Говоришь, ничего не случится, Если буду немного груб... Говоришь – и смола сочится В уголках потемневших губ. «Декаданс»
Перфекционист ли я? В определённой мере да. Не вижу смысла в начинаниях, если они обречены на провал. И замыслах без должного их исполнения. «Все, что делаешь, надо делать хорошо, даже если совершаешь безумство»¹. А для достижения хорошего результата необходимо ясное понимание того, что ты хочешь получить, и контроль. И тем и другим я владею в совершенстве... Но случаются порой и такие дни. Как сегодня. 14 февраля. Он начался с ночи. Некая группа молодых людей совершила нападение на сотрудников охраны больницы с целью проникновения к банку крови. Естественно, новообращённые. Естественно, мы отловили их раньше, чем полиция и, разъяснив, что можно и как нельзя, отпустили, пообещав не терять их из виду и впредь за подобную оплошность... В общем, рутина. Но к твоему пробуждению я не успел... Поймав тебя почти на пороге, попросил освободить для меня вечер, пообещав заехать за тобой в редакцию. Ты отправилась в колледж, а я – выяснять вопросы с бизнес-партнёрами по поводу уплывшего от нас в руки конкурентов крупного, выгодного контракта. Затем на закрытом интернет-аукционе буквально из-под носа у меня увели подлинник Рафаэля, за которым я охотился несколько лет. Ксандр позвонил с вестями о том, что нам следует ждать в скором времени делегацию из Старого Света с дипломатическим визитом (но на деле с инспекцией подконтрольных мне территорий). Поставщики строительных и отделочных материалов для моего проекта перепутали номера партий керамической плитки, и это вновь затормозило ход работ на определённый срок. Наконец дизайнер – грамотный дизайнер, с которым я работал не в первый раз – никак не мог уяснить, что мне интересна не его концепция, а лишь помощь в воплощении моей. Я даже позвонил в ресторан – скорее, клуб – чтобы подтвердить бронь столика на вечер, ожидая любого подвоха. Отправил тебе сообщение, уточняя, не поменялись ли планы. На удивление, всё было в порядке, что позволяло надеяться на приятное завершение более чем неприятного дня.***
Уже подходя к дверям редакции, я слышу незнакомый мужской голос: — Я всё же настаиваю на своём приглашении, надеясь, что вы к нам присоединитесь хотя бы на часть вечера. Твоего шефа: — Мия, ты отрываешься от коллектива... И твой: — Простите, мистер Харпер, и вы, мистер Боу, да и все вообще... — я даже вижу, как растерянно ты развела руками, — но я и правда не могу... Захожу, чтобы увидеть коллектив «Сверхъестественного» в полном составе, но не он мне сейчас интересен, а вот этот немолодой человек, столь рьяно и откровенно пожирающий тебя глазами. — Добрый вечер, — соблюдаю правила приличия. Отдельно полукачаю-полукиваю головой Уолтеру, явно вознамерившемуся отвесить мне поклон (горе с этими новообращёнными!). — А, мистер Ван Арт! — показное благодушие твоего шефа настораживает ещё больше. — Собственно, мы приглашали Мию в кругу коллектива, так сказать, отметить праздник, но... — У вас появился новый сотрудник? — многозначительно смотрю на полноватого, лысеющего мужчину в дорогом костюме, так и не отошедшего от тебя. Замечаю во взгляде фотографа, так же устремлённого на вас, сочувственно-заинтересованное выражение. — Ну что вы... — немолодой человек снисходительно оборачивается ко мне, — я давний приятель Боу. Просто в определённый момент наши пути разошлись: он так и остался неисправимым мечтателем и романтиком, фантазёром, а я спустился с небес на землю и занялся бизнесом. Позвольте представиться, Джо Харпер. — Иногда одно другому не мешает, мистер Харпер. Виктор Ван Арт, — пользуясь довольно приличной дистанцией, не подаю руки. Харпер будто бы теряет ко мне всякий интерес, вновь поворачиваясь в твою сторону, и взгляд его подозрительно останавливается в районе твоего декольте. — Ну так что, Мия? — вот так, значит, уже по имени, — Ваш окончательный вердикт? Ты наконец заговариваешь, встречаясь со мной взглядом и улыбаясь уголком губ: — Я же объяснила, что у меня уже были планы на вечер, и сейчас эти планы здесь... — ты поднимаешься, демонстрируя прелестную фигурку в чёрном платье-комбинации, и приближаешься ко мне. — Потому мы вынуждены вас оставить. Здравствуй, милый, — едва слышно обращаешься ко мне, даря приветственный поцелуй в щёку. Мистер Харпер наконец понимает – сегодня у многих трудности с восприятием – и неприятно улыбается, глядя на меня: — О, этот юный возраст! Когда мы, увлекаясь, упускаем возможности... — Порой и в возрасте более зрелом стоит не упускать возможности упустить подобные возможности, — выразительно смотрю на Харпера, и он вдруг, побагровев, тяжело оседает на стул. — Мистер Харпер, с вами всё в порядке? — Камилла, суетясь, несёт стакан с водой. — Ничего, — его лицо постепенно обретает прежний цвет, — ничего, показалось, будто сердце прихватило... Но уже вроде бы... — И в возрасте более зрелом следует с большим вниманием относиться к своему здоровью, — невозмутимо продолжаю я. — Не тревожа его увлечениями юности. Надеюсь, с вашим здоровьем всё в порядке, мистер Харпер. Мы уже опаздываем, так что вынуждены откланяться. — Да-да, — поспешно соглашается твой шеф, и я буквально ощущаю его мысли о том, как бы поскорее нас – меня – спровадить.***
И вот мы сидим за столиком. На фоне панорамного окна с видом на огни большого города музыканты играют новоорлеанский джаз, перед нами изысканный ужин, в бокалах красное вино... В воздухе витает ощущение праздника, антуража добавляют и влюблённые парочки, заполонившие обыкновенно полупустой зал... И я понимаю, что меня всё это не расслабляет ни в коей мере, а наоборот... Впрочем, ты явно получаешь от всего происходящего удовольствие: глаза твои сияют, а щёки загораются лёгким румянцем. И выглядишь ты чудесно: свободно уложенные крупные локоны, неброский макияж с акцентом на глаза и это платье... Вот сейчас с тобой в этом платье не здесь, посреди толпы, а... — Вик, где ты весь вечер витаешь? — моё состояние не укрывается от твоего внимания. — Ты ведь не любишь этот праздник, да? Ты наблюдательна, милая. — Скажем так, я считаю его бессмысленным. — Но почему, Вик? Это ведь так здорово, что люди в открытую проявляют чувства друг к другу, добрые, прекрасные чувства. — И для этого нужен особенный день? — Представь, некоторым, да. Тем, кто... Тема неуловимо приобретает некоторую щекотливость, и звонок моего горе-дизайнера я воспринимаю как спасительную соломинку – в иное время я проигнорировал бы его, но не сейчас. — Позволишь, милая? На твоём лице появляется выражение «А что, есть какие-то варианты?». — Да, я внимательно слушаю... — Мистер Ван Арт. К сожалению, сейчас нет в наличии именно того стола, который мы обсуждали. Но я предусмотрел запасной вариант. Сейчас он находится в вашем будущем кабинете, и вы можете посмотреть, насколько... — Нет, мне необходим именно тот стол. Я не желаю смотреть. — Я предлагаю лишь... — Завтра вы его отправляете обратно, и ещё одна подобная промашка... — Подобного больше не повторится. — Отлично, надеюсь, мы поняли друг друга. Убираю телефон, пожалуй, излишне экспрессивно. Ты внимательно смотришь на меня, подперев руками подбородок. — Вик, что мы здесь делаем? — Я задаюсь тем же вопросом. — Значит... — Домой? — Нет. Поднимаю бровь. — Меня заинтриговал этот стол. Не припомню, чтобы такие мелочи выводили тебя из равновесия. Как бы объяснить, дорогая, стол – это лишь вишенка на торте чудного дня. — Это же недалеко отсюда, ты говорил, я помню... — Не люблю показывать завершённое наполовину. — Стол. — Ты на самом деле этого хочешь? — Угу. И мы едем смотреть стол. День не заканчивается. Дорогой ты продолжаешь невинно меня подзуживать: — Ты так и не сказал, что плохого в том, чтобы кто-то вдруг признался в любви, а кто-то получил это признание, даже эти валентинки... Глупость, но приятная глупость... — И сколько приятных глупостей ты сегодня собрала? Замолкаешь, затем мягко улыбаешься: — Я не являюсь чемпионом по этому виду спорта, скорее, плетусь в хвосте... А ты? — Стоит тщательно обыскать карманы. Возможно, София... Ты фыркаешь с напускным возмущением, дальше мы едем молча.***
Проходим сквозь строительную пыль и мусор первого этажа, поднимаемся по лестнице на третий. — Знаешь, я рада, что увидела это место в таком виде. Уверена, будет потом, с чем сравнить. Многозначительно молчу, пропуская тебя вперёд. Пол, стены и освещение в кабинете приведены в порядок. Из мебели – тот самый многострадальный стол. — Ясно, что ничего пока не ясно, — бормочешь ты, снимая с себя куртку. Принимаю её, размещая на вешалке у входа. Ты медленно обходишь стол, проводя по прозрачной поверхности из закалённого стекла... — Стол как стол... Напоминает, правда, тот, из кабинета Вуда... Я наблюдаю за тем, как шёлк плавно скользит по изгибам твоего тела... Сделав круг, ты возвращаешься ко мне... И, глядя мне в глаза, ловко усаживаешься на столешницу, разведя ножки, отчего платье задирается, обнажая ажурную резинку чулка и молочно-белую полоску кожи. — Весьма неосмотрительно... Для здоровья. Одеваться подобным образом, — отчего-то фраза больше напоминает ломаный конструктор. — А ещё для чего? — невинно улыбаясь, спрашиваешь ты. О, я поясню... Если ты продолжишь в подобном духе... то не отходя от этого злополучного стола. Делаю шаг вперёд, располагаясь как раз между острых коленок в чёрном капроне. Поднимаю пальцами твой подбородок, склоняясь к ушку, шепчу: — Не стоит начинать игру, которую не сможешь завершить... И чувствую, как маленькая ладонь накрывает выпуклость на моих брюках... — Отчего же не смогу... Сглатываю. — Мия, — предостерегающе, — если ты продолжишь, то... Ладонь чуть сжимается, и я едва сдерживаю стон. — То мы, наконец, займёмся делом? — подняв бровь, предполагаешь ты. — То я не смогу быть с тобою... нежен... как ты того заслуживаешь... Потому что уже сейчас хочу... — Может быть, я того и добиваюсь, — шепчешь ты, обвивая руками мою шею, — Виктор, я не хрустальная ваза. Ничего не случится, если ты будешь... немного груб... Ах! С каким-то животным рыком, одним движением я снимаю тебя со стола, разворачивая спиной к себе. Принуждаю наклониться. Собственнически развожу бедра, задирая платье. Открывшийся вид доводит напряжение в паху до почти болезненного. Расстёгиваю пряжку ремня, спуская твои трусики. Обхватываю твоё горло, притягивая к себе: — Когда мы входили сюда, ты, конечно, видела свет, горящий этажом выше. Здесь живут рабочие. И, если мы не хотим внимания, тебе придётся быть тихой, дорогая. Очень тихой... — Я… м-м-м... буду... очень тихой, — постанываешь ты, чувствуя моё возбуждение между своих бёдер. — Так будь, — ощущая твою готовность, вхожу глубоким, резким движением. Ты до крови закусываешь губу... Но молчишь. Почти покидаю тебя – и тут же предельно заполняю вновь. И снова... — Ты сама хотела этого... Ты зажимаешь себе рот ладонью. Одной рукой я по-прежнему держу тебя за шею, другой грубо сжимаю грудь под тонкой, скользящей тканью. Ты очень уязвима сейчас, но я не ощущаю страха. И я продолжаю, увеличивая темп. Не выдерживая, ты начинаешь стонать... — Тише, милая... Поднимаю твою ножку на стол, упираясь рукой в столешницу, вхожу максимально глубоко. И двигаюсь резко, быстро. Так, чтобы стереть из твоего и своего сознания весь этот день... Этого Харпера... Эти тайные признания в валентинках... Нет ничего. Только ты. Только я. И этот проклятый стол, будь он неладен. Столешница под моей рукой идёт трещинами... Твоё тело мелко дрожит, а с ладони, зажимающей рот, капает кровь, лишая меня оков самоконтроля... Покидаю тебя, поднимая и сажая на стол, подношу твою искусанную в кровь ладонь к своему лицу, жадно втягивая запах. Слизываю сладко-солоноватые алые капли. Моя. И целую. Так же жадно, голодно, глубоко. Подхватываю под ягодицы, переношу, вжимая в стену, вхожу в тебя вновь... — Нет никаких рабочих, — шепчу я, ловя во взгляде твоём негодование, тут же сметаемое страстью... — Стони, кричи, милая... Ты приникаешь к моим губам, и твои стоны пускают вибрацию по моему горлу... Я так чувствую тебя, дрожь, пульсацию глубоко внутри... — Да... да... Вик... Пожалуйста... Как пожелаешь, милая, как пожелаешь... Пальцы твои судорожно хватают мои плечи, мышцы напрягаются и застывают... — Виктор, я... Аа-х-х... Твой финальный стон словно освобождает меня, и я изливаюсь в бьющееся в сладкой судороге тело... Опускаюсь на пол, прижимая тебя к себе... Приходим в себя. Я покрываю поцелуями твои ладони, лицо, колени – всё, до чего удаётся добраться в этой странной позе. Ты просто счастливо улыбаешься, ясно давая понять, что не случилось ничего неправильного... Я понимаю, что ты стала смелее. Со мной. В своих желаниях. Именно после твоего признания. И это могло означать лишь одно... Ты поднимаешься первой. Подходишь к столу, оглядывая паутину трещин... Надевая трусики, произносишь: — Ты прав, стол и в самом деле никуда не годится... Подходя к автомобилю, вместе с ключами из кармана пальто я достаю маленькую валентинку в форме сердца из чёрного бархата. Ты подозрительно щуришься: — Никогда бы не подумала, что София... Я отворачиваюсь, пряча улыбку... По пути домой я думаю о том, что вечер, бесспорно, стоил десятка, сотни подобных дней. И что, в сущности, 14 февраля не такой уж бессмысленный праздник. И ещё, что под подушкой тебя ждёт изящный браслет из белого золота в форме знака бесконечности с чёрным бриллиантовым сердечком на пересечении линий... _______________ ¹ Оноре де Бальзак