Неодолимый яд

Любовь — не слово; это предложение.

Профессор Люпин положил свитки с проверенными домашними заданиями на стол и с улыбкой оглядел класс. — Ну что ж. Вот ваши работы, сданные на прошлом уроке. Оценки уже выставлены, и теперь мне хотелось бы сказать несколько слов прежде, чем раздать их вам. — Он указал на груду свитков и сухо заметил: — Некоторые чересчур сосредоточились на формальных требованиях. Возможно, они будут рады узнать, что я по достоинству оценил их судорожные попытки дотянуть свои сочинения до тридцати дюймов. Рон смущенно улыбнулся и посмотрел на Гарри, который усмехнулся ему в ответ. — Тем не менее, — глаза Люпина блеснули, — в целом все справились хорошо, а некоторые — просто отлично, — он взял со стола толстый свиток и поднял его повыше. — Гермиона проделала внушительную работу, проследив многовековую историю Империуса, использовала массу дополнительной литературы и тщательно проанализировала происхождение и эволюцию проклятия. Превосходное сочинение, пять баллов Гриффиндору. Это не стало неожиданностью, хотя сама Гермиона покраснела и выглядела весьма довольной собой. Рон усмехнулся и красноречиво поднял бровь, будто говоря: «Кто бы сомневался?» — но на самом деле все радовались дополнительным баллам. Борьба между Слизерином и Гриффиндором за Кубок школы была больным местом для обоих факультетов. Гарри одобрительно кивнул Гермионе. — Другое превосходное сочинение, которое стоит отметить, — продолжил Люпин, — написано мистером Малфоем. Голова Гарри дернулась в направлении Драко; на его лице отразилось искреннее изумление. Сам Драко никак не отреагировал, продолжая смотреть прямо перед собой. В классе раздался шепот; недовольный — со стороны гриффиндорцев, разочарованных тем, что Гермиону потеснили на ее привычном пьедестале; и удовлетворенный — слизеринцев, обрадованных тем, что и их факультет урвал свою долю славы. — Мистер Малфой произвел детальный разбор действия проклятия, что на самом деле гораздо труднее обычного исследования, поскольку включает в себя личные рассуждения. — В этом месте Гермиона нахмурилась, уязвленная тем, что ее лавры были украдены. Люпин тем временем продолжал: — Он сумел изложить причины настолько сильного действия Империуса в очень сжатой форме: и, должен заметить, я еще нигде не встречал столь проницательных умозаключений. Люпин взял в руки свиток, который, скорее всего, и был работой Драко, и развернул его. Гарри снова взглянул на Драко и, к своему удивлению, обнаружил выражение нескрываемого ужаса на лице слизеринца, когда Люпин принялся зачитывать отрывки из его сочинения. «Причина столь сильного воздействия Империуса заключается в той абсолютной власти, которую он дает наложившему заклятье — жертва полностью подчиняется его воле, неспособная побороть ее, если не прошла специальной подготовки или не обладает достаточной отвагой, чтобы противостоять враждебной магии», — читал Люпин, и класс затих, слушая. — «Империус широко использовался на протяжении многих веков из-за своего простого и потому такого эффективного действия на жертву, в которую он проникает так глубоко, насколько это вообще возможно, овладевая разумом, душой и телом. Существуют и другие вариации этого проклятия, включающие в себя заклятия для манипулирования сознанием, некоторые виды заклинаний, улучшающих память, и приворотные зелья». Гарри вздрогнул и резко выпрямился. Он снова посмотрел на Драко и увидел, как тот опустил голову и закрыл руками глаза. Плечи слизеринца поникли. По мере того, как Люпин читал дальше, Гарри чувствовал, как в груди разрастается тяжелый ком. «Самое худшее во всем этом — то, что жертва растеряна и сбита с толку; она больше не знает, во что верить; не знает, где ложь, а где истина, и не может отличить внушенные мысли от собственных намерений. Это разрушает жертву изнутри. То, что она перестает понимать разницу между тем, чего она хочет на самом деле, и тем, к чему принуждает ее заклятие, неуклонно подтачивает ее волю». Люпин сделал паузу, пропуская несколько абзацев, пока не дошел почти до конца свитка: «С течением времени, вероятно, самым опасным результатом действия Империуса становится постоянное, почти осознанное стремление разума подчиниться — до тех пор, пока повиновение не становится почти добровольным, в некотором смысле привычным. И, наконец, цель заклятия достигнута полностью, когда человек начинает верить, что действует по собственной воле. Именно тогда перед Империусом рушатся последние бастионы, открывая доступ к святая святых личности — сердцу жертвы». Профессор Люпин с улыбкой оглядел класс, сворачивая пергамент. Драко наконец-то поднял голову; на лице слизеринца установилось отсутствующее выражение, хотя Гарри и не мог утверждать наверняка — Малфой сидел к нему в профиль. — Я и сам не смог бы написать лучше, — признался Люпин, одобрительно кивнув Драко. Тот едва ответил, вновь опустив глаза. — Отличная работа, Драко. Десять баллов Слизерину. Гриффиндорцы начали возмущенно перешептываться — как мог Малфой получить больше баллов, чем Гермиона? Некоторые бросали в противоположную сторону класса ядовитые и угрожающие взгляды, но самодовольное торжество слизеринцев было ничем не прошибить. Рон сверлил Драко возмущенным взглядом. — Чертов скользкий говнюк, — прошипел он тихо, но злобно. — Зуб даю — он столько знает об Империусе потому, что сам его использовал! С какой стати за знакомство с темной магией ему еще и десять баллов дали? — Рон, перестань, — предостерегающе сказал Гарри; тот говорил все громче с каждым словом. Но Рона уже понесло. — Да это черт знает что! — выплюнул он, сверкая глазами. — Что на Люпина нашло? Он что, не замечает? Малфой даже не скрывает, что знает о темной магии больше, чем положено! Это сочинение только доказывает то, что он и его семейка до сих пор во всем этом по уши и… — Рон, — повторил Гарри, на этот раз громче, — успокойся! Тем временем Люпин начал раздавать проверенные работы, и ученики вереницей потянулись к преподавательскому столу, чтобы забрать свои сочинения. Гермиона отправилась за работами всех троих, оставив друзей там, где они сидели: Рона — шипеть и брызгать слюной; Гарри — рассеянно смотреть в сторону. На Малфоя. Драко спокойно прошел к столу Люпина, забрал свой свиток и вернулся на место. Даже не взглянув на оценку, он кинул пергамент в сумку и сел, по-прежнему находясь в странном оцепенении. Взгляд слизеринца оставался отсутствующим, как тогда, когда Люпин зачитывал его сочинение перед всем классом. Гарри чувствовал тревогу; он не мог точно определить причину своего беспокойства, но был уверен, что она как-то связана с Малфоем; и было нечто в его сочинении, что не давало покоя. Там говорилось, что приворотные зелья — это еще одна форма проклятия Империус… неужели Малфой описывал свои собственные ощущения? Могло ли это быть настолько ужасно? Гермиона вернулась, держа в руках три свитка, и вручила два из них Гарри и Рону. Она с грустью посмотрела на свое собственное сочинение; Гермиону явно грызло то, что оно оказалось не самым лучшим в классе, и что превзошел ее не кто иной, как Малфой. Гарри дружески толкнул ее в бок. — Эй, выше нос, Герм. Все равно ты среди лучших. — Ага, — кивнул Рон и мрачно добавил: — И ты же сама понимаешь, что Малфой столько знает только потому, что у его папаши в особняке припрятана целая коллекция темных артефактов. Держу пари, Малфой всю ее изучил еще до того, как пошел в Хогвартс, — он сердито покачал головой, — и я просто не понимаю, как Люпин может быть таким слепым. Гермиона задумалась. — Ты всерьез считаешь, что Малфой в сочинении опирался на собственный опыт? — Нет, — не раздумывая, ответил Гарри в один голос с Роном, который выпалил: — Да! Рон моргнул и недоверчиво воззрился на друга. — Что?! Гарри смутился, но не отступил. — Нет, я так не думаю, потому что Малфой описывал ощущения человека, к которому применили Империус, — он запнулся, — или одну из его форм; а не наоборот. Подумав, Рон неохотно кивнул: — Но только не говори, что ты на самом деле веришь в то, что Малфой ни черта не смыслит в темной магии! — Нет, — ответил Гарри. — Я… я знаю наверняка, что Малфой давно спутался с темной магией. «И запутался тоже», — добавил он про себя. — Но я не думаю, что у него есть опыт по части Непростительных проклятий. Возможно, у его отца — да, но не у него. — Что? Не могу поверить, что слышу это от тебя! — взволнованно воскликнул Рон. — Это Малфой, Гарри! Он способен вырвать из рук утопающего последнюю соломинку! И он, скорее всего, знает все о действии Империуса на жертву, потому что много раз видел, как его отец проделывает это! — Ну, я думаю, что Малфой способен на такое, — медленно произнесла Гермиона, — но не уверена, что он действительно делал это прежде. Научиться Империусу нелегко, сами знаете — это вам не просто палочкой помахать, здесь нужны специальные тренировки. Рон упрямо насупился. — Когда мой отец соберет достаточно доказательств, чтобы нагрянуть в поместье Малфоев с обыском, — грозно произнес он, со злостью стукнув кулаком по ладони, — он наконец-то выведет всю их мерзкую семейку на чистую воду, и Люциусу Малфою придется тратить свои галлеоны на обустройство камеры в Азкабане. Гермиона похлопала Рона по плечу, утешая: — Не бери в голову, Рон, незачем так из-за этого переживать. Они затихли, когда Люпин начал рассказывать о предписаниях министерства, касающихся Империуса. Раздался шорох пергамента и скрип перьев, когда все принялись записывать его слова. Гарри рассеянно вертел в пальцах свое перо, не слушая Люпина. Он украдкой посмотрел на Драко; тот уставился в свой пергамент, словно внимательно слушая. Перо было зажато в руке, но за все время Драко не записал ни единого слова. Гарри наблюдал за ним, погруженный в свои мысли. До него только сейчас начала доходить вся серьезность переделки, в которую угодил Малфой. Было что-то в сочинении Малфоя… словно какое-то двойное дно, тайный смысл, скрытый за безобидными на первый взгляд словами, совсем как то подспудное напряжение, которое проскальзывало в голосе Драко во время их последнего разговора в Трофейном зале. Рон был прав; очень похоже на то, что Драко опирался на собственный опыт, хотя опыт этот был опытом жертвы проклятия, как и заметил Гарри. Внутри слабо зашевелилось сочувствие; не вина, нет, но все же… — Гарри! — внезапно прошипела Гермиона. Гарри резко вынырнул из водоворота мыслей и моргнул; он увидел, как несколько учеников с любопытством повернулись в его сторону; и профессор Люпин тоже смотрел на него с ожиданием. Гарри снова моргнул, сбитый с толку; слова Люпина все это время пролетали у него мимо ушей. — Он спрашивал, у кого прежде получалось справиться с Империусом, — прошептала Гермиона, даже не шевеля губами — просидев семь лет на Зельях с Невиллом за одной партой, она здорово наловчилась. — О! Э-э, да, сэр, — поспешно сказал Гарри, виновато улыбаясь Люпину. — У меня, э-э, выходило пару раз. Если Люпин и заметил его невнимательность — а Гарри был уверен, что так оно и было — то не подал вида, а просто задал следующий вопрос: — Не мог бы ты в таком случае описать, как ты чувствовал себя под проклятием, и как, в конце концов, сумел его преодолеть? Гарри поднялся с места, чувствуя себя немного неловко из-за того, что все обернулись к нему, и на мгновение задумался. — Ну, — медленно начал он, — мне казалось… я чувствовал, словно стал невесомым, я как будто парил — и в голове не осталось мыслей, никаких, только голос, указывающий мне, что делать, и все было настолько ясно и просто, но на самом деле только потому, что было так пусто… — Гарри умолк и тряхнул головой. — Это трудно объяснить. Люпин ободряюще кивнул. — Я понял, что ты пытаешься сказать, Гарри. Все казалось таким простым, потому что заклинание подавляло твою способность думать самостоятельно и делать собственный выбор. А как ты с этим справился? — Я просто сказал: «Нет», — искренне признался Гарри. — Я старался держаться за оставшиеся мысли, свои собственные мысли, и отказывался слушать тот голос, хотя и казалось, что, кроме него, я вообще ничего не слышу. Я… я просто очень сильно старался, сэр, и постепенно стало проще не обращать внимания на приказы. Драко напряженно слушал Гарри; он не поднимал взгляда, но каждое слово вспыхивало в голове, как молния во время грозы, каждое ударяло в сердце огненной стрелой. Услышанное зажигало внутри робкий огонек надежды и в то же время окатывало ледяным душем отчаяния. "Вот что мне нужно делать, чтобы избавиться от него. Но я пытался, и я просто не мо-гу. Я не могу перестать думать. Думать о нем". — Спасибо, Гарри, — Люпин улыбнулся и жестом разрешил ему сесть. Он повернулся к классу. — Гарри только что рассказал вам о собственном способе справиться с Империусом — одном из многих. Собственно, у каждого этот способ будет своим, так что вам придется выяснить, какой именно подходит вам лучше всего. Профессор посерьезнел. — Из трех Непростительных проклятий Империус самый безвредный. Круцио лишает вас контроля над телом, и нет никакого способа справиться с болью. Авада Кедавра не имеет контрзаклинаний и необратима. Поэтому, раз Империус остается единственным проклятием, которое можно преодолеть, вам обязательно нужно научиться справляться с ним более-менее уверенно. На этом месте Невилл Лонгботтом шумно сглотнул и испуганно уставился на Гермиону. Люпин окинул взглядом весь класс, слушавший его с неослабным вниманием. — Я так понимаю, что некоторые из вас уже испытывали на себе действие Империуса пару лет назад? Некоторые ученики кивнули. — Сегодня я еще раз продемонстрирую действие Империуса, чтобы дать вам почувствовать, на что оно похоже. Таким образом, вы будете лучше подготовлены к встрече с ним, если это когда-нибудь произойдет. — Люпин поднял повыше официального вида свиток. — Это разрешение министерства на ограниченное использование Империуса — специально для нашего сегодняшнего урока. Люпин оглядел класс; в его глазах мелькнуло беспокойство: — Я хочу, чтобы вы все знали, что Империус, воздействию которого вы подвергнетесь сегодня, не причинит вам ни малейшего вреда. Я в курсе того, что у некоторых из вас остались не самые приятные воспоминания о прошлой демонстрации, но не забывайте, что она была незаконной и проводилась без согласия — как министерства, так и директора школы. На этот раз профессор Дамблдор поставлен в известность, и он уверен, что все вы достаточно взрослые, чтобы справиться с такой сложной магией. Гермиона заволновалась, и Гарри никак не мог понять — почему. Он верил, что Люпин не причинит им вреда, но вместе с тем совсем никакого энтузиазма не испытывал. В прошлый раз Империус на него накладывал Волдеморт, и того опыта ему хватило за глаза. Ученики с нетерпением и опаской устремились в начало класса. Все они хотели испытать действие Империуса на себе, раз уж было обещано, что это безопасно; но дурная слава Непростительных проклятий по-прежнему многих тревожила. Люпин был очень терпелив и не скупился на слова поддержки и ободрения, так что постепенно все ученики выстроились в одну шеренгу и относительно спокойно стали ждать своей очереди. — Сконцентрируйтесь! — напоминал Люпин, внимательно наблюдая за учениками. — Не обращайте внимания ни на что, кроме своих собственных мыслей, сосредоточьтесь только на них… нет, нет, старайтесь игнорировать мой голос в голове… сконцентрируйтесь… В конце практического занятия единственными, кто смог без труда устоять перед Империусом, были Гарри и Драко. Строго говоря, у Гермионы тоже получилось, хотя ей потребовалось пять попыток. Кроме того, девушка заработала себе жуткую головную боль, которую, впрочем, с лихвой компенсировало чувство глубокого удовлетворения. Люпин улыбнулся Гарри с Гермионой и кивнул Драко. — Молодцы, отличная работа. Что до остальных, я счастлив отметить, что все приложили достойные усилия. Для начала — просто превосходно. Вам осталось только попрактиковаться, поэтому, чем больше опыта у вас будет, и чем лучше вы научитесь концентрироваться, тем быстрее у вас получится, — он одобрительно кивнул ученикам. — Все свободны. — Ты это видел? — торжествующе прошептал Рон на ухо Гарри, когда они собирали вещи. — Малфой смог справиться с проклятием! И только не говори мне, что ты все еще веришь в то, что у него нет опыта! Гермиона подошла к ним и услышала последнюю фразу Рона. — Ну, — дипломатично заметила она, — у меня и Гарри тоже получилось. А у нас уж точно нет никакого опыта. Рон наградил ее красноречивым взглядом, словно говорившим: «Эй, ну хоть бы раз поддержала для разнообразия!» — и возразил: — Но это совсем другое дело! У Гарри в крови наверняка какой-нибудь антидот против темной магии. А у тебя, Герм, мозгов и способностей столько, что все заклинания на свете для тебя — проще пареной репы, — услышав такое, Гермиона покраснела. — Но Малфой?! Вы вообще помните, чтобы его хоть раз хвалили на Защите раньше? Гарри задумался; в словах Рона был смысл. На этом уроке Малфой никогда особо не блистал. Он подозрительно глянул на слизеринца — тот как раз прятал свитки и перья в сумку. Возможно, Рон был прав. Возможно, у Драко действительно было больше опыта в темной магии, чем он показывал. Еще один пункт в списке того, что Гарри требовалось у него выяснить. Гарри принял решение; ему необходимо было поговорить с Малфоем. Как можно скорее. Немедленно. Рон и Гермиона уже выходили из класса; Гарри замешкался, а затем увидел, как Драко спокойно направился к другой двери, ведущей в подземелья Слизерина. — Эй! — окликнул Гарри Рона и Гермиону. — Мне нужно спросить у Люпина кое-что… насчет моего сочинения. Идите без меня, увидимся за обедом! Друзья согласно кивнули и скрылись за дверью. На всякий случай Гарри подождал еще несколько секунд, а затем поспешил к другому выходу и дальше по коридору, который был совершенно пуст — обычно этим путем пользовались только слизеринцы, и большинство из них уже прошло здесь раньше Гарри. Несмотря на то, что снаружи стоял полдень, в коридоре было довольно темно — он каменной змеей изгибался куда-то вниз, и только неровные каменные ступени, время от времени заставлявшие Гарри спотыкаться, напоминали о том, что он постепенно спускается. Из-за них Гарри постоянно замедлял шаг, внимательно смотря под ноги. Пару раз он чуть не упал и уже начал было раздраженно прикидывать, как это Малфой ухитрился уйти так далеко за каких-то пару минут, как вдруг… — Чего тебе надо, Поттер? Гарри вздрогнул и резко обернулся на голос. Справа от него находился узкий проход, который он не заметил в спешке — казалось, тот образовался сам собой из трещины между толстыми каменными плитами, и стены так и не были обтесаны, оставшись грубыми и неровными. Внутри было темно, хоть глаз выколи, даже несмотря на мерцающий свет факелов, проникающий из основного коридора. Драко Малфой медленно выступил из темноты, словно порождение теней и сумрака. На его лице застыло то самое странное выражение, которое Гарри заметил еще на уроке — почти полное отсутствие эмоций; неподвижная маска, под которой угадывалась смесь гнева и покорности. В его глазах метались багровые отблески факельного пламени, и он твердо встретил взгляд Гарри. Гарри уже оправился от первоначального изумления. — Как ты узнал, что я иду за тобой? — Ну, такое трудно не заметить, — губы Драко скривились в усмешке. — Ты топал, как взбесившийся слон — думаю, было слышно даже в Большом зале. — Очень смешно, Малфой. — Ничего подобного, Поттер, — Драко скрестил руки на груди и сердито уставился на Гарри. — Какого черта тебе здесь надо? Решил прогуляться — точнее, пробежаться — по слизеринским достопримечательностям? Подойдя ближе, Гарри нырнул в узкий коридор. Теперь они оба оказались почти полностью скрыты тьмой, словно плащом, в складках которого безнадежно терялся слабый свет из коридора. Однако Гарри успел разглядеть быструю смену эмоций на лице слизеринца, подхваченную слабыми отблесками мерцающего света, играющими на его чертах. Их разделяло не больше фута — достаточно близко, чтобы дотронуться друг до друга, и в то же время достаточно далеко, чтобы увернуться. Каждая частичка воздуха между ними искрила от напряжения. — Нам нужно поговорить, Малфой, — решительно сказал Гарри без всякого вступления. — Так не пойдет. — Да, я уверен, что все это для тебя невыносимо тяжело, — голос Драко был полон сарказма. — Сидеть, даже палец о палец не ударив — наверное, это и правда ужасно. Гарри пропустил издевку мимо ушей; он был полон решимости не позволить Малфою вывести его из себя и намеревался получить, наконец, ответы на свои вопросы. — Это правда? — прямо спросил Гарри. — То, про что ты писал в сочинении? Выражение замкнутости погребло под собой все эмоции на лице Драко. — Это сочинение, Поттер. А не мой личный дневник. — Но звучало правдоподобно. Даже Люпин оценил то, насколько точно ты все описал. Драко небрежно пожал плечами: — Что ж, думаю, я переживу очередную отличную отметку. — Говоря об Империусе, ты упомянул приворотные зелья, — настойчиво продолжил Гарри. — Да, упомянул, — голос Драко был по-прежнему невыразителен; он слегка наклонил голову и исподлобья посмотрел на Гарри. — Но меня не волнует, какие выводы ты из этого сделал. — Сколько можно ходить кругами, Малфой! — возмутился Гарри. — Просто ответь прямо, вот и все. — Пытаешься сострить? — Драко дернул бровью в насмешливом изумлении, хотя в глазах не мелькнуло ни намека на веселье. Глаза Гарри потемнели от раздражения, но он не ответил на вызов. — Так ты нашел способ избавиться от зелья или нет? — холодно спросил он. — Помнится, кое-кто заявлял, что отлично со всем справится. — Не твое дело, — огрызнулся Драко, сверкнув глазами. — С каких пор это тебя волнует, Поттер? Или ты явился позлорадствовать? — Значит, ты так до сих пор ничего и не придумал, да? — в голосе Гарри проскользнули самодовольные нотки. — Я этого не говорил. Может, и придумал… — голосу Драко явно не хватало уверенности. — Но в любом случае тебя это не касается, Поттер. И мне совсем не нравится, что ты гоняешься за мной по коридорам. Гарри взорвался от ярости. — Может, хватит быть таким бараном, Малфой? — он сердито уставился на Драко. — Да что с тобой творится? Ты что, думаешь, что можно вот так закрыть на все глаза и жить, словно ничего и не случилось? Лицо Драко потемнело; голос немного дрогнул, когда он заговорил наконец. — Я могу, — долгая пауза, — почему ты не можешь? Тебя это волновать не должно. Простой вопрос полоснул Гарри, эхом повторяя мысли, крутившиеся в голове всякий раз, когда он вспоминал о переделке, в которую угодил Малфой. Почему это тебя волнует? — Меня это не волнует. — Гарри обнаружил, что произнес это вслух; в глазах слизеринца блеснула короткая вспышка, затем его взгляд стал жестче. Гарри глубоко вздохнул и продолжил: — Нет, Малфой, единственная причина, почему меня это беспокоит — то, что это опасно. Это темная магия, и ты не имеешь ни малейшего представления, как с ней справиться, не говоря уже о том, чтобы избавиться окончательно. И чем больше ты тянешь, тем глубже вязнешь, и я понятия не имею, какие последствия ждут тебя в итоге. В любом случае — ничего хорошего. Драко приоткрыл рот от изумления и посмотрел Гарри в глаза, в сверкании которых нескрываемое беспокойство смешивалось с раздражением, и что-то глубоко внутри него сломалось, в конце концов, не выдержав немыслимого груза. Он пытался что-то сказать, но слова застревали в горле, сведенном непонятной судорогой. Гарри заметил, что выражение лица Драко меняется; словно какие-то новые эмоции текли по нему, переплавляя равнодушие в отчаяние, а гнев — в беспомощность. Сочувствие снова шевельнулось в Гарри; и когда Малфой не ответил, он рискнул надавить посильнее. Гарри сделал еще шаг по направлению к Драко, и тот не отстранился. Заглянув Драко в глаза — воздух между ними уже почти звенел от напряжения — он тихо попросил: — Скажи, что на самом деле происходит, Малфой. Драко закрыл глаза, сдаваясь серебряным, и зеленым, и красным искрам, кружащимся в бешеном танце во тьме под сомкнутыми веками; и напряжение стало таким сильным, что он больше не мог его выносить. Он открыл глаза, и ответ на вопрос Гарри вылетел из головы, так и не произнесенный; руки Драко словно по собственной воле устремились вперед, вцепившись в Гарри и притянув к себе. И следующее, чему удалось пробиться сквозь туман в голове, было ощущение прикосновения горячих губ Гарри к его собственным; и их поцелуй перетек из снов в реальность, и мир наконец-то снова стал целым. Гарри замер, когда Драко неожиданно прильнул к нему; и его изумленный возглас растворился меж губ, которые сейчас почти грубо прижимались к его губам. Он ошеломленно моргнул, второй раз в жизни ощущая, каково это — целовать своего заклятого врага. Ладони Драко скользнули по его рукам, пригвождая к стене; в узком коридоре было слишком тесно, однако это казалось до странности правильным и приятным. Что? Что за черт?! Гарри уперся руками в грудь Драко и оттолкнул его, разрывая объятия; Драко тоже резко отпрянул. Шок от осознания того, что он только что сделал, оставлял от металла во взгляде бесполезные обломки. Плечи его поникли в безнадежной покорности, и он неловко отступил еще на шаг. — Вот что происходит, — прошептал Драко дрожащим от тоски голосом. Неловкая пауза затягивалась; паутина смущения, и горечи, и сожаления оплетала заполненное звенящей тишиной пространство между ними. Гарри все еще был слегка обескуражен, чувствуя, как губы до сих пор хранят воспоминание о тепле и мягкости прикосновения Малфоя, и ему потребовалось некоторое время, чтобы собраться с мыслями. — Все по-прежнему, да? — осторожно спросил Гарри. Очень тихо: — Да. Они продолжали стоять очень близко; расстояние между стенами коридора — мягко говоря, незначительное — не оставляло выбора, и это было почти невыносимо. Гарри чувствовал жар тела Малфоя совсем рядом, и царивший вокруг полумрак только обострял все ощущения. Малфой, казалось, окутывал его своим присутствием; тепло, разлитое в воздухе — словно призрачное объятие. Как может один поцелуй изменить так много? Драко закрыл глаза, дрожа не только от внезапного холода, пронесшегося по венам. Неожиданно спокойная реакция Гарри взволновала Драко куда сильнее, чем он ожидал — в ней было столько невысказанного чувства, что оно словно клинком вспарывало дрожащее марево томительного напряжения, оставляя его таким смятенным, и потерянным, и беспомощным, каким он в жизни себя не ощущал. Молчание уже становилось неловким. Гарри прочистил горло: — Малфой… — Я не могу, — три коротких слова сорвались с губ Драко, смешанные со скрытой мольбой. Гарри поднял на него взгляд, удивленный неприкрытым отчаянием, сквозившим в голосе Драко. Он едва не спросил: «Не можешь — что?» — но в последний миг прикусил язык. Любые вопросы наверняка только спугнут Драко, заставят его снова спрятаться за стальным щитом отчуждения и недоверия — и горько пожалеть об этом моменте откровенности. Поэтому Гарри ничего не сказал и только замер в ожидании. Драко глубоко вздохнул; слова на миг застыли в горле, когда он взглянул в невероятно зеленые глаза. — Я не могу, — повторил он. — Я не могу это сделать. Я не могу сделать… ничего. — Что ты хочешь сказать? — последовал осторожный вопрос. Из голоса Гарри исчезла всякая враждебность. — Я хочу сказать, что вообще ничего не могу. — Драко провел рукой по волосам, убирая с глаз несколько длинных прядей. — Я не могу нормально соображать, и я не могу найти способ обратить действие заклинания. Это невыносимо — не видеть тебя, но когда ты рядом, все становится еще хуже. Гарри невольно скривился от последних слов Драко. — Очень тактично. Драко только отмахнулся. — Это и в самом деле так, Поттер. Я больше просто не выдержу. Гарри помрачнел и внимательно посмотрел на Драко. — А от меня ты чего хочешь? — прежняя обида на миг всколыхнулась внутри и заставила его ехидно добавить: — Или план «держись от меня подальше» по-прежнему в силе? — Потуги на остроумие в данной ситуации неуместны, Поттер, — Драко, казалось, возмутился искренне. — Неужели тебе совсем нечего сказать? — Сказать? — фыркнул Гарри, качнув головой. — Или предложить? Например, помощь, а? Хотя я ясно припоминаю, что кое-кто прямо заявил, что не хочет от меня никакой помощи. Вообще. Драко замер в нерешительности, не зная, что сказать — только сжимающиеся и разжимающиеся кулаки выдавали его волнение. Впервые острый язык отказался ему служить, бросив на растерзание противоречивым мыслям, кружащимся и сталкивающимся в голове, как неистовые волны, потрескивающие электричеством. — В прошлый раз я предлагал тебе помощь, Малфой, — напомнил Гарри, не дождавшись ответа. — Ты отказался. — И что, теперь этот пункт снят с повестки дня? — в глазах Драко мелькнул вызов, быстро сменившийся безнадежным отчаянием. — Я не твой раб, Малфой, — хмуро сказал Гарри. — И я не собираюсь нестись на помощь по первому же свистку. — Но ты искал меня, — почти резко. Раздражение снова вспыхнуло в Гарри. — И что с того! Я говорил тебе раньше и повторяю сейчас — я пришел сюда не потому, что беспокоюсь за тебя. Я и ломаного кната не дам за то, во что ты превращаешь свою жизнь! Но меня определенно волнует моя, и я скорее умру, чем свяжусь с темной магией, так что избавляйся побыстрее от этого заклятья и просто… просто оставь меня в покое! Ответом на вспышку Гарри была обескураженная тишина, которая эхом отскочила от каменных стен и клубком противоречивых эмоций, слишком сложных и запутанных, чтобы разделиться хоть на секунду, покатилась дальше по коридору. В конце концов Драко тихо сказал: — Тогда уходи, если хочешь. — Я не хочу уходить, — в голосе Гарри зазвенела сталь. — Я хочу услышать твои слова о том, что ты разберешься со всей этой путаницей и мы оба сможем спокойно жить дальше. Драко удрученно пожал плечами. — Я не могу этого обещать. Гарри упрямо покачал головой. — Меня это не устраивает, Малфой. — А тебя вообще что-нибудь когда-нибудь устраивает, Поттер? — взорвался Драко. — Что ты хочешь от меня услышать? Тебе станет легче, если я скажу, что все уже в порядке, и что ты можешь спокойно уйти и притвориться, будто ничего и не случилось? Тебе когда-нибудь приходило в голову, как трудно приходится мне? Или тебя волнует только то, что такого невинного и чистого создания, как ты, коснется своим зловонным дыханием темная магия? — Именно! — огрызнулся Гарри, невольно шагнув вперед и сокращая дистанцию между собой и Драко. — То, что тебе нравится баловаться с этой мерзостью, вовсе не дает тебе права впутывать в это меня! И не смей, — Гарри увидел, как Драко приоткрыл рот для ответа, — не смей вешать мне на уши лапшу о том, что меня это не касается! Даже если ты завтра умотаешь на Аляску, это не изменит того, что я увяз в этой истории с приворотным зельем наравне с тобой, сколько бы ты это ни отрицал! — Ты думаешь, я не пытался? — голос Драко чуть дрогнул от бессильного раздражения и горя. — Я только и делал, что пытался, и я просто не могу. Ты чертовски прав, это темная магия, и она в моей крови, Поттер, каждый мой вдох гонит ее по жилам, и это чистейший яд. И я ничего не могу с этим поделать, разве что вскрыть себе вены и выпустить всю кровь до капли — что с каждой следующей минутой становится все более предпочтительным вариантом. — Не дури, Малфой, — жестко прошипел Гарри, хотя тревога заставила его глаза потемнеть еще больше — до цвета лесной листвы в хмурой ночной тишине, до оттенка травы на укрытом спустившимися сумерками лугу. Он шагнул вперед и встряхнул Драко за плечи. Гарри почувствовал, как слизеринец напрягся в его руках, но не отпустил. — Ты что, хочешь заставить меня почувствовать себя виноватым, угрожая самоубийством? Думаешь, я сейчас встану перед тобой на колени и начну умолять тебя не делать глупости? Гарри ослабил хватку и довольно грубо оттолкнул Драко, не сводя с него горящего гневом взгляда. — Ну так подумай еще раз, и поймешь, что зря считаешь себя центром мироздания, Малфой. — Нет, — бесцветным голосом отозвался Драко. — Прямо сейчас центр моего мироздания — ты. — О, я должен быть польщен? — Не стоит, — горько сказал Драко. — Я ненавижу каждое мгновенье такой жизни. Лицо Гарри окаменело, и выражение нерешительного дружелюбия сменилось отвращением. От открыл было рот, чтобы сказать что-то, но затем передумал и только сердито кивнул. — Забудь. Глупо было ожидать от тебя чего-то большего, чем твоя идиотская гордость. Гарри резко развернулся и зашагал по направлению к главному коридору — туда, где янтарные отсветы факельного пламени заглядывали в узкий проход, словно пытаясь поджечь его сумрак. Ни клятв, ни проклятий, как в прошлый раз. Он просто уходил. Драко закрыл глаза, закусив губу. Высокомерие и отчаяние боролись в нем, и он знал, что теперь уж точно это был последний шанс. Сейчас или никогда… — Поттер, подожди. Гарри остановился и оглянулся на Драко, скорее машинально, чем осознанно. Неверный свет рождал причудливый танец теней на лице слизеринца, подчеркивая худобу, еще больше заострившую его черты. И так странно выглядел этот контраст — слабый румянец на обычно бледных щеках — последствия краткого, но страстного поцелуя. — Да, — тихо произнес Драко, признавая свое поражение. — Да? Да — что? — Я. Прошу тебя. Искреннее изумление вспыхнуло в глазах Гарри, и они засверкали в полумраке, как теплые изумруды. Драко задержал дыхание в ожидании — он гадал, решит ли Гарри воспользоваться ситуацией на всю катушку, в полной мере насладившись его униженным признанием; потому что в глубине души Драко знал, что он на месте Гарри поступил бы именно так. Он сжался в ожидании хлестких, жалящих слов, которые — он был уверен — сейчас обрушатся на него. Гарри пристально всмотрелся в лицо Драко, стараясь разгадать его намерения; затем заглянул в глаза, и на кратчайший миг что-то мелькнуло между ними — что-то, похожее на понимание — и неожиданно разделявшие их застарелая вражда и мучительная боль исчезли, оставляя вместо себя только бесконечное смущение и невероятную уязвимость. Затем Драко моргнул и отвел взгляд, и мгновение исчезло без следа, словно тлеющий уголек, коснувшийся воды, но для Гарри этого было достаточно, по крайней мере, достаточно для того, чтобы дать Драко еще один шанс. Увиденное задевало за живое куда больше, чем образ из прошлого или взгляд в будущее — потому что все происходило прямо сейчас, в настоящем и по-настоящему, и невольно заставляло поверить. — Чего ты от меня хочешь? — спокойно спросил Гарри. В его голосе не было даже намека на упрек, и этим простым вопросом он позволил великолепной возможности ускользнуть из рук, отказавшись от мести ради куда более сильного чувства, поселившегося внутри — сострадания. Драко с облегчением вздохнул; застывшее от напряжения лицо слегка расслабилось, поза стала чуть непринужденнее, а губы сложились в неуловимейшую из улыбок — почти благодарную, по мнению Гарри. Однако Драко ничем больше не выдал своих чувств; когда он заговорил, голос его был спокоен и тверд, разве что исчезло обычное высокомерие. Не успел Драко произнести и двух слов, когда издалека послышалось эхо разговора. Слизеринец быстро оглянулся; глаза его зажглись тревогой. — Черт… кто-то идет. Он опять повернулся к Гарри. — Слушай, мне пора. Я найду тебя чуть позже. Гарри мысленно выругался из-за столь несвоевременного вторжения; ему надо было столько всего выведать у Драко. — Малфой, я хочу… — Я найду тебя, — повторил Драко, отметая все возражения коротким кивком, хотя было видно, что необходимость идти борется в нем с желанием остаться. На лице слизеринца промелькнула целая гамма эмоций, немного потеснившая прежнюю затаенную боль. Драко шагнул к Гарри, окончательно сводя на нет еще остававшееся между ними расстояние. Гарри вздрогнул и немного подался назад, думая, что Малфой опять собирается его поцеловать — но вместо этого Драко просто поднял правую руку и нежно провел кончиками пальцев по щеке Гарри; осторожное прикосновение, легкое, как перо феникса, такое мимолетное, что, закрой Гарри глаза, он не заметил бы движения, хотя ни за что не забыл бы эти ощущения — неуловимое тепло, смешанное со щекочущим холодком. Драко тут же отдернул руку; на лице на мгновение мелькнуло смущение, прежде чем он, не произнеся ни слова, развернулся и, двигаясь бесшумно и изящно, исчез в непроницаемых тенях, скопившихся у стен коридора; секунда — и его уже нет. Гарри смотрел Драко вслед, не шевелясь и все еще прижимаясь спиной к стене в тесном проходе. На том месте, где секунду назад стоял Малфой, дрожали блики света от факелов, и Гарри никак не мог отделаться от воспоминаний о янтарных искрах, плясавших в сумеречно-серых глазах — и о том, как Драко коснулся его лица, даже в ту мимолетную ласку вложив ошеломляющую нежность, одновременно неуклюжую и пронзительно-трепетную. «Поздравляю, — мысленно сказал Гарри сам себе, мрачно и недоверчиво качая головой. — Похоже, ты сбрендил окончательно. И ты опять позволил Малфою себя поцеловать. Какого черта с тобой происходит?» Но ему нужна твоя помощь. В разговор вступил еще один голос — определенно не имеющий ничего общего с голосом разума, и уж точно не голос совести; скорее, он был похож на… сочувствие? Нет, пожалуй, не совсем — но, откуда бы он ни взялся, голос настойчиво утверждал, что закрыть глаза на неприятности Малфоя Гарри просто не имел права. Только не сейчас, по крайней мере, не тогда, когда Малфой смирился настолько, что попросил помощи. Это было бы неправильно. Гарри вздохнул и, заставив себя оторваться от стены, вышел в главный коридор, а затем — обратно, мимо кабинета Люпина (теперь пустого) в Большой зал, где, судя по всему, обед был уже в самом разгаре. Похоже, он разговаривал с Малфоем куда дольше, чем предполагал. — Где ты застрял? — спросил Рон с набитым ртом, старательно уничтожая картофельное пюре. Гарри опустился на скамью рядом с ним, равнодушно разглядывая еду и совершенно не чувствуя голода. Он машинально окинул взглядом Большой зал, немедленно заметив, что место Малфоя пустует. — Да так, ничего особенного. Просто нужно было кое-что выяснить. — Эй, Гарри! — окликнул его Симус, сидевший неподалеку. — У меня для тебя новости: матч между Гриффиндором и Слизерином перенесли, он состоится уже через неделю. Они собираются что-то сделать с травой на поле как раз через пару недель. Надеюсь, ты не против? Гарри был капитаном и ловцом команды Гриффиндора по квиддичу с начала пятого курса, когда после трагического финала Турнира Трех Волшебников возобновили ежегодный чемпионат. Последние два года он приносил Гриффиндору одну победу за другой, продолжая впечатляющую полосу удачи, начавшуюся с самого его первого года в Хогвартсе. Гарри на мгновение задумался, затем рассеянно пожал плечами. — Да, все в порядке. В любом случае — последние недели мы только и делали, что тренировались. Симус кивнул. — Вот и отлично. Тогда я скажу Малфою об изменении расписания. «Малфой», — внезапно озарило Гарри. Малфой был его отражением в команде Слизерина — тоже ловец и тоже капитан. Всякий раз, когда они встречались в воздухе над квиддичным полем, Гарри выходил из схватки победителем, ловя снитч и выигрывая матч. Неожиданно ему пришло в голову, что во время следующего матча ему опять придется встретиться с Малфоем, и даже скорее, чем предполагалось. Гарри обычно нисколько не радовала перспектива очередной встречи со слизеринцами, однако на этот раз все было совсем по-другому. Внутри росло облачко сомнения. Это было как-то… несправедливо для Малфоя — эта необходимость играть в подобной ситуации. Хотя Гарри вряд ли был в состоянии что-то здесь изменить. Он никак не мог повлиять на составление расписания чемпионата, и, если мадам Хуч уже утвердила дату матча, то даже Симус, скорее всего, уже ничего не мог поделать. Но, конечно, если бы Малфой нашел способ избавиться от действия зелья до следующей среды, пошатнувшееся статус-кво удалось бы сохранить, и они снова оказались бы на равных. Впрочем, прежними их отношениям не стать уже никогда. Остаток обеда Гарри сидел подавленный, хотя несвойственная ему молчаливость осталась незамеченной остальными гриффиндорцами, поглощенными оживленной болтовней о квиддиче и обсуждением предстоящего матча. Рон и Симус увлеченно разглагольствовали о новой стратегии, в которой загонщики участвовали в нападении наравне с охотниками, довольно сильно пренебрегая защитой. Этот план, оставлявший вратаря у колец практически одного, казался довольно рискованным, но Гарри был уверен, что его преимущества перевешивают недостатки. Гарри рассеянно наблюдал, как Рон с Симусом схватили всевкусные орешки Берти Боттс и обозначили ими позиции игроков, а потом принялись гонять их по невероятным траекториям, объясняя особенности игры. Рон был неофициальным стратегом гриффиндорской команды, Симус же занял место комментатора, заменив окончившего школу вместе с близнецами Уизли Ли Джордана, и обещал стать таким же строгим и беспристрастным, как и его предшественник. Гарри понятия не имел, что делать, чтобы помочь Малфою. Он даже не представлял, из чего можно было сварить приворот — Зелья никогда не были его сильным местом. Даже несмотря на то, что между приворотом и Империусом существовало очевидное сходство, было бы глупо ожидать, что они окажутся полностью одинаковыми по действию и свойствам. Так что, возможно, Малфой был в чем-то прав — помощник из него никудышный. Гарри едва вслушивался в нетерпеливые возгласы Рона и Симуса, которые к концу обеда наконец-то пришли к согласию и начали поедать ненужные уже орешки, устроив целое шоу из разгрызания тех, которые исполняли роль слизеринских игроков. Даже когда все поднялись и направились в гриффиндорскую гостиную, он по-прежнему продолжал размышлять. И просто диву давался, как мало он знал о действии приворотных зелий и заклятий, особенно — учитывая их печальную известность даже среди магглов. Так не пойдет. Он просто не сможет перечитать необходимые книги, имея в распоряжении так мало времени и будучи настолько загружен — все эти домашние задания и тренировки по квиддичу. Ему придется подключить кого-то, кто может дать действительно дельный совет. Но Снейп скорее поделится секретом создания приворота с Локхартом, чем ответит на вопросы Гарри, так что от него помощи ждать не приходится. А Люпин… Гарри совсем не привлекала перспектива посвящать во все это Люпина только затем, чтобы узнать, что тот ничем не может помочь — а именно это он и услышит, скорее всего. Но, конечно, он всегда может спросить… — Гермиона! — окликнул Гарри и ускорил шаг, чтобы догнать девушку. — Можно тебя на пару слов? *** — Малфой приготовил приворотное зелье? И выпил его? Гермиона вытаращила глаза, однако уже в следующий момент изумление сменилось недоверием. — Он наверняка водит тебя за нос, Гарри. Приворотные зелья незаконны — они запрещены министерством! — Вспомни, о ком мы говорим, Гермиона, — возразил Гарри. — Это же Малфой, и у его отца в имении собрана, наверное, самая большая библиотека книг по темной магии во всей Англии или даже Европе! Если бы Малфою вздумалось сварить приворотное зелье, ему стоило бы только щелкнуть пальцами. Гермиона покачала головой, все еще не убежденная до конца. — А тебя-то это как касается? Гарри почувствовал, что краснеет. — Как бы это сказать… — он умолк, затем решился. — Как насчет того, что случай свел нас не в то время не в том месте, и вышло так, что… Гермиона пришла в ужас. — Ты выпил зелье? — Нет! — Гарри затряс головой. — Я не пил его. Я… хм, объект приворота. Челюсть Гермионы отвисла — какое-то время девушка не могла сказать ни слова, переваривая услышанное. Она потрясенно смотрела на Гарри, и когда наконец заговорила, ее голос был таким невыразительным, словно она сама не верила собственным словам. — Малфой… Малфой влюбился в тебя? — медленно и неуверенно произнесла она. — Скажи, что мне послышалось. Гарри грустно улыбнулся. — Я бы тоже этого хотел. Они сидели бок о бок возле камина в гостиной Гриффиндора, прислонившись спинами к груде пухлых подушек, которую они навалили возле стены. Даже сейчас, в середине дня, в камине горел огонь для того, чтобы согреть по-зимнему холодную гостиную. Рон отправился к Трелани сдавать давно просроченное задание, про которое он всякий раз забывал, тем самым дав Гарри отличный шанс поговорить с Гермионой о том, что так его беспокоило. Гермиона все еще выглядела смятенной, однако нашла в себе силы задать следующий вопрос: — Так что же все-таки произошло? Устало вздохнув, Гарри поведал девушке обо всем, что случилось с той роковой ночи, когда нелегкая занесла его на опушку Запретного леса. Он рассказал ей, как встретил там Малфоя, и как потом события полностью вышли из-под контроля и закрутили их обоих в своем водовороте. Когда он наконец замолчал, Гермиона наморщила нос. — Малфой поцеловал тебя? — Гарри так и не понял, шокировало ее это или просто позабавило. Он почувствовал, что опять краснеет, и закусил нижнюю губу. — Всего два раза. Гермиона закатила глаза. — О да, всего два раза. Чистой воды совпадение, — но затем она вновь нахмурилась. — Но, если серьезно — ты в самом деле веришь этому? Тому, что сказал Малфой? Гарри медленно кивнул, хотя выглядел все таким же задумчивым. — Его надо было видеть, Гермиона. Сама знаешь, какой Малфой обычно… невыносимое ничтожество. Но таким я его раньше никогда не видел — он был непоследовательным и сумасбродным, как обычно, но от заносчивости и следа не осталось. Казалось, что он был… в отчаянии. Словно все и правда серьезнее некуда. Гермиона все еще сомневалась. — Но это Малфой, Гарри. С каких это пор ты ему веришь? У него же по жизни одно хобби — изобретать все новые способы портить нам кровь! Вспомни только случай с Норбертом! А как он прикинулся дементором на третьем курсе, чтобы сорвать тебе игру! Продолжать можно до бесконечности, но, думаю, суть ты уловил. Гарри задумчиво опустил голову. — Уловил, это точно. Но в этот раз все… просто все по-другому. Я не считаю, что он притворяется. Все слишком правдоподобно, чтобы быть неправдой… если ты меня поняла, — добавил он, заметив озадаченное выражение на лице Гермионы. — Слушай, я знаю, что это и впрямь звучит странно и нелепо, и — да, это Малфой, который врет так же легко, как остальные дышат, но… но я просто чувствую, что сейчас он говорит правду. — Согласна насчет странного и нелепого, — Гермиона попыталась поймать его взгляд. — Что на тебя нашло, Гарри? Даже представить себе не могла, что когда-нибудь увижу в тебе столько… столько сочувствия к Малфою. И это после всего, что он нам сделал! Откуда ты знаешь, что это не его очередная крупная пакость? Гарри умолк на пару мгновений и задумался. — Я этого и не знаю. Я просто… чувствую, что на этот раз он не лжет. — Нельзя действовать, руководствуясь только предчувствиями, Гарри, — возразила Гермиона. — Иногда можно, — тихо ответил Гарри. — Помнишь ту ночь в Визжащей Хижине, с Сириусом и Червехвостом? Мы думали, что Сириус — хладнокровный убийца, а я считал, что он предал моих родителей. Но когда он заговорил… в его глазах было что-то такое, что заставило меня остановиться и задуматься и в конце концов — поверить его словам. Только представь, что было бы, если бы я не прислушался к своим предчувствиям… — голос Гарри дрогнул. — Я убил бы его при первой возможности. Я убил бы лучшего друга моих родителей, который был невиновен. — Это совсем другое дело, Гарри, — нетерпеливо возразила Гермиона. — Сириус никогда не пытался причинить тебе вред — чего нельзя сказать о Малфое! — Ну, не совсем, — рассудительно заметил Гарри. — Вспомни, раньше все как раз думали, что Сириус охотится за мной, и он чуть не убил Рона, хоть и случайно. — С самого первого дня Малфой только и делает, что демонстрирует свою мерзкую сущность и пытается втравить нас в неприятности, — напомнила Гермиона, — Сириус никак не годится для сравнения — у него был Червехвост, чтобы доказать его невиновность. Сам факт, что Петтигрю все эти годы скрывался в облике Коросты, был достаточно подозрительным. А что есть у Малфоя? Он вообще потрудился предоставить хоть какие-то доказательства того, что вся история с приворотом не родилась в его воспаленном мозгу во время какого-нибудь особенно дикого прихода? Гарри тщательно обдумал слова Гермионы. В самом деле, у Малфоя не было никаких доказательств того, что все его утверждения были правдой… кроме его слов, и глаз, в которых горело столько боли и искренности, сколько Гарри раньше и представить себе не мог. — Никаких, — признал Гарри. Он не предоставил никаких доказательств, кроме… ну, себя. Но зачем бы ему тогда, ну… — он на секунду умолк, — целовать меня, и не один раз, а два, — если все это было просто ловушкой? Разве он не понимал, что я могу просто пойти и растрезвонить об этом на всю школу? Гермиона решительно покачала головой. — Этого недостаточно, Гарри, — она развернулась к нему. — Слушай, я не знаю, что ты такого разглядел в Малфое, чтобы хоть на минуту ему поверить, но я по-прежнему убеждена, что ввязываться во все это слишком рискованно — по крайней мере, до тех пор, пока он не подкрепит свои слова хоть чем-нибудь. Оно просто этого не стоит, Гарри, только не в случае с Малфоем. Гарри посмотрел на Гермиону и просто сказал: — Ты думаешь, он врет? Гермиона задумалась. — Я не доверяю ему, Гарри. И думаю, тебе тоже не стоило бы. — Так что, по-твоему — мне следует просто забыть об этом? — тихо спросил Гарри. Инстинктивное «Конечно! И ты еще сомневаешься?» чуть было не вылетело, но в последний момент Гермиона прикусила язык. Она внимательно посмотрела на Гарри и, к своему удивлению, обнаружила странное выражение у него на лице — надежду пополам со смущением. Словно тот ждал, что она раздует едва тлеющий внутри него огонек доверия и поддержит неожиданное стремление дать Малфою последний шанс. Гермиона вздохнула. Или Малфой заслуживает «Оскара» за актерское мастерство, или Гарри окончательно запутался. Но в глубине души она знала, что, если у кого-то интуиция и развита настолько, чтобы на нее можно было всецело полагаться, то это у Гарри. Он обладал каким-то шестым чувством — словно чутьем, позволявшим проникать в самую суть вещей, откидывая обычную логику и здравый смысл. Гермиона не верила ни слову из россказней Малфоя, но погасить так неожиданно затеплившийся в Гарри огонек доверия казалось просто жестоким, хоть это и шло вразрез со всеми доводами рассудка. В конце концов, ничего страшного пока не происходит… каждый заслуживает право на последний шанс. Даже если это Малфой. — Потребуй у него доказательств, — произнесла она наконец, тщательно взвешивая каждое слово и размышляя, что сказал бы Рон, если б узнал, что она не только не велела Гарри немедленно послать Малфоя куда подальше, но и посоветовала ему как следует разобраться во всем перед тем, как принять окончательное решение. Но Гарри верил Малфою. Гермиона видела это по его глазам, по смущению, сквозившему в тихом голосе. И она не имела права просто так лишать Гарри его веры. — Ты собираешься снова с ним встретиться? — спросила она. — Наверное, — Гарри пожал плечами. — Правда, я не знаю, когда. Он сказал, что сам меня найдет. — Да уж, — Гермиона закатила глаза, — вы двое уже смахиваете на закадычных друзей. Не думала, что это будет звучать так дико. Гарри выдавил кривую усмешку. — Уж поверь мне, я вовсе не хотел вляпываться ни во что подобное. Можешь списать все на феноменальное невезение. Или воздаяние за все мои грехи, прошлые, настоящие и будущие. Улыбка Гермионы бесследно растаяла, и она решительно наклонилась вперед — Но я серьезно, Гарри. Смотри, не наделай из-за него глупостей — по крайней мере, пока не убедишься, что за всей историей с приворотом не стоит очередная идиотская затея Малфоя. — Она помолчала и добавила: — И постарайся не сильно расстраиваться, если в конце концов все окажется именно так. Гарри криво усмехнулся. — Ну, это же Малфой, чего еще можно от него ожидать? Однако его голосу явно не хватало убежденности, словно Гарри еще сам не решил, чему верить. Гермиона взяла его за руку. — Пойми меня правильно, Гарри. Вера в людей — это здорово, но порой и очень опасно. Гарри сжал ее руку в ответ. — Я знаю. Не волнуйся, я не собираюсь пороть горячку. И… ты права, Гермиона — Малфой не сделал абсолютно ничего, чтобы заслужить мое доверие, — затем Гарри замолчал. На его лице появилось смущенное выражение, и он задумчиво произнес: — Тебе никогда не приходило в голову, сколько иронии в том, что самое лучшее и навредить способно сильнее всего? Такие чувства, как доверие, и преданность, и любовь — они словно палка о двух концах. Гермиона искоса посмотрела на Гарри: в те моменты, когда на него нападала подобная задумчивость, когда таившийся в нем идеализм выходил наружу, она снова вспоминала, что ценит в Гарри именно глубину его характера, эту неистребимую тягу к добру и свету — все то, что и делало его таким особенным. — Я думаю, тебе не следует ничего предпринимать, прежде чем Малфой представит хоть какие-то доказательства. Я совсем не в восторге от него, и потребуется нечто посущественнее байки о приворотном зелье, чтобы его изменить, — она поднялась с пола и ободряюще улыбнулась другу. — Это по-настоящему здорово — так верить в людей, Гарри. Просто будь осторожнее. Гермионе пришлось уйти, чтобы договориться с Макгонагалл насчет дополнительных занятий по Трансфигурации, так что Гарри оказался предоставлен сам себе. Он еще долго сидел перед камином, погрузившись в тревожные размышления и не пытаясь согнать с лица выражение задумчивой меланхолии, которое идеально соответствовало как окружающей обстановке, так и его состоянию. Гермиона была права. Он не мог позволить себе так просто довериться Малфою. Это делало его слишком уязвимым. Он подумал о том, что сказал Гермионе раньше. «Малфой не сделал абсолютно ничего, чтобы заслужить мое доверие». Гарри вздохнул. "Что делает еще необъяснимее то, почему я ему все-таки верю". *** Драко не стал подниматься в Большой зал на обед, решив оставшуюся часть дня никуда не выходить, не обращая внимания на возмущенное бурчание пустого желудка. В последнее время он и так довольно сильно похудел, но не знал, что именно было причиной — уже превратившиеся в привычку нерегулярное питание и постоянное недосыпание, или какое-то побочное действие зелья. Вероятно, всего понемногу, плюс постоянные переживания из-за того, что случилось. Мысли снова вернулись к разговору с Гарри по дороге в слизеринскую гостиную — он все еще был свеж в памяти, как и воспоминания о таинственной атмосфере узкого коридора, полной мрачной романтики и неодолимого соблазна — в точности как Гарри для него. Быть может, именно поэтому Драко не смог удержаться от того, чтобы подойти поближе и поцеловать его. Воспоминания о поцелуе будили внутри гнев и странное удовлетворение — когда Драко прикоснулся к губам Гарри, его пронзило ощущение такой бесконечной наполненности и завершенности, что, казалось, даже если в тот миг все вокруг разлетелось бы вдребезги и обрушилось им на головы, одного поцелуя хватило бы, чтобы остаться невредимыми. Это было ужасно неправильно и в то же время невыносимо прекрасно. А еще это заставило Драко признать, что не существовало никакого пути выбраться из всего этого без Гарри; и хотя глубоко внутри он знал это с самого начала, хоть и отрицал и старательно вытравливал это знание, сегодняшний поцелуй заставил его наконец осознать, понять и принять это. Именно поэтому он попросил Гарри о помощи. Сделать это было невероятно трудно, но каким-то образом страх и отчаяние вытолкнули на поверхность все самое лучшее в нем и заставили слова сорваться с непослушных губ. И — что потрясло Драко больше всего — Гарри согласился, даже без высокопарных речей и злорадных замечаний. Это тронуло его так глубоко, как ничто другое не трогало за всю жизнь. Может быть, все это время он ошибался насчет Гарри. Может быть, тот искренне хотел помочь, хотя это и казалось невероятным, потому что сам Драко на его месте никогда не сделал бы ничего подобного. «Но, — снова напомнил он себе, — Гарри и не был похож на тебя». Такое поведение и делало его тем, кем он был — удивительное бескорыстие, казавшееся таким естественным продолжением его характера и служившее такой удобной мишенью для колкостей и сарказма. До сегодняшнего дня он даже представить не мог, что когда-нибудь по достоинству оценит эту черту Гарри. Драко сел на кровати и потянулся за куском пергамента, лежавшим на прикроватном столике; затем достал перо, кончик его был до сих пор влажным благодаря Чернильному заклинанию, на которое он недавно наткнулся в сборнике; и вывел на кремово-белой поверхности: "Жди меня сегодня вечером после тренировки в заброшенной кладовке на пятом этаже Астрономической башни". Неуверенный огонек надежды затеплился внутри, когда он аккуратно сложил записку и спрятал ее в карман, чтобы позже спуститься в Совятню и отправить адресату. Образ Гарри снова мелькнул у Драко перед глазами, особенно — то ошеломленное выражение, застывшее у него на лице, когда Драко легко прикоснулся к нему перед уходом. Воспоминание лишь на мгновение отогнало завесу давящего тумана в голове, но этого было достаточно. Быть может, у Гарри найдутся ответы, которых он, сколько бы ни пытался, так и не нашел; быть может, с его помощью все наконец-то вернется на круги своя; и вся эта ужасная путаница растает без следа, как рассветная дымка в солнечных лучах. Драко откинулся обратно на подушки и прикрыл веки, под которыми его поджидало слабое серебристое свечение. Быть может, он все же сумеет выпутаться из всего этого. Быть может.