Family

Лишь пустое молчание может сохранить его душу

Ах, эти мрачные стены академии, что так и пропахли гнилью, страхом и смертью покоящихся под её полом тел учеников, чьи души никогда не найдут выхода наружу из пучины сия отчаянья. Они никогда не будут захоронены как надо, потому их призраки продолжат сущёствовать. Юноша ёжится, обхватив себя руками и сжимая собственные плечи чуть ли не до синяков. Ему тут всегда так холодно и пусто. Как состояние души... По тёмным ночам, сидя в комнате, ему кажется, что он слышит крики и плач душ, что навечно заточены в эти вечные длинные коридоры. Как бы здание не менялось, не переустраивалось, он будет слышать и видеть эти рыдающие и корчащиеся в страхе, агонии лица мёртвых юношей и девушек. Они не были готовы к этому. Они были так молоды, полны сил и стремлений. Но судьба распорядилась лишить их всего этого и закопать под плинтусом здания, что служит тюрьмой новоприбывшим. В особо тёмные ночи их холодные, бледно-синие так и руки тянутся к тебе, пытаясь ухватить и утащить за собой. Ах, их раскрывшиеся глаза с сузившимся зрачком, наполненные алой краской от вечных слёз. В них всё: переполох, паника, непонимание, ненависть, печаль, страдания - адская боль. Их полусгнившие губы раскрываются в немом крике. Мёртвые не говорят, они орут в агонии и бьются в конвульсиях. Что может быть хуже смерти? Умереть ли дважды? А может навсегда застрять в этом процессе предсмертной агонии, понимая, что это не закончится? Ещё можно позавидовать тем, чьё тело было предано огню, они сущёствуют лишь как полупрозрачные сущности, бродящие по коридорам и комнатам без цели. Остальные, попавшие сюда, обречены на пытки разума. Одно ли это и тоже? Может это лишь его воображение?.. Ведь, всё-таки слышится это только ему. Нервы ли? Или уже психика шатается? Это ненормально. Это место ненормально, и он не хочет быть здесь. И лишь молчаливая пустота, окутавшая сердце не даёт сойти с ума в этой кошмарной мясорубке. Чего он только не видел тут за 3 года прибывания. Кажется, все страдания на которые только способно человеческое сознание. И, в отличие от старших братьев с сестрой, он всё прекрасно понимает. Весь ужас пребывания, весь страх, всё отчаянье и безысходность. Он видел как люди падали и разбивались насмерть, как мягкая кожа хрустит и ломается мрамором в петле, как грудь в полуразорванной одежде пронизывают насквозь острые пики, что напоминает пирожное с жидкой клубничной начинкой насаженное на острия вилки. Жестокость ради жестокости. Признаться честно, он не знал этих персон достаточно хорошо, но это не мешает упиваться ужасом от их кончины. Он видел смерть, страдания. Много, очень много раз. И он всё никак не может к ней привыкнуть, принять её как часть своей жизни уже постоянной. Хотя, всех нас однажды ждёт конец. Но не в столь раннем возрасте и не с таковыми страданиями... Кто-то окончит свою жизнь от рук другого, бездвижно лёжа на каменном полу и истекая розовато-алой кровью. Кто-то будет наказан по заслугам и казнь настигнет его. Кто-то, буквально единицы смогут выбраться, но их душа будет уже мертва, оставив тело на бесцельное существование. Попавшие сюда обречены. Обречены гнить под землёй, глубоко-глубоко внизу. Попавшие сюда обречены и никто не сможет уберечь, спасти как бы не хотелось. Сколько игр, сколько загубленных жизней уже было. Отец говорит, что так и надо, что эти ученики - мусор для них, но для игры каждый является отдельной крупицей, частичкой механизма, без которой никак. А папа знает лучше... Не то чтобы Монодам ему верил после всего увиденного, даже наоборот... Он - единственный видящий всё происходящее, даже несмотря на врождённую слепоту одного глаза.

***

Пустота души давно стала его близкой подругой, которая обнимает и успокаивающе прижимает к себе, когда он пытается убежать из пучины этого кошмара хотя бы на недалёкое расстояние, но за стены академии. Не сказать, что за ними намного лучше, но проще по развалинам города, чем в месте, где тебя зовут тысячи голосов. Может он уже сходит с ума?.. Ведь, сестрёнка говорила, что здесь это очень просто. Скоро всё равно придётся вернуться. Для него - четырнадцатилетнего юноши это персональный ад. Ведь никто больше не воспринимает весь ужас происходящего так как он, пряча это за маской безразличия. Лишь во время казни можно заметить, как отчаянный огонёк блестит в его глазах и скоро потухнет. Возможно, в тех же страданиях, что и десятки казнённых. Вообще заставляет поразиться, как его зелёно-белые волосы ещё не обзавестись сединой от столь стрессового положения. Его глаза пусты. В них ничего нет. Но испытывать чувства это ему не запрещает. Просто он уже привык ничего не показывать из глубин своего разума. Левый имеет зелёную, даже салатовую радужную оболочку в которой порой бликами отражается стоящая напротив персона. Правый же... Серый. Серо чуть ли не всё глазное яблоко. Он слеп им. Потому даже белочная оболочка имеет такой оттенок. Самую малость. Что ж, что по внешности ещё добавить?.. Одежды не особо много на всех... Потому обычно он носит поло на два цвета под его волосы с серым воротником. Длинные штаны, скрывающие ноги. И... Перчатки. Аки митенки, только ещё и без ладоней. Зачем? Они скрывают окровавленные бинты, а те синяки и порезы. Нет, он не режет себя... С этим прекрасно справляется иная персона с сине-белыми цветами, от которой невозможно спрятаться или убежать. Он и не пытается вовсе. Его душу всё ещё что-то грызёт по поводу этого человека. Как бы они с сиблингами не походили друг на друга, он никогда не пытался выделиться. И это, на деле, получалось. Быть "изгоем" не так плохо, если закрыть сердце на замок без ключа и представить что тебя нет, как и нет тех криков похороненных под зданием тел учеников... ... "Слабак" в очередной раз слышится на последок, и он вздыхает, держась за больную голову, пытаясь встать на ноги. Кажется, по кожи со лба уже ручейками течёт алая жидкость... Это ещё не самое обидное прозвище, тем более нет в нём ничего постыдного. Виноват он, что не отличается силой? Родился таковым. Слабым. При рождении младенец выжил с большим трудом, чуть не захлебнувшись околоплодными водами. Причина ли это того, что он самый младший в семье? Благо, всё обошлось... Но, естественно, дефект оставшийся у него от того инцидента виден, так сказать, "на глаз". На этом, думается, лучше закончить воспоминания о младенчестве, ибо не очень приятно знать, что ты мог бы умереть когда-то давно, если бы не удачное стечение обстоятельств... Страшно. Ведь, вдруг он правда погиб тогда? И потому видит весь этот кошмар, что не должен? Сейчас же.... Всё, более менее, хорошо. Ну как?.. Жив, почти здоров. Тело исцеляет само себя, потому он не жалуется на постоянные синяки и побои. Пройдут. В отличие от своих чрезмерно разговорчивых братьев и сестер, он очень тих и застенчив. Почти вообще не говорит. Держится в стороне, ни на что не реагируя. Так, наверное, заметит и решит любой окружающий, кто видел группу и её пятого участника. В принципе, так и есть. И так было раньше. Только тогда это было обычное, спокойное молчание без надрывов, а не напряженная тишина, при котором с силой прикусываешь язык. У этого есть отличия. Во втором случае не просто не хочется говорить, а страшно, что если ты скажешь хоть слово, то вновь произойдёт что-то не из приятных. Уж лучше проколоть язык стеклом. Потому порой просто молча жмётся к стене, как будто хочет стать незаметным, слиться с ней, как будто хочет умереть. ... "Давай, поплачь, может легче станет" снова звучит рядом, но и отдалённо одновременно. Может где-то из параллельной реальности. Вытирает задней частью кулака глаза, которые, кажется, правда стали намокать. Не столько больно, сколько обидно... Всё равно он в какой-то степени прав... Об этом говорят многие... Если человек плачет, ему становится легче: наступает нечто вроде катарсиса, слезы очищают душу и облегчают сердце… Но, с другой стороны, плакать на людях - признак слабости, разве нет? Так ему не раз говорили... Как и то, что мальчики не плачут. Что ж... Похоже он уже и не мальчик. Так порой утешал самого себя с лёгкой улыбкой, вытирая с глаз солёные капли рукой. Это даже забавно в какой-то глупой степени. Тем более пару раз новоприбывшие ученики академии при первой встречи путали его пол. Вот тогда было правда весело всем абсолютно. И удивлённое лицо того ученика нужно было сфоткать. В общем тогда в женском роде обращались к нему не раз. Может из-за длинных волос в косе, что он тогда носил? Скорее всего. Сейчас же не путают уже. Но носителю избавляться от них было... Неприятно и даже больно. Никому же не понравится, когда его шевелюру выдирают клоками, чуть ли не с кожей. Сейчас всё уже начало заживать, но он не планирует снова их отращивать... Нужно уметь себя успокаивать. То умеет. Сложно не научится этому за почти три года. Нужно уметь себя любить. Это не очень. В его случае это осознание пришло не сразу. Но сейчас понимает что, если не ты, то кто? Какое-то время он тоже ненавидел зелёный цвет, из-за яростного убеждения старшего... Сейчас он пытается выкарабкаться из угла, в который когда-то забился. Нужно уметь дать отпор, защитить себя... Если не можешь помочь себе, то как сможешь близким?.. Тут можно не отвечать. Возможно, когда-то он имел достаточно сил... Но тогда, в первый раз ему было больно, и он не стал бороться. И, кажется, не собирается. Хотелось бы решить всё простыми словами, без злобы, обиды. Чисто по семейному. Но это, оказывается, слишком тяжело. Для каждого по своему. Обладатель зелёно-белых волос понимает всё прекрасно. Они все просто боятся говорить друг с другом душа в душу. Все до единого. Хоть Монотаро говорит искренни, что всегда рад выслушать и помочь - он вряд ли готов услышать то, что о нём вправду думают. Да, будет стараться исправиться, но это... Ударит по нему. Монофанни просто не знает, что что-то не так, она то в порядке. Моносукэ наоборот прекрасно понимает, что это "не так" имеется и у него, потому просто не хочет признавать того из-за своего характера. Монокид даже говорить не хочет, о какой душевной беседе может идти речь? Хотя прекрасно видно, что именно он в этом нуждается больше всех. Вот так и получается, что в команде у них постоянно ругань, ссоры, драки... Иными словами неразбериха. Ах, почему дерутся и ругаются она, а больно ему?.. Потому-то он и закрыл сердце, спрятал душу от других. Ему она и не нужна. Сама сущёствует, но незачем... А другим он не доверится ни под каким предлогом. Думается, это сводит с ума даже больше чем предсмертные крики, разносящиеся по коридорам академии. Почему это произошло? Что именно произошло в их жизни? К самым старшим почти никаких вопросов, но... Неужели ненависть и злоба так сжирает душу, что характер человека кардинально меняется? Не то чтобы Моносукэ с Монокидом были виноваты... Хотя второй, может, слегка... Но полностью в этой ситуации вины нет ничей. Просто они сами решили стать теми, кем являются. А дальше пошло само. С кем-то не ладится, с кем-то сживается. В любом случае, они его братья с сестрой, и он сердится на них. Правда, честно, хотелось бы... Изменить кое-чей характер в какую-либо сторону. Нет, не так. Хотелось бы изменить его так, чтобы не было сильного противоречья между ними. Убрать агрессию скажем так. Хотя, он понимает, что без этого невозможно... Без насилия никак. Вся суть этого места строится на чужой боли и напрасной жестокости. Его семья. Они. Все они. Они все всегда были слепы и глухи. Инвалиды какой-либо степени. Каким бы снаружи человеком кто-либо не являлся, внутри он всегда хранит то, почему он стал таковым. Монотаро был слеп и глух, так как никогда не видел и не слышал происходящего. Монофанни и Моносукэ были немы, так как никогда не могли сказать что-либо. Монокид был глуп и болен, так как делал всё необдуманное лишь, чтобы заглушить свою боль. Ни на кого он не держит злобы за это. Ведь, каков он сам?.. Сам он просто слаб. Был и остаётся.

Не только же из-за этого на его сердце висит железный замок. Есть ещё кое что...

***

Думается, что пребывая в стенах академии отчаянья они всё же хотели исправить свои ошибки, понять себя... Но его мысли до сих пор о другом. А должны ли они быть здесь?.. Должны ли предавать гибели столь юных людей, которые только недавно были их возраста. Зачем ему думать и беспокоиться о ком-то, кроме себя? Он не видел смысла. И... Чувствовал. Чувствовал отчаянье, как и обречённые на гибель. Ещё полудетское сознание рисовало его как высокую персону неясного возраста и даже пола. Но по его чертам напоминало женщину с фигурой песочных часов. Даже девушку. Её глаза горели красным, жадным огнём, её кожа гнила на руках, ногах и чреве, что был виден из полуразорваного чёрного платья до пяток. Она смеялась каждый раз, когда объявляли о чей-то смерти. Он слышал. Громко, заливисто, но при том отчаянно, как в припадке бьются сумасшедшие. А порой её смехом были просто звуки капающей на пол крови, чьих-то рыданий и криков, что так же громко бились о стенки разума. И при всём этом Оно жаждало большего. Оно так и сжирало, поглощало изнутри. Будто страдания и мучения других могут удалить вечный голос чудовища. Ему казалось, что у этого светлые волосы и серые глаза... И казалось, что единственный способ избежать его цепких когтистых пальцев - не обращать внимания на весь ужас, творящийся вокруг. Но то, что это нашло верного слугу в виде директора академии отчаянья с чёрно-белыми цветами волос, сомнению не подвергнется никак... Монодам не понимал отца, что так восторгается им. Или ей... Сией сущностью, танцующей в своём безумном танце отчаянья, словно в диком чёрном пламени. Но идти наперекор родителя не хотелось совсем. Все видели на что мужчина способен. Порой, тот казался действительно безумным, говоря об этом... - "Надежда, которую все так восхваляют, просто предсказуемая гармония. Отчаяние же всегда являлось кое-чем другим" - какой раз слышал он со стороны родителя не первый раз, как множество других цитат в этом направлении... И юноше (который только вошёл в эту стадию возраста, чтобы называть себя так) порой считал, что при желании отец спокойно может лишить жизни и их с сиблингами... Смог спокойно оставить когда-то, может и избавиться так же быстро и легко... А никому не захочется запекаться заживо в гигантской печке, превращаться в молочный коктейль из винограда и крови, быть разорванным тысячью цепями на столько же частей... Он не знает, что думать. Не знает, чего хочет. Он до сих пор склонен называть Монокуму просто "отцом", без какого-либо уважения, которого в помине нет. Мужчина, кажется, ни о чём не заботится, кроме убийственной игры и самого себя. Что уж говорить о других?.. Это пугает... Как хорошо, что слепой глаз не может выражать никаких эмоций, а видящий можно просо закрыть или сдержать поток чувств, кусая и так порванную в кровь кожу нижней губы. Погрузиться бы только в эту пустоту с головой ещё и нутром.

***

- Зачем делать то, что не принесет никаких результатов? - произнёс злато-беловолосый, сложив вместе ладони на стол и книгу перед собой и внимательно глядя на присутствующих холодным взглядом из под линз очков. Честно, порой в дрожь кидает этот его жест... Голос старшего хоть и звучит максимально сдержанно, легко заметить нотки раздражения и злобы в нём. Однако, рассуждает Моносукэ верно, это он всегда умел. - В любом случае я не вижу смысла во всём этом. - Ну как же? - Монофанни стоит на своём, удивлённо глядя на него своими большими серовато-розовыми глазами и наклоняя голову чуть в бок. От неё пахнет орхидеями с незабудками и утренней росой, а её аура максимально дружелюбна и мила. - Можно дать ублюдкам шанс. Дать надежду. А потом, раз! И забрать. Разве разочарование не часть отчаянья? - Верно... - тихо, чуть ли неслышно произносит юноша, сжимая ладони, переплетённые между собой пальцами в замочке. Она права, он не сомневается. Уже столько раз видели его чувство, поэтому думать долго не придётся... То ли его не было слышно, то ли они опять проигнорировали его замечание. По крайней мере, брат. В этот момент сестрёнка кидает взгляд и на младшего с зелёно-белыми волосами, слегка улыбнувшись. Этот её знак всегда можно было рассматривать как поддержку. Вообще все эти нежные, лёгкие движения девичья тела всегда имели в себе что-то вызывающее восторг и умиление. Особенно улыбка и слова. Что бы она не сказала - то напоминало сахар, нежно таящий во рту. А кожа словно согревала и успокаивала сама собой, когда её хозяйка подбадривающе прижимала к себе. И действительно. Думается, они с Монофанни прекрасно ладят. И при взгляде её больших глаз, губы сами собой слегка дёргаются уголками вверх, для едва видной улыбки. Спасибо ей сто раз за всё. За тёплые слова, за милую мимику губ, просто за то, что помогает обработать очередную рану, что-то тихо напевая тонким голосочком. За то, что не умеет сердиться на них, но умеет любить и понимать. За то, что помогает забыться, отвлечься от тех криков в холодных коридорах, когда они сидят на траве под цвет стороны его волос, и она что-то рассказывает с милым хихиканьем. В конце концов, именно девушка переубедила его во многом. Заметила, что не стоит поддаваться чужому мнению, если оно не согласованно с твоим внутренним миром. В это время сидящий рядом старший братец задумчиво хмыкнул, приподнимая бровь и подпирая голову задней стороной ладони за подбородок. В таких моментах он выглядел ещё более строгим, и речь его, кажется, тоже становилась более разумной. - Ну, если мыслить в том направлении, то да. - произнёс он задумчиво и глянул на предводителя сего собрания. - Только вот, что об этом думает наш лидер? Моносукэ, кажется, не считает его какой-то особо нужной персоной из-за постоянного молчания. Аки "Ну есть и есть, забыли". Честно, самого Монодама тот порой пугал своим хладнокровным поведением - повышенным спокойствием и пустотой эмоций. До первого срыва, конечно же, умели же его из себя выводить. Пугало и его полное равнодушие к участникам самой убийственной гармонии. Конечно, увлечению брата игрой можно было позавидовать... Игнорировать весь ужас происходящего. Злато-беловолосый же тот, кто прекрасно всё понимает, но просто предпочитает не обращать на это внимания. Для него, как и для отца, это в первую очередь просто игра. Словно сериал смотрит. Однако, стоит отдать ему должное. При всей своей надменности и других нервных факторов, Моносукэ часто выручал всю группу, особенно младших братьев, из различных ситуаций. Особенность его советов была в том, что он никогда не промахивался со своими прогнозами. Аки в "воду смотрит" и всё знает. Хотя бы это заставляет прочувствоваться к нему каким-то уважением. Тем более особой агрессии злато-беловолосый к Монодами не проявляет, даже порой помогает. Но это не отменяет того, что порой он настоящая сволочь... А в воздухе повисло напряженное молчание. Все глянули на четвёртую персону, ожидая слов самого старшего брата. Монотаро молчал, кажется, задумавшись. Его серо-красные глаза как-то напряжённо смотрели в никуда. Про него сложно что-то сказать. Братец добрый, ответственный, хоть и порой слишком растерянный. С ним, кажется, отношения у них лучше, чем с другими сыновьями родителя. Но при этом в нём нем чего-то своего, нет того, что есть в Монофанни. Как бы искренни он не говорил, Монодам всё равно боится довериться ему. Хоть и понимает, что старший не заслуживает такого неуважения с их стороны. Думается, когда нибудь, юноша всё же сможет открыться хотя бы части семьи, хотя бы Таро. Кажется, молчание длилось слишком долго. Что сказать, спасаем положение. Юноша, чуть привстав, протянул руку к лицу старшего. От него ощутимо веяло теплом... Даже жаром... Недолго думая, зелёно-беловолосый сложил три пальца в нужное положение и щёлкнул ими. Всегда помогает вывести из транса кого-либо. Вот и сейчас. Братец резко встрепенулся и подскочил на месте, удержавшись на месте лишь за счёт рук, схватившихся за стол. - А! Что?! - растеряно произнёс он, оглядываясь. Забавно, если честно, наблюдать за ним в такие моменты. Моносукэ, видимо разделяя это безмолвное замечание, тоже слегка усмехнувшись и кивнув в сторону младшего. Да и сестрица слегка улыбнулась, прикрыв ротик ладонью. - Спасибо, малой. - злато-серые глаза вновь метнулись на обладателя красно-белых цветов, что всё ещё выглядел удивлённо и непонимающе ситуацию. Монодам же убрал руку восвояси, вновь сцепив её со второй ладонью в замочке. - Говорю, что ты думаешь об идее "ложной надежды". - Ааааа... - Ты прослушал или забыл?... - Таро, ты в порядке? - Нет, он не в порядке. Он идиот... Неизлечимый... - Брат! У тебя лоб горячий... Мальчики, где у нас градусник? Моносуке..! - Нет, нет, я в полном порядке, честно! - Воздух не сотрясай, сейчас принесу... А вы валите в гостиную... Так и понеслось, так и закончилось "собрание". Господи, смысл в них, если большинство решений придумывает и принимает отец?.. Юноша снова тихой невидимкой проскользнул за старшими братом с сестрой в гостину. Возможно, получится помочь с чем-нибудь... Тем более куда ещё деваться? Монофанни, поцеловав в лоб, направит за пледом в их комнату, Монотаро будет благодарить за беспокойство, но всё ещё отговариваться... Потом придёт Моносукэ с градусником, раздражённо обзывая их идиотами и другими словечками. Сестра в тот момент ещё не придёт, и младший тихо, незаметно мелькнёт на выход из комнаты, направившись затем в офис отца. Оставаться одному в холодных коридорах нет никакого желания... Кажется, когда хоть кто-то рядом, нет ни криков, ни жутких видений... Поэтому хоть там, хоть где. Это ненормально, да? Слышать и видеть того, что не могут уловить глаза и уши других...

***

Это больно и неприятно, когда с твоих губ струйкой течёт алая жидкость. Особенно, когда по ним неслабо двинули кулаком. Ему кажется, или один из зубов предпочёл покинуть своё привычное место из-за столь сильного удара, вызвав именно этим приток телесной жидкости наружу. Он осторожно касается двумя пальцами своей кожи. На подушечках остались лишь отпечатки крови. Когда дверь захлопнулась, ему показалось, что огромной небесной печатью утвердили его приговор на ближайшие тридцать минут. Если честно... Просто обидно.

...

- Малой, малой! - детский крик разрывает тишину ночи. А детские руки резко хватают за ткань и сдёргивают одеяло. - Вставай! - Монокид?.. - второй мальчик, быстро приподнявшись, сел на месте, свесив ноги с кровати. Ладони младшего потянулись к глазам, потирая их от резко оборванного сна. А голос звучит не то чтобы испугано, сколько устало. - Братик, что такое?.. - Вставай, уже час! - шепотом "прокричал" мальчик в синей свальной футболке и слез с постели брата. - Пошли, соня, а то опять всё пропустишь! Шестилетний мальчик явно пожалел, что днём согласился пойти со старшим братом посмотреть на звёзды. Если тот с лёгкостью вставал в любые часы и мчался куда-то, словно и не спал, то Монодам такими способностями не обладал. Протерев глаза и откинув одеяло, мальчик в белой сорочке тоже слезает с постели и как можно тише побежал за старшим братом, что уже мелькнул за дверью детской. Так тихо... Слышны лишь пение сверчков с улицы и топот детских босых ножек по полу. Все старшие уже давно спят, мальчики знали это. Одного это пугало, другому лишь придавало азарта к действиям. Ведь, если кто-то проснётся - будет плохо. Глаза быстро привыкли к темноте, а вскоре они добрались до нужного места. - Ты... - голос дрогнул. - Ты правда хочешь лезть на крышу?.. - Конечно! - Монокид уверенно кивнул и быстро вскарабкался на несколько ступенек вверх. Отец всегда запрещал подниматься по ней, мол "небезопасная", но сейчас его дома нет... Опять где-то по работе. Ух, если он или Монотаро узнают... И потому 4 летний мальчик по началу лишь со стороны неуверенно наблюдал за чужими действиями. Может папа прав... Ему четыре, старшему шесть. Тоже не намного больше... Один неудачный шаг на крыше двухэтажного дома для маленького ребёнка... Катастрофа для семьи и его самого. Если вообще выживет... Зелёно-беловолосый пугливо сглатывает, оглядываясь и поднимая взгляд на брата. - Но это же... Опасно... - неуверенно произносит он, слегка прикусывая среднюю фалангу пальца. С высоты слышится смех, и второй поворачивается к нему, так же крепко держась за следующую перекладину, не боясь упасть. - Я сто раз уже сюда лазил! - заверяюще произнёс мальчик с сине-белыми цветами волос и протягивает младшему руку для поддержки при подъёме наверх столь опасным для них путём. Сам отец запрещает лазить наверх, но лестницу и не убирает, подстрекая нарушать закон. Мальчишка рассмеялся. - Давай, пошли! - Ладно... - наконец, согласился тот, дотрагиваясь до чужой ладони, предложенной в помощь. На "слабо" у них никогда не было, но старший умел уверить, хоть и таким простым способом. Просто словами. В последнее время не так часть удавалось выбраться из дома. А никто в изоляции долго сидеть не может, это факт, поэтому такие "вылазки" оставались лишь вопросом времени. Сквозь пыль, наконец, повеяло свежим воздухом, лёгким ветерком, а тьму рассеял не слишком яркий, но свет. Не зря же он вытащил младшего брата в такое время на крышу. Сегодня полнолуние. Лунный свет освещал всё на своём пути, придавая тому какого-то блеска. Освещал и двух мальчишек четырёх и шести лет, выбравшихся только что из тьмы дома, а затем и чердака. Не говоря ни слова, Монокид указал рукой куда-то вдаль на небо. Его сине-белые волосы, казалось, серебрились под лучами белой ночи, а взгляд устремился куда-то далеко. - А ты говорил! - выдал он задорно и сел на краю крыши, свесив ноги в одних носках с черепицы. Мальчик с зелёно-белым оттенком волос лишь слегка даже как-то виновато улыбнулся и, подойдя, сел чуть поодаль. На действия старшего он был не готов, страшно всё равно. Небо блестело и искрилось тысячью, миллионами небесных светил, воздух был чуть холодноват и даже мокроват, в далеке где-то у озера пел целый оркестр лесных обитателей, не одни же сверчки и дети вылезают в ночную пору. Такую красоту зрелища и музыки не хотелось нарушать ни тому, ни другому, так что какую-то часть времени между двумя детьми воцарилась тишина. Чего они разглядели в этом моменте - самому потоку времени известно. Наконец, он зевнул и. - Надо... - наконец, бело-синеволосый зевнул и сменил положение на лежащее, не двигая ногами и подперев голову лучевой костью. - Надо будет ребят позвать! Младший так же молча кивнул, опустив взгляд на того. В его слове "ребят", он обычно имел в виду старших сиблингов. И правда стоит. Не завтра же, а в похожий день, когда так красиво. Интересно, что они скажут? Так прошло ещё некоторое уже не столь большое время. - Когда ты покажешь, что под повязкой?.. - виновато и тихо спросил мальчик, опустив взгляд. Он казался смущённым, что затрагивает эту тему. Хотя для самого Кида она не была столь болезненной. Конечно, там глаз, никуда не убежит. Но что с ним и зачем маска из бинтов? - Не знаю. Папа вообще не разрешает её снимать. - старший пожал плечами, дотрагиваясь до медицинской повязки на правом глазу и чуть натягивая её вниз. Сидела та крепко, и этим движением он особо ничего ей не сделал. На лице мальчика появляется хитрая усмешка очень похожая на ту, которая сияет порой на его лице в настоящее время. - Зато я могу её снять и видеть! - Братик! Хватит издеваться!.. Монокид смеётся и снова садится, слегка отползая от края крыши, Монодам же смущённо прячем лицо в ладонях, включая целый и слепой глаза с серо-зелёными цветами. Он так забавно выглядит, когда смущается. - Извини. - сине-беловолосый вновь глянул на младшего брата, который уже вытирал намокающие глаза. - Ну хей, не обижайся, не пошучу я - никто не пошутит! - Братииик! - зелёно-беловолосый чуть ли не заверещал истеричным тоном. После секундного замешательства, старший мальчик залился смехом от сией реакции. И чего только смущается и сразу в истерику впадать? Слепота - ни порок, ни грех... Не стоит уж так этого бояться. Сейчас это уже прекрасно понимает. Мило было думать, что отец заставляет носить его эту неудобную повязку на глаз, чтобы подбодрить младшего сына... но это не так. - Ну прости, прости! - произнёс тот, наконец, едва сдерживая смех. Младший брат как-то обиженно хмыкнул, протирая глаза ладонями. Монокид, не прекращая улыбаться, уже как-то виновато оглядел Монодама и обнял, обхватив руками за плечи. - Не грусти об этом так! Он отпустил чужие плечи и легко толкнул того в бок. Сейчас в детских синих глазах, в которых блестели блики лунного света, была искренняя поддержка и то самое детское доверие. Губы слегка дрогнули и, всё же, слегка растянулись уголками в стороны, тем самым он тоже улыбнулся. Года. Года пронеслись столь быстро и незаметно, что никто ничего и не заметил. Вот ему уже не три, а одиннадцать. Вот на пороге знакомое лицо, пропавшее когда-то. Вот эти близкие лица. Вот ему уже четырнадцать. И вот эти пустынные коридоры, что так пугают... Ах, это неумолимое время, что крупицами падает в песочных часах вниз и никогда уже не вернётся назад! Что могло произойти в их жизнях? Никто уже не ответит со сто процентной уверенностью. Одно он знает точно. Никогда не будет винить лучшего друга детства. Но брата простить так легко и не сможет.

...

Он снова чувствует кровь на языке... Эту тёплую, алую жидкость. Но ещё он может чувствовать холодные пальцы в кожаных митенках, что сжимают его горло. А ещё то, что ему нечем дышать... Это так... Необычно. Но всё ещё больно... Всё тянет-тянет, голова кружится. И тошнит. Тошнит и чуть не рвёт собственной телесной жидкостью, перемешанной с чем-то ещё. Так организм отвечает на сильные удары по груди и животу нанесённые ранее. При этом, конечно же, кровь попадает в рот, вызывая кашель и своё появление вне тела хозяина. И лишь тогда чувствует, что удушье отступает, а чужие руки отпускают его. Но то не конец. Всё снова плывёт перед глазами, стоит удариться виском об холодный пол. Голова сразу наливается свинцом. Медленно, надменно, ощутимо. Словно издевается. Кто испытывал это ощущение - может сказать, почему оно описывается именно так. По крайней мере, юноша наконец-то может вздохнуть полной грудью. Глотая воздух, едва может быстрее подняться на локтях и удержать тело одной коленкой, пытаясь выровнять дыхание и подавить кашель. Даже при этом его лицо, которое он старается скрыть, ничего не выражает. Лишь тяжёлое дыхание, отстранённый взгляд направленный в никуда. Когда тело уже может хотя бы спокойно сидеть на коленях, руки сами собой тянутся к лицу, касаясь разбитые губу и нос откуда бежит ручейками кровь. Жидкость капает на его ладони, каплями скатываясь и по ним вниз. Он ощущает постороннее присутствие в комнате, кусая окровавленные губы. Значит и сейчас всё ещё не окончено. И эта мысль подтверждается, когда боль резко пронзает живот где-то в районе эпигастрия, словно разрывая на две части. С его уст срывается хрип, и слабое тело вновь валится с колен от сией агонии. Больно... Со стороны слышится смешок... И звуки шагов в сторону выхода. Вот теперь всё... Всё болит... Едва выдохнув, юноша смог подняться на локти и, приняв сидячее положение, прильнул к стене спиной, тяжело дыша и держась за больную грудь. Больно... Кажется, его глаза намокают, наполняясь солеными каплями. И, резко вздёрнув руку к лицу, юноша вытирает глаза ладонью. Он пообещал себе, что больше никто не увидит его чувств, его слёз. Как говорится "Поболит и пройдёт". Юноша знает и правда никому не скажет не слова. Это не первый и, наверняка, не последний раз. Даже сейчас спустя время, Монодам знает Монокида так как никто другой. Кажется, он до сих пор умеет читать все его мысли и чувства лишь по взгляду одного глаза синего цвета и бликов оттенка чуть ярче. Брат так и не изменился за года. Так же настойчив, упрям, до невозможности глуп... Верит в то, что всегда прав, даже если это не так. Даже не ясно, что у парня в голове. Порой проскальзывает вопрос "Он вообще бывает в адеквате?". Как сказать? Сине-белые волосы старшего братца уже давно пропитались и пахли тягучим запахом, напоминающим дым сигарет, лёгким перегаром и, кажется, мёдом на постоянной основе. Думается, это уже обо многом говорит. И, по словам сестрёнки, этот "аромат" уже не вымыть никакими средствами, на что тому абсолютно по барабану. Собственно, душок и не приедается, даже наоборот подходит своему владельцу. Особенно, когда преобладает последний фактор. Забавно, ведь сладости любит как и Монокид, так младший братец. Голос хулигана как-то хрипит. Уже сам чёрт, которого парень так любит упоминать, уже сбился со счета от количества скуренных сигарет и литров выпитого алкоголя. Порой мелькает вопрос "Почему отец не собирается ничего делать со своим чадом? Он же сам всё видит". Знает ответ, наверное, только сам Монокума. А может и он без понятия. Что, блин, творится в его семье?! Монодам не знает, что испытывает к этому человеку с сини-белыми цветами. К горе родственнику и ходячему несчастью... Ненависть?.. Нет. Почему-то это чувство совсем не захлёстывает, не перехватывает дыхание, даже когда из-за него с губ струями течёт телесная жидкость. Не злоба, не отвращение. Лишь обида. И то, какая-то детская. Как будто всё так и должно быть так. Господи, как же глупо это звучит... Есть какое-то ощущение, что этот персонаж совсем не тот, за кого себя выдаёт. Что в душе это тот же мальчишка лет четырёх с детских азартом и интересом к жизни с которым они могли часами сидеть на крыше дома или на опушки леса, болтая о всяком. Так и происходит. В голове остаются только хорошие воспоминания. Собственно, плохих и не было... Они действительно ладили. Может Монодам и самый младший в семье, но далеко не глупый. Всё прекрасно понятно. Для старшего показаться слабыми - значит показать свою натуру, не способную защититься от других. Он бьёт первым, ещё до того, как соперник смог что-то понять. Страдания - его удел. Страдает вся душа того, кто заставляет кричать других. Но даже жалеть его не выйдет, он сам не позволит. Юноша даже в какой-то степени понимает брата, его боль... Но не понимает его действий. Однако, будет молчать и о первом, и о втором. Потому что не сможет ничего сделать, как бы не хотел. И будет дальше задаваться очередным вопросом без ответа, про себя обращаясь к покидающему помещение старшему брату с блестящими синим глазами и медицинской повязкой на одном из них, что скрывает длинная чёлка белых волос.

"Почему ты так меня ненавидишь?"

***

- Ох, кого я вижу. - приподняв брови, усмехается мужчина, заметив своё младшее чадо. Монокума даже не заметила как и когда он зашёл. Юноша отвёл взгляд в сторону, не желая встречаться взглядом с глазами отца. Офис родителя был не слишком большим по мерам помещения. Тесноты добавляли десятки мониторов, в коих транслировалось чуть ли не каждая комната академии. Осталось десять учеников... И, кажется, сегодня кто-то умрёт. Или уже умер. Не зря же отец с таким интересом наблюдал за происходящим на нескольких камерах уже более 10 минут. Тот подошёл и сел на место рядом с Монодамом, закинув ногу на ногу. - Чего не спишь? Уже пол часа как пора. - приподнял бровь мужчина, глядя на ребёнка. Голос его звучал, вроде, заботливо, но... Наигранно. Вряд ли ему хотелось отрываться от интересного шоу, но сыночка спать загнать надо. Зелёно-беловолосый юноша вжал голову в плечи, всё так же не говоря ни слова. Мужчина же задумчиво хмыкнул и подпёр голову рукой, как это обычно делает его средний сын. - Тебя что-то беспокоит? Кошмар? Что-то ещё? Тот молчит, ещё сильнее сжимая ладони переплетённые пальцами между собой. Что ответить? Правду? Ложь? Проигнорировать? Лучше бы не замечал, честно... Напряжённая тишина вновь окутывает комнату, слегка рушит её только белый шум нескольких сломанных экранов. Они же оба молчат. Всё же Монокума знает как установить контакт с младшим ребёнком. Главное - терпение, остальное придёт потом. - Я просто хочу спокойствия и гармонии между нами... Я просто хочу чтобы все ладили... Хотя бы в команде... Едва произносит он, опустив голову и устремив взгляд в пол. Ну, конечно... стоило догадаться. Со стороны отца звучит сперва молчание, а затем лёгкий смешок, и тяжёлая ладонь касается плеча зелёно-беловолосого ребенка её обладателя. Мужчина улыбается, переведя взгляд в даль. - Все мы этого хотим. И вот же. Убийства необходимы, чтобы все Сплотились. Так вот в чём дело... Тогда он впервые понял действия отца, он объяснил это. Эта последняя короткая фраза всё ему объяснила. Кажется, отец говорил ещё что-то, но это уже просто не доходило до мозга. Звучало лишь одно. Убийства необходимы, чтобы все сплотились. Не то чтобы Монодам ему верил после всего увиденного... Но это звучало правдивее всего иного, что разум мог придумать. И не в отчаянье дело?.. Может это лишь один из факторов, но неважно. Неужели всё так просто? В этом месте так много вопросов, что остаются без ответов навсегда... Со стороны, разрывая пелену раздумий, звучит система оповещения директора академии об совершённом убийстве. Монокума усмехается, хлопает сына по плечу, сказав что-то на окончание, встает и направляется к своему "рабочему месту". А зелёно-беловолосый, глядя ему в след, думает какой же двойственной личностью может быть породивший его человек. И правда ли то, что он ему поведал, объяснив всё происходящее одной фразой. Сегодня кто-то умер. Но это уже неважно. Юноша понял причину и взял её себе на основу. Так что вид мёртвого тела, вызывавший раньше жалость, сейчас ничего не стоит. Раз уж так надо... То пусть все они подохнут как мухи.

***

Страх и следующая за ним пустота. Пустые коридоры говорят о своём, оставаться в них с каждой секундой становится всё невыносимей и больней. Крики некоторых уже становятся хрипом сорванных связок, кто-то уже молчит, смерившись с отчаяньем, поглощающим его мёртвый разум. Как же он понимает этих несчастных... Кто-то когда-то говорил, что жизнь порой страшнее смерти. Но сейчас он сомневается, что это верно. Сказавший это просто не был здесь, не видел того, что видит зелёно-беловолосый юноша. Никто не видит. Сейчас же он молча смотрит на тянущиеся к нему руки, ничего не испытывая. И их словно нет. Словно это всего лишь видение. И теперь уже Они его боятся. Зачем прятаться, когда можно безмолвно нападать? Через какое-то время они начали напоминать призраков. А затем и вовсе пропали... Пустота подобна воронке, закручивающейся всё сильнее и сильнее. Ведь ничто не может быть страшнее и глубже. Наверное, отец был прав... Ведь та краткая фраза - единственное, что удерживает на месте, чтобы не сорваться. Однако, ничего уже неважно... Ничего. Ничего не важно, когда ты не раз видел смерть своими глазами. Он безгранично любит свою семью... И видел конец близких людей. Родственников... Это невыносимо. Ведь одно тело навечно разделено с головой острым лезвием, а от второго остались лишь ало-розоватая жидкость, растекающаяся из под гигантского груза и разбитые очки, валяющиеся где-то поблизости. Стоит ли говорить, что он сожалеет? Он раскаивается в том, что виноват в этом. Сестра, сдерживая слёзы, говорит, что всё будет в порядке... Но нет. Уже никогда. И всем им дорожка следом. Ведь, кажется, что он видел две фигуры родных братьев в призрачном виде, стоящих где-то в дали одного из холодных коридоров в котором оба так часто бывали.

***

Ах, это пламя. Огонь, что даровал когда-то людям жизнь, что сейчас может и забрать её, отражается бликами в его серо-зелёных глазах. Чем же красив? Кажется, он живой... Напоминает двух танцоров, сцепившихся в танце. Они, кажется, даже не знают друг друга, но от того их движения не менее плавные, точные и грациозные. Никогда не придавал особого значения этому дару природы, но сейчас, стоя какое-то время перед ним, стоит лишь восхищаться. Огонь весел, неугомонен, неистощим. Он - всесилен, всё истребляющий и во всё проникающий. Всё в нем исчезает и ему покорно. В ласкающих объятиях его - самопожирающий инстинкт бытия, желающего поглотить все и, поглотивши, уничтожить себя - поглотившего. Огонь красив только в укрощенном виде, а вырвавшийся на свободу огонь скорее ужасен, чем прекрасен... Он не знает себе места. И в этом они схожи. От него веет жаром, когда протягиваешь к нему свою руку. Ну конечно. А чего ожидал? Огонь - повелитель высоких температур и всёго тепла, наравне с солнцем. И греет даже замерзшую душу, что так и проледенела насквозь в этой чёрной пучине пустоты, боли и, конечно же, отчаянья. Сзади краем уха и сознания слышатся голоса, крики, зовущие его. Но знаете что? Он вступит на эту чужую, запретную территорию, не смотря ни на что. Чего только не произошло за эти три года... За четырнадцать лет его жизни. Чего только он не видел. И смерть и боль, счастье и радость детства. Когда-то они были детьми, но теперь эти времена кончились. Жаль только, что он ещё совсем не успел побыть взрослым. Может это и к лучшему. Кто бы думал, что конец - лучший и единственный выход. Языки пламени тёплые, словно объятья матери, близкого, самого родного. Краем глаза он видит души из бесконечных коридоров, что злобно косяца на него. Но уже всё равно. Закрыв глаза, он облегчённо вдыхает полной грудью дым пепла и горения собственной кожи, легко улыбаясь и чувствуя, как всю его боль сжирает не страх и отчаянье в длинном чёрном порванном платье, а пламя. Пусть оно сожжёт всю его истинную суть вместе с пустотой и мыслями в целом. Ты не сможешь существовать с болью после смерти, если умрёшь без неё.

В любом случае уже ничего не имеет значение. Он чувствует лёгкий холодок на коже. Конечно. Коридоры академии всегда были такими пустыми... Однако в его душе теперь всегда будет гореть тот самый огонёк надежды. На счастье, на светлое будущее. Ведь в любом случае они все разделят эту участь, а он поделится с ними этим теплом.