И… Услышал твой крик. Гвен, – он понял на неё затуманенные глаза. Гвен как раз заканчивала приматывать найденные палочки к ноге. – Гвен, как тебе удалось уцелеть? – Я… Ко мне подошёл один из голубей. Джори, – тихо сказала Гвен. – Мы возвращались к лагерю, когда на нас накинулся огромный вурдалак. Он убил Джори, но я смогла сбежать… Она замялась. Ей не хотелось рассказывать Седрику, что произошло между ней и рыцарем смерти в развалинах церкви. Наверное, потому, что она и сама не до конца поняла, почему он снова пощадил её. – Я заблудилась в тумане, но использовала свой дар, чтобы найти тебя, – сказала Гвен в итоге. – Я думала, что ты в лагере… Седрик слабо улыбнулся. – Ты такая умница. А вот я… – Не говори глупостей, – на глаза Гвен снова навернулись слёзы. – Ты спас меня. От орды призраков. От отчаяния. Да и то, что дворянин, оруженосец ослушался своего наставника и отправился в колдовской туман, чтобы отыскать дочку крестьянина, было невероятно героическим поступком. – Разве? По-моему, сейчас мы посреди леса… Где бродят чудовища… – слабым голосом Седрик. – И любое прикончит нас… Как малых детей… – Тогда давай вернёмся в лагерь, – сказала Гвен сердито. Седрику полагалось быть смелым и стойким, а сейчас он только подбросил дровишек в пламя страха, которое разгоралось в душе. Пальцы непроизвольно коснулись чёток на груди. – Я снова применю люменит. Думаю, у меня хватит сил… – Гвен скорее надеялась, чем думала, но храбрилась. – Эти чётки… – Седрик уставился на её грудь, словно в первый раз видел. – Мне их дала сир Дейдра, – Гвен не стала вдаваться в подробности. – Спросишь у неё потом, если не веришь. А сейчас поднимайся. Обопрись на свой посох и на меня. И мы доберёмся. Мы сегодня не умрём, слышишь? Она говорила это и ему, и себе. Седрик поверил – на его бледном лице появилась уверенность. Гвен сжала зубы, когда Седрик опёрся на неё – он и так-то был парнем крепким, а сейчас ещё был облачён в доспех. Она же силой никогда не отличалась, и чуть не упала на землю под тяжестью друга. Стоять, приказала себе девушка. Если она дрогнет сейчас, упадёт, то всё было напрасно – лучше ей было остаться в развалинах церкви. Или пасть от клинка рыцаря смерти. Или умереть там, у реки – ради Джори, ради его ненамеренной жертвы, ей нужно переставлять ноги. Вот так. Медленно. Одну за другой. – Предвечный, Сафия Сребровласая… – пробормотала она, касаясь люменита свободной рукой – другой она держала Сердрика. – Помогите… На более долгую и содержательную молитву у неё не было сил; но Предвечный и Сафия ответили – она не упала в обморок, коснувшись обжигающей силы люменита. На этот раз она сосредоточилась на Абеле. Абель, однорукий монах… Абель, надёжный старший брат… Хоть бы ты был в лагере. Хоть бы ты не отправился меня искать, мысленно просила Гвен, пока они с Седриком медленно шли туда, куда указывал свет люменита. Вскоре девушка услышала журчание речки – такой спокойный и обыденный звук, дико звучащий в том ночном кошмаре, что развернулся вокруг. Выходить к реке было опасно: она помнила, как из тумана выскочил вурдалак, но идти по лесу с одноногим Седриком было слишком тяжело. – Если мы наткнёмся на вурдалака… Брось меня и беги, – прошептал оруженосец, словно услышав её мысли. – Никогда, – отрезала Гвен и двинулась к реке. Они шли медленно – можно сказать, ползли. – Я серьёзно… Я не хочу, чтобы ты умирала ради меня… – продолжал Седрик. – Замолчи, – сквозь зубы сказала Гвен. Ей было тяжело, голова кружилась, и концентрацию было терять нельзя – а Седрик ещё и отвлекал разговорами. – Я не собираюсь тебя бросать. Ты воин света. Паладин. А я… Она остановилась, чтобы отдышаться. Стоять на ногах было трудно, голова кружилась. Да уж… Даже если она бросит Седрика вурдалаку, то убежать она не сможет. – Ты рискнул ради меня – крестьянки. Да ты первый… Нет, второй мужчина, который пытался защитить меня! – на глаза навернулись слёзы. – И как я могу дать тебе умереть! –Гвен, – сказал Седрик надломившимся голосом. – Я не знал… – Вы с Абелем – мои единственные друзья, – перебила его Гвен, – Вы не такие, как остальные мужчины. Если я брошу вас, чтобы выжить – разве я заслуживаю жизни? Она всхлипнула; концентрация уходила, растворялась, смытая слезами, и тёплая золотая нить пропала. – Гвен… – И я п-потеряла концентрацию… Я не умная. Не сильная, – прошептала Гвен. – Видишь, что я наделала… – Гвен! Мы пришли, – сказал Седрик громче. И действительно: впереди, в тумане, что-то темнело. Что-то, не похожее ни на лес, ни на кусты – неужто телеги, составленные в круг, как говорил Седрик? Надежда дала Гвен новые силы – силы, чтобы не упасть. Удерживая Седрика, она шаг за шагом приближалась к лагерю – Предвечный, сделай так, чтобы это был он! За телегами было какое-то шевеление. Люди, выглядывающие на приближающихся Гвен с Седриком? Или вурдалаки, которые уже перебили всех в лагере и ждали новых жертв. – Это мы! – выкрикнул Седрик. – Сир Дарен! Это я и Гвен… И тут в них полетел камень.