Вампирские песни

И опять от нетерпения В кровь царапаем лицо, За такие за мгновения Всё отдашь в конце концов. Бежит капелька за капелькой, На руке оставив след, Чем тебе не украшение, Не рубиновый браслет? «Вплети меня в своё кружево»

Я упиваюсь твоим ароматом, влекущим, дурманящим, твоей чуткой отзывчивостью, отчаянной открытостью. Принуждаю себя сбавить темп, чтобы вволю тобой насладиться... Губы мои, мгновение назад оставлявшие безжалостные следы на тонкой коже, сейчас едва касаются её, сторожа то бешено скачущую, то замирающую под ней пульсацию крови. Ощущая перемену настроения, ты настороженно замираешь, отстраняешься, пытаясь поймать мой взгляд: — Вик? Что... — Т-ш-ш... Не хочу торопиться, — ласкаю дыханием твоё ушко. — Сегодня особенно не хочу. Чуть заметно улыбаешься, опуская ресницы – ты приняла правила игры... Или... Тесьма корсета скользит между моими пальцами, и через несколько мгновений лиловое облако почти беззвучно падает к твоим ногам. Едва ли ты замечаешь это: мои губы исследуют путь венки на твоей шее, опускаясь к ключице. Провожу кончиком языка по впадинке, и дыхание твоё сбивается. Я должен тебя видеть. Делаю шаг назад, размыкая наши объятия. Прекрасная. Боттичелли писал явление Венеры из пены морской, ты же, рождённая луной, возникла из утренних сумерек, обрела плоть, и жемчужная кожа твоя кажется истинной драгоценностью, тихо мерцая в предрассветной полутьме... Стройные ножки в тончайших чулках переступают через ворох ткани, ясно давая понять, что более ждать ты не намерена. — Мы в неравных условиях, Виктор, — шепчешь ты, притягивая меня за галстук, — не находишь? Странно слышать собственные фразы из твоих уст, странно и... чертовски возбуждающе... И да, твоя покорность оказалась отвлекающим манёвром. — И я собираюсь их уравнять, — с этими словами ты начинаешь расстёгивать пуговицы жилета, но едва добираешься до последней, как твои запястья оказываются в плену моих рук. Целую тыльную сторону руки, затем переворачиваю, трогая губами ладони, запястья. Бережно завожу их за твою спину, перехватывая одной рукой. Сейчас ты выглядишь совершенно беззащитной. Сцепленные за спиной запястья вынуждают тебя слегка прогнуться так, что твоя грудь оказывается в полном моём распоряжении. Не произносишь ни звука, но глаза из-под опущенных ресниц опасно блестят... Упрямая, непокорная, тебе ли быть послушной? Как кошку удержать на привязи? Но твоё тело недвусмысленно заявляет о том, что... — Тебе нравится. Вопросительно выгибаешь бровь. — Нравится быть в моей власти. — С чего ты... Ах... Прикусываю затвердевший сосок, лаская его языком. По другому провожу большим пальцем... Отстраняюсь, ловя разочарование на твоём лице. — Вик, прошу... — Тебе нравится? — Вовсе... Прерываю очевидную ложь глубоким поцелуем. Свободной рукой ласкаю твою грудь уже более грубо... Ты стонешь мне в рот. С трудом отрываюсь от таких сладких губ. — Повтори. — Да. — Что да, Мия? — едва касаюсь губами чувствительного участка кожи за ушком. Твоя грудь по-прежнему в моём плену. — Мне нравится, — выстанываешь ты. Скользнув ладонью ниже, я непременно бы в этом убедился. Но в моих планах иное. — Сейчас я отпущу тебя. Но ты будешь послушной. Опускаешь глаза. — Мия? — Да. Покорная. Искушающая. Мой самый чистый грех, сладкий, одурманивающий яд... Этот румянец на щеках, эти припухшие от поцелуев губы, атласная, нежная кожа, хранящая следы настойчивых, беспощадных ласк... — Ляг на кровать, милая. Так, чтобы я видел тебя. Делаешь несколько шагов назад, опускаешься на тёмное шёлковое постельное бельё, разводя ножки. Приподнимаешь бёдра, помогая освободить тебя от единственной кружевной преграды, которая могла бы помешать мне в задуманном. — Смотри на меня, Мия. Думай обо мне. Покажи, чего ты хочешь. Тонкая кисть сжимает возбуждённую грудь, пощипывая сосок. Другая ладонь ложится между ног. Не отрывая взгляда от этого зрелища, ослабляю галстук, снимаю, бросаю на кровать, освобождаюсь от жилета, расстёгиваю пуговицы рубашки, наблюдая, как тонкие пальчики легко проскальзывают внутрь и обратно, поблёскивая от влаги. Ты сводишь меня с ума... Немыслимым усилием воли сохраняю внешнюю невозмутимость, но желание настолько сильно, что приносит дискомфорт. Ты, уже не смущаясь, отдаёшься ласкам, призывно выгибаясь, подаваясь бёдрами навстречу пальцам. Снимаю ставшие невыносимо тесными брюки и боксёры. Устраиваюсь между твоих ног. Покрываю поцелуями внутреннюю поверхность бёдер над ажурной резинкой чулок и руку, вместо меня доставляющую наслаждение. Останавливаю её, нежно перехватывая запястье, подношу к губам, с наслаждением вдыхаю терпкий аромат твоего желания, пробую его на вкус на твоих пальцах. Горьковатое, чуть вяжущее, раскрывающееся на языке изысканной, едва различимой сладостью. Опьяняющее. Поднимаю твои руки над головой, затягивая запястья петлёй галстука. Успокаиваю тревогу, мелькнувшую в твоём взгляде, лёгкими поцелуями, рассыпая их по лицу, шее, ключицам... Слышу жалобный стон: — Пожалуйста, Вик... Шепчу: — Это я, милая. Я не сделаю ничего против твоей воли. Если хочешь, можешь остановить меня. — Наоборот, — почти неразличимый ответ, — я не хочу, чтобы ты останавливался... Взвинченное твоими словами вожделение требует непременного продолжения. И я, не медля ни мгновения, вхожу. Протяжный стон... Такая страстная, гибкая, беззащитная... Намотав галстук на руку, начинаю медленные движения. Всякий раз меняя угол проникновения, слушая твои стоны, словно особенную, нашу с тобой, мелодию. Ощущая, как сжимаются твои мышцы, понимаю, что ты близка к финалу. И на самом деле, ты скоро выгибаешься дугой, предельно напрягаясь, крепкая ткань галстука трещит, впиваясь в нежную кожу запястий, с громким стоном сдаёшься, затихая в моих руках. Провожу пальцами по твоей щеке, убираю прядь, упавшую на лицо. Ослабляю галстук, высвобождая пострадавшие запястья... Я не осознаю до конца, как это произошло, но... Доля секунды – и галстук уже связывает мои руки, а ты с победным видом восседаешь на моих бёдрах. Улыбаюсь уголком губ: смело, девочка. — Нечестная игра, Мия. Ты застала меня врасплох. — Знаешь, о чём я думаю, Вик, — будто игнорируя мои слова, произносишь ты и, положив ладони мне на грудь, совершаешь круговое движение бёдрами – я шумно втягиваю воздух, — ты давно бы справился с этой ситуацией. Если бы захотел. Последнее время ты опасно проницательна, милая... — Ну что, я тебя раскусила? — наклоняешься к моим губам, и я чувствую твёрдость твоих сосков кожей груди. — Честный ответ? — Хотелось бы, — томный голос и снова движение бёдрами – на этот раз я не сдерживаю стона, — впрочем, можешь не говорить, всё вполне очевидно. — Отчего же? Я скажу, моя воинственная амазонка, — не отрываю от тебя глаз, — это интересный эксперимент... Мог бы быть, если бы ты озаботилась большей надёжностью моих оков. Одним движением рву уже повреждённую ткань, кладу руки на твои бёдра, фиксируя в одном положении. — Не в этот раз, радость моя, — удерживая тебя, сильно толкаю. — Ах... Я буду осмотрительнее... В следующий раз... Ах!.. Я продолжаю двигаться максимально глубоко и резко, при этом совершенно тебя обездвижив... И только предчувствуя приближение развязки, останавливаюсь или меняю темп. Ты уже начинаешь мелко дрожать от нетерпения... Но я продолжаю дразнить. — Вик!.. — ты почти рычишь, впиваясь, уверен, до крови ногтями в моё плечо. — Нет. — Я... Вик!.. Я не могу больше!.. — судорожно сжимаешь руку на моём плече, другой же в беспамятстве, исступлении царапаешь свою щёку, оставляя багряные полосы. — Я не могу-у!.. Резко привлекаю тебя к груди, увеличивая темп, уже и сам находясь на грани. Запах твоей крови... Драгоценные капли, размазанные по запястью. И я, поддаваясь искушению, прижимаю его к своим губам. В это же мгновение ощущаю твой язычок на своём израненном плече... Моя сила, контроль?.. Что ты делаешь со мной?.. Будто со стороны, слышу собственный громкий стон и твой крик... И наши тела, сплетённые в сладостно-мучительной судороге... — Прости, прости, Вик, — ты с искренним сожалением осматриваешь моё плечо со следами глубоких царапин. — Я не хотела, я... — Тише... Ты же знаешь, мы не испытываем настолько острых болевых ощущений, а вот тебе, — заправляю медовые пряди за ушко, проводя по начинающим регенерировать ранкам на щеке, — следует быть осторожнее. Ложишься на мою грудь. Глажу тебя по волосам. Тихо читаю так удачно пришедшие на память строки: — Я, как ребёнок, ею был вскормлён, Как муж, её ласкал я – и потом, Как дух, вливался в дух её ручьём, Я богом был, когда наш громкий стон Взбивал нам кровь, слияньем окрылён Огня с огнём, желанья с божеством¹. Улыбаешься... Но я чувствую, что тебя что-то тревожит. — О чём ты думаешь? — О нас. Мне предстоит многому научиться. — Ты учишься. Качаешь головой. — Сколько языков ты знаешь, Вик? Понимаю. — Мия, помнится, мы уже говорили про мой возраст. Хихикаешь: — Но не точно. — Информации, которой ты обладаешь, вполне достаточно, чтобы понять, насколько некорректно подобное сопоставление. — Я хочу выучить итальянский. — Что ж... Если тебя так привлекает лингвистика, рекомендовал бы начать с другого языка. И в ответ на вопросительно поднятую бровь: — Мы вернёмся к этому разговору дома. — Я не отстану. — Знаю. _______________ ¹ Данте Габриэль Россетти. «Поцелуй»