Неодолимый яд

Противоположность любви — не ненависть, а безразличие.

Драко сумел выкроить немного времени для себя, когда отослал Крэбба и Гойла на кухню — раздобыть еды и поиздеваться над домовыми эльфами. В последнее время он часто так делал — избегал остальных слизеринцев, проводил все больше времени наедине с самим собой, находя в одиночестве некое странное утешение, несмотря на то, что даже оно не могло заглушить безнадежное чувство ущербности. То, что он почти перестал спать, ничуть не улучшало положение. Последнее время Драко с трудом удавалось подремать хоть немного, особенно после той ночи в Запретном лесу. Он или лежал, не в силах уснуть и в миллионный раз спрашивая сам себя, как он мог попасть в подобную переделку, или опять-таки не спал, думая о Гарри. Оба варианта были одинаково губительны для здоровья его рассудка. Драко с несчастным видом смотрел на лежащий перед ним толстенный том. От запаха плесени, исходящего от древнего пергамента, слегка подташнивало. Все книги заклинаний источали этот характерный, пропитанный древностью запах, мучительно напоминая Драко о личной библиотеке его отца — комнате, полной мрачной тайны. Комнате, где он слишком часто искушал судьбу. Комнате, где все началось с этой проклятой книги. Драко давно научился жить, никогда не признавая своих ошибок. Но когда эта ошибка терзает тебя каждую секунду во сне и каждый миг наяву, когда она снимает слой за слоем с твоего рассудка, уничтожая его, когда вся твоя жизнь разбивается вдребезги об один упрямый факт, что во всем виноват только ты… тогда трудно не признать, что был неправ. Два дня минуло после того вечера, когда он говорил с Гарри, когда он велел ему держаться подальше, и, к чести своей, Гарри неукоснительно выполнял это условие, все это время едва приближаясь к Драко. Впрочем, физическое расстояние ничего не могло поделать с внутренним чувством заброшенности. В последнее время он проводил слишком много времени, думая о Гарри. Это были даже не размышления в привычном смысле слова, а скорее бесцельное блуждание мысли, свободное от чувств и эмоций. Было похоже, что у него в голове не осталось ничего, кроме Гарри — как он выглядел; какой оттенок был у его глаз; его волосы цвета воронова крыла; его мальчишеская задорная улыбка — но Драко не мог сосредоточиться на этих мимолетных картинках, придать им глубину и яркость. Но, конечно, ускользающие образы моментально слились воедино, когда Гарри вместе с Роном и Гермионой вошел в библиотеку. Драко судорожно перевел дыхание, но воздух, казалось, застрял в горле. Гарри тоже увидел его и резко замер на месте, заставив Рона уткнуться ему в спину. — В чем дело, Гарри? — недоуменно спросил Рон. Ледяной взгляд Гарри остановился на Драко на мгновение, растянувшееся в вечность, пока напряжение нарастало, вымораживая воздух между ними, сводя на нет несколько дней непрочного перемирия. Гарри не видел, что руки Драко под столом сжаты в кулаки; а в следующий миг все кончилось, Гарри отвел взгляд и направился к другому столу, в самом дальнем от Драко углу библиотеки. В ответ на вопрос Рона Гарри неопределенно покачал головой. — Да так, — бросил он через плечо, — я почти забыл кое о чем, вот и все. За минувшие два дня, занятый тренировками по квиддичу и массой домашних заданий, Гарри почти не вспоминал о Малфое и его нелепой истории с приворотным зельем. Мысли о нем осели на дно сознания, проявляясь лишь в том, что Гарри старательно избегал его в коридорах и на уроках — хотя нельзя было сказать, что слизеринец сильно усложнял ему задачу. Гарри снова задумался, не пытается ли Малфой просто запудрить ему мозги, и не был ли его рассказ всего лишь хитрой выдумкой, чтобы заставить его волноваться понапрасну. Но проблеск чувств в глазах Малфоя, когда их взгляды встретились, был слишком искренним, чтобы его можно было подделать, и слишком ярким, чтобы забыть. Гарри обернулся, чтобы снова взглянуть на стол Малфоя, но тот был пуст. Драко ушел. Гарри почувствовал укол вины, зашевелившееся было внутри чувство ответственности — но затем он вспомнил слова Драко, источающие горечь и ненависть и жгущие до сих пор: «Держись от меня подальше. Я не хочу твоей помощи». Что ж, отлично. Обида и негодование вновь вернулись, и Гарри решительно выкинул из головы все мысли о Малфое с его идиотскими приворотными зельями и прочей дребеденью. "Пусть он разбирается с этим сам. Мне все равно." Гарри закрыл глаза и глубоко вздохнул. Да, абсолютно все равно. *** Драко сидел на кровати. Раскрытая книга, лежащая на коленях, была напрочь забыта. У него никак не получалось сконцентрироваться на задании больше, чем на пять минут. Сознание каждый раз упрямо переключалось на мысли о Гарри Поттере. «А Поттер очень даже ничего», — рассеянно отметил Драко, опять забыв о том, что не должен о нем думать. Гарри обладал тем самым скрытым обаянием, что заставляет задерживаться случайный взгляд и вызывает желание посмотреть еще раз. Это не значило, что он был красив, нет, но привлекателен — определенно. Факт, который только доказывал то, что вся его ненависть к Гарри была лишь старательно выпестованной привычкой. Драко опустил руку в карман; пальцы ощутили лед металла, принесший с собой воспоминания, леденящие еще сильнее. Он медленно вытащил наручник. Металл отразил изумрудный свет магического пламени от камина — слишком знакомый цвет. Он поднес наручник к глазам и в первый раз рассмотрел его внимательно; ему никак не удавалось сделать это, пока тот болтался вокруг запястья — каждый раз, когда у него появлялось на это время, при одном взгляде на полоску металла прежняя безотчетная истерика накатывала на Драко с новой силой. Удивление и облегчение Драко после того, как Гарри избавил его от наручника, трудно было описать словами. В глубине души он боялся, что гриффиндорец откажет — из мести, прихоти или просто назло. В конце концов, они находились по разные стороны баррикад, и сам он не был уверен, что выполнил бы свою часть сделки с такой готовностью, как Гарри. По крайней мере, сначала он бы выжал из ситуации все возможное. Но Гарри был совсем не похож на него. И в глубине души Драко был этому рад. Драко легко провел пальцем по имени, выгравированному на металле причудливыми витиеватыми буквами. Не внутри, нет, а прямо на гладкой серебристой поверхности. Насмешка, прямое оскорбление, рабское клеймо. Г. Дж. Поттер. Он с силой надавил пальцем на поверхность наручника; так, что буквы отпечатались на подушечке — своего рода клеймо наоборот. Отпечаток имени, казалось, сам впивался в плоть — безжалостным напоминанием о суровой действительности, о невидимых цепях, которыми опутывал его струящийся в венах серебристый яд, о неуловимых оковах на том единственном на свете, что изначально свободно от всех преград и запретов — на любви. Вот она, ирония судьбы. Абсолютное отчаяние, сводящее с ума. Полное бессилие. Самый сокровенный выбор из всех, что дарованы человеку судьбой, был бесповоротно извращен, отдан на милость стечения обстоятельств, ни от чего не зависящего и потому вызывающего бесконечный ужас. Неверие еще теплилось среди остатков надежды, надежды на то, что все это — только затянувшийся кошмар; что, возможно, выпитое им зелье было сильным галлюциногеном, и вся его одержимость Гарри — всего лишь затаенные страхи, вырвавшиеся наружу из глубин подсознания. Или, быть может, самые сокровенные желания. Драко больше не чувствовал разницы. Зелье уже начало разъедать его изнутри, путая вымысел с реальностью — до тех пор, пока они не стали напоминать некую однородную смесь, неотличимые друг от друга, озаряемые лишь то затухающей, то вспыхивающей с новой силой ненавистью. Он ненавидел Гарри и в то же время любил его. Его сводила с ума непримиримая борьба двух противоположностей, невероятным образом связанных между собой, словно полярный лед плавился в огненном сердце вулкана. Это становилось почти невыносимым — все возрастающее напряжение, от малейшей искры грозящее обернуться разрушительным взрывом. Драко закрыл глаза и почти услышал, как трещит и ломается лед, разлетаясь на тысячи осколков, и в памяти у него осталось только разбитое отражение тишины. *** — Защита от Темных Искусств уже завтра, — простонал Рон, откладывая перо и раскатывая на столе наполовину исписанный свиток пергамента, — а я до сих пор не закончил сочинение об Империусе. — Я тоже, — отозвался Гарри, потерев глаза после долгого корпения над учебником, — осталось еще где-то семь дюймов. В начале семестра профессор Люпин, к всеобщей радости, вернулся на должность преподавателя по Защите от Темных Искусств. Гарри был очень рад тому, что его любимый предмет будет вести самый лучший преподаватель ЗоТИ из всех, бывших у них — особенно учитывая то, что в этом году они как выпускники должны были изучить способы защиты от самых опасных проявлений темной магии. Действительно, одной из первых же тем стали Непростительные проклятия. С того самого случая, когда Барти Крауч, принявший облик Шизоглаза Хмури, демонстрировал действие Непростительных проклятий испуганным четверокурсникам, Дамблдор оставил их изучение на последний год. Выяснилось, что тогда он даже не давал своего разрешения на использование Империуса. Последовательный в своей любви к творческим и нестандартным приемам обучения, профессор Люпин попросил их написать сочинение об Империусе. Задание не сводилось только к простому изложению истории и особенностей применения проклятия. Помимо этого ученикам следовало изложить свою собственную точку зрения и подробно проанализировать причины, делающие, по их мнению, проклятие Империус таким эффективным. — Защита от проклятий, используемых в темной магии, не сводится только к зазубриванию контрзаклинаний, — заметил тогда Люпин. — Чтобы успешно противостоять проклятию, вы должны понять его. Вы должны быть в курсе того, откуда оно черпает силу, как именно поражает цель. Вам нужно не просто знать, как оно действует. Важнее всего знать, почему. — «Почему»… какого черта он имел в виду под этим своим «почему»? — проворчал Рон. Он только что разобрался с самой легкой частью задания, которую можно было просто переписать из учебника. — Почему оно так действует, ха! Потому что заклинание бьет тебя по башке, и ты не можешь нормально думать, и просто делаешь все, что тебе говорят, вот почему. Как я, по-твоему, собираюсь размазывать вот это еще на, — Рон глянул на свиток, — десять дюймов? — Попробуй писать покрупнее, — беспомощно предложил Гарри, сосредоточившись на своем собственном незаконченном сочинении. Он попытался восстановить в памяти ощущения от применения Империуса на собственной шкуре, надеясь почерпнуть хоть что-то полезное из воспоминаний о том, как сопротивлялся чувству абсолютного бессилия. Обжигающий лед и леденящее пламя, безмятежное, бестревожное блаженство, созданный магией рай — вот на что это было похоже. Невообразимо прекрасное ощущение опустошенности, настолько всеобъемлющее, что казалось одновременно и мимолетным, и вечным. Словно тонешь в вине, чувствуя, как пленившая тебя ядовитая влага смыкается над головой, оставляя только безбрежную боль и бесконечное наслаждение, неразличимые и неразделимые… Борьба требовала напряжения всей силы воли, которой обладал Гарри, требовала всей сосредоточенности, которой он мог добиться, требовала сконцентрироваться только на одной мысли — что он не уступит, что не поддастся тому чужому, чуждому голосу в голове, заставляющему сдаться; требовала поистине несокрушимого убеждения в том, что он не хочет подчиняться. «Все дело в контроле», — решил Гарри, машинально покусывая кончик пера и обдумывая, как облечь свои мысли в слова. Проклятие позволяло заставить человека согласиться с чем угодно, даже если было очевидно, что это неправильно, не оставляя ему воли к сопротивлению. Хладнокровный расчет, мешающий истину с ложью, размывающий границы между принуждением и доброй волей. Удовлетворенный тем, что придумал, Гарри окунул перо в чернильницу и принялся писать. *** Драко провел остаток дня, с головой уйдя в домашнюю работу — действительно редкий случай. Он не мог припомнить, чтобы хоть раз тратил столько времени и усилий на одно-единственное сочинение прежде, и уже не знал, пытался ли он просто отвлечься, или задание в самом деле оказалось таким увлекательным. Наверное, всего понемногу. Он отложил перо, оставив его балансировать на горлышке бутылки с чернилами, и измерил готовое сочинение. К своему удивлению, Драко обнаружил, что превысил требуемую длину на добрых пятнадцать дюймов — просто исключительный случай. Драко размял пальцы; от непрерывной многочасовой писанины они ныли, тем более что его кровать была не самым подходящим местом для выполнения задания. Однако возвращаться в библиотеку, где мог до сих пор сидеть Гарри с друзьями, тоже не хотелось, а гостиная Слизерина, как обычно, больше всего напоминала растревоженный муравейник. Убрав свиток, Драко обнаружил, что рука опять тянется к наручнику. Он снова достал его и принялся рассматривать. Серебристый блеск теперь был приглушен следами его пальцев. Внезапно возникшая потребность постоянно держать этот чертов наручник при себе, мягко говоря, тревожила. Причин он не знал — может быть, все дело в том, что на нем было вырезано имя Гарри. Или, возможно, потому, что было бесконечно много горькой иронии в том, что это уродливое, унизительное приспособление на удивление точно отражало всю ситуацию, в которую он попал, связав себя с Гарри Поттером незримыми, но от того только более прочными узами. Драко вспомнил о том заклинании, которым воспользовался Гарри для сотворения наручника. Полезный приемчик, хоть и с нездоровым душком. Драко был удивлен, что никогда не сталкивался с ним прежде, хотя всегда гордился своим знанием массы хитрых и не совсем честных заклинаний. И еще больше он был удивлен тем, что продемонстрировал ему это заклинание не кто иной, как Гарри. "Возможно, в гриффиндорцах таится несколько больше, чем я думал." Он всегда просматривал все энциклопедии и сборники заклинаний, до которых только мог добраться, и в конечном итоге припомнил, что встречал упоминания о чем-то похожем. Покопавшись в своих вещах, Драко с трудом выудил один том в переплете из черной кожи, выглядевший особенно жутко, и взгромоздил его на кровать. Нужная страница открылась будто сама собой. Это было Заклинание Уз — простое и хитроумное одновременно, создающее пару наручников. Снять их против воли наложившего заклятие было невозможно, разве что с использованием особо изощренных и сложных освобождающих заклинаний. «Власть снять оковы принадлежит произнесшему проклятие, и потому имя его будет высечено на них, дабы предотвратить возможные недоразумения», — говорилось в книге. «Какое утонченное оскорбление», — мрачно подумал Драко, вчитываясь дальше. Конечно же, Гарри произнес заклинание неточно — вместо нужного manicas inice у него получилось manicam inice, что и привело к появлению только одного наручника. Тут Драко окончательно убедился в том, что в Гриффиндор принимают исключительно полных бездарей — что могло быть элементарнее, чем запомнить несложную формулу? С другой стороны, решил он, хорошо еще, что Гарри не угораздило раздуть его запястья в две тыквы или еще что похуже. Внутри поднялась волна горечи. "Кому здесь и говорить об ошибках в применении чар, так точно не мне." Драко вздохнул и попытался запомнить заклинание. Он чувствовал, что оно ему еще пригодится. — Manicas inice, — пробормотал он себе под нос, — не manicam, это неправильно, должно быть manicas. Интересно, кто его придумал? Наверное, какой-нибудь самовлюбленный лорд века этак восемнадцатого, у которого было так много рабов, что приходилось помечать их, чтобы уследить. — Драко? — раздался знакомый голос, и голова Гойла с глуповатой ухмылкой во все лицо возникла в дверном проеме. — Так вот ты где! А я уже весь Хогвартс обыскал! Драко раздраженно вздохнул. — Неужели. Какое невероятное везение — найти меня в подземельях Слизерина, уж точно последнем месте, где я могу быть! Даже несмотря на то, что я держу здесь все свои вещи и сам сплю здесь каждую ночь! Потрясающие дедуктивные способности, Гойл! — Ну… да, — Гойл, очевидно, не уловил сарказма. Он ввалился внутрь и с любопытством уставился на Драко: — Что ты делаешь? Драко незаметно опустил наручник обратно в карман. — Домашнюю работу, естественно. — С кем ты разговариваешь? Здесь никого нет, — Гойл оглядел пустую комнату. — Ты разговариваешь сам с собой, Драко? — Да, похоже это единственный способ найти себе умного собеседника, — сухо отозвался Драко. Гойл казался немного пристыженным. — Да ладно тебе. Ты избегаешь нас уже несколько дней… ты злишься на что-то? — он хитро покосился на Драко, затем сел рядом с ним на кровать и прошептал: — Ты же не стал бы так беситься из-за тех шоколадных кексов, ведь правда? Потому что это был Крэбб, а не я. Драко нахмурился. — Что? Гойл выглядел полным раскаяния. — Те шоколадные кексы, что твоя мама прислала на прошлой неделе. — Я думал, что их съела моя сова. Гойл оглянулся по сторонам, словно опасаясь, что кто-то подслушивает. — Нет, — он помотал головой, — это Крэбб их съел. Он боялся, что ты рассердишься, поэтому и свалил все на сову. — Ну, тогда он абсолютно прав. Я безумно зол. На вас обоих. Так что убирайся отсюда, — Драко взял другую книгу и замер, держа ее раскрытой перед глазами. — Что, вам больше нечем заняться? Вы уже прикончили всю еду на кухне? Тогда попробуйте домовых эльфов. Сначала Гойлу чуть не стало дурно, но потом он обдумал предложение. — Хочешь сказать, они съедобные? — Я-то откуда знаю? — Драко закатил глаза. — Почему бы вам не сбегать и не проверить? А на десерт можете съесть миссис Норрис. Давайте, ступайте и оставьте меня в покое. Гойл окончательно пал духом. — Ты теперь с нами вообще нигде не бываешь, — печально возвестил он. — Без тебя скучно. Даже Поттер это заметил, а тебя все нет и нет, и придумывать новые развлечения совсем некому… — Что? — Драко тут же вскинул голову. — Что ты сказал? Про Поттера? Гойл моргнул и постарался вспомнить свои последние слова. — Я сказал, — медленно повторил он, — что даже Поттер заметил, что ты редко появляешься. Он сказал: «А где Малфой?», когда мы только что случайно врезались в него. — И что ты ему ответил? — требовательно спросил Драко. — Не знаю. — Ты не знаешь, что ему сказал? — в голосе Драко зазвенело раздражение. — Нет. Я сказал: «Не знаю», — Гойл опять тупо моргнул. — Потом я обшарил весь Хогвартс и, в конце концов, нашел тебя здесь. — Да, очень умно с твоей стороны, — вздохнул Драко и откинулся на кровать. — Что ж, если Поттер еще раз спросит тебя обо мне, скажи, что это не его дело. Гойл просветлел. — А можно, я заодно покажу ему, что это не его дело? — он с нескрываемым энтузиазмом хрустнул своими огромными кулачищами, стараясь выглядеть злобным и грозным. По правде говоря, выходило у него неплохо. — Нет! — рявкнул Драко не задумываясь. — Только тронь его, и я тебя убью. Затем он шокированно умолк, не в силах поверить, что эти слова слетели с его собственных губ. Гойл недоверчиво вытаращил глаза. Драко глубоко вздохнул и пояснил: — Я имел в виду, что если кто-то что-то Поттеру и сделает, этим кем-то буду я, — в словах была тщательно отмеренная доля двусмысленности, — и я не хочу, чтобы ты покалечил его прежде, чем это сделаю я. Гойл казался абсолютно удовлетворенным объяснением Драко и немедленно расплылся в широкой неприятной ухмылке. — Отлично! Вперед, Малфои! — он потряс кулаками в воздухе, словно фанатка-болельщица из группы поддержки — Уж ты-то ему покажешь! Драко ничего не ответил, опуская взгляд на потерявшие смысл ряды букв. Он подождал, пока Гойл не исчез за дверью и гулкое эхо его шагов не затихло в отдалении; затем отложил книгу и сел, уставившись в пространство. — Да, — тихо сказал он сам себе, — я бы тоже этого хотел. *** Четыре часа спустя, уже после полуночи, Драко все еще не спал, хоть и балансировал на грани дремы. Он по-прежнему лежал в кровати, забравшись с головой под простыни, скрывающие его от посторонних глаз. Экземпляр «Самых Действенных Зелий», прихваченный из библиотеки, располагался в нескольких дюймах от его лица. Тусклый свет от палочки вполне позволял читать, но глаза быстро уставали и начинали слезиться. Кроме того, в книге не содержалось ничего мало-мальски полезного — речь в ней шла только о разрешенных зельях, а приворот был, мягко говоря, слегка за гранью закона. Драко вздохнул и закрыл глаза, чтобы дать им отдых; волшебный огонек нерешительно мигнул и потух. Палочка выскользнула из его пальцев на простыни, и Драко наконец-то заснул. Темнота и смятение волнами омывали его со всех сторон, и пронизывающий холодный ветер словно ледяными сосульками колол лицо. Он глубоко, почти до боли, вдохнул и огляделся. Окрестности, окутанные сумраком, постепенно становились лучше различимыми, отчеркнутые уверенными штрихами ночи. Он узнал место: это было самое сердце Запретного леса. Непроходимые заросли зловеще возвышались над ним, такие густые, что казались сплошной стеной мрака с едва заметными трещинками бледного лунного света. Чернильное небо сочилось этим серебряным сиянием, словно кровью единорога. Тело налилось свинцом и не слушалось, когда он попытался шагнуть вперед. Движение отдалось в руках глухой болью, и безотчетная паника поднялась внутри, когда Драко понял, что не может пошевелиться. Он словно прилип к толстому, шишковатому стволу векового дуба — такого высокого, что его ветви исчезали во тьме над головой. Глаза Драко расширились от ужаса и недоверия — его лодыжки были скованы, и толстая цепь обвивала талию, удерживая у дерева. На запястьях красовались кандалы, словно у какого-то древнеримского раба, и сами руки тоже были прочно пригвождены к стволу. Грубая кора обдирала спину, оставляя на коже ссадины. Драко никак не мог определить, была ли на нем одежда; но, даже если и была, она не спасала ни от узловатых наростов на дереве, ни от пронизывающего холода. Он попытался извернуться, чтобы рассмотреть свои оковы поближе. Неожиданно слева ему почудилось какое-то движение. Когда с трудом различимый силуэт стал четче, челюсть Драко отвисла. Фигура Гарри словно соткалась из ночных теней; рожденный пустотой, своим присутствием в одно мгновение он заполнил все пространство между ними. Без малейшего колебания Гарри подошел ближе. Его глаза сияли изумрудным светом, похожие на две луны в беззвездном небе. Драко завороженно уставился на него. Он забыл о попытках освободиться и так и застыл в неловкой позе, распятый на стволе. Пальцы скребли по грубой коре, словно ища поддержки у бесчувственного дерева, и он даже не обращал внимания на то, что кожа на ладонях содрана и из расцарапанных пальцев сочится кровь. Гарри не говорил ничего, только подходил все ближе и ближе. Каждый жест дышал робким соблазном, каждое движение — бесшумное и изящное, как полночный бриз. Драко тряхнул головой и моргнул, не веря глазам. Однако когда он глянул снова, Гарри по-прежнему стоял перед ним. Их лица разделяло не больше пары дюймов, и свет из глаз Гарри манил его, как манят первые призрачные лучи рассвета, пронзающие тьму и разбивающие ночь вдребезги. Он почувствовал, как перехватило дыхание, и приоткрыл рот, собираясь заговорить, но с губ не слетело ни звука. Онемев от изумления, Драко почти не дышал. Затем, словно по неведомому сигналу, время взорвалось, неистово разлетаясь осколками мгновений, и уже в следующий миг Гарри прижался к его губам в требовательном поцелуе. Все застыло в томительной неподвижности; все, кроме его отчаянно бьющегося сердца. Происходящее поглотило его без остатка; и все, что Драко чувствовал, были губы Гарри, обжигающе горячие, без слов говорящие о неистовом желании. Драко беспомощно задрожал от острого наслаждения, переполнявшего тело, и яростно рванулся из цепей, неумолимо отбрасывающих его назад, мешающих быть там, где его место по праву… Руки Гарри скользнули по его плечам, пальцы несмелой щекоткой прошлись по шее, потом ладони осторожно, но властно обхватили лицо. Поцелуй, казалось, будет длиться вечно, и бесконечно будет тянуться это мгновение, нереальное в своем совершенстве. Гарри целовал его нежно и неторопливо, растягивая удовольствие — так, что оно почти превращалось в боль; невероятно глубоко, раздирая не губы, а само сердце. С жалобным стоном Драко подался вперед, растворяясь в поцелуе; неожиданно он смутно почувствовал, что путы на теле внезапно ослабли — цепи скользнули вниз, словно стальные змеи; и грубые наручники растаяли зыбким туманом, отпуская его. Первоначальное изумление быстро сменилось исступленным восторгом, когда в этом странном мире, где время убегало песчинками сквозь пальцы, он обнаружил, что наконец-то свободен. Без тени колебания, повинуясь внутреннему инстинкту, Драко отчаянно рванулся вперед, к Гарри — но тот неожиданно выскользнул из его объятий, исчезая в никуда; и Драко летел, падая в темноту, падая в себя… Глаза Драко распахнулись, до краев полные ужаса, и он подскочил на кровати, тяжело дыша и чувствуя, что весь покрыт холодным потом. Влажные пряди челки липли ко лбу, и он поднял руку, убирая их с глаз и окидывая взглядом знакомую обстановку слизеринской спальни. Драко все еще трясло, и он спрятал лицо в ладонях; однако сцена из сна стояла перед глазами, отравленной мукой наполняя кровь. Драко подтянул колени к груди и уткнулся в них, тщетно пытаясь собрать воедино сбивчивые мысли, кружащиеся паническим водоворотом. Гарри. Целующий его. Целующий его так, как Драко прежде не мог и помыслить. Быть может, потому что так оно и было — потому что весь сон был вымыслом, плодом его воспаленного воображения. Потому что в тот день, когда Гарри Поттер поцелует его по собственной воле… скорее всего, Драко может прожить целую жизнь и так и не дождаться этого момента. Это был не первый — и, похоже, далеко не последний — раз, когда ему снилось подобное. Что тревожило Драко больше всего, так это то, что с каждым разом видения становились все откровеннее и чувственнее, а наличие одежды на них обоих — все более редким. Возможно, в следующий раз он обнаружит себя и Гарри абсолютно голыми, возлежащими в прозрачной ванне, полной шампанского. Драко решительно тряхнул головой, пытаясь избавиться от возникшей в воображении картинки. Пожалуй, он мог прекрасно обойтись и без этой последней капли, которая грозила окончательно уничтожить и его рассудок, и здравый смысл, какие бы жалкие клочья ни оставались от них сейчас. Нет, ему определенно нельзя было засыпать снова — сны становились просто невыносимыми. Настоящая пытка. Драко взял книгу, которую читал раньше — она лежала раскрытая рядом с ним — и дотянулся до палочки, шепча: «Люмос!» — беглый взгляд по сторонам убедил его в том, что все спали по-прежнему. Единственным звуком в комнате был раскатистый храп Гойла. Драко листнул наугад пару страниц и снова принялся за чтение, держа палочку над текстом. Однако бессмысленные очертания букв расплывались перед глазами, как чернила и уголь на влажном холсте, все больше походя на абракадабру по мере того, как воспоминания о поцелуе Гарри вытесняли все остальные мысли, посылая по позвоночнику теплую дрожь. «Это всего лишь сон», — снова и снова повторял он себе, как мантру; хотя Драко не знал, радоваться ему или печалиться. Сбившееся дыхание понемногу выравнивалось, хотя внутреннее смятение и не думало сходить на нет. Всего лишь сон. Но глубоко внутри он знал, что сон этот основан на вполне реальных желаниях и страхах, не нашедших выхода в обычной жизни. *** «Если забыть о том, что в последнее время мы довольно удачно избегали друг друга, — подумал Гарри по пути на урок к профессору Люпину, — не было никаких признаков того, что с Малфоем что-то не так». Ну, почти никаких признаков. Отсутствие привычных колкостей само по себе выглядело очень странно. «Уроки стали намного скучнее без малфоевских выкрутас», — внезапно понял Гарри, в ожидании появления Люпина опускаясь на место между Роном и Гермионой. Он вспомнил их с Драко бесконечные стычки в классе и коридорах. Палочки неудержимо брызгали разноцветными искрами, пока они балансировали на грани драки, а окружающим оставалось только наблюдать в страхе и восхищении за их дуэлью — воплощением застарелого соперничества Гриффиндора и Слизерина. Подобные представления частенько заканчивались наказаниями для них обоих. Взгляд Гарри метнулся через всю комнату, пытаясь отыскать знакомую фигуру Малфоя среди остальных слизеринцев. Тот был занят разговором с Панси Паркинсон, которая неистово кокетничала, пытаясь очаровать Драко, хотя было очевидно, что все ее ужимки оставляли его более чем равнодушным. От небрежных жестов Драко так и веяло безразличием и неосознанным высокомерием. «Он что, уже нашел способ нейтрализовать то зелье?» — подумал Гарри. Однако привычная враждебность в воздухе между ними отсутствовала по-прежнему. Интересно, да или нет… «Да и черт с ним, с Малфоем», — неожиданно решил Гарри, оживляя в памяти дикий сон, увиденный этой ночью. «Думаю, его безумие заразно». Гарри снилось, что он вернулся в Запретный лес вместе с Малфоем, и темно было — хоть глаз выколи, но самым ужасным оказалось то, что теперь он целовал Малфоя, а не наоборот. Уф-ф. Ну и кошмар. Откуда эти постоянные мысли — черт, даже сны о его поцелуях? Гарри тряхнул головой, встревоженный и сбитый с толку. Наверное, это последствия шока или что-то вроде того… Ученики постепенно складывали свитки со своими сочинениями на профессорский стол у входа в класс. Сам Люпин, похоже, опаздывал. Гарри достал свой свиток из сумки. Гермиона, сидящая рядом, все еще торопливо писала что-то на пергаменте, хотя длина ее сочинения и так уже вдвое превысила норму. — Давай, я сдам, — предложил Рон, держа свой свиток в руке. В конце концов он сумел растянуть свою работу на тридцать дюймов, сделав почерк даже более размашистым, чем обычно, и оставляя щедрые промежутки между абзацами. — Спасибо, — Гарри протянул свое сочинение Рону. Затем он тоже поднялся с места, собираясь подойти к Симусу узнать расписание квиддичных матчей — в этом году именно он отвечал за их организацию и заодно исполнял обязанности комментатора. Рон прошел по центральному проходу. Когда он добрался до стола Люпина, то нос к носу столкнулся с Драко Малфоем. Тот держал в руках свиток, по размеру почти сравнимый с творением Гермионы. Очевидно, это было его собственное сочинение. Рон уставился на свиток; в глазах его бурлили ненависть и презрение. — Демонстрируешь свои познания в темной магии, Малфой? — ядовито заметил Рон, прожигая Драко злобным взглядом. — Что ж, я уверен, что ты знаешь намного больше того, что дозволено — с таким отцом, как у тебя, это совсем нетрудно. Глаза Драко потемнели почти до черноты, и он высокомерно оглядел жалкий свиток в руках у Рона. — Как я посмотрю, Уизли, ты не можешь позволить себе даже купить достаточно пергамента, чтобы написать достойное сочинение — впрочем, имея такую семью, как у тебя, это вполне объяснимо. Рон начал наступать на Драко, раздувая ноздри и свирепо сверкая глазами. — Однажды, Малфой, — в запальчивости прошипел он, — однажды мой отец получит разрешение на обыск твоего дома и всем докажет, кто вы на самом деле — темные маги. Драко сузил глаза, невозмутимо встретив взгляд Рона, и спокойно ответил: — Для начала ему следует потренироваться на своем сейфе в Гринготтсе — полагаю, пыли там намного больше, чем золота. Это стало последней каплей. Рон взревел, дернувшись вперед, и схватил Малфоя за рукав; Драко вырвался, толкнув Рона в плечо, и… — Рон, хватит, — решительно сказал Гарри, возникший рядом с ними. Он попытался высвободить мантию Драко из рук Рона и оттащить того прочь. В глазах Драко мелькнула вспышка изумления, и на мгновение, краткое, как удар сердца, их взгляды встретились. Потом Драко вновь недобро уставился на Рона. Тот повернулся к Гарри, пораженный до глубины души; Гарри в ответ крепко взял его за руку и утянул подальше от Драко, подталкивая в направлении занятой гриффиндорцами части класса. — Какого черта, Гарри?! — негодующе воскликнул Рон. На лице его были написаны искренние обида и разочарование. — Зачем ты это сделал? Я почти достал его! Я хотел… — Рон, успокойся, — вставил Гарри, — тебе нельзя ввязываться в драку с ним… — Как это нельзя?! Он оскорбил меня! — Но первым-то был ты, верно? — заметил Гарри. Он наблюдал за перепалкой Рона с Малфоем от стола Симуса, находившегося неподалеку. — Ну и что с того? Зато он начинал во всех остальных случаях. — Не стоит искать драки с Малфоем, Рон, — рассудительно заметил Гарри, бросая в сторону друга осуждающий взгляд. — В кои-то веки он решил не затевать скандал, так что незачем делать это за него, ладно? — Но почему нет? — Рон стоял на своем. — В последнее время Малфой к нам не цепляется, и это отличный шанс самим отомстить ему за все шуточки! — Не стоит увлекаться местью, — предупредил Гарри. — Если ты затеешь драку с Малфоем в классе, то только подставишь Люпина — ему придется наказать тебя или снять баллы с Гриффиндора, а ему наверняка не хотелось бы ни того, ни другого. — Это несправедливо, — пожаловался Рон, злобно пиная ножку стола. — Почему мы не можем начать первыми, хотя бы для разнообразия? — Потому что это неправильно, — терпеливо сказал Гарри. — Мы не опускаемся до его уровня и не начинаем драки просто из спортивного интереса; и тем более не достаем людей, которым и так хуже некуда. — Меня не волнует, плохо Малфою или хорошо. Это не меняет того факта, что он самодовольный мелкий прыщ, которому я с величайшим наслаждением набил бы морду за все, что он нам уже сделал, — Рон сжал кулаки. — Он каждый раз злит меня так, что я забываю обо всем и хочу только выпустить ему кишки, а потом сделать из них скакалку. — Рон! — Гермиона подошла как раз вовремя, чтобы уловить последнюю фразу. — Только не говори мне, что ты подрался с Малфоем, — она укоризненно взглянула на него, — в очередной раз. Гарри не мог не признать, что, к чести своей, с самообладанием у Гермионы было все в порядке — особенно по сравнению с Роном. Она не велась даже на самые злобные насмешки слизеринцев, не пыталась ни отомстить, ни ответить тем же; единственный случай, когда она среагировала на их провокации, произошел, когда Малфой оскорбил Хагрида, за что и схлопотал от нее пощечину. Однако в остальном она пропускала все шпильки в свой адрес мимо ушей. — Рон, ты же прекрасно знаешь, что Малфою только и нужно, чтобы ты вышел из себя! — Гермиона наградила Рона неодобрительным взглядом и скатала в свиток свое наконец-то дописанное сочинение. — Просто оставь его в покое и не обращай внимания. — Ага, не принимай все так близко к сердцу, — согласился Гарри. — Малфой не стоит всего этого, ты же в курсе. Гарри оглянулся и внезапно обнаружил, что Малфой наблюдает за ним из другого конца класса. Он запнулся и немного напрягся под спокойным пронизывающим взглядом серых глаз. Драко рассматривал Гарри с лицом, непроницаемым, словно грифельная доска, а выражение глаз могло быть истолковано как угодно. В глазах Драко вскипали грозовые тучи и бурлило напряжение, когда на секунду, показавшуюся вечностью, их взгляды встретились. Затем он опустил голову и отвернулся. Гарри нахмурился. Он был зол на себя из-за того, что позволил себе поддаться притяжению глаз Драко; из-за того, что вообще откликнулся на этот долгий взгляд вместо того, чтобы с презрением отвернуться. Так было бы лучше и для него, и для Драко. Гарри совсем запутался. Малфой вел себя очень странно, и даже ради спасения жизни Гарри не сумел бы разобраться в том, что с ним творится. Казалось, в Малфое боролись и перемешивались самые разные чувства — гнев и высокомерие, и ненависть, и равнодушие, и боль — несоединимые, но слившиеся воедино, словно завихрения неистового подводного течения. Гарри сузил глаза, продолжая наблюдать за Драко, чья светловолосая голова уже склонилась над учебником. По какой-то неведомой причине Драко сейчас казался намного увереннее в себе и спокойнее, чем следовало ожидать — со всеми этими его взглядами, робкими и почти вороватыми, ускользающими в сторону, чуть только Гарри удавалось поймать их. У него сложилось впечатление, что Малфой намеренно вовлекает его в какую-то свою игру, что шло вразрез с его утверждением о том, что весь контроль находится в руках Гарри… конечно, если вся история о зелье любви была правдой. «Сколько иронии, — подумал Гарри, — в том, что слово «зелье» разбивает сочетание «история о любви» посередине». Чем тяжелее ситуация, тем навязчивее мысль, что все происходящее — чья-то очень злая шутка. На другом конце комнаты Драко под столом сжал кулаки, физически ощущая изучающий взгляд Гарри, как насыщенное дыхание приближающейся бури, грозной и неотвратимой, почти осязаемой и постоянно маячащей на грани между явью и тревожащими его снами. «Почему? — задумался Драко, и понемногу тревога начала перевешивать тщательно сдерживаемую панику. — За каким чертом он велел Уизли отвязаться от меня? В какие игры он играет?» «Вот именно, — произнес тихий голос внутри. — Он просто играет. Играет с тобой. Поттер опьянен своей новой властью, и для него это — просто игра, жестокий способ отомстить за все, что ты ему сделал; и ты сам дал ему в руки это оружие — терзать тебя одним своим присутствием». Измученный Драко прикрыл глаза. Но неужели он ожидал чего-то другого? Абсолютная власть так же абсолютно и развращает, даже попав в руки такого известного святоши, как Гарри Поттер. Чистое зло, слишком изощренное, чтобы противостоять ему; искушающее подобно Соблазну во плоти, который разгуливает обнаженным, размахивая плакатом «Поддайся мне!». И Драко знал, что сам выпестовал своего ангела мщения; и все, что ему сейчас оставалось — гадать, сколько он еще выдержит. Единственным утешением маячила призрачная надежда на то, что он найдет способ нейтрализовать зелье до того, как оно уничтожит его гордость и достоинство; до того, как станет слишком поздно. Драко вновь посмотрел на Гарри, который смеялся над чем-то со своими гриффиндорскими друзьями, и быстро отвел взгляд, чувствуя, как его охватывает отчаяние. Или уже слишком поздно?