Да, ты можешь отдать своё тело Восьми носорогам, И одев себя в пену и дрожь В раскалённую падать волну... Что до этого мне? И какое мне дело? Нет, должно быть моим твоё сердце, Твоё сердце вернёт мне весну... «Твоё сердце должно быть моим»
Ночь после суда… Первый раз ты везёшь её к себе домой, не имея оправдания в лице обстоятельств... Это исключительно твоё желание. Твоё предложение. Конечно, она могла бы его не принять... Предложение вполне невинно: выпить, снять напряжение после трудного дня. И, судя по румянцу на щеках, она в это тоже не верит. Но соглашается. И в дороге украдкой разглядывает твои руки, лежащие на руле... Это может стать самой большой твоей ошибкой, Виктор. Так когда был перейдён Рубикон?..***
Маскарад... Откровенно говоря, направляясь сюда, я рассчитывал на иное. Единственное, что роднило происходящее здесь с тем, к чему я привык в Европе, наличие масок у присутствующих. Да и публика была, мягко говоря, странной: всего несколько вампиров, недавно обращённых, остальные смертные – молодые, шумные студенческие компании. Всё это больше напоминало... Относительно недавно мы переехали в Штаты. Покидая Европу, я надеялся навсегда избавиться от интриг и пристального внимания к своей персоне. Я оборвал все связи, сжёг все мосты. Но, как говорил Гюго, «убегать нужно так, чтобы не оставалось следов». Мои же следы шли далеко впереди меня. Думал ли я, когда просил Ноэля об обращении, о том, что бессмертие может лечь на плечи тяжёлым бременем?.. От себя не убежишь. Прописная истина. По мнению Ноэля и Дастина, я должен был здесь развеяться, отвлечься. По моему мнению, я бездарно тратил время, тем более мероприятие вызывало всё больше вопросов. Я мог бы уехать. Ты могла бы не прийти. Мы могли бы просто не встретиться. Тебя могли бы убить. Всё во мне протестует этому «бы». Но ты подошла. И мой зверь впервые за десятилетия добровольного выбора животной крови поднял голову, сладостно задрожав в предвкушении... Молоденькая студентка, одетая без претензии, выглядящая, возможно, миловидно, но не более того... Совершенно не воспринимающая в моих словах иронию, с абсолютной незамутнённостью отвечающая на мои вопросы. Типичная недалёкая представительница своей эпохи и своего поколения... Что ты могла возбудить во мне? Раздражение и... голод (последнее было трудно объяснимо). И невозможно было сказать, что одерживало верх. Я вспоминаю наш «разговор» у такси... Можно ли назвать моё имя? Нельзя. Твою назойливость. Всё же раздражение. Почему я спас тебя? Ответа на этот вопрос нет у меня до сих пор. Возможно, моё воспитание... Да, именно.***
Вылетев, словно чёрт из табакерки, ты чуть было не попала под колёса моего автомобиля, испуганная, потерянная, окровавленная... Конечно, ты нуждалась в помощи, и я обязан был её оказать. Почему? Кому обязан? Едва выйдя из машины, я вновь почуял опасное искушение, сладкую терпкость на языке, солоноватый привкус с неповторимым ароматом, тёплую вязкость... Дай!.. Перевязывая твою тоненькую руку, я повторял, как молитву, как мантру, как заклинание: «Нет, нет, нет...» Это переставало быть искушением и становилось пыткой. Я с трудом справлялся с голосом и скованными, заторможенными движениями. Зверь бесновался, он истекал слюной... — Вы весьма посредственный врач, — вот и вся благодарность за мои мучения... и бездыханное тело в придачу. Вопрос: куда отвезти потерявшую сознание, раненую девушку? Ответ очевиден. И вот ты лежишь на моём диване. А я нахожу причины, чтобы уехать: в моём доме ни бинта, ни дезинфицирующего раствора. Голод становится слишком сильным. Возвращаясь, сталкиваюсь с неожиданной проблемой: ты не торопишься покидать мой дом. И в этом трудно тебя винить. Внезапная встреча, таинственный незнакомец, второй раз совершающий благородный поступок... Чем не начало романтического приключения? Но я всем своим поведением опровергал эту возможность. Зачем ты привёз её домой, Виктор? Когда я отвечал, что мне неинтересно с тобой разговаривать, это была правда. Когда я хочу, чтобы ты уехала, это тоже правда. Почти. Или… Ты слишком близко. Ты слишком сладко пахнешь. Я Виктор. И я для чего-то ищу то, чем ты могла бы поужинать. Дальше больше. Ты трогательно сжимаешься у очага во дворе. Тебе не с кем поговорить о случившемся. И я единственный, кто... Ты двигаешься ближе, и... Я держусь из последних сил... Что ты делаешь, Мия?.. Ты сама подписываешь себе приговор... Касание мягких, податливых и наверняка тёплых губ будит странную дрожь внутри... Я не отвечаю на поцелуй, но и не отрываюсь от тебя. И мучительно-сладкая пытка продолжается... Я слышу, как часто бьётся твоё сердце. И даже зверь затихает, заворожённый этим магическим ритмом... Затихает, чтобы... Уходи же, Мия!.. Поздно. Кровь. Я же говорил, чтобы ты уходила... Я не помню ничего, кроме пульсации в твоём запястье, бешеной, оглушающей, бьющей набатом, призывной... И за миг до неизбежного слабый, заикающийся голос... Я чуть было не сорвался, Мия! Ты понимаешь, что могло произойти?.. Я открылся. Ты увидела моё истинное лицо. Теперь ты поняла, кто являлся твоим благородным спасителем. Теперь тебя не нужно было убеждать уезжать быстрее. После твоего ухода я уничтожил весь запас крови, что у меня был...***
Дастин привёз тебя в дом Ноэля, и я ощущаю волны страха, смятения, пережитого ужаса, исходящие от тебя... Моё чутьё не обмануло. Он успел. Ты была жива. Однако сквозь страх при взгляде на меня промелькивает эмоция радости?.. Ты рада меня видеть? После всего? Девочка, ты меня удивляешь. Странно, но это отзывается глухим эхом в давно омертвевшей груди. Тебе нужно было отдохнуть. Дастин и Ноэль уехали по делам. Трижды я делал заказ в ресторане… Ты проснулась только к ужину. И была молчалива и подавлена. За эти несколько дней тебя столько раз пытались убить... Выговариваясь, ты опустила эпизод со мной. Спасибо. Тебе надо отвлечься. Прохладный вечерний воздух должен пойти тебе на пользу. И вот я уже веду тебя узкой лесной тропой. Ты снова задаёшь слишком много вопросов: видимо, воздух оказывается поистине целебным. Но почему-то это уже не вызывает прежнего раздражения. В моей ладони зажата твоя… слабая, хрупкая, пульсирующая эхом твоего сердца... Сегодня мне проще сдерживать голод, и становится понятно, что этот странный трепет в моей груди вызывает не он, или не только он... Демонстрируя вампирские способности, я ловлю ночного мотылька и твой восхищённый взгляд... Думаю, я могу удивить тебя ещё больше. Мы выходим к поляне. Тускло фосфоресцирующие бабочки сидят на траве, на ветвях и стволах деревьев сотнями, расправляя и вновь складывая крылья, словно дышащие, живые огоньки... Меня давно не завораживают подобные зрелища, но сейчас я отчего-то замираю, читая его отражение в твоих глазах. Утвердительно отвечаю на твои вопросы... Это определённо что-то означает, девочка... Возможно то, что я привык потакать своим желаниям, и именно сейчас меня пленяет одно... Я хочу ещё раз ощутить вкус твоих губ, мучительно хочу. И избавляюсь от соблазна единственно верным способом – поддаюсь ему. Чувствую твоё секундное волнение, колебание, страх... Не стоило, Виктор. И твои ладони на моей коже. И твоё тело, так открыто, с такой готовностью прильнувшее к моему... Твои трепещущие губы, отвечающие, позволяющие, покорные... Мия... Куда ушёл твой страх? Мой голод? Они растворились в сумраке этой ночи, трепетном мерцании крыльев бабочек, потерялись в звёздной пыли. Я впервые не мог объяснить, что происходило. Кажется, мир вокруг меня переставал быть плоским, монотонно-понятным. Его оживляли, одушевляли ласка твоих прикосновений, послушность твоего гибкого, понимающего тела... Мия... Что ты делаешь со мной? Откуда эта нежность, девочка? Я не готов, не желаю тебя отпускать... Вновь и вновь жадно нахожу твои губы, забираю и возвращаю твоё дыхание, биение твоего сердца... То, что я чувствую в своей груди... Ведь это эхо твоего сердца? Ты дрожишь, и я понимаю, что нам пора... Ты, как и я, не хочешь уходить. Когда мы уезжаем из дома Ноэля, ты уже без страха, легко касаешься моих губ. Я дарю тебе одно из фамильных украшений... Ты и представления не имеешь, кому эти серьги принадлежали... Просто потому, что хочу. Хочу, чтобы в этой истории тебя хоть что-то радовало. Я вампир, Мия, можешь не говорить, я знаю...***
Я зол! Это похоже на удар в спину. Как ты смела? Не желаю слышать твои доводы и оправдания. Хотя через глухую ярость пробивается отголосок мысли, что в твоём положении это было единственным выходом. Но и ты перестаёшь быть покорной и, гордо встряхнув головой, выходишь в мягкий рассветный сумрак... О чём я думаю? О том, что тебе действительно идут эти серьги. И о том, что с тобой постоянно что-то приключается. А значит, желаешь ты того или нет, я иду следом. Что меня разозлило больше: твой поступок или самостоятельность принятого решения? Я бы со всем разобрался... Да, ты права. Я едва сам не убил тебя. Может быть, твоё решение ситуации не самое рациональное, но далеко и не самое глупое. И вместо того, чтобы обвинять тебя, стоило бы подумать, как довести его до ума. Теряешь хватку, Виктор...***
Ты не переставала меня удивлять... То, как ты отреагировала на смерть в общем-то посторонней тебе девушки... То, с каким изяществом ты получила информацию от свидетеля, которой не было даже у полиции, попутно, правда, прихватив белое пернатое существо... То, как неожиданно ты похорошела в платье из изумрудного бархата, твоя стать, твоя уверенность, гордо расправленные плечи, молочно-белая кожа бедра, соблазнительно открываемая высоким разрезом... То, с какой ловкостью ты смогла задержать Патрика и разузнать о вампирских Князьях... И конечно, то, насколько быстро ты чуть было вновь не попрощалась с жизнью... Я уничтожил этого Фредерика. И готов был поступить так же с каждым из троицы, что посмела прикоснуться к тебе, причинить боль. Но их должны были судить.***
Да, ты согласилась присутствовать на суде. Уведя жертву из-под носа испанского Князя, ты сама чуть не заняла её место. Я готов был сражаться. Виктор, что с тобой происходит? Конфликт решился чудом. На суде я с гордостью и восхищением наблюдал за тобой. Жалкая смертная, ничего из себя не представляющая молоденькая журналистка, так логично и основательно построила своё выступление, смогла расположить к себе стольких вампиров... Готов признать, у тебя живой, деятельный ум, неплохие способности к анализу, и при достойных учителях... Уж не ты ли, Виктор?***
И снова ночь после суда… ...Теперь тебе ничего не грозит, тебя не от кого спасать, даже успокаивать не нужно: ты держишь удивительное самообладание... Но мы едем ко мне. И оба догадываемся зачем. Один лишь шаг до высоты. Ничуть не дальше – до греха. Не потому ли в этот миг Ты настороженно тиха... «Глаза очерчены углём» Я разжигаю камин, разливаю по бокалам красное итальянское вино. Ты странно тиха и молчалива. Я ощущаю твои сомнения, нерешительность, метания... Но не могу отказать себе в прихоти ощутить ещё раз то, что почувствовал в лесу, у дома Ноэля. Не прихоть. Томительная, иссушающая жажда. И сейчас она сильнее, чем мой голод. Я даю тебе время. Решиться. Тебе или себе? Ты будешь послушной. И меня странно возбуждает сознание того, что столь живое, упрямое, не разгаданное мною до конца существо будет в моей власти. Начнём с простого? Себе не лги, Виктор. Я вновь целую тебя, нежно, чтобы не испугать. И вновь чувствую уже знакомый трепет... Ты слишком отзывчива, податлива сейчас, Мия. И это настолько не соответствует тебе той, которую я успел узнать, что я совершенно теряю голову. Мои поцелуи и ласки становятся смелее, нетерпеливее... ...И вот я уже рву на тебе платье в стремлении скорее ощутить губами вкус твоей кожи, услышать дрожь твоего тела. Я мог бы взять тебя. Как любую из сотен женщин, что побывали в моих объятиях. Я желал. И мог просто удовлетворить похоть. Но то, что ты затронула во мне вместе с желанием, заставило меня поступить иначе. Кажется, ты поняла мою недолгую остановку по-своему. Заговорила. Но мне не нужны были сейчас слова. Я хотел слышать, как ты стонешь от желания. И знать, что именно я в тебе его пробуждаю. Вампир. Не страх. Желание. Мои слова звучали, как приказы. И ты покорно выполняла их... Я вёл, ты отзывалась... Чувственная, бесконечно тонкая, острая, отвечающая на любое моё прикосновение, идеальная... Да, в моих руках побывали тела и более роскошные, но никогда, слышишь, никогда я не вспоминал, глядя на них, о Венере Боттичелли. Ты была особенной. Я отдавал дань твоему телу, как предмету высшего искусства, и каждая моя ласка и твой ответный стон рождали нечто совершенное, далёкое от любых наименований и обозначений. Я хотел тебя. Но хотел всю. Без сомнений и сожалений. Чтобы ты чувствовала это так же чисто, кристально, без примесей... Чтобы моим стало не только твоё тело, которое дрожало и рассыпалось под умелыми пальцами, вкус, горькую сладость которого я теперь познал... Чтобы зверь, ревниво сторожащий контроль злыми алыми глазами, затих и, скуля, затаился, испугавшись того света, что ты могла бы мне подарить... Я хотел, чтобы ты не жалела о нашей близости, Мия...