дешевое искусство

Ночь покрывает нарочито-яркий город, скрывающий разросшуюся до основания гниль, дым перебивает дыхание, остается напоминанием о том, чего не должно быть — вишневые ричмонд за ребрами и в легких, Ира курит много и долго, облокотившись на кирпичную стену одинокого дома, пока не заходится сырым кашлем. Вдох — выдох, затяжка — дым, пепел — окурок и все по кругу, снова и снова. А в голове сотни мыслей, и все они запутаны, безумны, невыносимы, но и вопросы не уступают мыслям, которые крутятся в голове. А Игнатенко и вовсе не понимает, как может так много думать, но курение помогает, успокаивает. Сигарета как якорь, за который она и держится, дабы не утонуть в болоте, а болото, вроде, жизнью зовётся. Вроде, все тщетно, но Ира понимает, все, сука, понимает, что Кате может и нравиться Олег, они же там встречаются как четыре года, но она сама все равно останется с дорогими сигаретами. вишнёвыми и заберёт зажигалку у похитителя женских сердец Брюнетке на секунду даже кажется, что она и не жалеет о своих действиях, не жалеет даже о своих слезах в зале и о разговоре с Олегом сорок минут назад, но это лишь на секунду. жалеет, но не настолько, чтобы это признать Ведь для Игнатенко жизнь — игра с людьми, и Шепс оказывается единственным живым среди людей-кукол, серых и одинаковых, с пустыми лицами и искалеченными душами. Она утопает в непривычных чувствах (звать на помощь некого, да и не хочется) и совершенно не знает, что ей с этим делать. точнее уже знает, уже сама все разрушила хотя рушить, и так, было нечего — Какая встреча, Ирочка. Ведьма вздрагивает всем телом совсем не от начинающегося дождя, она просто узнаёт это «ирочка» из тысячи за короткое мгновение и понимает, что это пиздец. Оборачиваться на голос ей, ой, как не хочется, но она всё-таки оборачивается и сразу же делает едва заметный шаг назад. перед ней единственный человек, которого она боится — Андрей*? Что ты здесь делаешь? — она спрашивает то, на что даже ответа знать не хочет, но мужчина усмехается и подходит ближе. Настолько близко, что Ире отходить уже некуда, она холодную кирпичную стену чувствует спиной, а ещё животный страх всем телом. мурашки — Я за сыном пришёл. Удивлена? Андрей подходит к ней совсем впритык, что аж девушке в нос бьет запах его старого одеколона, который покупала ему давно в летуале на день рождение. Он расставляет сильные руки по обе стороны от ее лица и смотрит-смотрит-смотрит, что аж больно становится. он снова единственный человек, кому смотреть в глаза — пытка, но теперь для неё Игнатенко отводит взгляд и почти сразу жалеет об этом, щека горит огнём через две секунды. А потом его крики и снова удары: куда-то в живот, по бедрам, по рукам, да ему же все равно куда бить. так было всегда и кого теперь удивляет, что она в разводе? Соленые слёзы обжигают ей лицо, и она думает, что слез на сегодняшний день уж точно недостаточно, а эта истерика бывшего мужа злит ещё больше, поэтому он попадает кулаком по стене чисто случайно (слава богу, что не по ее голове), матерится, протирая руку, бросает напоследок: — Я все равно его найду. Поняла? и уходит, практически сливаясь с темнотой А Ира от физической боли задыхается, впервые мечтая окончательно сдохнуть из-за этого дерьма, опускается на асфальт и снова ощущает дурацкое дежавю. просить помощи теперь не у кого, хотя так хочется

***

Олегу хуево. Настолько хуево, что он выслушивает истории Кати о университете уже двадцать пять минут без перерыва, совсем думая о другой другом. Девушка на конце провода что-то рассказывает, иногда матерится и смеётся, а Шепс лишь поддакивает и вставляет в промежутки: «серьезно?». Он крутит золотую зажигалку в руках, вспоминая, для кого ее каждый раз кладёт в сумку. Вспоминает, как сказал Ире, что ненавидит сигареты и вообще курящих девушек, а она в ответ лишь: «мне-то что?», но сигарету потом всё-таки потушила об алюминиевый забор. забавная А ещё вспоминает, как забирал ее пьяную с какой-то тусовки после ее сообщения: «олег, ситуация сос», а потом: — Ты же не всегда была такой отстойной, я уверен. — бурчал он уже спящей Игнатенко, накрывая ее одеялом., но теперь он не считает ее отстойной, он считает ее другой таких у него и не было никогда Всегда были блондинки, милые девочки на год-два младше, которые всегда соблюдали манеры и нормы этикета, а ещё радовались плюшевым игрушкам и воздушным шарикам. А Ира радовалась зажигалке и его белому конверту, который бы по праву должен был принадлежать ей. дура Катя в итоге замолкает и желает спокойной ночи, понимая, что парень совсем не в настроении о чем-то разговаривать, сбрасывает, а Олег и рад. хоть теперь на мозги не капает Он обновляет телеграмм уже пятый раз за десять минут, мысленно надеясь, увидеть ее в онлайне. То, что Ира не заходит в сеть, его слишком сильно напрягает и пугает одновременно. Ведь они всегда по вечерам переписывались, ссорились, а потом Шепс приходил в ее номер и задабривал поцелуями, потому что с Игнатенко по-другому нельзя. Олег готов проклясть девушку за то, что та появилась в его жизни. Проклясть за то, как она рушит стены, до страха легко проникает в его голову, натыкаясь на открытые и кровоточащие раны, оставленные жизнью. ей не чужда любовь Все говорят так, а когда что-то слышишь много раз, то начинаешь верить. Если ей недоступно это чувство, то почему у неё пульс сразу под 160, стоит лишь увидеть его? Ирина любовь — опасна, в первую очередь для самого Олега. Только вот последний не боится. Прыгает в омут чужих янтарных с головой, тонет там, как в зыбучих песках. от каждой попытки высвободиться уходит на дно сильнее вместе с ней Шепс готов рисковать, готов дать Игнатенко шанс, чтобы открыть его сердце, хотя заветного ключика нет даже у Кати. Но в конце концов Олег всё-таки не справляется, срывается и печатает очередное:

где ты?

ждать ответа ещё сложнее, чем казалось минуту назад.

***

Ира совсем не помнит, как добирается до машины, потом до гостиницы, а потом и до своей ванны, оказываясь в одном кружевном, блять, белье. Как будто на свидание собирается, как маленькая одиннадцатиклассница. Но ведьма уже далеко не школьница и совсем не ходит на романтичные встречи, единственное, что она сейчас реально хочет — убрать, содрать, срезать эти ебанные следы от него. Она хочет убрать отметины, которые Андрей оставляет на ней каждый раз, когда они видятся. мразь В голове до сих пор проносятся его крики и слова: «я все равно его найду», а на теле появляется первый порез на уродливых пятнах, расплывшихся на молочной коже с немыслимой скоростью. Она не считает их, просто со слезами режет кожу, забывая о времени. да ей и не привыкать Ведь у Иры на теле — шрамы. Она практически состоит из сети затвердевших порезов. Они белесые, рваные, страшные, скрываются где-то за темными татуировками. Их с корнем хочется вырвать, выжечь из памяти раскаленным железом, и она бы давно это сделала, если бы была точно уверена, что это поможет. но это не помогает она уже пыталась От очередной раны не спасает новое уведомление, крови становиться слишком много, что Игнатенко уже даже не видит фиолетово-чёрные синяки. Но херовая привычка передаёт ей привет из прошлого, поэтому она продолжает. Ира дышит рвано, почти до истерики. Ей на секунду кажется, что у неё просто глюки: нет маленьких прудиков крови на полу, нет запачканных вещей и открытой воды в душе, что смешивается с ее второй положительной. Останавливается через пару минут лишь из-за того, что телефон вибрирует где-то на полу от входящего звонка. И лишь поэтому, только поэтому, она откладывает лезвие и дрожащими руками размазывает свою же кровь по экрану, принимая вызов, и даже не смотрит на имя контакта потому что знает, блять, кто звонит шепчет короткое: — Приди, пожалуйста, я в таком дерьме.

***

Олег, если честно, снова от жизни хуеет не по-детски. Особенно после ее слов. Он в ее номере оказывается спустя минуту после звонка, уже стоит возле закрытой двери в ванную, чувствуя запах крови, и настраивается секунду на самую ужасную картину, которая только может открыться перед серыми глазами, и она открывается. Ира сидит около кроваво-пятнистого у краев унитаза, облокотившись о стену, почти сливаясь мертвецки-белой кожей. Темные волосы находятся в слишком сильном беспорядке, а дорогое кружевное белье впитывает розовую воду, которая совершено не понятно откуда взялась и почему она, блять, светло-красная. Олег стоит в ступоре ровно секунду, замечая закрытые глаза девушки, а потом на колени падает, совершено наплевав на брюки, которые, кстати, подарила Катя. Взгляд скользит по телу Иры, натыкаясь на кровавые бёдра, плечи и вены, будто порванные, отрезанные собственноручно. В трахеи где-то застревает вздох паники, но так и остаётся маленьким комом где-то посередине, ведь поддаться сейчас ей — проигрыш, конец и смерть, возможно. Он прижимает белое полотенце к бёдрам и поднимает Иру на руки. все красится кровью и бедный олежа, чья психика и так надломана, в полнейшем ахуе и просто молится, чтобы игнатенко сдохла от старости, блять, а не из-за своей выходки. Шепс кладёт ее на кровать, ищет бинты в какой-то переносной аптечке дрожащими руками под болезненны стоны ведьмы, а потом с мыслями в конце собирается, вспоминая уроки обж в школе, которые всегда любил прогуливать. а школьные знания имеют месту быть правильно родители говорили, олежа Бинтует правую ногу от колена до бёдра, левое плечо и лишь спустя время замечает явные синяки на животе, которые не смог увидеть раньше из-за дурацкой паники. пазл складывается и ему снова страшно по-настоящему — Олег. — тихое, почти едва слышное. Шепс запускает руки в ее растрепанные волосы, рисует странные линии на коже головы, чтобы хоть как-то успокоить, но Иру это явно не успокаивает, а взрывает ещё больше: — олег-олег-олег, прости, пожалуйста, прости. Я не хотела, правда. — отрывками, шепотом. — Я не хотела привлечь внимание (дура, пересмотревшая сцены с его участием бесчисленное количество раз), я не хотела, совсем не хотела. Игнатенко дышит рвано и тянется, будто ребёнок, обнять, чтобы просто почувствовать тепло родного человека. когда он стал родным? она и сама не знает Олег не поддаётся, уж точно не сейчас, ловит ее взгляд и впервые, снова, сука, впервые позволяет себе залезть в ее голову, надеясь, что Ира не вспомнит об этом завтра утром.

сигареты и снова сигареты бывший муж он слишком близко пощечина страх удары и все заканчивается он уходит

Шепс чувствует холодную дорожку на щеке и всё-таки ложится рядом, обнимает чертовку, пытаясь скрыть свою же дрожь. Он гладит ее по волосам, а потом спускается на щеки, проводит по бархатной коже и идеально вздернутому носу. Игнатенко медленно расслабляется и даже перестаёт всхлипывать из-за почти забытой истерики. — Я не позволю ему причинить тебе вред, слышишь? — сильно и звучно. Ира не отвечает, лишь прижимается ближе, а обнимает сильнее. Олег чувствует, как она дрожит, и ему самому становится не по себе. Он лишь сдерживает злость, которая в нём так стремительно растёт. шепс не убьёт его, нет, но заставит ебанного бывшего мужа поплатиться за причиненный вред, и тот ни на шаг не приблизится больше ни к ней, ни к ребёнку — Ты мне веришь? — спрашивает он, поправляя подушку. Игнатенко смотрит ему в глаза и целует в губы. Они у нее сухие, мягкие, красные от своей же крови. А Олег не может не ответить. а потом улыбается и переплетает их пальцы под одеялом она ему верит всегда верила но перед тем, как, наконец-то, уснуть, произносит: — Мы закончили все, Олег. Не приходи больше. Шепс лишь улыбается и только целует в макушку, ведь понимает, что все равно придёт. железный вкус на языке остаётся на пару часов