“А ты знаешь, ради чего я жил?”
Последний Хранитель ведь не просто так сон за сном задавал этот вопрос - он хотел услышать ответ. Ответ, который устроил бы его. Но Медив так ответ и не получил, и мучить и без того уставший рассудок бывшего ученика дальше было бесполезно. По большей мере Медив хотел услышать ответ на этот вопрос, потому что сам не мог сказать себя наверняка, ради чего он жил. Он должен был защищать Азерот от Легиона, но это была заранее провальная идея - ещё в утробе матери он был отравлен Саргерасом. И хотя Медив всегда осознавал свою ответственность перед миром и никогда не отказывался от возложенной на него ответственности, жил он, по всей видимости, не для этого. Многим в Азерот было бы сподручнее, если бы Медив умер, причем сильно раньше, чем он умер на самом деле - тот же Кирин-Тор, надо полагать, не опечалился бы.“И я прошу тебя… не заставлять меня быть тенью прошлого и дальше.”
Медив не хотел быть тем, что ранит сердце бывшего ученика каждый раз по-новому. Может быть, уже не так больно, но ранит. Да и кому вообще может понравиться быть тенью? Тенью былого могущества, тенью полузабытого кошмара, тенью чьего-то прошлого… Но что конкретно имел в виду Последний Хранитель, произнося эту фразу? Он ведь никогда не говорит ничего просто так. Это что-то значит, определенно, иначе это точно не Медив, а всего лишь натрезимское наваждение. Как и всё, что связано с тайным знанием и знанием о Хранителе Тирисфаля, ответы стоит искать в Каражане. Если они и есть, то только там, за мрачными стенами, в которых когда-то теплилась жизнь благодаря одному упорному и упёртому студенту. Единственному, который когда-либо был. И пусть сейчас башня Хранителя не блещет гостеприимством (блистала ли вообще когда-то?), несомненно, расставить все точки над i можно исключительно в этом холодном и неприветливом месте.***
После пробуждения Кадгар меньше всего любит остающееся послевкусие, которое заставляет каждый раз усомниться: а что именно есть сон? Та реальность, которую он только что видел, или всё, окружающее его сейчас? Порой граница бывает настолько тонкой, что Верховный задумывается: не достиг ли он той точки силы, когда усилием мысли можешь воплотить в действительность эту самую мысль? Подобный ход вещей почти пугает. Почти – потому что за многие годы вытачивания своего характера архимаг перестаёт бояться. Хочется сказать, что всего, но человеческая природа не позволяет утверждать подобное. В конце концов, даже механогномы, заменившие в своих телах практически всё на кованый металл, или духи - имеют слабые точки. Он не исключение, лишь скрывает их достаточно умело, чтобы окружающие полагали его непогрешимым и непоколебимым. Хорошая, искусно выделанная маска. Наступивший день, принёсший чрезмерно много дел, сменяется новым, не менее хлопотным, но Верховный успевает всё и везде, и, даже погружённый в планы контратаки с головой, он слышит на самой периферии своего сознания голос, озвучивающий один за другим вопросы, стереть которые из вышколенной памяти мага невозможно. Был бы шанс, окажись их автором кто-то другой, но запоминать всё, что скажет учитель, – это даже не привычка, а инстинкт, фактически вбитый в него за годы обучения в Каражане. И теперь, остановившись в перерыв дебатов возле окна, вырезанного в стене высокой башни Парящего Города, Кадгар, заложив руки за спину, прокручивает в уме каждую фразу Медива. В них что-то есть: стоит погрузиться в тот сон, и по грудаку под робой расходится ощущение, впервые выцепленное опять же в ту ночь. Для совпадения этого слишком много, да маг в них и не верит, поэтому невидяще щурится в облака где-то впереди, перекатывая на языке "…ради чего я жил?" и "…не заставлять меня быть тенью прошлого и дальше". Зуд в виске переходит всякие разумные границы. Обычно Верховный не просит времени для себя – общее первостепенно, но именно сегодня наступает то, что Магни Бронзобород называет критической массой. Конечно, король дворфов использует это сочетание, когда говорит о своих любимых отливках из металлов, но Кадгар сейчас чувствует себя так, словно его мозг намеренно расплавляют, чтобы отлить из полученной массы что-то новое. Это идёт на грани с неприятным, поэтому возобновившийся диспут не затягивается: архимаг высказывает своё мнение, ставит в прениях точку и предупреждает о своём отсутствии как минимум до конца дня. Мотивы не поясняет – вышагивает в открытый им же портал раньше, чем успевает услышать любые вопросы. Солоноватый ветер Штормграда треплет седые волосы – Кадгар подставляет ему лицо, позволяя себе минуту просто стоять на вершине городской стены, дыша полной грудью, но вскоре сбегает по ступеням к распорядителю Дунгару. Грифона хочется взять как можно скорее, потому что чем ближе он к тому месту, которое в теории в состоянии дать ответ на его терзания, тем сильнее в маге неутомимый дух нетерпения. Он словно гончая, вставшая на след зверя, и готов бежать по цепочке меток до самого конца.***
Каражан был всё тем же - вороны, устроившие в кирпиче башни свои гнезда, никуда не делись. Но всё же, что-то изменилось. Надо думать, в лучшую сторону. Достаточно пройтись по одному из коридоров, и становится понятно, что в Каражане больше нет холода смерти, потусторонней жизни. Больше никто не дышит в затылок ледяным дыханием призрака. Каражан опустел, но вместе с этим стал более живым. Хоть и ненамного. Вдалеке слышался треск огня. Кому-то этот звук кажется приятным, напоминая вечерний костёр, а кому-то навевает воспоминания о горящих деревнях, о пламени, которое принесла с собой война. Звук шёл из библиотеки. Там, за длинными высокими шкафами со множеством древних и не очень книг, за небольшим залом с письменным столом, где когда-то громоздилась куча непрочитанных писем, за этажеркой с пустыми и разбитыми фиалами, горел камин, освещая библиотеку изо всех - недостаточных - сил. Камины просто так не зажигаются, даже в магической башне. И действительно - причина, по которой камин горел, сидела в углу, в резном кресле. Держа в руках книгу и прячась за капюшоном. Эхо-проекции, которые могут оставить после себя сильные маги, бывает сложно отличить от реальности, но наметанный глаз всегда заметит некую прозрачность видения или слабое свечение. Ни того, ни другого сейчас не было, было только слабое тепло, исходящее от камина, и прячущийся Медив, который явно чувствовал себя не слишком уютно под чужим взглядом. Помедлив, мужчина захлопнул книгу, которую читал, поднял столп пыли перед собой и отложил книгу на столик рядом. — Здесь довольно прохладно, не находишь? В Каражане не хватает половины одной стены. Чародей поправил мантию и спрятал руки в рукава, будто доказывая, что - да, действительно холодно. — Мог бы и восстановить башню, раз в последние десятки лет был в ней намного чаще, чем я. Эта издевка на самом деле была незлобивой, в духе Медива-в-настроении. Он приподнял голову, чтобы посмотреть на своего гостя, но капюшона не снял. — Изгонять такое количество духов, которое поселилось здесь, нудно, муторно и отнимает много сил, так что если ты пришёл задавать вопросы и получать ответы, придётся с этим повременить, Кадгар. Имя бывшего ученика было сказано в усталом выдохе. Медив поднялся из кресла и сделал шаг к Верховному магу, который, по мнению Медива, тоже выглядел не лучшим образом сейчас. — Но, возможно, меня хватит сегодня на пару ответов, если у тебя есть такие вопросы, которые не дают тебе _спать_ по ночам.***
Кадгару нравится это ощущение – чувство полёта. Когда потоки ветра треплют иссиня-чёрное оперение ворона, в которого он обращён, или одежды, если выбор падает на более привычное для Азерот средство перемещения между землями, особенно на материке со столицей Альянса. Для мага это чувство напрямую роднится с другим – со свободой. С той самой, пленительной, по-настоящему вкусной и не имеющей реальной, овеществлённой ценности, потому что никаких сокровищ любого из миров не хватит, чтобы выкупить её. Именно желание стать свободным привело когда-то юношу в библиотеки, где хранились знания многих поколений, и оно же – о ирония – помогло ему так долго просуществовать бок о бок с человеком, о ком ходили легенды как о тиране исключительно дрянного характера. Эти же злые языки нарекали Каражан беспросветной темницей. Тюрьмой, в которой, если попадёшь, сгниёшь заживо, и земляные черви будут на живую объедать плоть с твоих костей, после выбеленных ветром до снежного тона. Сейчас Верховный смотрел на "тюрьму" с высоты полёта грифона, постепенно идущего на посадку, и не чувствовал ничего подобного. Не было подобного и тогда, во времена его ученичества, не проявилось и сейчас. Возможно, именно эту башню и пристройки он мог назвать домом. Не тот, отчий и почти забытый. Не палаты Кирин-Тора в Даларане. Не комнаты, любезно отведённые ему Пророком Веленом на Виндикаре. А именно это чуть неказистое, но по-прежнему стойкое кирпичное строение. Новый глубокий вдох набирает полную грудь воздуха... и Кадгар замирает, припав к спине грифона. Что-то переменилось. Как несколько дней назад в его сне, так и сейчас, но уже в реальности. Каражан словно окутывают незримые глазу обычного смертного нити силы, слишком знакомой, чтобы закрыть на это глаза. Маг цокает языком – первая же мысль уводит его к козням демонов, не оставляющих своих попыток взять верх над душой и телом названного, но не наречённого Хранителя. И отчего-то в солнечном сплетении начинает змеиться раздражение, постепенно перетекающее в злость. В его месте!.. В его отдушине и вместе с тем там, где лапы прошлого сжимаются на глотке сильнее всего! В его… доме! Маг опасно щурится, сжимает губы в тонкую бледную линию и пятками стреноживает птицу, понукая ту опускаться ещё стремительнее. … — Здесь довольно прохладно, не находишь? Не находит, потому что кислород в груди горит, распирая клетку рёбер изнутри. Маг смотрит – и не верит своим глазам. Слышит – но думает, что сама реальность играет с ним злую, отвратительную шутку. Ищет след демона или иной твари – и не находит, а как хотел бы! Ведь тогда здесь, в библиотеке, знакомой до каждой трещины на каждой книжной полке, можно не оставить камня на камне. Тогда было бы простое объяснение, само опускающееся в подставленные ладони – только руку протяни. Но ничего этого нет, а Медив есть. Не дух, химера или галлюцинация (Верховный был бы рад допустить и это – всё же в последнее время отдыха было непозволительно мало). Человек. Живой, судя по всему, коль прячет руки от сквозняка в широкие рукава мантии. Кадгар, как зачарованный, прослеживает это движение, не моргая, и только потом вскидывает взгляд на второго мага. — Как? — голос кажется чужим, но он всё равно продолжает, подступая навстречу. — Когда? Его сил достаёт только на два этих вопроса, с трудом вытолкнутых языком через побелевшие губы.***
Вопросы кажутся Медиву… Неуместными. Такими простыми, абстрактным, нелепыми… Гораздо полезнее было бы задать вопрос “Зачем?”, полагал арканист. Но раз Кадгара интересуют именно эти вопросы - Медив ответит. Только вот… — Где ты растерял всё своё красноречие, юноша? — чуть наклонившись в сторону бывшего ученика, спросил Последний Хранитель. Называть давно повзрослевшего Кадгара “юношей” было даже как-то неловко, но это позволяло Медиву абстрагироваться от осознания того, что прошло много лет, что теперь они равные, и в возрасте (если опустить множество деталей), и, надо полагать, в силе. Быть может и в знаниях. Выпрямившись, Медив сделал шаг назад, потом медленно отвернулся, подошёл к камину, взял кочергу и пошевелил ею горящие угли. Столп искр взмыл в воздух, парочка из них ужалила пальцы чародея, на что он не обратил ни малейшего внимания. — Ты спросил меня “как”, — Медив отложил кочергу и вновь посмотрел на бывшего ученика. — И этот вопрос стоило бы задать моей матери. Это она вернула меня к жизни. Пытаясь искупить свои грехи и дать мне возможность искупить мои. Не спросив меня, хочу ли я этого, как обычно. Медиву хотелось подойти ближе к Кадгару, совсем близко, рассмотреть его пристальным взглядом от кончиков пальцев до седой макушки, но отчего-то чародей и шага не мог ступить по направлению к Верховному магу, и дело было точно не в защитных заклинаниях, которые Кадгар мог навесить на себя, чувствуй он какую-либо опасность, исходящую от учителя. Медив никоим образом не угрожал. — Еще ты спросил меня “когда”... Я боюсь, ответ тебя разочарует. Маг замолчал ненадолго, словно подбирая слова или вспоминая что-то. Выглядя чересчур задумчиво, он застыл на десяток секунд каменной статуей. — Полагаю, около десяти лет назад — время для меня перестало идти своим чередом в какой-то момент. Меня воскресили, когда пал Лордерон, а вождь Орды Тралл совершил исход на Калимдор. Когда состоялась битва за гору Хиджал между Легионом и жителями Азерот… Чуть раньше всех этих событий я вернулся, чтобы предупредить всех о грядущем. Он действительно звучал устало. Несколько бессонных дней подряд он прогонял поселившихся в Каражане духов, так что неплохо было бы теперь отдохнуть. Похоже, Медив не ждал Кадгара так быстро. — Теперь ты, я полагаю, хочешь спросить, почему я не явился тебе раньше… Что ж, я… Был не нужен. Ни тебе, ни этому миру. Моё время вышло, и я отправился в Круговерть Пустоты, где мне и было самое место - призраку прошлого. Но, как оказалось, я сделал ещё не всё, что должен был.***
Хотел бы он сейчас спать? Кадгар не мог однозначно ответить себе, потому что испытывал ощущения, родственные которым обходили его стороной многие годы. Сейчас они собирались плотным клубком в грудаке, мешали полноценно вдохнуть, словно бы говоря: ‘Ты достаточно надышался за полёт от Штормграда’, и путали мысли. Не настолько, чтобы забыть о здравом смысле полностью и легко, даже ненавязчиво, но наверняка очевидно для второго мага, не прощупать его на расстоянии парой заклинаний. Каждый поток силы или каждое магическое вмешательство давали однозначный ответ: всё-таки живой, из плоти и крови. Поверить в это было крайне непросто. Да, Верховный собрал достаточно информации и знал, что из мёртвых поднять теоретически возможно, но какой ценой и с применением какой силы… А сколько условий необходимо подспудно соблюсти. И нашлась же та, кто осуществила подобную рискованную кампанию, руководствуясь одной ей понятными мотивами. — Десять лет… — всё ещё настолько поражённый, что слова удавалось выдавать крайне ограниченными порциями, на этом моменте Кадгар поджал губы – стреножил чуть было не сорвавшееся с языка ругательство. И ведь пояснение пролило свет на многое, но легче от него не стало. Возможно, хотелось, чтобы, придя вновь в этот мир, Медив дал о себе знать хотя бы своему ученику, но этот человек всегда играл по своим правилам, оставаясь в стороне от любых активностей и будто бы даже сторонясь их. Но даже так, даже с этим пониманием Кадгар потратил несколько секунд, чтобы снять тяжёлый камень, опустившийся на его сердце. — Почему ты явил себя сейчас? Скрываясь столько лет, не нарушаешь свое добровольное уединение без весомой причины, — расправив плечи, Верховный, начиная приходить в себя и обретать вновь почву под ногами, отставил в сторону посох. Тот замер, более ничем не поддерживаемый, потому что его владелец продолжил свой путь навстречу тени, словно бы по случайности вновь овеществившейся. В своих снах, да и вне их Кадгар всегда искал ответы. Вначале на какие-то исследовательские вопросы, которые не могли прояснить ему книги в библиотеках и мудрецы в разных городах. После – на материи куда более весомые. Затем – в попытках (обычно успешных) эти материи обуздать и подчинить. Но когда несколько недель назад он начал видеть кошмары, заставившие его вновь начать вопрошать у Пространства, он никогда и не мог бы подумать, что ответом на всё станет учитель. — В одном же ты оказался неправ, Медив. Вероятно, что не сразу, но ты был мне нужен. Уж не ты ли пытался донести до меня своим примером, что один не выстоит там, где сложил голову даже Последний Страж? – позволив печати глубинной усталости проступить на своём лице, Кадгар остановился в паре шагов от высокой фигуры, ощущая теперь смесь тепла: человеческого и исторгаемого огнём.***
— Ты меня… трогаешь, Кадгар. Аура верховного мага почти кротко пыталась дотянуться до ауры Медива, и Последний Хранитель позволял, дотрагиваясь в ответ. Это было похоже на попытки двух людей найти друг друга в абсолютно тёмной комнате и узнать по не видимым глазу линиям тел, где-то резким, а где-то округлым. В данном случае - по пронизывающим двух мужчин нитям магии. Каражан стоял на пересечении лей-линий магии Азерот, и здесь любое магическое вмешательство ощущалось острее, чем где-либо. — Не доверяешь рукам? Зря, ведь проекции нельзя коснуться. Я не проекция, Кадгар, как бы ты ни верил в саму возможность появления меня настоящего. Позволяя Кадгару исследовать свою ауру, Медив всё же не пускал его слишком глубоко. Туда, где разуму верховного мага могут стать доступны эмоции и переживания арканиста. Это слишком личное, и настолько личным Медив делиться был не намерен. Он слишком устал, чтобы объяснять кроме своих поступков ещё и свои чувства. “Почему ты явил себя сейчас?” — Я, кажется, уже говорил - потому что я не сделал всё, что должен был. Простое пропущенное “именно” позволило Медиву ускользнуть от прямого ответа. Что он мог сказать? Что чувствует, будто эта битва с Пылающим Легионом будет не очередной, а решающей? Да, быть может, так оно и есть, но класть ещё один валун поверх и так нелегкой ноши Кадгара он не был намерен. “Вероятно, что не сразу, но ты был мне нужен”. Кажется, Медив на секунду забыл, что живые существа дышат. На его лице не произошло никаких изменений, но аура дернулась, убегая от ощупывания архимагом. Кадгар остановился слишком близко, протяни руку - и вот его плечо. “Прости”, которое вертелось на языке, было бы ни на йоту не искренним, поэтому и не сорвалось с губ. Впрочем, будь извинения искренними, они бы всё равно не прозвучали. — Тебе был нужен не я, а хоть кто-то. Кто-то, кто мог бы шагать с тобой плечом к плечу навстречу опасности, невзирая на страх, на потери, на отчаяние. Кто-то, кто мог бы прикрыть тебе спину в случае чего. Кто-то, кто вернул бы тебе веру в себя, когда ты её потеряешь. Кто-то, кто мог бы дать совет, пусть и плохой, но нужный. И таких людей ты нашёл сам. Они у тебя есть. А я… был тенью прошлого, а “тень может указать путь лишь тени”, ты сам это сказал. И ты был прав. Ему не давали выбора, с самого рождения он был обречен на такую судьбу, незавидную. Он не мог ничего изменить, только отсрочить, и он боролся так долго, как только мог, но Скверна в итоге взяла верх. Всё могло быть иначе, но не в этом мире, где Эгвинн заранее решила, кем ему жить, а Саргерас - кем ему умереть. —...Но я не желаю больше быть тенью, юноша Верный. С меня довольно. Медив делает полшага вперёд, и теперь расстояния между ним и бывшим учеником практически нет. Он нарушает его личные границы, но больше не совершает никаких телодвижений, лишь смотрит в неугасшие серо-голубые глаза, ожидая, пока Кадгар сломается под тяжестью собственных эмоций. Если сломается. Это дурацкое манипулирование и проверки на прочность очень в духе Медива.***
Даже после того, как Медив даёт ему понять, что чувствует магическое вмешательство, Кадгар не останавливается. Пусть в прошлом маги Кирин-Тора говорили ему, что поступать так, особенно если твой оппонент тоже сведущ в магическом искусстве, мягко говоря, нетактично, Верховный сейчас не прислушивается ни к кому, кроме своего внутреннего голоса, который просит удостовериться. Ведь пролегает огромная пропасть между пониманием и принятием. Кадгар примерно осознаёт, как его учителю могла быть возвращена телесная оболочка, но не может окончательно уверовать в это, а магии, что бы ни озвучивал Медив, доверяет зачастую больше, чем своим глазам или рукам. К тому же есть ещё важнейшее одно: коснуться того, кого годы назад собственноручно отправил в могилу, для Верховного равняется последнему сделанному шагу в признании реальности стоящего поодаль. И если в этом движении пальцы ненароком схватят пустоту вместо рукава мантии, что-то может пошатнуться в крепчайшем рассудке Кадгара. Поэтому да, он трогает, наблюдая за вторым и едва ли мигая. Медив же – истинный змей. Мало того, что Последний Страж, скинув шкуру, перерождается, он мудр и опасен. И так же легко, как чешуйчатый зверь, ускользает от прямых ответов. Это болезненно напоминает прошлое, которое, как всегда думал Кадгар, осталось только позади, но время, похоже, нелинейно. — Если тебе так проще полагать, Медив, кто я такой, чтобы переубеждать тебя? Но я остаюсь твёрд в сказанном. Если бы Верховный был переменчив и не избирателен в том, на кого полагается и в ком видит поддержку, то слова учителя имели бы смысл, ну а так… Как говорится в той книге? "Познав лучшее, едва ли найдёшь ему замену". Вот Кадгар и не искал. Да, он обрёл с годами союзников. Да, мог вести за собой армии и насаждать истину. Мог положиться на тех, кого избрал сейчас в близкий круг борьбы против Легиона, но стоит ли объяснять, что всё это – не то и не те. И между человеком, открывшим для него бескрайний мир магии, и любым иным, расстояние, обозреть которое невозможно. Погрузиться ещё дальше в эти мысли ему не даёт сам Хранитель – перешагивает разделяющее их расстояние, смотря теперь с такой близи, что Кадгару чудится чужое дыхание на своём лице. Или не чудится? Он сам, наконец, дышит и делает это полноценно, а не урывками, и понимает, что более нет нужны оценивать ауру Медива или окружающие его эманации. Учитель жив настолько, насколько это возможно в общепринятом смысле, и Верховный читает в зеленоватых радужках желание, озвученное другим магом только что."…но я не желаю больше быть тенью".
Интересно, есть ли что-то такое, что Последний не сможет достичь, если пожелает? Что-то подсказывает сейчас, что нет. Мысли перескакивают с одного на другое столь же резво, сколь взгляд Кадгара переходит по чужим чертам лица, то задерживаясь на чём-то ненадолго, то быстро оставляя позади. Осознание накатывает мерно, как волны Великого моря, и с одной из последних маг делает то, что искренне не делал уже давно – он улыбается, позволяя этой улыбке захватить не только тонкие губы, но и сероватые глаза. — Были дни, когда я думал не о постижении нового знания, не о войне и не об Азерот. В такие моменты мои мысли зачастую уходили в прошлое, где непременно находили тебя, Медив. И я солгал бы, если бы не утверждал: не было и единого раза, когда я не пожелал бы взрезать ткань времени, чтобы вернуться в тот день с багажом уже собранных на этот момент таинств и переиграть твою смерть. На самых последних словах Кадгар всё же делает то, чего отчасти опасался до сих пор: накрывает широкой ладонью плечо своего учителя, сжимая и окончательно удостоверяясь в его полной овеществлённости.***
— "Кто ты такой"? — спрашивает Медив, будто уточняет, правильно ли расслышал. Его чёрная бровь приподнимается в ироничном жесте, и сейчас он как никогда похож на того Медива, каким был в годы обучения Кадгара, в те редкие моменты, когда падший титан затихал, не имея над ним власти. — Ты мой ученик, причём единственный, и я никогда не против подискутировать с тобой о философских нерешаемых проблемах. Пока архимаг осматривает его, Медив позволяет себе то же самое, но в отличие от Кадгара, он делает это медленно. Взгляд словно с лёгкой ленью переключается с белых корней волос на складки переносицы, а потом дальше, на кончик носа и в конце - на подбородок с едва заметной щетиной (или брошенной пламенем тенью). Во снах, да ещё и в чужих, нет возможности рассмотреть черты лица детально. Они постоянно ускользают, а мозг потом дорисовывают цельную картинку. Сейчас же перед Медивом стоял Кадгар настоящий, и арканист до покалывания в пальцах старался запомнить всё, до малейшей черточки, словно потом может не быть возможности. Улыбка, проснувшаяся на губах архимага, заставила Медива задохнуться и тут же набрать полную грудь воздуха. До последнего момента бывший Хранитель опасался, что их встреча закончится печально. Что не будет никакого воссоединения, что обиды обоих и ноша обоих не позволят простить или хотя бы отложить на потом всё, что произошло, и что только произойдёт. — Славно, что ты на это не решился, ибо играть со временем чревато необратимыми последствиями. Как и с воскрешениями тех, кто ушёл, надо полагать, но время ещё более капризно, чем пространство. Кадгар мог бы, Медив уверен, мог бы вернуться назад. Ему бы хватило сил пережить такое и изменить ход событий. Если бы он поставил себе такую цель - несомненно, он бы нашёл ключ к знаниям, которые позволили бы ему совершить такое. Но хвала Свету, Кадгар более благоразумный. Благоразумнее Медива, вероятно. Арканист не мог с уверенностью сказать, что не обратил бы время вспять, если бы потребовалось. Если бы он вернулся в Азерот и обнаружил, что Кадгар погиб. За Тёмным Порталом или в бою с демонами, геройствуя или по нелепой случайности - не важно. Это подаёт голос эгоизм Медива, и об этом лучше не задумываться. Рука, упавшая на плечо, стала невыносимо тяжёлым багажом, и одновременно с этим Медиву стало намного, намного легче. Ноги, словно ватные, чуть согнулись в коленях, и маг поспешил выпрямиться. За эгоизмом скрывается одна простая истина: Кадгар был тем, кто отсрочил окончательную победу Саргераса над телом и душой Медива. Кадгар сделал для него больше, чем кто-либо. И чем - просто тем, что был рядом. Любопытствующий, неуемный, нередко раздражающий, слегка наивный и готовый бросить вызов всему миру - просто был рядом."А ты знаешь, ради чего я жил?"
— Кадгар, мне... Действительно нужно отдохнуть, так что сегодня я больше не смогу дать тебе ответов, — Последний Хранитель, шурша одеждами, неохотно сделал шаг назад, теряя тепло кадгаровой руки. Обходя его, он поднял руку, и камин позади начал затухать. — Надеюсь, ты не забыл, где находятся твои покои. Кажется, Медив даже слышать не желал о том, что Кадгар, быть может, был намерен вернуться к своим делам в эту ночь.***
Чем дольше длится их странный, местами скомканный диалог, тем больше Кадгар чувствует себя... Как? Как раньше? Как в юности? Всё не совсем подходит под эти варианты, тогда как единственно верный наиболее прост. Он чувствует себя как дома. Уже после смерти Медива в Кирин-Торе (да и не только – везде, где осмеливались) у него спрашивали, каково это было оказаться учеником Последнего Стража. И на этом вопросе лицо каждого изображало сочувствие. Порой скорбь или даже жалость. Мага же неукротимо воротило от подобной непрошенной 'лже-поддержки', потому что бесполезно было пускаться в объяснения и пытаться донести: да, ученичество было порой адом, и да, иногда ему хотелось послать всё псу под хвост, но всё же Каражан был его домом. Единственным, в который хотелось возвращаться. Конечно, до момента финального дня. После находиться в башне было сложно, сколько Кадгар не тренировал свою выдержку и спокойствие. На деле же становится ясно: стоит вернуть в Каражан его законного владельца, как и серость пыли на полках, и битый кирпич под подошвой сапога, и гуляющие по коридорам сквозняки не будут помехой для того самого ощущения. Потому-то и улыбка выходит по-настоящему открытой, даже мягкой – до удивления, что резкая линия губ Верховного может так изгибаться. Сам он цепко впивается взглядом в лицо напротив и ловит все перемены, от которых теплеет уже изнутри. Встретить Медива вновь – мечта, которая была несбыточной, ведь прав был учитель: и по сей день Кадгар ставил целостность Азерот выше своих личных желаний. Хотя не будь сейчас на кону судьба мира из-за полчищ демонов или пойми он, что шанса у этого мира нет и в помине, кто знает... Смелости и азарта у мага доставало всегда, а мотив искать не было нужды. Увидеть же на знакомом лице живость и эмоции, пусть и слабые, сдерживаемые, – это уже за пределом мечтаний, потому ладонь легко сжимается вновь, прежде чем отпустить. — Играть возможно с чем угодно и во что угодно. Зависит всё лишь от того, что на кону, — сустав, прощупываемый через ткань мантии, ускользает, и Кадгар не делает попытки вернуть всё на место, потому что не слеп и видит: Медив устал. Это и не удивительно: Каражан чист по крайней мере от заблудших душ и остаточных следов разнородной энергии. А вот указание учителя искренне поражает. Проводив взглядом движение Хранителя рядом с собой, Верховный моргает, чтобы собраться с мыслями. Перестанет ли этот вечер удивлять его? — Нет, не забыл, хоть и не предполагал, что воспользуюсь ими. Когда бы то ни было, —через несколько шагов посох ладно находит ладонь своего хозяина, и свет кристалла на его конце выхватывает углы комнаты. Вместе они следуют недолго: нужная архимагу дверь находится неподалёку. — Прощания никогда не давались мне, — Кадгар понимает, что звучит неоднозначно (из-за того, какими были их совместные последние минуты в прошлый раз), и негромко хмыкает, приподнимая самые углы губ в улыбке, — причём вне зависимости от того, расставание это на ночь, день, год или вечность. Рассчитываю лишь на то, что сон и реальность не поменяются местами вновь. Под скрип двери Верховный скрывается с глаз Медива, оставляя того одного, но только в коридоре, а не во всём Каражане.***
Этот мальчишка... Не мальчишка, конечно, уже давно нет, но в памяти Медива ещё свежи воспоминания о темноволосом юнце, бесстрашно следующим за знаниями наперекор запретам, причём даже не медивовым, а каражановым - для арканиста прошло не так много лет. Медив эгоистично желал увидеть своего ученика ещё раз, посмотреть, как он изменился, внешне и внутренне, но бывший Хранитель и подумать не мог, что встреча с ним, мимолетные эмоции, отраженные в мимике, и слова, вроде бы конкретные, но словно несущие в себе множество подсмыслов, так заденут за живое. И кто бы мог подумать, что Атиеш так славно будет смотреться рядом с Верховным магом. — Ты не умеешь _отпускать_, я знаю, — провожая Кадгара взглядом, сказал Медив. — Я тоже. Скрывшаяся фигура архимага означала, что и второму чародею пора уйти.***
Дверь закрывается за спиной, и Кадгар впервые остаётся один на один со своими мыслями. Первое, что приходит на ум: удивительно, но за последние часы его никто не беспокоил. Не то чтобы каждый из соратников обладал умением взывать к разуму чародея, чтобы обменяться с ним информацией на расстоянии, но как минимум несколько могли. И, конечно, вопрос времени, когда они пустятся в поиски одного из лидеров сопротивления захватчикам. Но пока что Верховный был предоставлен сам себе. Перейдя через комнату, в которой на самом деле и не думал оказаться никогда более, маг опирается на край грубо высеченного подоконника. Через разбитое стекло протягивает сквозняком, и Кадгар скорее инстинктивно, чем осмысленно восстанавливает окно, ненадолго прислоняясь лбом к холодной поверхности. Размышления бегут по одному и тому же кругу около единственного факта – Медив жив. Это действительно очень и очень сложно уложить в рассудке. Он пока даже не старается – решает, что всё случится само собой и постепенно. Следующим соображением приходит понимание собственной усталости: сильнейшие эмоции только что выжгли в нём что-то, что требовательно взывает к адекватному восстановлению, и есть надежда, что этой ночью обойдётся без кошмаров. В них если и появится учитель, то определённо уже не с распоротой глоткой и пронзённым сердцем. Ох уж эта склонность к театральности… К удивлению самого себя маг усмехается себе под нос и расправляет плечи. Коль уж решает принять приглашение Медива (конечно, оно больше походит на приказ) и остаться на ночь, то каков смысл медлить и оттягивать момент, когда тело обретёт долгожданный отдых. Несколько новых пассов и поток магии очищают постель. Матрац по прошествии многих лет стал совсем жёстким, а одеяло истлело, но покрывало под ним более или менее удобоваримо, а в походах Кадгар спал и не в таких условиях, поэтому, едва приняв горизонтальное положение, чародей закрывает глаза, и эта реальность перестаёт для него существовать.***
Чего Медив так и не сделал - так это не убрался в своих покоях. Он не видел в этом необходимости, несколько последних дней выгоняя духов, и если и дремля, то в кресле библиотеки. Маг провел пальцем по письменному столу, оставляя ровную чистую линию среди пыльной плоскости. Когда-то это было задачей Мороуза - держать башню в относительной чистоте. Конечно, одному камердинеру не под силу было полностью убрать Каражан, но было, по крайней мере, куда сесть, не опасаясь испачкать одежды. Только Мороуза Медив убил собственными руками, будучи совершенно не в себе. А ещё по вине Медива погиб король Ллейн Ринн - друг детства чародея. Человек, который верил в него до конца, даже когда Кадгар принёс в Стормвинд неопровержимые доказательства предательства Хранителя Тирисфаля. По вине Медива погибли многие, включая немногочисленных друзей. И только Кадгар пережил всё, что выпало на его долю. Засыпая, Медив думал, что просто не может позволить исчезнуть и своему ученику. Только быть тенью он не намерен - он уже говорил - пускай даже и тенью Кадгара. Во сне арканист видел ядовито-зелёное пламя и слышал двутональный голос демона, смеющийся над решением Медива замолить грехи прошлого.