А не странно, Не странно ли вдруг увидеть сияние, Вдруг увидеть сияние неземной чистоты? «Сияние»
Спишь, по-кошачьи свернувшись в клубок. Выглядит настолько уютно, что нарушать твой покой кажется настоящим преступлением. Тем более, судя по присланному мне сообщению, легла ты около двух часов назад. Но я вынужден. Притрагиваюсь к волосам, склоняюсь к чувствительному ушку, щекоча его своим дыханием. Недовольно морщась, ты лишь глубже заворачиваешься в одеяло. Перехожу к более решительным мерам, рассыпая лёгкие поцелуи на твоих щеках. Опускаюсь к подбородку, шее. Ещё сонная, ты принимаешь меня в объятия, открываясь моим губам... Нет, милая, как ни соблазнительно, но у меня другие планы. Надеюсь, они и тебе придутся по вкусу... — Вик, — низко, с хрипотцой произносишь ты, и я почти готов распрощаться со своими планами, — ты вернулся? — Извини, что разбудил тебя, — мягко касаюсь твоих губ, — но на то есть причины. Твой, ещё сонный, взгляд мгновенно наполняется тревогой. — Беспокоиться не о чем, — спешу пояснить, — это всего лишь планы на нашу новогоднюю ночь. Если, конечно, у тебя не было других. — Провести её вдвоём с тобой... — Тогда собирайся. Возьми одежду потеплее. Через час мы вылетаем... — Вик... Куда? — Озеро Блечфорд, Канада. — Угу. Это о многом мне говорит. Зачем? — Провести вдвоём новогоднюю ночь, — уголком губ улыбаюсь я, — и, если нам повезёт, что-то увидеть. В твоих глазах загорается азартный огонёк. Не задавая больше вопросов, ты собираешь вещи.***
В самолёте ты спрашиваешь меня о том, знаком ли я с канадским Князем, на что получаешь ответ, что такового не существует: вампиров в этой стране немного, и живут они разрозненно. Суровая природа, обширные дикие леса привлекают в большей степени оборотней... У нас заходит странная дискуссия о том, почему численность вампиров в северных странах так невелика... В процессе ты предсказуемо засыпаешь и не пробуждаешься до конца семичасового перелёта до Йеллоунайфа, где мы пересаживаемся на совсем небольшой частный самолёт: иначе до озера не добраться.***
Ты осматриваешь просторный двухэтажный бревенчатый коттедж. — Скорее во вкусе нашего общего знакомого, — комментирую я. — Да, Максу бы здесь понравилось. Но знаешь... Когда снаружи такой холод и бесконечный снег, здесь кажется удивительно тепло и уютно. И посмотри, здесь ёлка. По-детски радостная улыбка не покидает твоего лица, пока ты обходишь наши небольшие временные владения. Надо признать, персонал отеля постарался создать рождественское настроение для гостей. На входной двери венок из еловых веток, украшенный лентами, шишками и колокольчиками. На первом этаже у камина стоит живая ель, словно сошедшая с открыток – звёзды, шары, банты, имбирные пряники – насыщая воздух свежим, густым ароматом леса. Грубые перила лестницы, ведущей на второй этаж, увиты огоньками гирлянд. — Вик, — твой голос доносится сверху, — ты видел, какая тут ванна? А кровать? Конечно, милая. Это же я выбирал отель. — Мия, обещаю, у тебя будет возможность поближе познакомиться и с тем, и с другим, но сейчас нас ждёт обед, а после небольшая прогулка.***
— Ты серьёзно, Вик? Я на них стоять-то не могу... Куда, говоришь, мы должны добраться? — До вершины того холма. Твой обречённый взгляд следит за моей рукой. А лыжи вновь разъезжаются, и ты, хохоча, приземляешься на снег. Яркий жёлтый горнолыжный костюм надёжно защищает от холода и влаги, потому хотя бы за твой комфорт я спокоен. — Твоя вера в мои силы вдохновляет, — улыбаясь, хватаешься за протянутую мной руку. — Мы не будем торопиться. Пока подойдём к холму, ты уже немного привыкнешь. Пешими сквозь снег пробираться сложно. Езжай по моему следу. — Вик, у меня порой в голове не укладывается, сколькими навыками ты обладаешь. — Я проживаю третью смертную жизнь, милая, ничего удивительного. — Этот факт я тоже до конца не осознаю, — улыбаешься ты. — Вик... Я выжидающе смотрю. — Немного странно видеть тебя таким. Но тебе идёт. Поправляю ворот похожего, но чёрно-белого костюма, и мы начинаем свой неторопливый, неуклюжий путь. Ближе к холму твои падения и смешки становятся реже, и на лыжах ты начинаешь держаться увереннее. Впереди самое трудное – подъём. А солнце, выглянувшее из-за туч, уже клонится к горизонту. Нас затормозил относительно крутой участок. Я в третий раз спускаюсь к тебе: — Не спеши. Перпендикулярно подъёму. Мелкими шагами. Повторяй за мной. Мы почти его преодолеваем, но уже в самом верху ты вновь срываешься и несёшься вниз. Где-то ничком, где-то кубарем, с довольно приличной высоты. Чем я думал, когда всерьёз рассматривал эту идею?! Съезжаю следом... И вдруг меня словно пробивает разрядом. Запах твоей крови... Но шевельнувшийся было зверь, скуля, затихает... Я не хотел причинить тебе боль... — Мия... Что с тобой? Я почти подлетаю и ощущаю, как холодеет в груди – такое возможно? – при виде твоего окровавленного лица... — Мия... Помогаю тебе подняться на ноги, надеясь, что серьёзных травм нет... — Всё в порядке, Вик. Просто царапина. Уже зажила, наверное... Вытряхиваешь снег из-под куртки, стираешь кровь со щеки и носа. Действительно царапины. Но довольно глубокие, и не будь регенерации... — Прости, милая... — прижимаю тебя к плечу, — это была неудачная затея. — Подожди, — ты отстраняешься, — ты уже готов сдаться? Я нет. — На самом деле это не так уж и важно. Мы успеем вернуться... Но ты уже заняла позицию и, переступая, движешься наверх. На этот раз решаю идти следом, чтобы сдержать твоё возможное падение. Упрямства тебе не занимать. Как Фолл тебя называет? Герой? Боец. Маленький, отчаянный боец. — Я это сделала, Вик! Йу-ху! Я сделала! Твой странный победный танец на лыжах едва не заканчивается провалом, вернее, возвращением к исходной точке, но в последний момент я успеваю удержать тебя. — Мы это сделали, Вик, — уже тише повторяешь ты, глядя на меня блестящими глазами. Царапины на лице затянулись. — Ты умница, — с нескрываемой гордостью произношу я. И это правда: едва ли какой-то новичок смог бы повторить твой путь. — Теперь будем ожидать то, ради чего мы здесь. Пробираемся сквозь огромные ели к краю, самому обрыву. — Виктор... — ты восхищённо замираешь. Солнце село, оставив тонкую оранжевую полосу у горизонта. Стремительно темнеющее небо загорается мириадами живых, пульсирующих, мерцающих звёзд. Я ловлю их отражение в твоих широко распахнутых глазах. Вселенная, с её извечными, первородными тайнами, чужая, бесконечно далёкая, величественно отрешённая – вся в твоих глазах... Но ты, будто ощутив пристальный взгляд, оборачиваешься ко мне, и я касаюсь тебя, такой далёкой, чуждой, непознанной, не испитой до дна – и не бывать тому – и близкой настолько, что я ощущаю тебя своим продолжением, твою тёплую кожу (забудь о том, что я не чувствую температуры, я уже забыл), каждый оттенок твоего счастья. — Вик... — шепчешь ты, — спасибо... — Тебе спасибо. — За что? За этот вечер, за ночь, звёзды, дыхание, тепло, пламя, разгорающееся внутри, за то, что я вновь живу... Но ничего из этого я не произношу, лишь склоняюсь всё ближе к твоим губам, приоткрытым в ожидании... И нелепо переставленная лыжа рушит всю магию момента. Падая, ты и меня сбиваешь с ног, и мы оба сидим по пояс в снегу. Ты звонко хохочешь. Неужели я умею настолько глупо улыбаться? Поднимаюсь сам, протягиваю руку тебе... И понимаю, что чудо случилось. — Мия... Посмотри... Ты прослеживаешь направление моего взгляда. На западе, где рубец, оставленный на небосводе закатом, только зализала тьма, вспыхивает инфернальное пламя... Зеленоватое сияние раскрывается, словно диковинный цветок. — Вик, что это? — Нам повезло, — негромко отвечаю я, — смотри... Мог бы и не говорить, Виктор. Ты не отрываешь глаз от творимого на небе... Сияние начинает свой замысловатый танец, словно кто-то неведомый играет световыми лентами. Зелёное пламя, вспыхивая, разбегается волнами, исподволь рождая нечто неземное, иноцвет, ни на что не похожий. Он разбивается, расслаивается на уже знакомые, торопящиеся вслед за зелёным, скользящие, переливающиеся, причудливо отражаемые зеркальной ледяной гладью озера... — Это оно, Виктор? Северное сияние? — будто не веря своим глазам, ты ждёшь подтверждения. — Да. Удивительное явление. Поток электронов... Слишком прозаично, не правда ли? Может быть, танец душ прекрасных дев?¹ Или отблески мечей воинственных Валькирий?² Или Творец, создавший этот мир, просто жжёт огромные костры на далёком севере, чтобы их отражение коснулось недостижимого юга, напоминая, что в основе всего любовь³. И недостижимого можно достигнуть, если... Словно в ответ на мои мысли, ты находишь мою руку и сплетаешь пальцы в перчатках... Мы ещё долго стоим, любуясь тем чудом, что совершается на наших глазах... Пока я не ощущаю лёгкую дрожь, пробегающую по твоему телу. — Мне было бы лестно думать, что это моя близость вызывает подобные реакции твоего тела, но... Ты немного виновато улыбаешься: — Не только. — Значит, пора возвращаться. Мы сможем насладиться этим зрелищем из окна нашего коттеджа. — Это другое. — Согласен. Но выбора нет. Ты тяжело вздыхаешь. И тут же спрашиваешь: — Вик, почему никто, кроме нас, не вышел посмотреть на это чудо? — Здесь никого, кроме нас, нет. Только персонал. — Вик... Ты смотришь на меня почти таким же взглядом, что несколько мгновений назад – на северное сияние. — Ты же хотела провести эту ночь вдвоём. — Ты никогда не перестанешь поражать меня, Виктор. — Что ж... Нам осталось спуститься... — Ох... Обратный путь проходит значительно проще: ты обнимаешь меня сзади, почти ложась на мой корпус, и я, удерживая нас обоих, быстро совершаю спуск.***
Оставив тебя греться у разожжённого камина, я, раздевшись, прохожу на небольшую кухню и через некоторое время возвращаюсь к тебе, неся две кружки. Ты сидишь на пледе у камина в длинном белом свитере. И эта картина кажется мне более удивительной, нежели наблюдаемая из огромного панорамного окна коттеджа. Сейчас я должен стать её частью. Сажусь рядом. — Глинтвейн. Поможет согреться. — Никогда не пробовала, но аромат сумасшедший. Поднимаю свою кружку: — Этот год из череды других особенный. И я благодарен ему. — И я благодарна, — эхом вторишь ты. — Несмотря ни на что. Отпиваем горячий ароматный напиток. Ты ставишь кружку в сторону. Я поднимаю бровь: не пришёлся по вкусу? — Мне кажется, я знаю ещё один способ согреться, — на твоих щеках вспыхивает и разгорается румянец, — и он, поверь, ничуть не хуже. — Чего же ты хочешь? — Жечь костры, объединив непостижимо далёкие юг и север. И мы жгли костры... И сгорали в этом огне, отражаясь всю бесконечную ночь небывалыми всполохами на небосводе. _______________ ¹ Норвежские поверья ² Они же ³ Эскимосская легенда