Гребанный нежный цветок.
Она невольно улыбается, вытаскивая печальный маленький цветочек из-под больничного пластыря, который выдавали после каждой встречи терапевтической группы, с мультяшными героями и вплетая ее в петельку для пуговицы на своей куртке.***
Райан торжественно кладёт коробку на стол перед Макс, и ей приходится спасать свою домашнюю работу, чтобы ее не скинули со стола. — Открывай же, — говорит он, отмахиваясь от облака пыли, которое удивило его своим появлением. — Что это? — Макс хмурится, но ее отец продолжает горделиво улыбаться, указывая на коробку, как будто это сокровище, которое он только что откопал. — Посмотри, — Он постукивает пальцем по картонной коробке с выцветшей наклейкой с надписью «Аркадия Бэй». — Это… — она замолкает, глядя на большую коробку. Когда она открывает ту, внутри стопкой сложены несколько пиратских костюмов, поделки из лагеря и несколько нарядов, которые она сшила с Хлоей еще в те времена, когда они пробовали ткать из конопли. Но в довершение всего есть небольшая кучка полароидных снимков. Она осторожно вынимает их, и на них на всех они с Хлоей в разные моменты их детства. Улыбки, смазанные кадры, закинутые руки на плечи или игривое выталкивание друг друга из кадра. Хлоя держит накидку, которую они когда-то сшили, покрытую фунтом блесток и пуговиц, а на Макс соответствующая повязка для глаз. Они по очереди были супергероем и злодеем, и, хотя Хлоя стала отличным заклятым врагом, было трудно отрицать восторг, который она испытывала, когда та побеждала злодейку Макс не совсем чистым концом швабры. Макс снова и снова просматривает фотографии. Она чувствует, как слезы струятся по ее щекам, и быстро вытирает их. Райан находится поблизости, шагая по комнате от кровати к столу, а затем обратно. — Я в порядке, — шепчет она, проводя пальцем по глянцевым фотографиям. Она подносит их к лицу, достаточно близко, чтобы вдохнуть затхлый запах их хранилища.Если бы я могла просто.
Она сосредотачивается на своём детстве, рассматривая фото так внимательно, что видит каждую частичку всей комнаты позади них с пираткой Прайс. Она сосредотачивается, пока не слышит смех Хлои, эхом отдающийся в ее голове. Она фокусируется, пока ее взгляд не плывёт, пока фотография не размывается, пока ее рука не начинает неметь от того, что она крепко слишком сжимает карточку. Но ничего не происходит. Фотография выскальзывает из расслабившихся ее пальцев. Райан подходит к ней, обнимая. — Эй, все в порядке. Ничего страшного, — говорит он, и Макс кивает в паузе между его предложениями. Весь ее мир — один сплошной ком из слов «все в порядке; все нормально». — Я хочу вернуться, — шепчет она. — Я знаю, — отвечает отец, но даже не догадывается о том, что она на самом деле подразумевает, но Макс все равно благодарна ему за то, что он это сказал.***
— Смотри сюда, уродина, — бормочет Виктория, когда Макс пересекается с ней по пути в класс. Только Виктория не бормочет, она надменно повышает тон своего противного голоса, чтобы это услышали все в коридоре. Дабы Макс досталось столько презрения и отвращения, чтобы она почувствовала себя до неприятного ощущения покрытой слизью, но она отмахивается от ее слов и идет дальше. — Я сказала, смотри, — кричит ей Виктория, но Макс продолжает идти дальше. — Я услышала тебя и в первый раз, — бормочет она и действительно бормочет, потому что не хочет начинать перепалку, когда она и без того опаздывает на урок истории. — Ты должна уважать того, кто разговаривает с тобой, Колфилд. Это может быть первым и последним разом, когда кто-то вообще контактирует с тобой. Макс оборачивается, зная, что румянец на ее щеках заметен не только ей, но все равно смотрит в ответ на собеседницу, прожигая в зрачках той небольшие выемки. — Я так и думала, — напевает Виктория, ее ухмылка такая же резкая, как и ее слова. — Ты всегда так отчаянно нуждалась во внимании. На секунду она видит вспышку стробоскопа, вихрь цветов над головой, когда Виктория смотрит на нее, смеясь. Затем она моргает, и в коридоре перед ней витает только размытая черно-белая гамма с множеством монохромных нюансов. — Ну, привет, — когда Нейтан приближается, между ними прерывается на одном из предложений с неприятным контекстом голос, выражение его лица отражает готовность к стычке. — Давай, Вик. Отвали, — его слова приятны Макс, даже если тон, с которым он произнёс это, ее напрягает. На несколько мгновений повисает немая пауза, пока Виктория не приходит в себя, и ее взгляд не начинает скользить по ним обоим. — О… блять. Точно. Я должна была заметить, — заявляет она, скрещивая руки на груди. — Мамочка-утка и ее гадкий утёнок. Прелесть. На лице Нейтана словно есть шкала, показатель контроля в которой, снижается еще на одно деление, но он проецирует стойку Виктории и тоже скрещивает руки. — Правда? Так ты это видишь? Макс прижимается к стене, желая просто отключиться. — Эй… Ребят, — начинает она, но никто не обращает на нее внимания. Показатель контроля Виктории также уменьшается, это выдаёт ее не одно из самых приятных выражений лица. В том, как она хмурится и смотрит в сторону, есть что-то уязвимое, что-то сломанное. — Нет. Полагаю, нет, — наконец отвечает она. Она разворачивается и топает прочь, найдя способ задеть Макс, даже когда та прижата к стене. — Спасибо, — говорит Макс, и Нейтан смотрит ей в глаза. Он коротко кивает. — Не позволяй ей давить на себя, — говорит он, и над головой раздаётся звонок, пугая их обоих. — Увидимся. Макс уходит на историю, все еще не веря в то, что они теперь трутся рядом друг с другом, где бы ни были. Она проклинает Викторию каждым словом, которое приходит на ум. Но даже этого все еще недостаточно.***
— Максин. Она поворачивается на звук своего имени, но все, что она видит, бесконечно белое. Ее имя звучит вокруг нее, как в вакууме, и она не может определить, где первоисточник. Макс. МАКС. Макс. — Колфилд. На этот раз голос ближе, и когда Макс поворачивается, она видит стоящую рядом Викторию Чейз. Она захлопывает дверцу шкафчика и прислоняется к ней с ленивой ухмылкой. — Каково теперь быть взрослой, а, Макс Колфилд? — Отлично, — слышит Макс себя, но не чувствует движения губ. — Наш последний год. Как будто ты теперь одна из элиты, верно? Все эти мелкие уроды, наконец, ниже тебя. Макс прищуривается, но не отрывает глаз от сумки, застегивает ее и перекидывает через плечо. — Чего ты хочешь, Виктория? — В эту пятницу будет вечеринка Вортекса, — сообщает ей Виктория, и Макс пожимает плечами. — Ладно?.. Она вытаскивает из кармана листок бумаги и подносит его к лицу Макс. Вик громко щелкает пальцами перед ее глазами. — Хочешь придти? — Шутки в сторону, — Макс хочет развернуться и уйти, но Виктория встаёт перед ней. — Зачем? — Тебе будет весело, — настаивает Виктория. — И я знаю, что у тебя нет планов на выходные. — Я не знаю, о чем ты говоришь, — отвечает Макс и снова пытается уйти, но Виктория повторно встаёт перед ней, заставляя Макс опять опираться спиной о шкафчики. Макс потирает плечо, хотя ушиб вовсе не болит. Она чувствует себя наблюдателем, находясь при этом в собственном теле. — Ты здесь уже три года, и у тебя нет ни одного друга. Разве твоей чокнутой голове не одиноко? Я тебя не понимаю, Колфилд. Я предлагаю тебе шанс стать кем-то большим, чем молчаливым хипстером, и ты не хочешь воспользоваться им? Её слова что-то зажигают в Макс. Она чувствует, как школьные годы пролетели мимо нее, словно карты, пустые и с загнутыми уголками. Она не хотела сюда возвращаться. Летние каникулы были совсем другим видом уединения — с любимыми книгами и фильмами и одеялом, плотно обернутым вокруг нее. Здесь же были только холодные двери шкафчиков и еще более холодные взгляды незнакомцев, которые с каждым годом становились все более отдаленными. Она держалась подальше от Виктории Чейз и подобных ей людей из Вортекса, ибо родители предупреждали ее, что наркотики и алкоголь оказывают ужасное влияние, что ей нужно сосредоточиться на оценках и среднем балле, который складывается из них. Ей говорили избавиться от людей, которые будут этому препятствовать, мол, в конце концов, это только навредит ей. Она держалась от них подальше, потому что не хотела никаких пороков, от которых не могла бы потом легко избавиться. И утешения в этом мало, сказать честно. Она держалась от них подальше, потому что ей не нравились острые углы их лиц, их ухмылки на лицах уже зазнавшихся первокурсников, их смех, как молния над деревом подле тех, кого они толкали в коридорах, чьи книги они роняли, кого они сбивали на пол. Но Виктория протягивает приглашение так, будто протягивает руку. Она протягивает руку, когда подзывает Тейлор или Кортни ближе, чтобы рассказать секрет. Она протягивает руку, когда наклоняется к Нейтану в коридоре. Она протягивает руку, как она это делает, когда приветствует любого, кто достоин ее улыбки. Ее улыбка слишком ярка для Макс, но она не дрогнет даже за все десять секунд, которые требуются Макс, чтобы обдумать ее предложение. — Хорошо, — говорит она, принимая листовку, и Виктория медленно поднимает руку; заключено перемирие. — Круто, — заявляет она, и Макс не может сказать, издевается она над ней или нет. — Тебе понравится, — она сверкает зубами, усмехаясь, и в этом есть что-то не то. Макс прижимается к своему шкафчику, и Виктория нависает над ней, становясь все выше и выше, пока не исчезнет в высоте школьных потолков полностью. Макс поворачивает голову и обнаруживает, что шкафчики тоже исчезли. На смену им приходит влажный запах старого здания. На нее светит стробоскоп, а ветер, дующий с черного хода, холодит ее голую кожу. На ней какая-то майка и юбка слишком открытая и слишком короткая. Макс не понимает, откуда она появилась здесь, но смутно вспоминает, как кто-то сунул ей одежду в руки и дотошно уговаривал надеть её. Туфли на ее ногах стирают ее кожу и волочатся по бетонному полу за ее ногами. Она пытается отбросить высокие шпильки, но ее ноги двигаются так тяжело и ватно, словно все застревает в замедленной съемке. Мир, такое ощущение, что поворачивается с одного бока на другой и качается, отчего она налегает всем телом на человека, стоящего рядом с ней. Над ее ухом раздается гул, когда какие-то две руки поднимают ее и ведут куда-то, а затем она слышит голос Виктории, звучащий то ли сверху, то ли сбоку от нее. Макс не может определить, где именно он начался. — Тебя реально так унесло с одной рюмки ликера? Она не может вспомнить, чтобы пила алкоголь, хотя в руке у нее стакан с тёмной жидкостью. Она почти уверена, что отказалась бы от этого всего, и даже если бы она что-нибудь выпила, ее бы не разнесло так сильно, ведь она, кажется, должна знать меру. Такое ощущение, что все вдыхают ее воздух и выдыхают его горячими парами. Она вытирает пот со лба и снова падает на того же человека сбоку от нее. — Жарко, — жалуется она, но на этот раз руки никуда ее не тянут. Они держатся за неё, пальцы сжимают ее кожу настолько сильно, чтобы она даже в таком омерзительном состоянии почувствовала их. — Почему бы тебе тогда не снять что-нибудь? — Голос кричит ей в ухо, и она морщится от запаха пива. — Нет, я в порядке, — говорит она, но руки тянут ее за легкую блузу, она хватается за неё, в то время как другая пара рук стягивает с неё юбку. Кто-то тянет ее за волосы и пытается залить в неё что-то из стоявшей ранее на полу бутылки. Холодное стекло звенит о зубы, и она начинает вопить, потому что осознание внезапно поражает ее наповал. — Ой, в чем дело, Макс? Тебе мало? — Виктория снова начинает говорить где-то рядом с ней, и резко появляется вспышка камеры, Макс начинает отбиваться от чужих рук. Она кусает одну руку, пинает другую и кричит, пока ее легкие не осушатся. Затем все погружается в темноту, прежде чем ее пробивает еще одна, до боли и ряби в глазах яркая, вспышка. Никто больше не дергает ее за одежду, но ее собственные пальцы стянуты шифоновой майкой, которая осталась небрежно натянутой на голову. Ее стакан падает и разбивается под ногами, ее замшевые туфли на удивление быстро пропитываются его содержимым. Еще одна вспышка фотоаппарата сияет ей прежде, чем все снова погрузится во мрак. Как будто ее собственный гроб только что заколотили. — Прекращайте уже это. Пошли все нахуй отсюда, — кричит кто-то позади нее, голос невнятный, но резкий в своем гневе. Толпа медленно расступается, и Макс падает обратно в темноту, окутавшую ее с ног до головы, будто тёплым зимним одеялом.***
Макс резко просыпается, едва не ударившись головой об изголовье кровати. В ее комнате темно, если не считать тусклого света ночника. Она осматривает свою комнату, проверяя, находится ли дверь с правой стороны, висят ли плакаты на своих местах, нет ли на ее теле синяков и сломанных костей. Все в точности так, как было до того, когда она заснула. Ее рука дрожит, когда она нащупывает телефон на тумбочке. Она проговаривает вслух имя Нейтана, и ей требуется несколько попыток, чтобы написать ему что-то, напоминающее человеческую речь, не говоря уже о правильном ее написании. Ты спишь? Несколько минут тишины тяжело звенят у нее в ушах. Из-за этого звук пришедшего сообщения от Прескотта звучит кошмарным секундным отзвуком из динамиков ее телефона. с ума сойти Она пытается написать о своём сне, но не попадает по сенсору на нужные кнопки и сдается, вместо этого звоня ему. — Мне приснился кошмар, — шепчет она в телефон, когда он отвечает. — Бывает, — отвечает Нейтан хриплым от сна голосом. — Мне казалось, что я просто наблюдаю за тем, что со мной происходит. И это точно не галлюцинации. — Да, такое бывает, — снова говорит он. Она слышит его кряхтение и звук проминающегося матраса под ним, когда он шевелится. — Но Уоррена там не было. Это была еще одна причина, по которой я не думаю, что это была галлюцинация. Потому что Уоррена там не было. Это был…кто-то другой, — она резко останавливается, думая о Виктории. Теперь она не совсем уверена, что хочет говорить ему об этом. — Даже так? Это был какой-то другой ботан, о котором ты мечтаешь? — Нет, черт возьми. Это был не парень… — Так ты нафантазировала девушку? — Нейтан, послушай, я не знаю, что происходит, но я серьезно напугана… — Макс, — он прерывает ее, и произносит это так медленно и осознанно, что это сразу же приводит ее в чувство. — Это был просто сон. Иногда сны — это просто грёбанные иллюзорные вакуумы. Это просто чушь, потому что твой мозг пытается разобраться сам во всем том дерьме, что с тобой приключилось. — Это была Виктория, — тихо говорит она, и это заставляет Нейтана замолчать. Он даже не отвечает, желая услышать то, о чем она скажет. — Она обманом заставила меня пойти на какую-то вечеринку, а потом были люди, пытающиеся сорвать с меня одежду, но на самом деле я как будто делала это сама, пока она фотографировала, или что-то в этом роде… — Макс, — снова говорит он, на этот раз с остротой. — Я не думаю… я имею в виду, что ты, наверное… ну, черт, — он испускает разочарованный вздох, который хрипит в телефоне. — О чем ты? — шепчет она, крепко обнимая себя. Но она уже знает, что он собирается сказать. Она не хочет этого слышать. — Я думал, ты помнишь об этом. Я думал, что это была причина, по которой ты пыталась держаться подальше от Виктории. — Помню что? — Руки хватают ее за локти, пальцы тянут за волосы. Виктория смотрит на неё сверху вниз, ее смех заглушает музыка. Затем все это ускользает, и перед ней предстаёт Джефферсон со шприцем в одной руке и рулоном скотча в другой. Что я помню? Нейтан вздыхает. — У Вик была «отличная» идея розыгрыша для одной из вечеринок. Она подумала, что было бы весело напоить тебя, немного поднять настроение и сфотографировать все, что произойдёт с тобой, — его голос буквально тяжелеет, и Макс чувствует, как на голову начинает что-то давить каким-то блядским неприятным венком. — Допустим, — бормочет Макс в подушку, и ее глаза начинают гореть и слезиться от напряжения, ибо она боится их сомкнуть снова. — Послушай, я не горжусь тем, что она сделала, хорошо? Мы сильно поссорились из-за этого и разошлись. Я забрал эти фотки и избавился от них. — Хорошо, — снова бормочет она, плотно прижимая подушку к лицу. На мгновение ей легко представить себя Кейт, проталкивающейся сквозь толпу людей, в плотном тумане, окутывающем пеленой ее голову. Легко увидеть, как она тянет себя на дно, потеряв опору от сплетен и комментариев, которые наверняка последовали после вечеринки. Легко увидеть себя на крыше, одно из таких высказываний действует на неё сильнее, чем ощущения капающего по ее лицу дождя. Легко оказаться на чужом месте, как будто она всегда была готова на нем оказаться. — Макс, прости меня. Она громко хлюпает носом в подушку, пытаясь прикрыть это простудой. — Послушай, я бы сказал тебе раньше. Я не пытался ничего скрывать. Я просто подумал, что ты вспомнила. Не думаю, что она задумывалась о том, как ты на это отреагируешь. Я уверен, что ей было похер на это. На то, что ты спела бы Тейлор Свифт и вертелась бы вокруг какого-нибудь парня или на что-нибудь такое, я не знаю. Она может этого не показывать, но это определенно трахнуло ее, особенно когда ты проделала свой маленький трюк на крыше. И она была отстранена. Так что у тебя все получилось. — Отстранена? — повторила она, вспомнив слова Кейт. — Да, блять, отстранена. — Это… — она снова пытается прочистить горло, но единственный звук, который выходит, — это сдавленный писк. — Значит, вот, что ты делаешь? Пытаешься оправдать плохую шутку? Нейтан вздыхает в ответ. — Ты была просто еще одной девчонкой, которая слишком запуталась на вечеринке. Я вмешался, потому что ты напугала всех своим криком. Тебе не нужна моя жалость, Колфилд. И я пиздецки уверен, что ты уже наслушалась её от каждого, кто был причастен к тому, что с тобой случилось тогда. Макс закрывает глаза, не обращая внимания на то, что хотела сказать. В любом случае, все, что он говорит, не имеет для нее смысла. Все это линии, идущие параллельно друг другу. — Так, что дальше? — спрашивает она. — Да… Я, ну, — колеблется он. — Я был на нескольких вечеринках, где уже было подобное. Я тоже не люблю вспоминать это дерьмо. Макс, дыши, пожалуйста. Она отрывает подушку и втягивает воздух, даже не осознавая, что задерживала дыхание, пока он не напомнил ей об этом. Макс делает еще один вдох и чувствует, как волна беспокойства утихает. Прескотт молчит, пока не пробьёт около десятка сердечных ударов в грудной клетке Макс, не прозвучит потрескивание и хрипение сбивающейся связи между ними и ее прерывистое дыхание — единственные общие звуки сейчас для них обоих. — Эй, — говорит он, когда больше не может вытерпеть, — это определенно хуево. Но все не так уж и плохо. Кто-то другой сделает что-нибудь глупое, и ты будешь вчерашней новостью. И тогда о тебе забудут в этой веренице слухов. Давай, Макс. Ты можешь ударить меня в следующий раз, когда увидишь, если тебе станет легче. — Я не собираюсь тебя бить, — говорит она, подавляя смех. Он вздыхает, и при движении раздается еще один скрип его кровати. — Бьюсь об заклад, ты хотела бы сейчас просто фантазировать о каком-нибудь ботанике, а? Она снова закрывает глаза свободной рукой. — Ещё бы. О чем ты думаешь вообще? — Что? Тебе не нравится Гейрам? — Господи Боже, когда ж ты уже заткнешься? — она не может поверить, что он собирается дразнить ее сейчас, в такое непростое для неё время. — Я чертовски шокирован. Так какой у тебя тип, если тебя не привлекают законченные ботаны и дрочеры-гики? Макс закрывает подушкой на лицо и не знает, смеяться ей или кричать. — Твоё молчание довольно интересно, Колфилд. — Я не обсуждаю с тобой возможности свиданий, Нейтан. — Да ладно тебе. Стало же легче. Она не хочет признавать его правоту. — Хочешь знать мой тип? — говорит он, откровенно уже травя ее. — Что? Нет! — говорит она, в основном в подушку. — Хорошо, потому что я все равно тебе не сказал бы. — Как же ты невыносим, — говорит Макс ему, и он просто смеется. Ее голова пульсирует от недосыпания, и она обращает внимание на то, сколько уже времени. — Дерьмо. Уже так поздно. Мне очень жаль. Он снова смеется, но ее небольшая доля разума, вернувшаяся к ней, достаточно уравновешивает ее. — Ты извиняешься, когда я думаю, что хочешь разорвать мне гребанную глотку. Ты полна сюрпризов, Макс Колфилд. Иди спать. Придумай какую-нибудь горячую сексуальную сцену, в которой тебя будут нащупывать твои эти тени или гики. Завтра расскажешь. — Ты отвратителен! — живо говорит Макс, и ей не нравится, что она улыбается от всего этого — Сладких снов.