Staying Vertical

      Макс чувствует себя призраком, когда идет по больничным коридорам на занятия в группу. Слишком знакомые гудки машин, жужжание интеркома, шарканье туфель по полу — она ​​дважды чуть не обернулась на них. Она даже осмелилась дернуть ручку и толкнуть входную дверь, но мгновение спустя захлопнула ее с грохотом обратно.       — Давай, Макс, — пробормотала она, снова толкая дверь. Все снаружи приглушается, когда дверь со щелчком закрывается. Ее собственные ботинки, скользящие по свежевымытому полу, кажется, визжат в знак протеста.       Она быстро находит 317 дверь. Небольшая толпа рассредоточена по кругу из стульев. Но Нейтана не было. Некоторые смотрят на нее с неопределенной улыбкой, другие изучают ее настороженно, словно ожидая, что она переймет все недостатки Нейтана. Она приветственно поднимает руку, но через мгновение ее опускает. Эта группа со своими историями опережает ее на несколько занятий и не знает, с какой стороны подступиться к ней. Она надевает наушники, чтобы заглушить слишком тихий шепот вокруг. Это даст ей время разобраться в собственной истории. Это даст ей время забыть обо всем.       Она раскрывает лежащую на коленях книгу Сильвии Плат и листает ее. Слова цепляются, как крючки, за внутренности, удерживая ее на земле. В мире, где все вокруг нее меняется с ног на голову, все еще черные слова остаются теми же, независимо от того, сколько раз она возвращается к ним.       Макс не понимает того, как легко она ушла в себя, пока не чувствует, как пальцы Нейтана касаются ее щек, выдергивая наушники.       — Я звал тебя по имени пять раз, — жалуется Нейтан. Он вздрагивает, когда слышит музыку, доносящуюся из наушников в его руке. — И какого хуя ты читаешь эмо-стишки? — он смотрит на книгу, лежащую у нее на коленях, и морщит нос.       Макс забирает наушники и кладет их обратно в сумку. — Кейт Марш одолжила мне их, — она прижимает книгу к груди. — И мне они нравится. Еще бы, это же классика.       Прескотт качает головой, хмурясь сквозь улыбку на краешках губ. Он падает на стул рядом с ней. Макс чувствует, как поворачиваются к ним лица, но когда дверь со щелчком открывается, они отводят взгляд.       Доктор Уайт торопится, ее короткие волосы развеваются вокруг ее лица. — Извините, ребята. В коридоре немного задержались. Как у всех сегодня дела? — из зала раздаются приветствия. — Макс, рада видеть тебя снова, — Доктор Уайт сияет, и Макс ерзает на своем месте.       — Нейтан не дал мне права отказаться, — говорит Макс со слабой улыбкой.       Нейтан удивленно поднимает глаза. — Какого хрена, — ворчит он, но улыбка мягко растягивает и его губы.       — Рада видеть, что вы двое так хорошо ладите. Итак, кто хочет начать? Кто-нибудь делал что-нибудь интересное в эти выходные?       Повисает пауза, прежде чем тоненькая девушка с еще более тонким голосом начинает говорить. — Я нарисовала фреску на задней стене старого склада на Дейд-стрит. Мне помогли друзья из арт-клуба.       — Ой, какая прелесть. Что вы, ребята, нарисовали? — спрашивает доктор Уайт.       — Это просто коллаж бабочки, состоящий из других животных, — девушка пожимает плечами, но выглядит очень даже довольной собой.       — Это замечательно, Ева. Я так рада, что ты нашла здоровое увлечение. И соприкоснулась со своей творческой стороной. Мне нужно будет проехать мимо и посмотреть его по дороге домой.       Макс наклоняется и шепчет Нейтану на ухо: — Разве это не то здание, где мы были тогда?       Прескотт кивает, его улыбка становится шире от ее умозаключения. Он наклоняется, чтобы ответить, и толкает ее в плечо.       Колфилд вздрагивает от внезапного прикосновения.       — Похоже, нам нужно вернуться и проверить.       — Да, мы обязательно должны это сделать, — бормочет она слегка неровным голосом.       Он откидывается на спинку стула, удовлетворенный ее ответом.       Макс находит удивительным, как легко включиться в эту группу незнакомцев. Она почти не разговаривает; она позволяет им обмениваться историями, как рукопожатиями, в то время как сама наблюдает и слушает. Когда доктор Уайт спрашивает, не хочет ли она поделиться чем-нибудь, она качает головой, в то время как Нейтан пристально смотрит на нее. Она встречается с ним взглядом, потому что он тоже не из тех, кто делится чем-то личным в группе. Однако, когда Макс слушает их истории, в ней появляется какая-то легкость, отчего она задумывается, хватит ли у нее когда-нибудь смелости поделиться здесь тем, что она никогда бы не выкинула по доброй воле.       Но это все равно не будет иметь значения. Она не собирается оставаться здесь. Улыбка, появившаяся на ее лице, снова исчезает.       — Эй, Макс, — окликает ее доктор Уайт, когда сеанс заканчивается. Группа уже разошлась, и Макс волочит ноги, отставая. — Произошло что-нибудь новое на той неделе? Галлюцинации продолжаются?       Макс колеблется, и ненавязчивая улыбка доктора сменяется на беспокойную кривую. — Только если сны. Может быть, я что-то вспоминаю, но они не совсем… такие, как мне хотелось бы. Я не знаю, — Макс знает, что должна рассказать ей о своём сне, где она очутилась на вечеринке, что ей нужно рассказать об этом и перестать переживать из-за этого, но она не может заставить себя рассказать кому-то. В больнице, где над ней слишком громко потрескивает свет, где все слишком белое, это кажется слишком реальным.       Доктор Уайт кивает. — Иногда это может быть вызвано твоими препаратами. Они могут навести тебя на более ясные, живые или невнятные мысли. Через пару недель все станет лучше. Если нет, то мы можем поговорить с доктором Адамсом о повторной смене лекарств. Мы еще поговорим об этом на собрании.       Теперь очередь Макс кивнуть, но она сомневается, стоит ли снова менять лекарства. Она не хочет, чтобы в ее голове запутывались новые нити. Она снова удивляется тому, что просто оставила свои лекарства. Перерезав все нити, уходя от всего этого. Если инциденты вернутся. Если ее силы вернутся.       Она так глубоко задумалась, что не заметила Нейтана в дверях. Его грудь встречается с ней, подобно стене, и она хватается за дверной косяк, чтобы не врезаться в него. — Ты не должен был меня ждать, — говорит она ему, но Прескотт только пожимает плечами.       Макс останавливается, когда они проходят мимо доски объявлений. Это своего рода доска объявлений, которую можно увидеть в каждом коридоре — коллаж из поделок с несколькими картинками, разбросанными между ними. Но особенно бросается в глаза одна фотография — девушка ее возраста со светлыми волосами, перекинутыми через плечо. Она прислоняется к выступу, не вошедшему в кадр. Один уголок ее рта приподнимается в улыбке, как будто она делится секретом с тем, кто находится за пределами фотографии. Макс гадает, какие секреты есть у этой Рейчел Эмбер.       — Кто это? — спрашивает Макс, указывая на фото.       Нейтан наклоняется через ее плечо, чтобы посмотреть. Его дыхание щекочет затылок, и Макс рассеянно почесывает его.       — Это Рэйчел, — мягко говорит он и снова встает обратно. Его глаза остекленели, и на его лице появилась нежность, которая удивила Макс. Как будто все острые углы его лица были стерты начисто. Макс не узнает человека, стоящего позади.       Он замечает на себе пристальный взгляд и хмурится, отступая от нее на несколько шагов.       Макс прочищает горло и смотрит в сторону. — Она ходила в Линкольн? — ее голос кажется тихим в большом коридоре. — Я ее еще не видела.       Нейтан грызет ноготь большого пальца и отворачивается от нее. — И не увидела бы.       Макс ждет, пока Прескотт продолжит, а когда он этого не делает, она смотрит на его сгорбленные плечи, луч света отражается от черной куртки.       — Что-то случилось, — подсказывает она еще тише. Вспышка закопанной куртки и кричащей рядом с ней Хлои проходит в ее голове. Она отбрасывает это.       Его рот кривится еще больше, когда он начинает монотонно говорить. — Она вляпалась в какое-то дерьмо в школе и… — он прислоняется к стене, бормоча что-то себе под нос. — Она покончила с собой. Ты была в больнице во время ее похорон.       — Черт, извини, — это единственное, что приходит ей в голову, и она отступает к другой стене. Между ними целый коридор.       Нейтан снова пожимает плечами.       Она вспоминает все фотографии Рэйчел, которые видела, те, которые она хочет запомнить — ее голову, запрокинутую со смехом, ее волосы, развевающиеся позади нее. Она помнит их так отчетливо, что почти чувствует вес фотографий в своих руках.       — Нейтан, — начинает Макс, но его ворчание обрывает ее прежде, чем она успевает продолжить. Она подходит к нему и тянется к плечу.       Он отталкивает ее, снова отворачиваясь.       Колфилд спотыкается и врезается в доску объявлений. Та криво качается, и она поправляет ее.       От его мягкости уже давно не осталось и следа. Его резкие углы и линии, которые, кажется, агрессивно искрятся в сторону Макс. Она заставляет себя снова взглянуть на окружающие картины и рисунки. Фотография кажется такой неуместной рядом с ожерельями из макарон и криво сплетенными гобеленами. Она узнает часть из них, а также некоторые фотографии. Она просидела рядом с ними уже две недели.       — Она была в нашей группе, — понимает она приглушенным голосом.       Нейтан переминается с ноги на ногу, наклонив голову, чтобы посмотреть на фото их группы.       — Мне очень жаль, — снова говорит Макс, но тот игнорирует ее. — Почему ты все еще ходишь, если это тяготит тебя?       — Я должен, — выпаливает он. — По решению суда из-за гребаной машины Теннингтона в прошлом семестре, — он снова замолкает, его взгляд скользит по коридору.       — Нейтан, — снова пытается она, но остаток фразы обрывается. Она неопределенно жестикулирует перед собой в очередном извинении.       — Не вздумай. Это ничего не меняет, — он бормочет что-то вроде «сгорела бы в любом случае» и стучит ногой по плиткам пола. Прескотт кивает головой в сторону коридора, ведущего к лифтам. — Хочешь молочный коктейль? — он спрашивает это уклончиво, но огонь все еще присутствует в его голосе, грубом и неустойчивом.       Макс моргает. — В три часа дня? — она возражает. При дневном свете, вдали от соблазна бессонницы, это как-то по-другому. Она смеется, и смех выходит гораздо более натянутым, чем она хотела. Она, кажется, не может оторваться от доски объявлений, застывшей улыбки, которая выглядит почти косой в резком верхнем свете.       Она улыбается и пожимает плечами. — Ничего себе, Нейтан, ты опасно живешь.       Прескотт уже у лифта, когда она, наконец, оглядывается, нажимая несколько раз подряд на кнопку, как будто это заставит двери открываться быстрее. Улыбка, расплывающаяся по его лицу, такая же пламенная, как и его голос, такая же вызывающая. — О, я могу быть опасен.       Это вытесняет все остальные ее мысли. Улыбка Макс дрожит, но она быстро приходит в себя. — Пожалуй, я пока ограничусь молочными коктейлями. В последнее время я слишком много живу на грани.       — Хорошо, — говорит он, когда двери лифта открываются. — Пока что.

***

      Они несутся по шоссе с молочными коктейлями в руках, а Макс наклоняется к кондиционеру. Для сентября слишком жарко, и молочный коктейль кажется ей кусочком рая.       Хотя Нейтан кажется расслабленным, она видит, как напряглись его плечи, а затем и шея, когда он стиснул зубы. Когда он оглядывается, чтобы увидеть улыбку Макс, мышцы слегка расслабляются.       Она возится с радио, и он откидывает ее руку.       — Не в этот раз, — говорит он, выбирая рэп-песню, которую она не узнает. Бас, кажется, истекает кровью над словами. Его пальцы барабанят по боку ее сиденья, словно пытаясь втянуть энергию музыки в свое тело.       Она хмурится, кладя руки на колени. — Эй, смотри на дорогу, опасный, — ругает она.       Он ворчит и вместо этого опускает руку к своему молочному коктейлю, натыкаясь на нее. Легкое покалывание пробегает по ее руке, но она стряхивает его.       — Какой она была? — мягко спрашивает Макс. — Я имею в виду Рэйчел.       Его взгляд на мгновение скользит по ней, прежде чем он бормочет что-то неразборчивое. Он жует кончик трубочки.       Макс тянется к нему, ее пальцы нерешительно касаются его плеча. — Я…       — Человеком, который не заслужил того, что случилось, — перебивает он, на этот раз громче. Он щурится на дорогу перед собой, игнорируя хмурый взгляд Макс. Нейтан не вдается в подробности.       Рука Макс быстро опускается. — Я уверена, что нет, — бормочет она. Внезапно возникшая стена между ними вынуждает ее возиться с замком бардачка, просто чтобы услышать щелчок в тишине. Когда он открывается и бросает ей на колени кучу фотографий, Нейтан хватает их и засовывает обратно. Она ловит вспышку улыбки Виктории, красное платье, которым, кажется, сражен Нейтан на фотографии. Она никогда раньше не видела у него такого выражения. Мысль о том, что было бы, будь она в этом платье, закрадывается в голову Макс. Она задается вопросом, заслужит ли она подобное выражение от него.       Но ворчание Нейтана возвращает ее к настоящему, и она отбрасывает эту мысль. Она смотрит на свои потертые Конверсы, джинсы, которые носит уже третий день, и его взгляд просто скользит по ним.       — Ты всегда такая любопытная? — ворчит он, когда она стряхивает пушинку с джинсов.       И все из-за фотографии, которую он спрятал в темном углу бардачка. Это не кажется таким ощутимым, как машина, мчащаяся по шоссе, грохот басов под ногами, онемевшие от напряжения кондиционера щеки.       — Я и не собиралась. Прости, — выдавливает Макс. Она крепко сцепляет руки на коленях. Она слышит, как замок бардачка дергается, будто он расшатался или сломался, и, вероятно, потребуется еще один удар, чтобы открыть его снова.       — Ты скучаешь по Виктории? — она задается вопросом.       — Я вижу ее каждый день, — сухо отвечает он.       Она указывает на бардачок. — Ты понял.       Нейтан вздыхает, и она слышит щелчок его трубочки, когда он прижимает ее зубами. — Люди расходятся, Колфилд. Даже если они были лучшими друзьями. Вещи меняются. Даже если бы ты не встала на пути, они все равно бы менялись.       Она пронзительно смотрит на него. — Я вам не мешала.       Он моргает, трубочка все еще зажата в зубах. — Я не это имел в виду.       — Разумеется, — говорит она, снова думая о Виктории на фотографии и о своем нелепом наряде на вечеринке. — Потому что я была не просто какой-то пьяной идиоткой в короткой юбке, бессвязно болтающей и портящей настроение вечеринки.       Нейтан прихлебывает пустой молочный коктейль. — Нет, не была. Это была не твоя вина.       — Я знаю, — парирует она.       — Если бы не ты, это был бы кто-то другой, — он фыркает. — А юбка была твоей главной проблемой?       — Серьезно, Нейтан.       Трубочка подпрыгивает у него во рту, когда он пожимает плечами. — Она была несколько одержима. Ты забралась ей под кожу, и она возненавидела это.       — Но я ничего не сделала, — во всех своих расколотых воспоминаниях она не может вспомнить, что говорила Виктории. Она всегда была кульминацией любой шутки, мишенью мимолетного смеха или оскорбления. Она никогда не была той, кто провоцировал их.       Он снова фыркает, приподняв бровь. — Ты что-нибудь знаешь о Виктории?       — Я стараюсь не лезть в это, — отвечает она, закатывая глаза.       — Сколько времени тебе нужно, чтобы собраться утром? — он бросает на нее взгляд, но в конце концов она изучает его наряд — отглаженные брюки, накрахмаленный воротничок, куртка, помятая только потому, что он бросил ее на сиденье.       — Эм, я не знаю. Обычно я не сильно запариваюсь, — она задается вопросом, кто тратит огромное количество времени, чтобы позаботиться о своей одежде, кто вообще задумывается о своей одежде.       — Еще бы, а вот Виктория знает. Очевидно, она на это может потратить несколько часов. А еще есть ты, которой наплевать на всех и вся, поэтому она думает, что ты считаешь себя лучше ее.       — Я что? — она качает головой. Она не знает, как кому-то пришла в голову такая идея. Она почти уверена, что последние несколько лет провела, пытаясь похоронить себя в небытие, по крайней мере в этом мире.       Но потом она вспоминает в другой хронологии свой последний разговор с Викторией. Как та сказала Макс, что хотела бы быть такой же беззаботной, как она.       — Если бы мне было все равно, я бы вообще не оказалась в такой ситуации, — говорит Макс.       — Да, но посмотри на себя, Макс, — он машет рукой на ее наряд.       Макс извивается, снова осматривая свой прикид, теперь уже с добавленным пятном от молочного коктейля, которого она не заметила.       — Ты не следишь за всем этим модным дерьмом и все равно хорошо выглядишь. Это портит всю тяжелую работу, которую она вкладывала в свой имидж или типа того.       — Это нелепо, — говорит она, даже когда музыка с вечеринки Vortex Club наводняет ее память. Виктория с другой ветки времени сливается в одну с той, что она видит каждый день в этой ветке, и на секунду ей кажется, что она не может их разделить.       — Очевидно, ты никогда не встречалась с моим отцом. Имидж — это всё, — теперь Нейтан ворчит в руль, сгорбившись над ним и глядя вперед.       — Очевидно, у меня были другие мысли на уме, — бормочет она, пытаясь вернуть себя в настоящее.       После паузы он говорит:       — Да, я знаю, — тень улыбки проходит по его лицу, и он вздыхает. — Во всяком случае, с Вик дело обстоит по-другому. У неё с тобой свои счеты. Хорошо это или плохо, неважно, — он хмурится, снова жуя трубочку. — Эта история с юбкой… — он качает головой. — Кого это ебет? Просто ты, Колфилд, и без того чокнутая.       — Потому что ты обратил на это внимание, — парирует она, но перестает ерзать, и ее руки снова опускаются.       — Блять, и правильно сделал, — он одаривает ее улыбкой. — Теперь я свободный человек. У меня все, — но его улыбка слегка увядает, а взгляд становится отстраненным.       — Эй, — говорит он после паузы. — Каким я был тогда? В другой твоей вселенной?       Макс колеблется, ее глаза встречаются с его.       Он пожимает плечами. — Я тоже могу быть любопытным, — он смотрит в сторону, изучая дорогу, как будто перед ними разворачивается что-то еще.       Есть миллион ответов, которые она могла бы выбросить. — Тебе лучше не знать.       — Но я ведь спрашиваю, верно?       — Ты был страшен, Нейтан. Ты был озлоблен, вспыльчив и…

Бомба вот-вот взорвется.

      Макс бледнеет, когда вспоминает, как пришла в себя в больнице, осторожную улыбку доктора, когда тот разговаривал с ней. Она задается вопросом, была ли она похожа на Нейтана; была ли такой же, как и он. Она задается вопросом, сколько здесь ещё осталось от прежнего Нейтана.       — И охренительно жутким, — заканчивает она слабым голосом.       — Значит, ты боялась меня. Ясно, — говорит он, качая головой. Улыбка полностью исчезла.       Макс выпрямляется в кресле. Если бы кто-нибудь сказал ей об этом до больницы, до Джефферсона, она бы пожала плечами и неохотно согласилась. Но где-то по ходу дела она обнаружила разницу между страхом и ужасом. Она ни для того, ни для другого больше не находила в себе места. — Я тебя не боюсь.       — А должна, — парирует Нейтан, и она чувствует, как в его голосе снова вспыхивает огонь. — Я хотел сделать гораздо больше, чем взрывать машины.       — Но ты этого не сделал, — отвечает она, и в ее словах проскальзывает вопрос.       Он снова пожимает плечами. — Я многого не сделал.       — Я тоже многое не сделала, — ее глаза, не моргая, встречаются с его. — Я не боюсь, — повторяет она.       Он снова усмехается, припарковывая грузовик. Он замечает выражение ее лица, и медленная улыбка расползается по его лицу. — Тогда докажи.       Макс запинается, глядя на трубочку, скользящую между его губами, и снова на его глаза. Она знает, что он шутит, и часть ее хочет просто открыть дверь и уйти. Но часть ее тоже очарована этим красным платьем.       Нейтан не моргает, изучая ее.       Она расправляет плечи, наклоняется и выдергивает трубочку у него изо рта.       Его глаза расширяются и отрываются от ее взгляда.       Она щелкает соломинкой, побив его ею по лицу. Соломинка согнулась в ее руках.       Его рот захлопывается так быстро, что она слышит, как он лязгает зубами. Он мотает головой. — Хорошо, Колфилд. Очень хорошо.       — Хотелось бы так думать, — ее улыбка бросает вызов той, что он преподнес ей несколько минут назад. Макс вытягивает шею, чтобы посмотреть, где они припарковались. Их окружает пустое поле, и она смутно видит детскую площадку позади.       — Полон чертовых сюрпризов, да? Давай, я хотел сделать здесь несколько снимков, — он нашаривает что-то на заднем сиденье и достает сумку с фотоаппаратом.       Она замирает, как только узнает это.       Ее реакция заставляет его тоже остановиться. — Что?       — Твоя камера, — говорит она, тяжело сглатывая. — Держу пари, у тебя есть монохромный объектив тоже, да?       Она чувствует, как белый свет обжигает ее веки, жужжание Джефферсона, бессвязно говорящего у нее за спиной, словно она под водой.       — Да, — говорит Нейтан, пронзая ее взглядом. Он как-то странно смотрит на нее. — Тебе нужен пакет, чтобы выдохнуть или типа того? — он протягивает руку к ее плечу, слабо улыбаясь. Ее глаза расширяются, и она пятится к пассажирской двери, заставляя его отдернуть руку. — Макс, какого хрена?       Она видит, как все черно-белые фотографии, которые он снял, падают перед ней, подобно листьям, и снимки с Проявочной ложатся поверх них, черты лица на них спутаны и искажены, как будто их размазали.       Макс прочищает горло и сосредотачивается на царапине на подбородке Нейтана. Темная корка кажется живее и ярче на фоне мутных фотографий.       — В другой вселенной ты тоже увлекался фотографией, — говорит Макс, стараясь говорить ровным голосом. — Ты делал довольно мрачные фотографии…       — Похоже на меня, — говорит он, забавляясь.       — Нет, они были… это был полный пиздец… — она закрывает рот рукой и дышит в ладонь.       — Макс, — говорит он и медленно отводит ее руку. Она дергает ту на себя. — Это ведь не по-настоящему.       — Но это одно и то же, — парирует она. — Все мельчайшие детали. Как я узнала о твоих фотографиях? Как я узнала тебя, Уоррена и Кейт? Откуда я знаю о Рейчел? — она откидывает голову на подголовник и закрывает глаза. Солнечный свет ярко струится сквозь ее веки.       — Макс, — снова говорит он, на этот раз более решительно. — Ради Бога, ты же четыре года ходила в Линкольн. Кто-то должен был всплыть, по крайней мере, в одной из твоих проклятых галлюцинаций. Ты, наверное, видела, как я таскал сумку с камерой в школе или вроде того.       — Ты знал Джефферсона?       — Учителя английского, которого арестовали? Я не ходил на его занятия. Зачем?       — Но Рейчел знала.       Она приоткрывает один глаз, когда он не отвечает. Его рот сжат в тонкую линию. — Какое это имеет отношение к делу?       — Все точно так же, — отвечает она.       — О чем ты? — его голос становится тише. — Ты что-нибудь знаешь о Рейчел?       — Я знаю, что Джефферсон — больной ублюдок, который использует в своих интересах любого, кто думает, что ему это сойдет с рук.       Нейтан морщится, когда понимает ее слова. — Макс, о чем мы говорим? Ты имеешь в виду то, что у тебя в голове, или то, что здесь произошло?       Она отрицательно качает головой. — Как бы это было у меня в голове, если бы я знала, что что-то случилось с Рейчел и Джефферсоном?       — Ты была в его классе! — Нейтан хлопает ладонью по клаксону, и звук его гудка заставляет их обоих вздрогнуть. — Смотри, Макс, — он открывает бардачок и снова вытаскивает фотографии, перебирая их, пока не находит ту, которую ищет. Это фотография Макс у ее шкафчика, где она держит в руках копию «Одиссеи», ее глаза растерянно смотрят в камеру. — Это ты через пару дней после начала занятий. Узнаешь?       Она снова качает головой. Она ничего не помнит — ни книги, которую держит в руках, ни урока, с которого пришла, ни даже Нейтана, который ее фотографировал. Но если она закроет глаза, то почти услышит щелчок камеры, ее удивленный возглас и издевательский смех уходящего Прескотта. Звуки становятся ближе, когда она тянется к фотографии.       Нейтан вытягивает ее, засовывает в самый низ стопки и запихивает обратно в бардачок.       — Зачем это тебе? — спрашивает она, выходя из ступора.       — Это было в куче пробных снимков, которые я сделал в прошлом месяце. Я собирался отдать это тебе, если оно тебе понадобится, — бардачок снова открывается, и он захлопывает его, ударяя по нему даже после того, как он остается на месте.       — Можно я все-таки возьму его?       Он колеблется, прежде чем снова достать его и отдать. Она снова слышит его смех на задворках сознания. Наклонившись, она сосредотачивается на фотографии, щурясь, чтобы линии шкафчика казались более четкими, цвета кровоточили ярче. Она слышит лязг своего шкафчика, когда захлопывает его, и ворчит себе под нос. Сейчас это настолько реально, что она даже ощущает вес книги в своих руках.       Но она не может нырнуть. Фотография все еще в ее руках, а Нейтан по-прежнему рядом с ней.       — Это всего лишь фотография, — тихо говорит он. — Это нереально.       Она протягивает руку, и вид его перед ней кажется одновременно и слишком реальным, и совсем не реальным. — Если бы я только могла найти способ, я могла бы показать тебе, — может быть, Макс не может прыгать между моментами в этой ветке времени. Может быть, она не может переместиться в точку, которой раньше не существовало. Она пытается представить, что сидит в грузовике Хлои, а рядом с ней шуршит старая обертка от тако. Хлоя подпевает радио, которое никогда не сбивается с волны и не трещит, несмотря на то, что остальная часть ее грузовика, кажется, разваливается на куски.       — Макс? — его голос становится еще тише, но она игнорирует его.       — Ш-ш-ш… — она вытягивает пальцы, пока не перестает их чувствовать.       Она пытается представить себе силу, трепещущую в ее пальцах, в ее венах. Что-то глубокое и тяжелое, от чего она может оттолкнуться, как от удара тока.       Она почти слышит голос Хлои рядом с собой, и Макс хватается за него и тянется вперед.       Нейтан оцепенел рядом с ней. Она слышит, как хрустят костяшки его пальцев, когда он сжимает сначала один кулак, потом другой. Этот звук громче, чем любые воспоминания о Хлое, которые она может вспомнить.       Голос Хлои стихает.       Она смотрит на свою руку, на приборную панель за фотографией, которая не меняется, и только когда ее глаза начинают слезиться, она понимает, что даже не моргнула.       Рядом с ней раздается низкий стон. Макс оглядывается, ее рука все еще висит перед ней, но Нейтан крепко зажмурился, его руки сжаты в кулаки. — Это не реально, — повторяет он. Его голос дрожит так же сильно, как и ее рука.       Словно перерезали веревки, которые ее связывали, ее собственная рука будто освобождается и падает на его. Они оба отскакивают, но он грубо хватает ее, сжимая до тех пор, пока она даже не перестает чувствовать. — Пошли. Найдем что-нибудь реальное для анализа, — говорит он слишком громко. Другой рукой он нащупывает дверь.       Макс кивает, но ее руки словно отключены.       Он бросает взгляд на их сцепленные руки и отпускает, посылая заряд статики в ее пальцы.       — Реальное, — бормочет она, когда он перекидывает сумку с камерой через плечо. Она не знает, как еще назвать эти вещи, которые скользят параллельно друг другу.