***
Вернувшись домой, она начинает писать письмо, останавливаясь после каждого предложения. Этого достаточно или слишком много? — она начинает с факта, срывая пресловутый бандаж в собственной голове, с того, что да, прошли годы, и да, она идиотка, что не написала раньше. Она пишет о том времени, когда они переходили ручей за ее домом, строя крошечные домики из камней. Но для кого это? — спрашивала Хлоя. Они придумывали рассказы о существах, похожих на рыбу, умеющую ходить, расхаживающих по своим домам, которые были похожи на груду камней, но внутри они были похожи на крошечные особняки, где водопады струились по мебели, и все пахло дождем. За ее домом в Сиэтле не было ручья, только изогнутый забор, ограничивающий участок заднего двора, достаточно большой, чтобы можно было бегать по кругу. Не было ни камней, ни рыбы, и даже во время дождя пахло только влажными листьями и гниющей корой. Ничего волшебного. Итак, теперь у нее есть один единственно важный факт, изложенный в письме, но она не знает, что вставить между строками. Временные линии и рамки и ее силы кажутся слишкой обширной и достаточно странной темой для таких писем. Это именно то, что можно сказать, только вживую за столом, разделяющим их, в Двух Китах, уплетая омлет с беконом. Она отправляет письмо, затем еще одно на следующий день и еще одно, но как только их уносят из ее почтового ящика, у нее ничего не остается. К ней тоже ничего не возвращается. Она не уверена, считать это хорошими новостями или плохими.***
С течением времени ориентироваться в лабиринте коридоров становится проще. Макс осознает, что уже поворачивает в нужные коридоры, не сбившись и не свернув в другой. Иногда даже ей нет необходимости сверять с листочком номера классов. Но все по-прежнему кажется рассинхронизированным, как будто она встала на место кого-то другого, живет чужой жизнью, и все ее слова — это неправильные строки, которые всех удивляют. Когда однажды утром она обнаруживает, что стоит перед школьными дверями, она не может заставить себя войти. Стеклянные двери всегда будут неправильными. Она замечает Нейтана, курящего в стороне от здания, и вместо этого направляется к нему, радуясь, что отвлеклась. — Ты не должен курить на территории школы, — ругает она, и он в ответ поднимает бровь. — Ты не боишься, что тебя поймают? Держу пари, у тебя и без этого достаточно дерьма. — Максин Колфилд, почетный охранник Линкольна. Отъебись, сумасшедшая сучка. — Я просто пытаюсь помочь. — Она хмурится. — Никто здесь не просил твоей помощи. — Он стряхивает пепел с сигареты, изучая ее. — Твоей тоже никто не просил. Улыбка появляется в уголках его рта. Туше. Прежде чем говорить, он снова затягивается сигаретой. — Всем плевать. После того, что случилось с машиной Теннингтона в прошлом семестре, курение здесь для меня — уже не проблема. Она качает головой, не поняв о чем он. Прескотт хмурится, как будто обиделся на ее провал в памяти. — Я чуть не взорвал ее. Это был один из грандиознейших моментов в моей жизни. Было бы лучше, если бы этот ублюдок действительно поднялся, но световое шоу все равно было чертовски фантастическим. — Это звучит довольно нелепо. — И это так. Кажется, что Нейтан настолько безрассудно хвастается, насколько это возможно. Но она почти может видеть взрыв, хлопки и треск фейерверков, когда они запускаются, может чувствовать его возбуждение при виде брызжущих вспышек. — У тебя есть причина быть здесь, помимо чтения лекций? — На самом деле я просто хотела поблагодарить тебя за то, что ты помог мне на днях, — бормочет она. Он снова усмехается. — Ну да, в нужное время и в нужном месте. Не то чтобы я спас тебе жизнь или что-то в этом роде. Она пытается представить себя корчащейся в его руках, ее глаза закатываются, сознание затуманивается, и она поспешно выталкивает эту мысль из головы. Это совсем не то воспоминание, которое она когда-либо хотела бы снова представить. — Я не знаю, — отвечает она, разглядывая трещинки в кирпичной стене позади Нейтана. Она пытается смягчить свой голос настолько, чтобы он мог заполнить эти углубления. — Я была совершенно не в себе. И если бы тебя там не было… Он закатывает глаза и бросает окурок в мусорное ведро рядом с собой. Его рука дрожит. — Ага, теперь ты в порядке. Так что спасибо за неотложную благодарность, но мне это нахуй не сдалось. — Это уже случалось с тобой? — она спрашивает. — Я думал, мы уже покончили с приставаниями. — Я просто хочу знать. — Она наступает носком ботинка в кучку высохшей грязи рядом с ней. — Не твое дело. — Он кивает головой в сторону каракули, которую Макс нарисовала на земле. — Что это за хуевина? — А? — Она смотрит вниз, чтобы увидеть, что неосознанно начертила спираль на земле, и быстро ее стирает. — Ничего. Просто валяла дурака. — Правда? Ни на что не похоже. Почему ты снова краснеешь-то, блять, а? Она чувствует, как ее щеки буквально накаляются от его слов, ей становится жарче тогда, когда он указывает на их румяность. Макс убирает волосы сбоку за ухо, как будто они скрывают значительную часть ее лица. Ей очень хотелось бы стереть ухмылку с его лица. — Потому что ты задаешь много вопросов, — огрызается она. — О, это слишком для тебя. Ты под кайфом что ли? Скажи им, чтобы они снова поменяли твои лекарства, потому что они чертовски мешают твоему здравомыслию. — Заткнись. — Она хмурится, поднимая облако пыли. Он все еще улыбается ей. — Можешь перестать терпеть меня, не стесняйся уходить в любое время. — Конечно. Мне жаль, что я зря потратила твое драгоценное время, — бормочет она. — Да нет. Ты кажешься забавной время от времени, даже когда напоминаешь моего отца, читая эти блядские нотации. Твое шоу было, наверное, самой интересной вещью, которую эти ублюдки видели после моего. Она хмурится и прислоняется к стене. Он следит за ней взглядом, помолчав несколько секунд. — Точно. Ты же не помнишь. — наконец выдает он, лишившись веселости в голосе. Она медленно качает головой. Последнее, что я помню, это то, что была на похоронах Хлои, и я даже не знаю… — Ее дыхание вырывается раньше, чем произносятся слова. Но она ему этого не скажет. Она сглатывает, переставляет их и пытается снова. — Я ничего не помню. — Да, чувиха. — Он мрачно смеется. — Должно быть, все эти удары головой выбили тебя из колеи. — Она смотрит на него, но он невозмутимо продолжает. — Ты пыталась спрыгнуть с крыши этой гребаной школы. — Он вытягивает руки в стороны, взмахивая ими, как крыльями. Макс чувствует, как краска уходит с ее лица, а колени подкашиваются. Образ крыши мелькает у нее в голове, черная поверхность зияет перед ней на мгновение, прежде чем вернуть ее к реальности. Кейт, нет. Нейтан ловит ее до того, как она падает на землю, и его ухмылка исчезает. — Эй, прекращай эту хуету уже. Я не твой гребаный психотерапевт, ясно тебе? Вставай и перебори это. — Он прислоняет ее спиной к стене. Она смотрит на него, на напряженный хмурый взгляд, самый серьезный из тех, что она когда-либо видела. Его глаза просверлили ее помутненные зрачки, и от этого ей хочется съежиться и выскочить. Вместо этого она пытается сосредоточиться на травинках, щекочущих ее лодыжки, и на кирпичах стены, царапающих ее спину. Затем он хватает ее за пояс ее штанов и засовывает руку в ее боковой карман. Она отскакивает, ударяясь головой о стену, прежде чем полностью осознает, что он делает. Как только действие сформировывается, когда она собирается оттолкнуть его, он вытаскивает ее телефон и что-то печатает. Он возвращает мобильник ей, как будто в этом нет ничего необычного. — Опять же, я не твой гребаный психоаналитик, но если тебе хочется взорвать машину, дай мне знать. Возможно, я не смогу отговорить тебя от этого, но зато это определенно будет весело. — Его улыбка становится шире. — Приходи в группу на следующей неделе. На самом деле с тобой там не так скучно. Она потирает затылок и на мгновение чувствует, как руки Уоррена прижимаются к ее лицу, прежде чем они исчезают, и видит, что Нейтан смотрит на нее, ожидая ответа. У нее все еще кружится голова от того, как он беззастенчиво схватил ее телефон. Она скрещивает руки на груди для дополнительного барьера. — Я думаю, что буду, — говорит она, а затем он улыбается, напоминая скелета в классе мисс Грант. — Нет, ты по-любому будешь. Увидимся тогда. Она стоит у стены еще долго после его ухода, и только после того, как ее нога устала, она поняла, что рисует вокруг себя витки.***
Колфилд все еще думает об ухмылке Нейтана между уроками. Есть что-то слегка раскованное в том, как она разрушает серьезность его лица, и она хотела бы почувствовать, как это движение также легко овладевает ее губами. — Эй, — кричит кто-то позади нее, и Макс поворачивается, чтобы увидеть, как Кейт идет за ней, отставая буквально на шаг. — Ты уронила Данте в классе, — говорит она, передавая книгу с легкой улыбкой. — Черт, я даже не заметила, что он пропал. Спасибо, — отвечает Макс, улыбаясь в ответ. Это не что иное, как улыбка Кейт, сдержанная по углам, вынужденная. Ничего похожего на Нейтана. — Я, эм… извини, если я на днях напугала тебя из окна. Было… трудно… вернуться к этому. Кейт прикусила губу, но понимающе кивнула. — Это я должна извиниться. Я знаю, что ты ничего не имела в виду. Я просто… — она замолкает, уклоняясь от парня, проходящего мимо нее. — Увидев тебя, я немного растерялась. И я… Ты не хотела бы зайти сегодня ко мне домой после школы? На чай? Мы можем поговорить обо всем, если хочешь. Или мы можем поговорить о чем-то определенном. — Конечно, Кейт, — отвечает Макс, и теперь улыбка Кейт становится более настоящей. — Я надеюсь, что теперь у тебя все идет на лад, — говорит она, слегка махнув рукой. Люди так и продолжают говорить об этом, — бормочет Макс.***
Странно сидеть на заднем крыльце Кейт Марш и попивать мятный чай. Кейт сидит, скрестив руки перед собой, нервно шевелит пальцами, пока ее чай остается нетронутым. — Как ты себя чувствуешь? — наконец спрашивает она, и Макс ставит кружку на ту же самую половицу, но ей требуется несколько попыток, чтобы отодвинуть ее от края. Новое лекарство не заставляет ее мозг чувствовать себя настолько переполненным, зато заставляет ее конечности чувствовать себя, как марионетка, которой перерезали нитки. Она путается во всех этих ощущениях и оступается, как-то слишком хорошо ощущая все движения своего языка во рту, будто он совсем там не к месту. — Я не знаю. Странно снова быть здесь, — отвечает Макс. Она хочет рассказать ей о Кейт из альтернативной в этой вселенной, но реальной в ее оригинальной, о которой, как она догадывается, у нее в голове, и о чаепитиях, которые у них были раньше. Болтая о книгах, Кейт все еще обожает Алису. Но в Кейт, сидящей рядом ней, есть что-то стальное, чего та не знает, она здесь не сломлена. Эту Кейт не накачивал Нейтан, не похищал и не использовал Джефферсон. Но эта Кейт все еще немного смутная, как отражение в заляпанном зеркале. — Могу представить. — Кейт кивает и делает глоток чая, глядя во двор перед ними. — Держу пари, здесь тоже довольно одиноко.Вы подружились и поговорили с ними по обе стороны разговора.
— Я привыкну к этому, — отвечает Макс. Кейт легко улыбается. — Ну, если хочешь, можешь заходить ко мне. Даже просто на чашку чая. — Правда? — Макс колеблется и вертит кружку в руках. Она чуть не отпускает ее, позволяя той рухнуть на свежий газон мистера Марша. — Я кое-что знаю об одиночестве. Я имею в виду, не также, как и все мы. — Она тоже начинает играть со своей кружкой, проецируя действия Макс. В лучах полуденного солнца Макс видит бледно-розовые шрамы вдоль предплечий, покрывающие синеву ее вен. Она быстро отводит взгляд, вместо этого сосредотачиваясь на руках. — Знаешь, думаю, что я могла бы принять твое предложение, — говорит она. — Макс, — кричит Ванесса через заднюю дверь, и та машет ей рукой. — Спасибо, Кейт, — говорит она, когда Кейт собирает кружки и заносит их обратно внутрь. — И. Макс, — говорит Кейт, останавливаясь у задней двери. — Не позволяй Виктории задеть тебя. Или кого угодно. Они не понимают, о чем говорят. — О чем ты? — Иногда я думаю, что они тоже одиноки — просто другие одинокие. — Сомневаюсь, — отвечает Макс. Колфилд думает, что кому-то тяжело быть одиноким, когда его окружают другие. Кейт не отвечает; она только улыбается той же сдержанной улыбкой.***
Макс вздыхает, набирая номер, записанный Уорреном на клочке, вырванном из тетради по химии. Она глядела на него десяток раз, но так и не набралась смелости совершить звонок. Она улыбается, когда он машет ей в школе, но затем ее глаза ускользают, когда она торопливо проходит мимо, притворяясь, что между ними больше пространства, чем есть на самом деле. В ней все еще осталась часть ее, которая жаждет его беззаботного смеха и постоянных сообщений. Макс приходит домой и переключает свои диски, пока музыка не становится практически статичной в ее ушах, и она больше не может этого выносить. Даже сигнал, соединяющий ее звонок, обнадеживает. Когда она слышит звук, который резко начинает звонок, она сжимает телефон сильнее и задерживает дыхание, пока он не ответит. — Эй, Уоррен, — приветствует она, одновременно выдыхая. — Это Макс. Знаешь, из… эээ… — Она уже забыла название школы. — Я помню тебя, Макс. Тебя сложно забыть, — смеется он с другой стороны. — Я прям как знал, что скоро услышу тебя. Она закрывает глаза и пытается представить, когда в последний раз слышала этот смех. В последний раз она оттолкнула его, потому что он отпустил достойную презрения шутку. Но все, что она снова видит, — это его рука, обхватывающая ее горло и разбивающая ее голову об стену, и чуть не роняет телефон. — По пятницам, говоришь? — спрашивает она. Голос ее звучит немного выше, чем ей хотелось бы. Она воспроизводит свой разговор в машине с матерью, чтобы успокоиться. — Ага, у меня весь день свободен. Так что, ну, знаешь, мы не будем торопиться и все дела. — Кстати сказать, ты солгал, — говорит она и морщится, как только произносит это. Она перекладывает телефон к другому уху, чтобы перестать чувствовать дрожь в суставах. — А? — О ставке. Моя мама сказала, что вы, ребята, уже согласовали ее. — Заткнись, Макс. Друзей так не заводят, — ругает она себя и практически слышит, как Уоррен опешил, прежде чем произнес свою реплику. — Блин, точно. Мне очень жаль. Я забыл. На самом деле, нет. Я просто, ммм, хотел найти повод поговорить с тобой. Довольно глупо с моей стороны, да? Я имею в виду, я пойму, если ты не. — Не будь смешным. Увидимся в эту пятницу? — Она останавливает его, прежде чем он сможет еще больше увеличить пропасть между ними. Ей уже кажется, что она зарылась в эту яму и не знает, во что ввязывается. Но все, что она видит, — это незавершенные записи в школьных записях, почти пустой список контактов в телефоне и то, насколько тихими стали все ее дни после обеда. — Да, конечно. Звучит здорово. И Макс вешает трубку, прежде чем успеет возразить. Она сохраняет имя Уоррена в своем телефоне и поглядывает на контакт, что находится над ним, — Нейтан со смайликом автомобиля. Она нажимает на имя, и на ее лице появляется улыбка. Она колеблется, когда открывает текстовое меню, курсор мигает перед ее лицом, как восклицательный знак. Ты играешь с огнем, — говорит она себе, печатая ему сообщение. Она постукивает большим пальцем по нижней стороне телефона в течение нескольких минут, а затем нажимает кнопку «Отправить» и смотрит, как слова уносятся прочь. Я все еще не взорвала ни одной машины. Через минуту ее телефон подаст звуковой сигнал. ну бля тогда нам нужно заняться этим Раздается легкий смех, удивляющий ее, и она снова печатает, прежде чем он успевает остановиться. У меня пока что нет машин на примете. Она всего лишь шутит. Она даже не уверена, что смогла бы взорвать машину, если бы от этого зависела ее жизнь. Но ответ Нейтана прерывает ее размышления. будет сделано что ты делаешь сегодня вечером а Ой, — говорит она и откладывает телефон. В ее теле вспыхивает адреналин, когда она думает о том, чтобы исчезнуть с ним в какой-нибудь опасной неизвестности. Затем она быстро напоминает себе, что это Нейтан Прескотт. Кейт всего пару часов назад рассказала ей, как он причинил ей боль в этой временной шкале. Этого ей уж точно не следует делать. Он полон огня, агрессивных порывов и разрушения. Ничего. Она отправляет его, даже не осознавая, что делает это, а затем паникует, когда он отвечает: час ночи будь готова Она играет с огнем и уже чувствует, как первые языки пламени лижут ее кожу. Румянец заливает ее лицо так внезапно, что она чувствует его даже на затылке. Она до сих пор чувствует адреналин. Появилось чувство контроля, к которому она не привыкла, ощущение того, что она жива.